Категории
Жанры
ТОП АВТОРОВ
ПОСЛЕДНИЕ ОТЗЫВЫ  » 
Главная » Зомби, Фантастика, Эротика, Секс » Дар Алексея Хрусталева
Евгений Константинов: Дар Алексея Хрусталева
Электронная книга

Дар Алексея Хрусталева

Автор: Евгений Константинов
Категория: Фантастика
Серия: Пограничные возможности книга #2
Жанр: Зомби, Фантастика, Эротика, Секс
Статус: недоступно
Опубликовано: 14-08-2017
Просмотров: 1216
Наличие:
недоступно
Форматы: .fb2
.epub
   
Цена: 120 руб.   
  • Аннотация
  • Отрывок для ознакомления
  • Отзывы (0)
Призывник Алексей Хрусталев – служит в Карелии на той же погранзаставе, с которой уволился в запас его брат Федор Посельский. Неподалеку от заставы есть легендарное озеро, искупавшись в котором люди приобретают различные чудесные способности.

Тем временем криминальный авторитет подмосковного городка Александр Гаврилычев делает все возможное, чтобы разыскать своего исчезнувшего сына Юрия и его друзей, в чем небезосновательно винит Федора – бывшего жениха своей невестки. Гаврилычев идет на все: похищения, шантаж, пытки… Справятся ли пограничники с выпавшими на их долю испытаниями?

Такое неизменно повторялось из года в год. Еще накануне подмосковная Истра подняла настроение жителей первым выпавшим снежком, но не прошло и суток, как от белизны не осталось и следа, – все растаяло. Рановато еще было окончательно прощаться с осенью, и неизвестно сколько еще пройдет времени, прежде чем установятся серьезные морозы, дороги заледенеют, и вдоль них вырастут сугробы…

Александр Семенович Гаврилычев стоял у окна с полупустым бокалом коньяка и смотрел с высоты двенадцатого этажа на тускнеющий в вечерних сумерках городок, в котором родился, вырос, обзавелся семьей и, в прямом смысле слова, заматерел. Не первым человеком он был здесь, но уж далеко не последним. В глазах многих считался местным авторитетом и воротилой теневого бизнеса. Понятия эти были растяжимыми, но в плане криминала Александр Семенович со стороны правоохранительных органов официальных претензий до недавнего времени не имел.

На днях претензии возникли. Два его личных охранника были обнаружены мертвыми. Идентичное жестокое убийство: рваные раны на горле, смертельное ранение ударом ножом в спину, а также пулевые ранения в сердце и голову. Но не на погибших охранниках свет сошелся клином. В тот же октябрьский день исчез его единственный сын Юрий. Двадцатилетний отпрыск в некотором роде тоже был авторитетом, но не у старшего поколения, а у местной молодежи, точнее, истринской шпаны. Так же, как у отца, за Юрием какого-то особого криминала не числилось, и вот – на тебе – два трупа знакомых ему людей, а сам он, как сквозь землю провалился.

Более того! В тот злополучный день жену Юрия, невестку Александра Семеновича увезли на скорой с обильным кровотечением в области шеи. Версии по этому факту были разные, но если учитывать, что примерно с полгода тому назад Людмила угодила в психиатрическую лечебницу, то сложившуюся ситуацию можно было хоть как-то объяснить.

Но и это было еще не все! Помимо исчезнувшего Юрия Гаврилычева, как в воду канули несколько его приятелей. Все, мягко говоря, были далеко не пай-мальчиками, кое-кто даже успел на зоне срок отмотать, но дело-то было не в этом! Куда они все подевались-то? Загадка, над которой Александр Семенович сломал себе голову, и, наверное, поэтому бокал с коньяком в его руке был не полуполным, а все-таки полупустым…

Размышления прервала трель звонка во входную дверь. Пожаловал старый знакомый, можно сказать, кореш детства Аркадий Наумович Пименов. По сравнению с довольно-таки грузным Гаврилычевым, гость выглядел этаким сморчком: серенький, низенький, скукожившийся… Тем не менее, в Истре этот человек пользовался не меньшим авторитетом, чем Александр Семенович.

Хозяин квартиры наполнил коньяком до краев еще один бокал, долил в свой, старые знакомые без слов чокнулись, пригубили. Сегодня у них была одна общая проблема. Вместе с сыном Гаврилычева исчез и сын Пименова малолетний Ванька, которого все называли просто Малец; поиски того и другого до сих пор были тщетны.

– Ну? – Спросил Аркадий Наумович у хозяина квартиры.

– Да вот хоть убей, Аркаша, – глубоко вздохнул тот. – Вообще ничего! Практически вся Юркина шайка словно испарилась! Понт, Мобыть, Кислый, Стон, ну и твой вместе со всеми…

– А – Беляк?

– Этот – в больнице…

– Диагноз?

– Ха! Диагноз – растяжение мышц на шее. Пострадавший утверждает, что неудачно спрыгнул на землю после того как перелез забор собственного участка. Теперь ходит с замотанной шеей и голову повернуть не может.

– Идиотизм какой-то.

