Жмот и Жозефина
2112
Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача.
И. В. Мичурин,
«Итоги шестидесятилетних трудов
по выведению новых сортов плодовых растений»
…почему? Почему днем светло, а ночью темно? Почему жуки хмельные бывают, а муравьи нет? Почему мертвяки женщинами интересуются, а мужчины им не нужны?
А. и Б. Стругацкие,
«Улитка на склоне»
Первая экспедиция
1. Оазис, 13 июня, 2112 года, хата Жмота
Жмот целый месяц животом промаялся, из больнички не вылезал, а тут ещё зубы! Только успел он в конуру свою зайти, в домашнее переодеться, так скрутило, хоть мышью вой. Жмот и на голове стоял, и на стенку прыгал, и пальцем ковырял, пока Рубильник в гости не зашёл и, увидав такие мучения, не подсказал ему масло шалфея прикладывать. Сбегал Жмот в лавку, купил. Легче стало. Но пузырёк двадцать пять рублей новыми! К зубнику идти, только за осмотр целковый отдашь. А страховка всё, капец – медным тазиком накрылась, вся на пузо ушла. Точно говорят: «Чем в Оазисе болеть, лучше сразу помереть».
Хоть бы заказ путёвый случился, но у фермеров пшеница в этом году и так в ногу толщиной, катализаторы роста в цене упали, а что ещё из Оазиса в Поле таскать? Патроны фермерам бесплатно выдают, в обмен на жрачку. Грабли-тяпки, посуда и одёжка у них спросом пользуются, но это совсем гроши. Ну, а из Поля заказы пускай дураки доставляют, Жмот закон уважал, а что там доценты мутят ему дела не было. Рубильник, рожа квадратная, спасибо ему, снова надоумил:
– Носить чего-нибудь доцентам даже не вздумай. А вот проводником с ними, почему бы не сходить? На это запрета пока нет, не догадались ещё запретить. В столовую, сказывают, вчера двое в белых халатах приходили. Наведайся.
2. Оазис, 13 июня, 2112 года, столовая «Тополёк»
В столовой народ смажку глыкает, пивом захлёбывает. А Жмоту нельзя, доктор запретил. Сказал выпьет – опять на больничку загремит. А ему это никак нельзя, ему зарабатывать надо. Две тысячи Жмот пока ещё только скопил, а надо ему семь как минимум. Зачем? А надо.
Ну, заказал он минералки да котлету. Котлеты у Иванидзе дорогие (два рубля восемьдесят копеек), но вкусные. И по фигу из чего он их стряпает, очень Жмоту эти котлеты нравятся. Понимал, что деньги транжирит, но не мог с собой ничего поделать, ел иванидзевские котлеты хотя бы пару раз в неделю.
Поел Жмот и по новой у него зубки заныли, не надо было минералкой холодной запивать. И тут как назло эти двое и нарисовались: халаты беленькие, шапочки накрахмаленные, на мордах повязки марлевые, одно слово – доценты. А Жмоту и не до них, он уже света белого не видит. Ужас как больно. Выхватил Жмот пузырёк с шалфеем, трёт десну возле больного зуба, а доценты внимательно так на него смотрят, как будто Жмот биржевый глашатай и на площади текущий курс рубля выкрикивает. Кстати, вспомнил Жмот, что надо узнать сколь нынче киловатт за копейку дают, пока в больнице был, цены могли вполне поменяться.
– Вы совершенно напрасно так делаете, – говорит ему доцент, который покрупнее и с пегой бородкой из-под марли. – Пальцы в рот совать при нашей экологии вообще категорически противопоказано, а у вас там наверняка ещё и дупло изрядное, инфекцию занесёте и проснётесь полосатиком.
А тот, который щуплый молча из кармана коробочку металлическую вынул, из неё пинцетиком тампончик ватный подаёт. Взял Жмот, кивнул благодарственно, заложил в дупло и спрашивает культурно так, по-интеллигентному:
– И откуда вам про содержимое и состояние моей ротовой полости ведомо?
Щуплый смеётся:
– Так у тебя флюс в полморды!
– Дедукция, однако, – отвечает Жмот.
