На вокзале Эссерта с самого утра царила суета. Едва сквозь стеклянную крышу вокзала, построенного легендарным сэром Чарльзом Вайтенгом, проглянули несмелые лучи солнца, жизнь, замершая с отбытием на континент последнего паротяга, вновь закипела. Сквозь топот ног, тяжелое дыхание паровых котлов, крики носильщиков и резкие оклики свистков доносились голоса мальчишек — разносчиков утренней «Seasons». Через полчаса должен был отправляться «Длинный Хаксли», один из старейших в Альбионе паротягов, но всё еще надежный и точный. Впрочем, кто-то говорил, что точность зависит от машиниста, но многие истово верили, что в котле железного трудяги живёт душа. Иначе, обычно говорили они, как объяснить, что каждому из них присваивалось официальное имя, чего ни с зонтами, ни с чемоданами не происходило. Суеверные перед отправлением слушали звуки свистка, чтобы определить, в каком настроении сегодня находится тот или иной паротяг. Некоторые жители Лондиниума считали, что появление часов и открытие силы пара — величайшее событие в Империи. Впрочем, Протестантская Королевская Церковь на этот счёт никаких заявлений так и не сделала, несмотря на все попытки журналистов втянуть её в эту дискуссию.
Служащий перрона, Адам Треворроу, с утра уже получил нагоняй от бригадира за трёхминутное опоздание и находился в унынии. Его форменный кепи с кокардой эссертского отделения железнодорожного Департамента, обычно лихо сдвинутый на затылок, сейчас был надвинут почти на глаза, словно говоря, что его хозяин хочет побыть со своими горестями наедине. Пять минут спустя в динамике раздался голос Эмилии Панкхорст из диспетчерского отделения, за которой он ухаживал уже несколько месяцев, объявлявшей о начале посадки на «Старину Тома». Этот пассажирский паротяг, работавший на маршруте Лондиниум – Виенна, считался одним из самых надёжных, быстрых и дорогих. Его вагоны, отделанные красным левантским дубом, начищенной до блеска медью и гобеленами из лучших пеншаурских тканей, были лучшим, что мог предложить требовательным пассажирам Департамент. Поэтому заплатить десять гиней за купе в люкс-вагоне могли далеко не все жители столицы. Однако ни разу еще «Старина Том» не отправлялся в дорогу полупустой.
И когда на перроне стали появляться самые нетерпеливые пассажиры, Адам вздохнул и передвинул кепи на затылок, явив миру своё широкое веснушчатое лицо. Несколько деловых господ с Дорз-стрит уже с нетерпением ожидали посадки, скупив свежие газеты.
«Ишь ты, важничают. – Про себя подумал Треворроу, не любивший снобов, не замечающих вокруг себя никого менее значимого по их представлениям. Они никогда не здоровались с ним, брезгливо поглядывая, словно боялись испачкаться, хотя его форма всегда была безупречна, а лицо всегда до синевы выбрито. На счастье, сегодня их было немного и испорченное настроение Адама вновь улучшилось. К тому же он попадал сегодня в пересменку с Эмилией, а значит, сможет перекинуться с ней парой слов. Он так задумался о том, что скажет ей, что чуть не пропустил одинокого пассажира с двумя клетчатыми саквояжами, отделанными кожей кроков из далёкой колонии Хиндустан, где-то на самой окраине Империи. Пассажир был не молод, безукоризненно одет, но одна деталь меняла многое. На его цилиндре были приделаны огромные механические очки с многократным увеличением и символ Министерства времени.
— Мастер Времени, сэр, — чуть запинаясь, произнес ошеломленный Адам. – Добро пожаловать на борт «Старины Тома». Я помогу Вам разместиться со всеми удобствами.
— Благодарю Вас, молодой человек, — спокойным тихим голосом произнес один из самых известных после королевы людей в империи и, пожалуй, еще этого сыщика с Бейкертон-стрит. Он протянул билет. – Вещей со мной немного, как видите, но путь я проделал неблизкий и хотелось бы уже устроить это старое тело поудобнее.
— Сию же минуту, сэр, — Адам взял билет со всем пиететом, словно его протягивала сама королева и, мельком взглянув на номер купе, подхватил чемоданы. – Прошу следовать за мной, Мастер.