– Согласен, – криво усмехнулся Александр Семенович. – Его не сегодня-завтра должны выписать, надо бы проследить за этим Беляком повнимательнее.

– Надо бы. Ну, а что со всеми этими… Посельскими, Дубковыми?

– Ноль реальных зацепок. Исключительно домыслы без фактов.

– А если прижать одного-другого по-взрослому?

– Ага. Пойди-ка прижми в Истре хоть одного Дубкова за рубль – за два. Себе дороже выйдет.

– Но-о-о…

– Но забывать про них нельзя. И про подружек Людкиных, и про его бывшего, который только на днях дембельнулся, и про его родственников-ровесников. Я тут нанял одного сыщика – бывшего мента. Пусть вынюхивает.

– Бывших ментов не бывает, Семеныч…

Глава первая

Призывник

Как и в Истре, в Москве первый снег пролежал не больше суток, после его таяния в столице все-таки стало погрязней, чем в подмосковном городке. С утра Федор Посельский посетил военкомат и встал на учет. При этом, выслушал довольно-таки навязчивую агитацию майора по поводу неплохих перспектив продолжения армейской службы в качестве прапорщика. Посельский пообещал подумать.

На самом деле пообещал только для того, чтобы майор от него отвязался. Сыт был по горло службой срочной, а тут ему еще и сверхсрочную навязывают. Скучал бы он на гражданке – другое дело, но здесь разве заскучаешь: свобода, друзья, девчонки, так еще и влюбиться успел пограничник!

Рабочая специальность у Посельского имелась – до призыва в армию полгода отпахал токарем на машиностроительном заводе. Вновь вставать за станок не хотелось. Федору очень нравилось фотографировать и во время службы он определился, что неплохо бы выучиться на фотокорреспондента. Учиться, конечно же, вечером, а днем, конечно же, работать. Для такого варианта очень подходило устроиться работать инкассатором.

Федор переписывался с одним из земляков-сослуживцев, уволившимся в запас на год раньше, и устроившимся работать инкассатором в Беговое отделение Госбанка. Сослуживец не то чтобы агитировал Федора пополнить компанию людей опасной профессии, но утверждал, что работа не пыльная, зарплата, хоть и небольшая, но с выслугой лет повышается, к тому же есть и некий приработок, и главное – не надо было стоять у станка от звонка до звонка, а сделал дело – гуляй смело.

Имея все это ввиду, Посельский, покинув военкомат, прямиком направился в отделение Госбанка, где после недолгого ожидания его допустили до заместителя начальника инкассации. Переговоры прошли успешно, бывших пограничников, как людей ответственных, не испорченных алкоголем и тому подобное в инкассации очень даже уважали. При этом зам. начальника вполне благосклонно отнесся к пожеланию дембеля погулять еще в свободном полете пару-тройку недель, но не дольше, после чего зачитал список документов, которые будущему инкассатору необходимо было принести в отдел кадров.

Возвращаясь домой, Федор затарился пивом и двумя килограммами развесных креветок. Правда, креветки были маленькими, но сержанту они все равно нравились. На следующий день он собирался поехать в деревню Кобяково, чтобы пообщаться с другом Гешей Вакировым, а сегодня можно было провести вечерок в одиночестве.

Пиво в холодильнике подостыло, вода в кастрюльке с креветками, в которую были брошены также соль, перец горошком, лавровый листик и веточка укропа, вскипела. Федор подождал с минутку, выключил газ, выложил в глубокую тарелку примерно третью часть приготовленного деликатеса и притащил ее в большую комнату, где на столе уже поджидали открытая бутылочка пива, стопка, наполненная водкой, кое-какая дополнительная закуска. Но прежде, чем приступить к действу, Федор включил купленный только вчера катушечный магнитофон, чтобы послушать свою любимую группу Pink Floyd, а именно, свой самый любимый диск «WISH YOU WERE HERE». И в это время дал о себе знать дверной звонок.

На пороге холостяцкой квартиры Посельского стоял его троюродный брат Алексей Хрусталев.

– Здорово, Лёха! – вполне искренне обрадовался Федор. – Заходи и чувствуй себя, как я – на твоей даче!

– Привет, брательник, – Лёха переступил порог, и Федор тут же заключил его в крепкие мужские объятия.

– Рад, что посетил! А то все только я к тебе в гости наведываюсь. Проходи, давай, у меня как раз все накрыто.

– Пируешь? – спросил Лёха, глядя на парящие креветки.

– Могу себе позволить, – Федор выставил на стол вторую бутылку пива и наполнил водкой еще одну стопочку. – Хоть уже и дембель, а все-таки за спиной два года, два месяца и десять дней службы с автоматом за спиной. Ну, давай – за встречу!

– Давай!

Они чокнулись выпили, схватились за пиво. Федор тут же набросился на креветки. Хрусталев же как-то апатично засунул в рот кусочек сыра.

– Гляжу, ты не в духе, брательник? – спросил Федор.

– Да, где уж тут в духе, – шмыгнул носом Лёха, пустым взглядом уставившись перед собой.