Вот так. Это он с виду лапоть фермерский, а книжек, между прочим, уйму прочитал, мамаша у него библиотекарем при муниципалитете служила. И манеры знает, в долгу быть не любит, поэтому на свободные стулья у столика показывает:
– Присаживайтесь. Извольте пивка за мой счёт. Или смажки прикажете? Не стесняйтесь, угощаю.
А сам про себя высчитывает, во сколько ему такое угощение станет. Стерильный тампон в аптеке копеек сорок, получается, если пиво закажут, он ещё и в плюсе останется, ну а если смажки пожелают, чуток в минус уйдёт. Но не должны доценты с утра крепким закидываться, не тот народ.
Сели они, бородатый тоже вежливо так:
– Не извольте беспокоиться, мы совершенно не пьющие, если не помешаем, так просто посидим.
– Сидите на здоровье, тем более что я уже отчаливать собирался.
Сказал это Жмот, а сам сидит, молчит. И доценты сидят и молчат. Ну, посидели они так помолчали, у Жмота нервы крепкие, истерички с Поля редко возвращаются, а у него уже ходок двести. И ведь каждая собака в столовке понимает, что не просто так доценты за столиком с опытным полярником сидят, но виду никто не подаёт, все конспирацию соблюдают. А какая, в жопу, может быть конспирация, когда завод металлоконструкций закрыли, фабрику протеиновую закрыли, ремонтные мастерские – и те закрыли! Вот и получается, что основной заработок у народа в основном с Поля идёт.
Тут бородатый не выдержал.
– Вы, судя по загару, человек вполне бывалый, в Поле должно быть хорошо себя чувствуете.
Издалека заходит, эдак мы до вечера просидим, подумал Жмот и сказал:
– Харэ темнить, вам на меня наводку ещё вчера дали, это ясно. В Поле я вас отведу куда скажете и безопасность обеспечу. Но услуги мои дорого стоят и самое главное – я легальный полярник, неприятностей с законом не имел и не собираюсь их иметь. Поэтому про дела ваши знать не желаю. Моё дело по маршруту привёл-увёл. А если вы планируете в купол какую-то заразу из Поля тащить, меня это не касается. Есть у вас разрешение, нет его – моё дело сторона. Поэтому обратно через КПП без меня входить будете.
– Никакой контрабанды… – вскинулся бородатый.
– Не касается! – перебил его Жмот.
– Дело в том, что нам нужен проводник до Изгорвола, – тихо сказал щуплый.
Так вот почему они вчера проводника не нашли! Изгорвол – это же в Заполярье топать, через анархистов. А под пули лезть у Жмота никакого желания не возникало. Это не со спецназом в рейд сбегать, спецназ всегда впереди, проводника прикрывает. Нет, трусом Жмот не был. Но одно дело там, на зайца поохотиться, бил он этих зайцев и в берлогах, и шатунов. Некоторые с рогатиной на зайца ходили, но Жмот без затей подстреливал хищника, когда тот в длинном прыжке на жертву кидался. Или стаю мышей на флажки загнать. Шкуры мышиные всегда в цене, полушубки из них даже депутаты носят, не брезгуют. А Изгорвол это и далеко, и долго, и опасно.
– Нет, ребята, без меня, – сказал Жмот и направился к выходу из столовой. Братва за столиками провожала его насмешливыми взглядами. Насрать. Пусть сами в Заполярье гуляют.
На улице доценты Жмота догнали, пристроились с двух сторон, забормотали:
– Мы очень хорошо заплатим.
– Мы тебе лицензию на отстрел кузнечиков сделаем.
– Мы тебе в нашем госпитале зубы вылечим!
Последнее предложение было настолько актуальным, что Жмот на секунду притормозил, но собрался с духом и ответил:
– Ребята, я в Изгорвол дороги не знаю. Да и никто не знает.
– У нас есть карта.
– А я по карте ходить не умею, компасом вообще пользоваться не знаю как, у меня образование три класса.
Соврал конечно, но зато доценты сразу отстали. А Жмот спокойно себе пошёл, благо и зубки ныть перестали. Шёл и про себя хихикал – какой к бесу компас в Поле? Ох, доценты, ох, умники…
Зашёл Жмот на рынок, мяса пчелиного купил (три двадцать кило). К родителям зашёл. Жмот всегда так считал, что родители это святое. На их пенсию не разгуляешься, надо помогать. Поэтому брикетик горохового сублимата папе (тридцать семь копеек), батончиков соевых маме (сорок две копейки двести граммов). А без мяса перебьются, всё равно зубов нет, жевать нечем. В аптеку зашёл. На блядки не пошёл, а домой заторопился. Тут его и приняли.