Внутри вагона пространство делилось на шесть отдельных «кают», как называл их служивший раньше в Королевском флоте, Эндрю Ллойд, которые, в зависимости от билета, делились на две или три отдельных комнаты. Определить спутников было нельзя, Департамент никому не давал подобную информацию, поэтому с некоторого времени такие путешествия стали пользоваться популярностью у аристократов и нуворишей. До Адама даже дошло название этой забавы – свидание вслепую.
Билет у Мастера времени был в третье купе, двухместный номер, самый дорогой из всех – пятнадцать гиней. Показав, как устроен номер путешественника и пожелав хорошего пути, Адам вышел на перрон. Всё еще не веря в то, что самолично обслуживал такую известную личность, он потрясенно чесал затылок, улыбаясь во весь рот, что было строжайше запрещено по инструкции. Наконец-то ему будет, чем похвастать перед коллегами во время ланча.
Раздался свисток «Старины Тома», означающий пятнадцатиминутную готовность к отправлению. Машинист уже разводил пары, пробуждая паровую душу «Тома», и из-под паротяга во все стороны расходились облака тумана. Второй свисток будет значить пятиминутную готовность и окончание посадки пассажиров. После второго свистка в вагон никто не сядет, пусть он хоть принц крови. Адам взглянул на хроно, а когда поднял голову, увидел, как к его вагону в облаке пара идет молодая леди в дорожном платье, неся небольшой чемодан. До второго свистка оставалось менее двух минут, и Адам бросился к ней на встречу. Она, увидев его форменный сюртук, облегченно вздохнула, устало улыбаясь:
— О, благодарю Вас, молодой человек. Не знаю, что бы я без вас делала. Этот монстр весит, кажется, целую тонну!
— Миледи, нужно было взять носильщика у касс, — учтиво произнес Адам, стараясь не показывать, насколько ему приятна её похвала. Тем временем пассажирка из рукава достала изрядно помятый билет:
— Надеюсь, я не опоздала и это — "Старина Том»?
— Всё верно. Вы успели в самый последний момент, леди. Вот сейчас раздастся второй свисток и Вас бы уже не пустили в вагон.
— Тогда хорошо, что этого не случилось, — её улыбка ослепляла, и в какой-то миг Адам понял, что скалится, как мальчишка. Подав пассажирке руку, он сопроводил её внутрь вагона и только тогда взглянул на номер места. Купе номер три. Уф! Поездка обещала стать небезынтересной.
В гостевой части купе за столом сидел Мастер времени, перед ним были разложены запчасти какого-то механизма. А на голове надеты те забавные очки, которые в первую очередь заприметил Адам на перроне:
— К Вам попутчик, сэр, — произнес Адам, пропуская вперед себя леди. Мастер резко поднялся, отставив инструмент, и поприветствовал вошедшую безукоризненным наклоном головы. – Миледи.
Уложив чемодан леди в её отделение, Адам вышел на перрон и в этот миг машинист дал третий, самый протяжный свисток, означавший, что до отбытия поезда оставалась одна минута. Ему оставалось лишь убрать поручни и закрыть дверь вагона, что он и проделал автоматически. Дальнейшее путешествие требовало от Адама роли мальчика на побегушках, если можно было так выразиться: требовалось следить за паровой установкой в вагоне, спрашивать о нуждах пассажиров, а так же убираться в комнатах и коридоре вагона.
Вечером, когда электрические лампы сделали полумрак вагона чуточку уютнее, из своей комнаты в гостевую вышла его пассажирка. Она была одета по последней моде – в жакет с кармашками и длинную юбку с длинным разрезом до середины левого бедра, который скорее выставлял напоказ, чем скрывал кобуру с дамским «Ремингтоном» 38 калибра.
— Позволите посидеть с вами, Мастер?
— Желание леди — закон для джентльмена, — улыбнулся он в ответ.
Она уселась в кресло напротив стола, уютно устроившись, и первое время просто смотрела на мелькающие в дали огни станций и полустанков. Иногда с приветственным криком мимо пролетал другой паротяг, и тогда "Старина Том» в ответ гудел, вызывая неизменную улыбку у Мастера.