– Ты, как вошел, даже внимания не обратил, – Федор кивнул на висевшую на стене картину.

Лёха обернулся и уставился на творение собственных рук. В центре полотна был изображен патриарх Всея Руси Никон. В простой рясе, босой, с посохом в руке патриарх шел по тропинке от белокаменного скита по направлению к реке Йордань. Не так давно Хрусталев написал эту картину по просьбе брата, и так уж вышло, что чуть позже она сыграла немалую роль в загадочных событиях, разыгравшихся под стенами Новоиерусалимского монастыря.

– Я же с тобой до сих пор не рассчитался, – сказал Федор. – Во сколько оцениваешь свой труд, художник?

– Считай, это подарком, – немного грустно улыбнулся Лёха.

– Нет, так дело не пойдет. Подарки дарят по какому-нибудь случаю. А тут ты на заказ писал. Так что с тебя твой труд и талант, а с меня – деньги. Надеюсь, в разумных пределах.

– Да, какие там деньги! – отмахнулся художник. – Судя по всему, деньги мне в ближайшее время вообще не понадобятся.

– Не понял? – насторожился Федор.

– Повестку из военкомата принесли. Послезавтра, как говорится, прибыть с вещами...

– Ну, и чего? Куда б ты от армии делся? Восемнадцать-то уже стукнуло. Рано или поздно должны были забрать для выполнения почетной воинской обязанности.

– У меня совсем другие планы были, брательник! Поступить в художественное училище, писать картины, получить известность…

– Чего ж в этом году в училище не поступил? – спросил Федор, вновь наполняя стопочки.

– Да, как-то по нормальному подготовиться не успел для поступления.

– Думаешь, в военкомате сочтут это за серьезный аргумент?

– Нет, конечно, – поник плечами Лёха. – Но, что же делать, брательник?

– Хм, вот если бы ты, к примеру, был женат на Людмиле Миловидовой, у которой отец военком, тогда бы вопрос мог решиться в твою пользу. А так… Мой тебе совет, Лёха, иди и служи. Помнишь, я тебе говорил, что армия все-таки – школа жизни.

– Ага! Иди – служи! – Хрусталев обреченно уставился на свои длинные утонченные пальцы. – Это ты у нас кабан, любому отпор можешь дать. А мне как от дедовщины отбрыкиваться?

– Что ж вы все так стремаетесь этой дедовщины пресловутой! – Федор в сердцах хлопнул ладонью по столу. – Попросись сам в нормальные войска, типа, пограничных, и не увидишь там никакой дедовщины.

– Что значит – попросись? Я же, как ты сказал, не зять военкома. Да в твоих войсках, наверняка, в первую очередь здоровье и политическую подкованность учитывают…

– А ты – чего, хиляк, что ли? Или где-то засветился, что идешь не в ногу с нашей обожаемой партией?

– Так у меня картины-то, сам знаешь, все больше на религиозную тему. А это, как бы противоречит, политике партии.

– Да, прекрати, ты, художник, художник, художник молодой! Ты же не рисуешь бабу с голенькой… В твоих произведениях как раз все чинно-благородно.

– Все равно, – рука Лёхи потянулась к стопочке.

– Правильно, давай выпьем, – повторил маневр Федор. – А пока будем пить и закусывать, предлагаю проникнуться музыкальной композиций, что сейчас радует наш слух.

Возражать Хрусталев не стал. Выпили, дослушали любимую композицию Федора до конца, и когда началась следующая, сержант запаса сказал:

– В армии, тем более, в пограничных войсках, все не так страшно. Поверь, брательник. Ты же видишь меня перед собой: живой, здоровый, веселый. И вот этой самой темой, что мы сейчас слушаем, я наслаждался на родной погранзаставе тысячу раз. Потому и полюбил Pink Floyd.

– Тебе, наверное, просто повезло на такую уникальную заставу попасть, – теперь и гость подналег на пока еще теплые, чуть пересоленые креветки.

– Хм, повезло так повезло…
* * *

– Был прохладный октябрьский день, – донеслось о Федора. – Когда в садах на грядках жгут собранную в кучи опавшую листву, и в воздухе витает аромат уходящей осени, когда деревянные домики старой Истры, летом утопающие в зелени, а сейчас, видимые со всех сторон, кажутся осиротевшими…

Креветки были съедены, водка и почти все пиво допиты, Федор предоставил троюродному брату кровать в большой комнате, сам же улегся на диване в маленькой. Пора бы уже спать, но художник вдруг ударился в лирику.

– Лёха, я где-то эти строки читал, – отозвался сержант запаса.

– У нас на даче журнальчик завалялся – «Искатель», в котором этот рассказ был опубликован. Фантастический.

– Точно! – вспомнил Федор. – Только он, скорее, не фантастический, а мистический.

– Да, какая разница… – Лёха выдержал недолгую паузу, после чего спросил:

– Брательник, а можно чисто по-мужски поговорить?

– Ты, о чем?

– Не о чем, а о ком. Я об Насте хотел с тобой поговорить…

– В каком плане? – насторожился Федор.

– В том плане, что, кажется, запал я на нее…

– Запал? На Щепку?!