Налетел спецназ, не простые менты. Как будто Жмот «дикий», пробравшийся в Оазис теракт зафигачить, а не честный полярник. Браслеты жёстко за спиной застегнули, сунули в луноход и привезли на второй уровень, не в участок даже, сразу в управление. Завели в кабинетик обшарпанный, на табуретку толкнули.
За столом сидит мужик в гражданском костюмчике, весь какой-то заспанный, то ли следак, то ли опер, не представился.
– Сознаваться будем или пчелу за хвост крутить? – спрашивает.
– Ничего я не знаю, сознаваться не в чем, без адвоката слова не скажу, – говорит Жмот, а сам жопу чешет. Два раза ему по жопе дубинкой вломили при задержании. – И вообще у меня острая зубная боль, мне врач нужен, а то сейчас без сознания упаду и жалобу напишу в прокуратуру.
Напрасно он прокуратуру вспомнил, не любят они этого. Но мужик наоборот, как будто даже обрадовался.
– Зубы? – спрашивает. – Зубы это хорошо, сейчас прямо и вылечим.
И достаёт из стола здоровенные пассатижи. Щёлкает ими и скалится довольно. Жмот и правда чуть в обморок не грохнулся, аж испариной пробило, так перепугался. Но тут из-за шкафа выходит доцент бородатый и говорит:
– Не перегибайте, капитан. Он нам живой и здоровый нужен.
– Да что у вас есть-то на меня?! – заорал тогда Жмот. Он всегда орал, когда хотел успокоиться.
– А вот, – говорит, как выяснилось, капитан и из папочки бумажку достаёт. – Вот показания Руденко Романа Андреевича по кличке Рубильник. Контрабанда, спекуляция медикаментами, нарушение пропускного режима. Это лет пять тебе в карьере кайлом долбить.
– Требую очную ставку, – ответил Жмот, а самому очень интересно на дату в бумажке заглянуть. Неужели сегодня успели Рубильника обработать или заранее подготовились?
– Ну что ты ерепенишься? – по-доброму тогда бородач спрашивает. – Ты же понимаешь, что тебе вилы, не отмажешься. А если до Изгорвола нас доведешь, мы эту бумажку похерим.
– Да что вы ко мне прицепились? Других полярников что ли нет?
– Есть. Но в такой сложный поход нам обязательно нужен самый лучший. Нам очень важно дойти, мы просто не имеем права сгинуть в Поле. Да и жить, честно говоря, ещё хочется.
Психолог, твою мать. Конечно приятно Жмоту, что его самым лучшим признали. Но вот не учёл доцент одной мелочи – расчётлив Жмот невероятно, на дырявый мизер не ходит. И шансы вернуться из Заполярья бывалый полярник оценивал очень низко. Поэтому воззвал к здравому смыслу:
– Ну, вы поймите, Изгорвол это легенда, там никто не бывал, только слухи, что есть такое поселение в Заполярье.
– У нас другие данные, – строго так отвечает доцент. – И карта у нас действительно есть. И денег тебе заплатим, как обещали. И зубы вылечим. Соглашайся.
– Ладно, – сказал Жмот. – Пошли.
А сам думает, что не кидал никогда заказчиков, а вот сейчас придётся. Доведёт он доцентов до первого разлома и до свидания. Сами виноваты. Но не тут-то было.
– Молодец, – похвалил его капитан. – А пока ты на благо науки и во имя процветания Оазиса трудиться будешь, мы твоих папу с мамой в санаторий определим. Не дёргайся! Очень хороший санаторий, наш, ведомственный, на терассе. Усиленное питание, лечебные ванны. Свежий воздух. И наше пристальное внимание. Ну, ты понимаешь.
И понял Жмот, что попал по крупному.
3. Фермерское поселение Кирзачи, 14 июня, 2112 года
Младший сержант спецназа Финка пошевелила лениво пальцами босых ног, и зажмурилось от удовольствия. Она стояла на окраине села по колено в сырой траве и наслаждалась рассветом. Ворот форменной куртки был широко распахнут, ремень она у фермеров ни разу ещё не надевала, сапоги-говнодавы давно забросила в сарай. Финка, кажется, даже урчала от наслаждения, подставляя солнечным лучам бледное лицо. Под куполом Оазиса такого солнца не бывает.