— Могу ли я поинтересоваться, — нарушила молчание нежданная попутчица, — почему вас называют Мастером Времени?
— Всё это людские предрассудки, леди…
— Леди Офелия, — приятно улыбнулась соседка Мастера.
— Однако, Ваш батюшка был большим оригиналом, да простится мне подобная дерзость, — мастер первый раз за вечер посмотрел прямо в глаза своей соседке. На него смотрели внимательные карие глаза, но в них чудилось что-то двойственное, Мастеру трудно было подобрать сравнение. Ведь ни в одни женские глаза он не смотрел так долго. Казалось ли ему это чем-то постыдным? Он и сам этого не знал, но в сей миг сам взгляд в глубины её души показался ему чем-то несдержанным, первобытным, сродни древнему таинству друидов, чьими потомками считали себя гордые бритты.
Встряхнувшись, он обнаружил, что прошло несколько минут, хотя ему они показались всего лишь мгновениями:
— О, простите мне мою навязчивость, юная Офелия. Старик совсем растерял приличия.
— Не надо просить прощения, Мастер, — голос Офелии внезапно показался ему на пару тонов ниже, а в лице попутчицы мелькнули хищные нотки, то ли скулы заострились, то ли запали глаза. Но всё это он списал на игру теней. Потому что спустя еще один миг лицо Офелии приобрело прежнюю миловидность. – Мы все когда-нибудь подходим к пределу своих возможностей. И нет ничего стыдного в том, чтобы признать это.
— Не уверен, что понял течение Ваших мыслей, юная леди, — смутился Мастер.
— Я могу ответить вопросом? – Спросила в ответ Офелия и, получив утвердительный кивок растерянного Мастера, продолжила. – Почему вас называют Мастером? Разве время ломается и нуждается в ремонте?
— Ну, в этом я смогу вам помочь, леди Офелия. Я являюсь главным часовщиком королевской семьи и лордом-хранителем времени. Я двигаю стрелки истории, если Вам будет угодно. От часов в нашей жизни зависит так многое. И я часто напоминаю людям, что время бесценно. Его должно тратить с умом.
— Ведь вечность проходит так быстро, — подхватила Офелия. – А ваши глаза бесстрастно глядят в мир сквозь увеличительные стёкла, Мастер. А Ваши натруженные руки вдыхают в часы душу, совсем как в паротяги.
— Вы тоже верите, что у паротягов есть душа? – засмеялся Мастер, — но это же очевидный бред. Душа есть только у людей, у живых существ.
— А если существо, как Вы сказали — мертво, оно не является человеком?
— Конечно! Ведь это же так очевидно, — всплеснул руками Мастер, с долей превосходства глядя на юную попутчицу. Она же тем временем поднялась из своего кресла и одним плавным движением вдруг оказалась у его стула.
— А хотите пари, Мастер? Я уверена, что все часы таят в себе погрешность. Вот и в Вашей теории есть место для ошибки. Если я Вам докажу свою правоту, Вы подарите мне одни из своих знаменитых часов.
— А если выиграю я, — улыбнулся Мастер, пылкая уверенность его попутчицы была именно тем, чего он уже давным-давно не встречал. Вся его жизнь была подчинена точному ходу бесстрастного времени.
— Тогда…, — Офелия на миг задумалась, но Мастер с улыбкой вдруг коснулся её руки:
— Тогда Вы подарите мне свой портрет, юная леди.
— По рукам, — звонко засмеялась она и вдруг оказалась совсем рядом, так что их лица почти соприкасались. Затем отстранилась, взяла руку мастера и неожиданно положила на свою грудь.
— Ч-что Вы делае…, — неожиданно Мастер побледнел, хотел вырвать руку, но Офелия держала с не женской силой. – Вы, Вы…, — лепетал он, словно мальчишка.
— Тсс, — приложила она к его губам палец. – Слушайте.
Но слушать было нечего. Это мастер понял почти сразу. Бледная, словно латинский мрамор, грудь не вздымалась. И привычное «тух-тух-тух», не стучало под его вдруг вспотевшей рукой:
— Как такое возможно?! Это не….