– Чтоб ты знал, Настя всегда мне нравилась. Но у тебя же у самого с ней были отношения…

– Не только у меня… – вырвалось у Федора, и он тут же прикусил язык. Но Лёха, кажется, не придал его словам значения.

– Тогда я даже не мог подумать составить тебе конкуренцию, – продолжал он. – Тем более, она меня старше. А ты все-таки мне брат! Но вот сейчас… Ты понимаешь, брательник?

– Что именно?

Федор отдавал себе отчет, что они оба заметно поддавшие, что у Лёхи развязался язык и поутру он, скорее всего, не вспомнит этот ночной разговор. Но сейчас…

– Я вот ее увидел там, в Гефсиманском саду и передо мной словно новый мир возник, понимаешь?



– Понимаешь, брательник, я вот картины пишу, все стараюсь некий идеал красоты обозначить, а Настя – вот тот самый идеал и есть! Лично для меня, конечно же, идеал.

– Ты с этим словом, то есть, понятием будь поосторожней, брательник. Не существует идеалов.

– С этим я не спорю! – повысил голос Лёха. – Но ты пойми, она для меня – как для художника – являет собой образ… некого совершенства такой девичей развеселой красоты, понимаешь?

– Щепка – она, да, очень развеселая, – немного грустно усмехнулся про себя Федор.

– Я сегодня вскочил ни свет, ни заря, – словно не слыша его, продолжал Лёха и стал картину дописывать, над которой все эти дни работал.

– Что за картина?

– Помнишь местечко на берегу Истры неподалеку от скита, где три старые ивы растут, про которое мало кто знает? Однажды мы с тобой от Никулинского моста вниз по течению заплыв делали, и ты мне его показал. Сказал, что там под берегом омут, и что однажды с Щепкой там рыбу ловил…

– Не только ловил… – Федор вновь прикусил себе язык.

– Так вот, я это местечко и нарисовал и Щепку, – как она сидит с удочкой в руках и вся так и светится от счастья. Как думаешь, брательник, у меня с ней что-нибудь получится?

Федор вздохнул. Лично у него два с лишним года тому назад с Щепкой все получилось на щелчок пальцев. А потом и у нее точно так же получилось с Юркой Гаврилычевым. Что тут можно было посоветовать дальнему родственнику?

– Давай-ка, ты для начала отслужи, а уж потом о девчонках думать начнешь. Согласен?

На этот вопрос Лёха Хрусталев ничего не ответил, захрапел.
* * *

Проснувшись довольно-таки поздно, Федор троюродного брата у себя в квартире не обнаружил. Уехал Лёха, что называется, по-английски. Что ж, ему надо было решать свои военкоматские и, скорее всего, пред армейские дела. Кажется, на ночь глядя, брательник признался, что влюбился в Щепку? Этого ему еще только не хватало! С другой стороны, парень взрослый, сам в своих любовных делах разберется, и никакие советы и уговоры тут не помогут. Зато кое к чему другому, Федор, кажется, мог приложить усилия…
* * *

На улице хоть и было пасмурно, зато заметно потеплело, и дождь, вроде бы, не собирался. По пути в Истру Алексей Хрусталев сначала вышел из электрички в Красногорске и заглянул к себе на дачу, чтобы забрать законченную накануне картину. Прежде, чем завернуть в тряпицу, полюбовался творением своих рук. С грустью обвел взглядом мастерскую, которую предстояло покинуть на два долгих года.

Некоторые из его сверстников умудрялись всеми правдами и неправдами от армии откосить: благодаря связям, взяткам, липовым медицинским справкам, кто-то поступал в институт, где имелась военная кафедра… Алексей не любил хитрить, изворачиваться, для поступления же в институт, надо было серьезно готовиться. Вместо этого после окончания школы он целиком посвятил себя живописи, ну и, чего уж греха таить, как творческий человек, не оставлял без внимания спиртные напитки, благо его картины неплохо продавались, и с деньгами проблем не было. И вот – повестка. Но поход в военкомат намечался завтра, рано утром, сегодня же необходимо было сделать очень важное дело...

По сравнению с Посельским в Истре Алексей бывал гораздо реже. Большую часть летних каникул проводил на даче в Красногорске. И все-таки Истру он тоже знал довольно-таки неплохо – вместе с Федором изъездил городок на велосипедах вдоль и поперек. И, конечно же, художник хорошо помнил, где находится дом Насти Щепкиной. К нему призывник и направился, выйдя из электрички.

Можно было бы проехать три остановки на автобусе, но он предпочел пешочком пройтись по улочкам, прощаясь с городком так же, как простился со своей мастерской.

Опавшую листву во дворах уже не жгли, яблоньки и груши стояли голые, да и вообще городок выглядел опустевшим, а, может, даже и осиротевшим. Вскоре все изменится, снежные сугробы преобразят Истру, но Алексей Хрусталев этого уже не увидит…

Дом, котором жила Настя Щепкина ничем не отличался от соседних: не большой и не маленький, с печной трубой на крыше, крыльцом с четырьмя ступеньками, терраской, окна – в резных наличниках, двор – с грядками и деревцами обнесен типичным невысоким заборчиком, калитка. Преодолевая робость, хотя, какая там робость накануне призыва в армию, Алексей открыл калитку, поднялся на крыльцо, собрался постучать в дверь, но увидел идущего по дорожке от сарая к дому худенького мужчину, судя по всему, отца Насти.