– Жозефина Корхонен, – услышала Финка за спиной и обернулась.
Как обычно за ней прислали Манечку, костлявую девочку-подростка с третьим глазом в правом виске. Манечка, слегка повернув голову вбок, так чтобы все три глаза смотрели на Финку, поманила её узкой ладошкой. Манечка была человеком строгим и неразговорчивым. Хотя какой же она человек? Мутант, прости Господи.
– На планёрку? – спросила Финка.
Манечка кивнула и нетерпеливо потопталась кривыми ножками, демонстрируя неодобрение медлительностью младшего сержанта. Финка вздохнула и направилась к дому Председателя. Манечка засеменила рядом.
– Маня, ну не зови ты меня «Жозефина Корхонен», – сказала Финка. – Я же сто раз тебя уже просила. Зови просто – Финка. Меня все так зовут. Я же это имя, Жозефина, терпеть не могу, это же я в бреду официально так представилась, мне же казалось, что меня в плен взяли, вот я и твердила имя и личный номер. Хотя зачем анархистам мой личный номер? Ума не приложу. А нас вот заставляют заучивать, восемьдесят семь пятьсот семьдесят девять, мой личный номер. По уставу я только его могу противнику сообщить, а вот зачем? Понятно если в Поле боец погиб, его потом по номеру на бирке опознать можно, а из плена ещё никто не возвращался. Если к анархистам попал – всё, амба, пиши-пропало.
Финка знала, что Манечка ничего ей не ответит, и по-прежнему будет звать её полным именем. Как и взрослые, которые не вступали с ней в отвлечённые разговоры и обращались исключительно «Жозефина Корхонен», а то и «младший сержант Жозефина Корхонен». В посёлке Финка существовала в условиях мягкого бойкота, но ей было наплевать. Зато тут было солнце, трава под ногами, ветер с близких сопок, пахнущий снегом и не было капитана Карпова с его потными лапами. И ещё каждый вечер был умопомрачительно вкусный пчелиный сыр.
Они вошли в избу, где на лавках, расставленных вдоль стен, уже сидели бригадиры. Председатель, Никита Михалыч Сергушин, засунув руки в карманы ватных штанов, прохаживался по центру. У него было по шесть пальцев на руках, и он этого стеснялся. Финка остановилась на пороге, а Манечка присела на краешек лавки рядом с бригадиром копателей Джоном, Который Видит В Темноте.
– А вот младший сержант Жозефина Корхонен, – продолжил Никита Михалыч прерванную речь, – пойдёт сегодня работать на пасеку.
– Не надо мне её, – сразу вскинулся Лёшка-пчеловод. – У меня прошлый раз после неё пчёлы доиться перестали. Боятся её пчёлы.
– Тогда Жозефина Корхонен пойдёт сегодня пшеницу трясти, – сказал Никита Михалыч.
– Она хорошо трясёт, девка сильная, – ответил бригадир хлеборобов Юрий Эрнестович. – Только стволы у пшеницы, где она прикоснётся, потом гнить начинают.
– Ну, ты ей верхонки дай.
– А есть смысл рисковать? Сами управимся.
– Катализаторы пусть раскладывает.
Бригадиры сдержанно посмеялись. Председатель вгорячах сказал глупость и сам это понимал. Укладка катализатора роста было делом тонким, требующим большого опыта, не каждый фермер с этим мог справиться. Никита Михалыч исподлобья взглянул на бригадира охотников по кличке Шопенгауэр.
– На зайца сегодня пойдём, – сдержанно произнёс Шопенгауэр. – Я бы взял на охоту младшего сержанта Жозефину Корхонен. Стреляет она хорошо, сами видели. Но если анархисты повстречаются, они в ней махом спецназовца опознают. И тогда всем нам кирдык.
– Значит, никому сегодня Жозефина Корхонен на работу не нужна? – спросил Председатель, и все знали, что это риторический вопрос. – Тогда как обычно Жозефина Корхонен от работы освобождается. Просим её к обеду не опаздывать, – Никита Михалыч вынул руки из карманов, развёл их в стороны, издевательски поклонился Финке.