— Не правильно? Я знаю. Я живу неправильно, нарушая все законы – людские, природные и Божьи, вот уже четыреста лет. И проживу, наверное, еще столько же. Во мне как в паротяге, вопреки здравому смыслу, теплится душа. А это значит, что я выиграла наше маленькое пари. С Вас, Мастер, часы.
Дрожащими руками часовщик раскрыл свой саквояж и, порывшись, извлёк изящные карманные хроно, украшенные его собственной монограммой.
— Это самый точный механизм во всей Империи, леди Офелия. Носите его всегда с собой, и, может быть, следующие четыреста лет покажутся Вам не столь долгими.
— Я запомню Ваши слова, Мастер, — сказала она и, приложив к губам ладонь, подула ему в лицо. Едва прохладное дыхание коснулось его кожи, сознание Мастера времени померкло.
Придя в себя через некоторое время, он увидел опустевшее купе его попутчицы. Он выскочил в коридор и, столкнувшись с Адамом, спросил, куда делась леди, ехавшая с ним в одном купе. На что проводник ответил смущённой улыбкой и вытащил из-за пазухи маленький портрет в серебряной рамке, с обратной стороны которого старинными чернилами было выведено: «Аркадия» 1486.
Рассказ навеян песней группы Silvercast – «Часы идут».
***
Паротяг, выпустив очередное облако пара, зашипел как рассерженная кобра и с трудом, казалось бы, тронулся с места. Поршни замелькали всё быстрее, будто сбрасывая полуночную дрёму, и «Бродяга Дживс» стал набирать скорость. Офелия с лёгкой улыбкой смотрела ему вслед, словно провожая старого друга, встреча с которым была радостной, а расставание неизбежным. Достав из специального кармашка на поясе миниатюрные хроно, она с удовольствием провела пальцами по изящным обводам и линиям гравировки. Полвторого ночи. Убрав хроно, Офелия поправила висящий на плече громоздкий кофр и посмотрела на неизменный саквояж, сопровождавший её в пути уже не первый год. Есть вещи в мире, что кажутся неизменными, и их утрату ни с чем нельзя сравнить. Как будто полевой хирург, походя, влив в вас крепкого бренди, оттяпал ногу или руку.
Затерянная на просторах старушки Европы станция Каппель встречала её полным отсутствием людей. Обычно на вокзалах, даже небольших, творилось сущее вавилонское столпотворение: провожающие и встречающие, носильщики и кондукторы, полисмены и просто зеваки. Всех этих людей затягивало в водоворот человеческих тел, непроизвольно смешивающего их в зависимости от прибытия того или иного паротяга. Здесь было не так. Первое, что бросилось в глаза — запустение. Словно с приходом ночи, люди попрятались и даже прибытие « Бродяги Дживса» не выманило их из здания вокзала. Пожав плечами, она подняла саквояж и отправилась искать кэбмана.
Но и внутри вокзала её ждала неудача. Людей не было. В конце концов, ей всё это надоело. Офелия поставила саквояж на пол, аккуратно пристроила сверху кофр и отправилась на поиск живых. Внутри помещения её шагам вторило лёгкое эхо, что только подчёркивало заброшенность этого места. Но особой пыли не было, да и цветы в кадках были политы и не пожухли, всеми забытые. Значит, люди здесь были. По крайней мере, днём. Офелия решилась на последнее средство:
— Эй, отзовитесь! Кто-нибудь!
Никого. Но в последующей за её призывом тишине она отчётливо услышала скрип, словно кто-то сначала приоткрыл дверь, но тут же поспешно её закрыл. Звук раздавался со второго этажа, на котором по обыкновению располагались кабинет начальника станции, диспетчерская и другие служебные помещения. Наверх вела кованая лестница, с мастерски выкованными бронзовыми фигурками волков. «Мило, – подумала про себя Офелия. – Особенно если учесть, что вокруг раскинулся Шварцвальдский лес, известный своей жуткой репутацией во всём цивилизованном мире».