– Здравствуйте, – смущенно улыбнулся Алексей, придерживая переброшенную через плечо сумку с картиной.

– И вам не хворать, – приблизился мужчина.

– Извините, я бы хотел увидеть Настю. У меня к ней… разговор.

– Ты сам-то, кто таков, откуда?

– Я – Алексей, Хрусталев, почти местный. То есть, живу-то в Красногорске, но в Истре у нас дача, на улице Ленина, – зачем-то стал рассыпаться в подробностях Лёха. – Меня завтра в армию забирают, вот и пришел попрощаться…

– Идешь, значит, отдавать долг Родине?

– Да.

– Дело хорошее, призывник, дело хорошее… Но опоздал ты с прощальным визитом, нет Настюхи дома.

– Как нет? – изменился в лице художник.

– С утра пораньше накопала червей, схватила удочку и упорхнула рыбу ловить. Сказала, мол, последняя рыбалка в сезоне открытой воды.

– А куда упорхнула-то? – растерялся Лёха.

– Понятия не имею, призывник, понятия не имею. Может, на пруды монастырские, может, на речку.

– Спасибо, – Лёха сбежал с крыльца. – Я побегу искать.

– Если найдешь, передай, чтобы вернулась засветло, – услышал вслед.
* * *

Заядлым рыбаком Лёха никогда себя не считал. Иногда составлял компанию Федору, если тот снабжал его удочкой летом и жерлицами зимой, когда выбрались на Истринское водохранилище по первому льду. Радовался, конечно, если получалось поймать рыбку, но не до фанатизма, который художник порой подмечал в глазах брательника. Судя по всему, Настя Щепкина тоже была фанаткой рыбной ловли, что подтверждалось хотя бы тем, что в этот позднеоктябрьский день в одиночку отправилась рыбачить. Вопрос – куда именно отправилась?

На монастырские пруды – вряд ли, скорее всего, на речку, и Лёха примерно догадывался, на какое именно место. Поэтому на пруды он решил пока что не заглядывать, а пройти вдоль берега Истры до того самого местечка, и уж, если не обнаружит Настю, на обратном пути проверить весь каскад прудов.

Летом, особенно в жаркие дни на берегах реки тут и там можно было увидеть компании отдыхающих; там, где пляжики отсутствовали и берега были сложно проходимы, встречались рыбаки… Но сейчас Лёха, дойдя до Никулинского моста, не встретил вообще ни одного человека. Дело понятное – далеко не май-месяц, тем более, вторник, рабочий день. И только при подходе к скиту патриарха Никона увидел у воды одного-единственного туриста с фотоаппаратом в руках. Ничем непримечательный мужичок в серой кепке и черной куртке и так, и эдак с разных ракурсов фотографировал скит и его окрестности. Лёхе даже показалось, что и его турист тоже запечатлел. Художник собрался, было спросить, не видел ли тот девушку с удочкой, но удержался, прошел мимо.

Какой смысл спрашивать, если намеченный маршрут вниз по течению реки заканчивался через какую-то сотню метров. Как раз там и было местечко, которое он отобразил на законченной вчера картине и почему-то именно там он надеялся увидеть Настю.

И, надо же, предчувствия его не обманули. Свернув с тропинки там, где над берегом сплелись ветвями три старые ивы, и, пробравшись сквозь заросли пожухлой крапивы, Лёха очутился на небольшой, но ровной утоптанной земляной площадке, где увидел девушку с удочкой в руках, сидевшую на раскладном стульчике. Она обернулась на шорохи за спиной, нахмурилась, но сразу легкая улыбка тронула губы:

– Привет!

– Привет, Настя! – чуть ли не закричал от нахлынувших чувств Лёха.

– Тише! Рыбу распугаешь… – рыбачка устремила внимание на медленно текущий по течению поплавок.

– Клюет? – донельзя понизив голос, спросил Лёха, присаживаясь рядом на корточки.

– Будет тут клевать, когда орут на всю округу всякие-разные.

– Ты же меня узнала, Настя, – прошептал Лёха. – Ведь, узнала же?

– Чего ж не узнать? Ты чего здесь делаешь?

– Тебя по всей реке искал. Вот, нашел.

– Зачем?

– У меня для тебя подарок.

– Подарок? – она вновь насупила брови.

– Да, сейчас, – Лёха торопливо вытащил из сумки и освободил от тряпицы картину.

– Ого! – округлила глаза Настя. – Так это же я! Прям на этом самом месте и сижу…

– Ага, – Лёха был очень доволен ее реакций.

– Только сейчас деревья голые, а здесь – настоящая золотая осень, – рыбачка забыла про удочку.

– Ага.

– Даже башенка на крыше скита белеется! – она оглянулась и задрала голову.