Она слушала всё это молча, низко опустив голову, разглядывая скрипучие половицы под ногами Председателя. Она уже привыкла. Она была совершенно непригодна для сельской жизни, ей не могли доверить самой простой работы, даже нужники чистить, потому что нужники у фермеров чистили специальные бактерии, которые надо было уметь правильно заквашивать. Брюква на огороде от неё разбегалась, рыбки, после того как она однажды задала им корм, долго блевали, падали с насеста и перестали нести яйца, а змеиная шерсть скатанная Финкой истлела на следующий день.
Уже второй месяц Финка жила у фермеров нахлебником. Ей не то чтобы намекали, а почти в открытую говорили: «Шла бы ты девка в свой Оазис, не место тебе здесь!». Но Финка не уходила. Терпела пренебрежительное к себе отношение, но не уходила. Не могла себя заставить. Выше её сил было вернуться в тесную суету купола, снова встать в строй, жрать тухлятину в солдатской столовке, считать рубли до зарплаты и ждать, когда тебя погонят в Поле на убой. Или разгонять митинги безработных. Или отстреливать полярников, которые тащат доцентам образцы экзофлоры. К тому же за долгую отлучку Финке запросто могли пришить дезертирство, и доказывай потом, когда к стенке поставят, что была тяжело ранена в бою. А значит, некуда ей было уходить.
Манечка встала и за рукав потянула Финку на улицу.
– Ёжиков пойдём смотреть? – спросила Финка, когда они вышли. – Пойдём, я тоже люблю на них смотреть. Они прикольные, только непонятно как они кушают, у них же ротика нет.
Манечка подмигнула ей третьим глазом и первая стала пробираться сквозь пчелиное стадо, которое гнали на выпас люди Лёшки-пчеловода. Финка шла за ней и поглаживала на ходу мохнатые пчелиные бока. Пчёлы были тучные, чуть сонные после утренней дойки. Они пёрли, не разбирая дороги и надо было следить, чтобы острое копыто не пробило ненароком босую ногу.
Они вышли за околицу и как всегда уселись возле ёжинного родника. Пройдёт немного времени, солнце взойдёт повыше и из земли начнут вылупляться крошечные комочки псевдоплоти, на глазах обрастая мясистыми иглами, а может заострёнными щупальцами. Они будут увеличиваться до размера футбольного мяча и, растопырив ядовитые иголки, посеменят на когтистых лапках в сторону леса. За раз вылуплялось всегда ровно восемь ёжиков. Только один раз их было девять, и Манечка пришла в ужас. Она так испугалась, что Финке пришлось её успокаивать, гладить по голове, обнимать и шептать какие-то слова утешения. Странные всё-таки эти фермеры.
Пастухи подобрали умирающую Финку после боя с анархистами, лишь она выжила из целого взвода спецназа отправленного в рейд капитаном Карповым. Её притащили в посёлок и оказали первую помощь. Потом фермеры долго лечили её, выхаживали с риском для себя. Если бы анархисты узнали, что у них прячется боец из Оазиса, всему посёлку пришлось бы худо. Но Финку вылечили какими-то травами, откормили пчелиным мясом, отпоили рыбным бульоном. Ещё она смутно помнила, как ей к простреленной груди прикладывали горячий светящийся шар, но возможно это было бредом.
А теперь фермеры всячески пытались выжить её из посёлка. Председатель говорил, дескать, радиация у нас, вредно тебе, заболеешь. А Финка знала, что врёт, нет в Поле никакой радиации. Эту легенду и в Оазисе поддерживают, но спеназовцы знают военную тайну – радиации давно нет, остались небольшие очаги, они на карте отмечены. Просто Никита Михалыч боялся анархистов. Поэтому Финка и старалась загореть сильнее, чтобы не отличаться от обветренных жителей Кирзачей.
Первые ёжики уже начали обрастать иглами. Манечка довольно щурилась своими разноцветными глазами, а Финка думала, что ведь не просто так девочка ходит каждый день к роднику. Не делали фермеры ничего просто так, они люди серьёзные, был в этом любовании ёжиками какой–то смысл. Но Финке было наплевать, потому что никогда в жизни ей не было так хорошо и спокойно на душе, как во время этих утренних посиделок с Манечкой у ёжинного родника. И тут грохнул взрыв.