Осторожно ступая, она поднялась наверх. Снова раздался скрип, и Офелия против воли достала из набедренной кобуры свой верный «Ремингтон». Взведя курок, она сразу почувствовала себя уверенней. Коридор был тёмен, словно лампы на втором этаже отказались работать. Или были обесточены. Достаточно модное увлечение электричеством, этим детищем эксцентричного Николы, привело к тому, что его генераторы переменного тока буквально наводнили Старый Свет. Но Офелия находила это весьма полезным изобретением, возможно, даже более значимым, чем сила пара. Она однажды встречалась с изобретателем и была приятно поражена его кипучей энергией. И той легкостью, с которой он рождал идеи. Тот мир чистых идей, о котором он поведал ей, бесконечно манил его сознание, уплывавшее в него, иногда даже во время беседы с ней. Он считал, что наш мир есть небрежная копия того, истинного мира, в котором всё находится в идеальном равновесии. Он мог говорить об этом бесконечно.
Но сейчас Офелия вспомнила Николу не из-за электричества. В разговоре с ним она как-то упомянула сверхъестественных существ, и поразилась той перемене, что произошла с изобретателем. Кипучий разум, требующий во всем исключительного порядка, в котором, казалось, не могло быть места ни суевериям, ни религии, вдруг забуксовал. Он под большим секретом поведал ей о голосах, что иногда раздавались в его сознании. О видениях, виденных им в горячке во время холеры. Это было той стороной, куда пока не дотянулся его неистовый дар. Он сказал ей тогда: « Наш мир намного более сложная конструкция, чем принято считать. И Создатель, поместил в него множество разных деталей. И ни одна из них не может быть лишней. Жаль, что церковь свела всё к обычной дуалистике – Добра и Зла. Есть то, что мы пока не можем объяснить, но это лишь пока». Поэтому его прощальный подарок, тяжёлый замшевый несессер, внутри которого покоились десять пуль для её револьвера, отлитые из серебра самим Николой, сейчас покоился в её саквояже.
Офелия как раз подумывала о том, чтобы спуститься за ним, когда тонкое лезвие света прорезало мрак в конце коридора. И, словно напуганное своей дерзостью, тут же растаяло. Ничего не оставалось, как двигаться вперёд. Осторожно делая каждый шаг, она будто бы окунулась в ночное море, растворяясь во мраке. Но, в отличие от моря, коридор был коротким, и вот уже под её рукой оказалась дверная рукоять. Офелия выдохнула и резко распахнула дверь. Свет единственной лампы выхватил в небольшом помещении несколько человеческих фигур, парализованных страхом. Все они были одеты в форму служащих железных путей. Трое мужчин и две женщины. Одна из них, в одежде прислуги, находилась на грани обморока. У мужчин в руках были разные тяжёлые предметы, но нет огнестрельного или паромётного оружия. И всех их сковывает даже не страх — ужас.
— Я — человек, — Офелия шагнула вперёд, демонстрируя открытые ладони, предварительно убрав пистолет. – Что здесь произошло?!
Вперёд вышел высокий, нестарый еще мужчина в форме начальника станции. Лицо с крупными чертами, характерными для алеманов, покрылось бисеринками пота, и явно не от духоты. В руке он комкал носовой платок, которым периодически вытирал лицо и шею.
— Вы… Вы приехали на паротяге? – Чуть запинаясь, начал он.
— Да. А что?
— И Вы одна, миледи?
— Да. Но я не понимаю сути Ваших расспросов, господин…?
— Каспар Рутеншафт. Начальник станции, — он обвёл комнату нервным, дёрганым жестом. – А это мои подчинённые. Вернее, все, что остались в живых.
— На вас напали, господин Каспар?
— О да!
Всё в этом возгласе указывало на пережитый взрослым мужчиной ужас. Офелия поняла, что начальник станции едва сдерживает рвущуюся из глубины разума панику. Еще немного и все эти люди ударятся в истерику. Что-то напугало их до смерти.
— Расскажите мне, что произошло, господин Каспар, — тихим, уверенным голосом произнесла она, прикрывая дверь.
— Никто не поверит мне, если я расскажу то, что видели мои глаза, — начал заламывать руки взрослый мужчина. Но Офелия не дала разыграться истерике, молча подойдя и влепив мужчине, на голову выше её, пощёчину. Голова начальника станции мотнулась в сторону, но из глаз ушёл безумный блеск. Они приняли осмысленное выражение.