– На самом деле это маленькая церквушка. Отсюда ее не видно, только с противоположного берега или с воды.

– Федя рассказывал, что ты картины рисуешь. Лёха, неужели это твоя работа?

– Ну, да… – чуть засмущался он. – Только не рисую, а пишу.

– Здорово!

– Это тебе от меня – на память.

– На память? – и вновь нахмурилась девушка и посмотрела ему в глаза. – Что ты хочешь этим…

– Меня завтра в армию забирают, – не дал досказать Лёха.

– У-у-у… – протянула Настя, – жаль.

– Тебе и правда жаль? – с надеждой спросил художник.

– Подожди-ка, – не ответила она, – в тот день, когда мы все вдруг под стенами скита очутились, а потом Гаврила и его стая словно испарились, у тебя ведь тоже картина была…

– Да, только на ней была изображена не прекрасная девушка, а глубокий старец Никон.

– И он тоже испарился, а еще какая-то голая девка… Что это было, Лёха?

– Брательник назвал это временной и пространственной аномалией, – пожал плечами художник. – Что-то из области научной фантастики, но только в действии.

– Это Федя так сказал?

– Да. Правда, он в детали не вдавался…

– Вот и правильно сделал, что не вдавался! – Настя посерьезнела.

– Согласен. Хотя, интересно было бы узнать…

– Еще один интересующийся?!

– В каком смысле – еще один? – растерялся Лёха.

– Так наведывался уже давеча один любопытный. Вопросы задавал…

– Что ответила?

– Да, ничего! Послала, куда подальше. Только боюсь, не отстанут они.

– Они?

– Ты в курсе, что в тот самый день, в Истре были найдены два трупа. Жестоко убили двух охранников отца Юрки Гаврилычева…

– Но ты-то тут причем?

– При том, что я школьная подруга жены Гавра. Можно даже сказать, лучшая подруга, поэтому, типа, должна знать многие ее секреты. Кстати, Людку опять в психушку упекли.

– А, что – и раньше случалось?

– Ты разве не знаешь? С ней во время свадьбы, на которой я свидетельницей была, «событие» произошло. В самый разгар веселья вдруг куда-то подевалась Людка, а потом объявилась – голая, без кольца обручального и других украшений, и несла какую-то немыслимую околесицу…

– Н-да, – только и сказал Лёха, и тут позади, в зарослях пожухлой крапивы раздался звук, словно под чьей-то ногой хрустнула ветка.

Лёха вскочил, ринулся наверх, мимо трех старых лип, на тропинку и… никого не увидел.

– Настя, – сказал он, вернувшись к рыбачке, которая уже сматывала удочку, – твой папа просил передать, чтобы вернулась засветло.

– Вот я и возвращаюсь.

– Можно провожу?

– Можно.
* * *

Почти всю дорогу до дома Насти они шли молча. Лёха нес картину, Рыбачка – удочку и точно такой же рюкзачок, какой был у Федора. Лёха впервые провожал девушку и не знал, о чем говорят в таких случаях, ей же было слишком грустно, чтобы болтать по пустякам.

– Надо же, – наконец-то нарушила молчание Настя, – сегодня я впервые не поймала на речке ни одной рыбки. Нечем будет Федю угостить, а кошара меня ждет не дождется.

– Федю? – удивился художник. – В честь моего брательника что ли назвала?

– На самом деле – ФедОру, это нашей кошке отец такую кличку дал. А Федя – уменьшительно-ласкательное. Вон она, – показала Настя на черную кошку, важно шествующую по дорожке к калитке, у которой они остановились.

– Хорошая, – сказал Лёха. – Жаль я ее раньше не видел, а то бы нарисовал, как она у тебя рыбку выпрашивает.

– А ты нарисуй на другой картине.

– Теперь только через два года, – вздохнул Лёха.

– Ты там береги себя, – посмотрела ему в глаза Настя и, обхватив руками его затылок, притянула к себе и поцеловала в губы.

Глава вторая

На «Десятке» жить можно…

От бурных проводов в армию, ставшими донельзя популярными среди ровесников, и к которым были готовы родители, Алексей Хрусталев категорически отказался. Он и дни рождения-то свои не любил праздновать, а тут – тем более.

С матерью попрощался на пороге дома, до военкомата его проводили отец и два школьных друга. По дороге отец незаметно передал ему крохотный кисет из мягкой кожи – на простой веревочке, затягиваемый шнурком. В кисете было что-то мягкое.

– Там немножечко земли из-под стен Новоиерусалимского монастыря, – пояснил призывнику отец. – Среди верующих она считается святой. Крестики-то в армии носить не принято, тем более, ты комсомолец, а вот родную землю носить никто не запретит. Глядишь, и убережет она тебя от беды. Спорить с отцом Алексей не стал и повесил кисет себе на шею…

Сколько всего призывников собралось у дверей военкомата разобрать было трудно из-за приличной толпы провожающих. Среди этой толпы одно лицо показалось Алексею знакомым. Где-то же видел он этого человека с фотоаппаратом совсем недавно? Точно! Вчера он его видел, на берегу реки, когда искал Настю. Чем-то не понравился ему тогда этот фотограф…

Но Алексей тут же о нем забыл, увидев приближавшихся Федора и его друга Василия. Было приятно. С Федором – обнялся, Василию пожал руку, те, в свою очередь, обменялись рукопожатием с его школьными друзьями и отцом. Не теряя времени, Василий извлек из своего кейса-дипломата бутылку коньяка и шоколадку.