Финка сразу навалилась на Манечку, закрывая её своим телом. Ёжики заверещали и на глазах у изумлённой Финки стали обратно ввинчиваться в землю. Загудело близкое пчелиное стадо, но всё заглушили автоматные очереди. Пробежал пастух, истошно вопя:
– Дикие! Дикие Ваську Скарлатину убили!
Дикие это было очень плохо. Анархисты воевали с Оазисом, иногда наезжали на фермеров, но от них можно было откупиться. Спецназ воевал с Полем, бунтовщиками и к фермерам не совался. Дикие воевали со всеми. Это были бандиты. Они грабили и убивали, крышевали и беспредельничали. Финка приподнялась на локтях и огляделась. Вдалеке, за пчелиным стадом ближе к лесу, как раз на ёжиковой тропе, маячили силуэты. Позиция у Финки была хорошая, родник в ямке, почти естественный окопчик, противник как на ладони. Но вот оружия у неё с собой не было.
– Лежи здесь, – сказала Финка и для убедительности вжала голову Манечки в землю.
– Ага, – сказала Манечка.
Финка ещё раз внимательно огляделась и рванула к домику, который фермеры выделили ей для одинокого проживания. В неё стрельнули пару раз, но не прицельно, просто для острастки. Возможно, дикие решили ограничиться кражей нескольких дойных пчёл, но могут передумать и завалить в посёлок.
Спокойно и очень быстро, как на учениях, Финка забежала в избу, накинула броник, подхватила автомат, сунула в карман запасной магазин. Пожалела, что нет ни одной гранаты. Выбежала во двор, притаилась за поленницей. Сообразила, что забыла обуться и усмехнулась. Она была в отличном настроении, в крови привычно бурлил адреналин, как всегда перед боем ей было страшновато и азартно. И самое главное появилась возможность показать фермерам свою полезность, отплатить и за спасение, и за лечение, и за пчелиный сыр.
Она услышала громкую матерную брань и осторожно выглянула из укрытия. Так и есть – трое диких шли в посёлок, размахивая стволами, высматривая двор побогаче. До них было метров двести, и Финка сняла бандитов как на стрельбище, тремя короткими очередями. И сразу в стороне пчелиного стада, там, откуда раньше доносились автоматные выстрелы, бахнул ружейный залп. Это, заслышав стрельбу, вернулся с охоты отряд Шопенгауэра. Сейчас фермеры добьют или хотя бы отгонят оставшихся в живых диких.
– Маня! – громко позвала Финка. – Манечка!
Девочка лежала в траве и не шевелилась. Финка перевернула Манечку на спину и увидела кровь. Она рванула ткань платья, рассмотрела рану и испуганно охнула. Шальная пуля вошла девчонке в грудь, справа, над печенью. Точно как совсем недавно Финке. Она закинула автомат за спину, взяла Манечку на руки и побежала к дому Председателя.
4. Поле, 14 июня, 2112 года
В старых книжках Жмот часто встречал выражение «бескрайнее поле». Так вот Поле не было бескрайним. Оно всё состояло из краёв, углов и клиньев. Полосы перепаханной фермерами земли упирались в островки кустарника, овраги разрезали рощицы чахлых берёзок, тут и там виднелись глубокие провалы или напротив – участки вздыбленной почвы. Всё это было ярко-жёлтое, оранжевое и бледно-зелёное. А голубое небо ближе к горизонту наполнялось охряным оттенком. Курлыча пролетел клин пятнистых коровок, оставляя радужный реверсионный след.
Но Жмоту было не до красот, он зевал, тёр глаза и потягивался на ходу. Пытался разогнать дрёму энергичной ходьбой. Спать хотелось, несмотря на две кружки крепкого чая и контрастный душ. Потому что почти всю ночь он рыскал по Оазису в поисках Рубильника. На первом уровне всего семь столовых, пять пельменных, три блинных и одна пирожковая. Жмот побывал везде. Нигде Рубильника не видели, а обычно он до утра просиживал в забегаловках, потягивая пиво и приторговывая самодельными папиросами. А вот в эту ночь отчего-то на работу не вышел. Ничего, Жмот ещё вернётся. Он будет очень осторожен в этом походе, чтобы непременно вернуться и потолковать с Рубильником.