— Спасибо, миледи, — уже нормальным тоном произнёс он. – Видимо, это было мне необходимо.
— Продолжайте, господин Каспар, — мягким тоном продолжила Офелия.
— Да. Так вот, вчера днём я, как обычно, заступил на смену. Со мной на дежурстве было шесть человек. Станция у нас маленькая, паротяги проходят транзитом, большая часть. И вот вчера вечером я как раз отпустил Карла поужинать, когда мы все услышали жуткий вой. Вообще-то дело заурядное, всё же Шварцвальд вокруг. Волки иногда выходят из чащи, но к станции и близко не подходили ни разу.
Все в комнате дружно закивали, поддерживая рассказчика. Женщины немного успокоились, мужчины, видя спокойствие незнакомки, тоже взяли себя в руки. Каспар Рутеншафт тем временем продолжил:
— Но в тот раз вой был какой-то неправильный, — начальник станции наморщил лоб. — Да, будто бы не волк выл, а человек.
Видя непонимание на лице Офелии, он добавил:
— Мы все местные, и уж поверьте, миледи, волков за свою жизнь наслушались. Но это был не волк, точно Вам говорю. Только что отправился грузовой «Скороход» и пассажиров на станции не было. До города обычно мы добираемся на повозке или двуколке. А в самом Гроссес Тале есть и паровые кэбы. Так вот, Маркус, это наш обходчик, отправился на очередной обход, и мы занялись своими делами, как вдруг услышали душераздирающий крик. А следом, — тут рассказчика передёрнуло от пережитого, — тот жуткий вой. Хейно и Элдрич бросились к нему на помощь. Я выскочил следом на перрон и увидел, — тут он снова прервался, переживая про себя увиденное и, собравшись с силами, продолжил, — Как по рельсам в мою сторону бежит Хейно, крича что-то, но я не расслышал. И тут за ним словно из-под земли появилась эта тварь. Она в два прыжка догнала несчастного и просто разорвала его на части. А я… Я убежал и собрал всех здесь. Господь всемогущий! — нервы господина Рутеншафта не выдержали и он, закрыв лицо руками, стал раскачиваться из стороны в сторону.
— Господин Каспар, — произнесла Офелия, — Вы бы ничем не смогли ему помочь. Поверьте мне. Но Вы спаслись сами и спасли остальных. Это сейчас самое главное. Но вспомните, пожалуйста, что происходило дальше.
— Дальше, — заговорил один из мужчин, — это чудище ходило вокруг станции. Вынюхивало нас, или просто забавлялось, не знаем. Мы слышали, как оно рычало, трещало ветками, но не уходило. Но оно сейчас где-то там. И мы, поверьте, миледи, приняли в первые мгновения вас за него.
Внезапно наступившую паузу в разговоре заполнил леденящий душу вой. Такого звука Офелии еще не приходилось слышать за всю свою долгую жизнь. Что-то противоестественное звучало в нём. Какая-то нота жестокости, которая не характерна простым волкам. Те просто охотники, выполняющие вложенную Создателем задачу. Но это определённо был не волк. Жажда убийства, причинения страданий слышалось в этом «голосе». Люди в комнате сбились в кучу, ища поддержки друг у друга, но Офелии не было места в этом спасительном круге. Она уже выскочила в коридор, слыша, как за спиной щёлкнул замок, закрывающий дверь. «Ремингтон» уже обосновался в её ладони, когда она подошла к лестнице.
Внизу слышалось сопение и тяжёлые шлепки лап по мраморному полу. Видимо, тварь вошла в открытую ею дверь станции. Стараясь не дышать, Офелия сделала несколько шагов и, достигнув перил, осторожно выглянула. Внизу она сразу увидела существо из худших кошмаров – похожее на вставшего на дыбы волка, но с непропорционально большой, лобастой головой. Длинные передние лапы оканчивались изогнутыми когтями, способными, на первый взгляд, разорвать лошадь надвое. Волчьи же уши вертикально торчали, ловя малейшие звуки, ноздри раздувались, вдыхая непривычные чудовищу запахи. Тут Офелия поняла, почему зверь до сих пор не нашёл оставшихся. Их запах перебивался запахами паротягов, технической смазки и прочего. Если бы ни они, её бы здесь встречала кровавая баня.