– Вы уж извините, – обратился он к Хрусталеву-старшему, – но пускай Ваш сын на прощание тяпнет для храбрости?

– Не возражаю, – кивнул отец. – Служи, сынок, честно.

Бутылка пошла по кругу, и последним к ней приложился Василий. Тем временем в толпе возникло шевеление, из дверей здания вышли военком и сопровождающие, прозвучала команда строиться. Алексей ринулся, было, исполнять приказ, но Василий чуть придержал его за рукав куртки.

– Ты там будь самим собой, особо не выпендривайся. Приказы сержантов, что по уставу, выполняй, если одногодки начнут права качать, сразу бей в рыло, и неважно, сколько их будет. Чувствуешь за собой правду – бей. Ты понял?

– Понял, – Алексей перевел взгляд на Федора, и тот ему ободряюще подмигнул.

– Когда по окончании учебки тебя вызовут на распределение, – продолжил Василий, – и спросят, где именно хотел бы служить, ответь просто и незамысловато – там, куда пошлет Родина.
* * *

Все оказалось не так трагично и проблематично, как представлял себе до призыва в армию Алексей Хрусталев. Да, кормили в учебном пункте не сравнить как матушка дома, совсем не сравнить. Если на гражданке Алексей сливочное масло, что называется, в упор не видел, то здесь двадцатиграммовый кусочек считался деликатесом. Не голодали, конечно же, пограничники, но, тем не менее черный хлеб из столовки тырили.

Алексей очень жалел, что так и не успел в подробностях расспросить троюродного брата Федора Посельского о том, как в реальности протекает служба пограничника. Карантин и курс молодого бойца пролетели быстро. Маршировали на плацу, бегали, стреляли, зубрили матчасть и тому подобное. С сержантами рядовой Хрусталев в конфликты не входил, с товарищами по отделению, однажды пришлось пободаться.

Хрусталев призвался из подмосковного Красногорска, а москвич Игорь Кривопалов решил, что, помимо сержанта, должен еще и самолично разруливать в «своем» отделении, состоящем из десяти таких же новобранцев. Игорь хоть и был с виду хиляком, но в подручных у него терся помощник Денис Ежиков – тот еще кабанище. Пришел, конечно же, Ежиков на помощь своему приятелю, когда Алексей начал чистить харю Кривопалову и, конечно же, досталось Алексею не по-детски. Зато после этого инцидента конфликты с сослуживцами прекратились, словно их и не было…

Зима выдалась суровой. Пока новобранцы осваивали навыки армейской службы, многие товарищи Хрусталева умудрились отморозить себе пальцы, уши, носы… Алексей этого бедствия избежал, следуя наставлениям Федора Посельского: когда сильный мороз – разотри руки и лицо снегом, потом вытри насухо варежкой, да и вообще, чем угодно, и все – ничего после этого ты себе не отморозишь.

Никогда прежде Хрусталеву писать писем не доводилось, но тут вдруг расписался и начал слать послания родителям, школьным друзьям, Федору, Насте Щепкиной… Было приятно, что все ему отвечали. Правда, письма приходили с задержкой примерно в две недели, но тут уж никуда не денешься. Больше всем остальным он обрадовался письму от Насти. Там и было-то всего пять строчек, написанных в столбик:
«Привет, Лёшенька! Ты там на своей границе держись и не унывай. О чем знаешь – молчи. У нас тут в Истре настоящая катавасия. Целую, жду. Настюха».

Слово «жду» пролилось на солдатское сердце истинным бальзамом. Тысячу раз слышал Алексей истории, как девчонки, провожавшие парней в армию, клялись, что будут верны, будут ждать своего любимого, но в скором итоге находили себе других, которые оказывались рядышком, и у которые уже относили на своих плечах погоны. И все равно очень уж было приятно получить весточку от Насти Щепкиной…

«Куда пошлет Родина!» – браво ответил рядовой Хрусталев на распределительной комиссии после вопроса, где именно хотел бы продолжить службу, и комиссия направила его на линейную заставу – самую дальнюю от карельского поселка Суоярви, граничащую с другим пограничным округом – Сортавальским.

Кормили на «Десятке» гораздо лучше, чем в казарме Суоярвского пограничного отряда. Старался повар, к тому же помимо необходимых первого, второго и компота, прилагались еще и заправленные подсолнечным маслом и лучком квашеная капусточка и грибочки. Помимо того, всем служившим в ночное время полагался дополнительный паек, а это: сахар, кусочек копченой колбасы, масло, четвертушка белого хлеба, две печенюшки и кружка парного молока. Если же учесть, что, как правило, наряд из трех человек, возвращавшийся на заставу со службы, прежде чем лечь спать, пробирался на кухню, и там оперативно жарилась огромная сковорода картошки – с лучком, красным перцем и лаврушечкой, так это вообще было объедаловкой!