Офелия взвела курок. Звук моментально привлёк внимание неизвестной твари, она молниеносно развернулась, распахивая, казалось, бездонную пасть и завыла. А затем огромными скачками бросилась к лестнице. Но едва его лапа коснулась первой ступени, как раздался выстрел, громом отразившийся от стен. Пуля ударила зверя в грудь и отбросила назад. Охотничий вой сменился визгом. Тварь рухнула на пол, суча лапами. Но стоило Офелии сделать еще пару шагов, как она снова была на ногах. Рык, изданный зверем, казалось, заставил здание пошатнуться. Но женщину, шедшую ему навстречу, это не остановило. Она спокойно, будто в тире, подняла руки, в которых был сжат револьвер и начала всаживать одну пулю за другой в широкую грудь зверя. Каждый выстрел отбрасывал зверя назад, вырывая из его шкуры кровавые фонтаны. Последняя пуля отбросила чудовище за двери, с треском разлетевшиеся под его весом. Нужно было перезарядить оружие. А еще лучше — добраться до кофра, но Офелия понимала, как мало у неё времени. Пули из её «Ремингтона» остановили бы и носорога, но лесную тварь они только отбрасывали. Это противоречило всем законам — Божественным и научным.
Тем временем за разбитыми дверями начала копошиться лесная тварь и Офелия, расстегнувшая молнию саквояжа, понимала, что опаздывает. Но запасные обоймы лежали на самом дне, так как сюда она ехала не на охоту. Просто так вышло, что путешествовать она привыкла вооружённая. После Гуситских войн и нашествий «валленштайновой саранчи», оружие лишним никогда не бывало. Рука её наткнулась на подарок Николы, замшевый несессер и, подхватив его, Офелия со всех ног бросилась к лестнице. Уже на середине лестницы её настиг звук вырванных из петель дверей и полный запредельной ярости рёв.
Не оборачиваясь, она отщёлкнула барабан револьвера, высыпав гильзы на ступени лестницы и, на бегу распахнув футляр, захватила несколько ярко блестевших в неверном свете пуль. Руки тряслись, и первая пуля выпала. Но вторая точно легла в отведённое ей ложе. За ней последовала третья. Четвёртая. Мускусный запах зверя стал сильнее. А его дыхание коснулось её затылка. Взвизгнув, Офелия рухнула на колени, и только поэтому лапа зверя пронеслась над её головой, вырвав изрядный кусок декора стены. Чудище снова взвыло, предчувствуя радость от скорого убийства, до которого оставался последний шаг, и в этот миг ударил первый выстрел. Серебристая молния ударила зверя в шею, вторая — в грудь. А третья отбросила на перила, которые под его весом проломились, и он с коротким воем упал.
Шатаясь от пережитого страха, Офелия шагнула вперёд. Осторожно опираясь на исковерканные перила, взглянула вниз. На полу, раскинувшись совсем не по-звериному, лежало чудовище, под которым быстро растекалась огромная лужа крови. Но вот зверь шевельнулся, и если бы сердце Офелии билось, сейчас бы оно ушло в пятки. Дрожащей рукой она подняла револьвер, однако больше зверь не подавал признаков жизни. Да… Теперь он начал меняться. С треском вставали на место кости, вытягивались сухожилия, сокращались мышцы. И вот уже на полу вокзала лежит обнажённый мужчина, заросший густой бородой. На теле его маленькими кратерами были отмечены попадания серебряных пуль Николы.
Сзади раздался звук открываемой двери и робкие шаги. Офелия даже не обернулась, чтобы взглянуть на выходивших из ненадёжного укрытия людей. Все уставились на лежащего внизу мужчину:
— Знаете его? – Спросила Офелия, переведя дух. Но в ответ получила только отрицательные кивки.
— Никогда раньше не встречали, — ответил за всех Каспар Рутеншафт, – он не местный.
— Хорошо, — сказала Офелия, пряча револьвер в кобуру на бедре. – А теперь неплохо было бы отведать вашего знаменитого бренди. Говорят, он дарит долголетие.