Понятно, что все эти набранные калории быстренько расходовались в тех же нарядах «Дозор» и во время той же беготни по тревоге на рубежи прикрытия. Но служба она и есть служба, никто не обещал, что будет легко. Другое дело, что рядовой Хрусталев начал подозревать, что попал на «Десятку» не просто так…

В первые же минуты, по приезду на заставу он нос к носу столкнулся с ефрейтором Иванченко. С ним Алексей виделся лишь однажды, но тот эпизод жизни был слишком уж примечательным. У Хрусталева, как у художника, была, можно сказать, фотографическая память на лица. Совсем не так давно, во время примечательных событий на берегу Истры он его видел, и парень этот был свой, то есть не в стане гавриловцев, а среди тех, кто был на стороне Федора. Хрусталев даже имя его помнил – Саня. Надо же, какое совпадение – попасть на одну заставу со знакомым человеком. Но совпадение ли это?

Дни пролетали незаметно: сон – служба – сон – служба, иногда – занятия по политической подготовке. Свободного времени даже для того, чтобы написать письмо почти не оставалось. Наконец, после возвращения из очередного «дозора», Алексей уединился в Ленинской комнате и засел за сочинение очередного послания Насти. Но написать успел лишь пару строчек…

– Застава, – в ружьё! – донеслось из комнаты дежурного. Алексей выскочил из Ленинской комнаты, метнулся, как и другие пограничники в ружейную комнату, схватил свой автомат, потом забежал в раздевалку за бушлатом и шапкой, хотя правильнее было сделать наоборот. В итоге последним выбежал на улицу, где уже стояли в ряд человек двенадцать и перед ними – начальник заставы.

– Сработал первый сектор правого фланга, – объявил тот. – За главного – ефрейтор Иванченко. Все!

– Бегом марш, солдаты! – рявкнул ефрейтор и первым выскочил в распахнутые двери забора, окружавшего территорию заставы.

Не только холодной в этот год выдалась Зима, но еще и снежной. И все равно тропинка по направлению к рубежу прикрытия имелась. Причем, довольно-таки утоптанная – частенько по ней бегали пограничники. Алексей Хрусталев старался не отставать от командира. Не все солдаты проявляли подобную резвость, некоторые из старослужащих примерно через полкилометра вообще перешли на шаг. Но Алексей бежал, придерживая на плече автомат, стараясь не поскользнуться, не упасть. Чем-то этот бег даже был заразителен.

Километра через два пограничники выскочили по петляющей тропинке из леса на просеку, где дорога была, можно сказать прямой, хотя это и не значило, что проще. И в сопочки приходилось взбегать, и в низинках по скользким слегам осторожничать, чтобы не оступиться в болотистую хлябь, притаившуюся под не очень толстым слоем льда. Ефрейтор Иванченко оставил сослуживцев далеко позади.

Алексей знал, что раньше ефрейтор был на заставе одним из кинологов, и недавно его овчарка погибла во время пожара в вольере – вместе с еще одной собакой и молодым солдатом, который поджог сам себя. Дело это было темное, но рядовой Хрусталев подсознательно догадывался, что каким-то образом осенние события в подмосковной Истре с ним связаны. Тогда с отпускником Саней Иванченко он практически не пообщался.

Рядовой Хрусталев уже порядком подустал, когда увидел в сотне метрах впереди, как Иванченко остановился у одного из телеграфных столбов, чего-то там поколдовал, а на самом деле воткнул в штекерный разъем телефонную трубку, чтобы связаться с заставой, и через минуту приложил руки ко рту и во всю глотку крикнул: «Отбой!»

О таком Алексей уже был наслышан. Настоящих нарушителей границы в последние годы финская граница видела редко, но сигнальная система из колючей проволоки, всегда была начеку и обязательно реагировала на замыкание находящихся под током проводов, виной чему могли послужить упавшее дерево, лось, медведь, росомаха, да хотя бы и заяц. Алексей даже помнил, как в одном из писем с границы брат Федор сетовал, мол, все бегаем и бегаем по тревоге, а нарушителей все нет и нет, мол, так и отпуск заслужить возможности не появляется.

Иванченко пошел в обратную сторону, Хрусталев же присел на сухой пенек – отдышаться.

– Неплохо бегаешь, солдат, – похвалил подошедший ефрейтор, в отличие от раскрасневшегося Алексея выглядевший настоящим бодрячком.

– Меня с детства брательник Федор бегать натаскивал.

– Не в курсе – как он там, на гражданке с истринскими выкрутасами? – серьезно поинтересовался Иванченко.

– Очень непросто там все. Гаврила этот…

– Объявился, что ли? – нахмурился ефрейтор.

Оставьте ваш отзыв


HTML не поддерживается, можно использовать BB-коды, как на форумах [b] [i] [u] [s]

Моя оценка:   Чтобы оценить книгу, необходима авторизация

Отзывы читателей