Жмот остановился и пощупал языком новые зубы. Их нарастили на старых корнях буквально за двадцать минут перед выходом в Поле. На лифте они дольше поднимались-опускались, чем зубы Жмоту лечили. Но интересно было на уровне у доцентов, очень интересно.
– А мы не слишком быстро передвигаемся? Разве так не опасно? – спросили за спиной.
Повернувшись, Жмот презрительно осмотрел свой отряд. Бородатый – Саша, щуплый – Паша. Ну и Таня. Ничего такая. Брюнетистая. Зря только в Поле штаны обтягивающие надела. Снарягу Жмот у них перед выходом, конечно, проверил, половину барахла выбросил. Кое-что добавил. Патронов там досыпал, батончиков соевых, по паре аптечек сунул (шестьдесят два рубля штука). А вот вооружились доценты вполне грамотно. У Саши была отличная снайперская винтовка, Таня взяла компактный и скорострельный автоматический дробовик, а Паша нёс на плече такой же как у Жмота древний, но очень надёжный «АК–74». Они ещё себе мачете на пояса прицепили, но Жмот приказал эту херню оставить.
– Когда будет опасно, я скажу, – ответил Жмот. – А что значит «быстро»? Вы уже притомились, отдохнуть желаете?
– Нет, не в этом дело, – решила объяснить Таня. – Просто не надо разве дорогу проверять? Там же аномалии могут быть, ловушки всякие …
Жмот не ржал так с тех пор, как пьяный Рубильник в сортире «Тополька» дверную ручку изнутри оторвал и выйти не мог, бедолага. И долго жалобно орал: «Помогите!». Отсмеявшись, полярник поинтересовался:
– Может ещё и гайки перед собой кидать? Вы что, книжек старинных начитались?
Доценты неловко молчали и до Жмота дошло:
– Вы в Поле ни разу не были?! – с ужасом спросил он.
– Понимаете, наша научная группа занимается исследованиями совершенно в другой области, – сказал Паша. – И даже обсуждать реалии полевой жизни в нашей среде не принято. Дурной тон. Поэтому, да, возможно у нас несколько беллетрилизованное представление о фактическом ландшафте вне купола.
– Бел–ле–три–ли–зованное, – задумчиво повторил Жмот. – Твою мать. Это надо же.
– Вы хотите сказать, что никаких аномалий не бывает? – сердито спросила Таня.
– Ещё как бывает. «Стыдобушка», например. Или «умничка».
– «Стыдобушка»? – с интересом спросил Саша. – А как это?
– А это так, что я чуть не застрелился, когда вспомнил, как в третьем классе у соседа из ящика газету с кроссвордами упёр. Вот такая «стыдобушка». Только никакими гайками её не обнаружишь. Накроет, так накроет. Поэтому ваше дело за мной топать и не возникать.
– Хорошо, – сказал тогда Саша. – Раз такое дело, пошли дальше. Мы совсем не притомились и отдыхать пока не желаем.
– Зато я желаю, – злорадно сказал Жмот. – Вон у тех живописных кустиков сейчас привал сделаем. Перекусим, а потом я буду спать, а вы меня охранять.
– Мне казалось, – сказала Таня, – это вы нас охранять будете.
– А вот ни хрена! – взвился Жмот. – Я проводник и я вас веду. А для охраны могли спецназовцев десяток прихватить.
– Мы очень не заинтересованы, чтобы подробности экспедиции стали известны силовикам, – сказал Саша.
– Вот и берегите меня как последний рубль перед получкой. Потому что без меня вам сразу капец.
Очень довольный, что поставил доцентов на место, Жмот направился к облюбованным кустикам. Хорошее место, надо его запомнить. Разломов нет поблизости и ветерком обдувает, газ подземный не застаивается. Какой-то всё же остался неприятный осадок после разговора, что-то в башке у Жмота засело тонкой занозой, но пока не выспится, не станет он в этом разбираться, всё равно толку не будет.
Сбросив на землю тяжёлый рюкзак, Жмот разлёгся на сухой красной глине, ещё прохладной, не согревшейся под утренним солнцем. Доценты расположились неподалёку. Видно было, что они пребывают в недоумении, всё никак не могут сообразить шутил Жмот, когда требовал охранять его на привале или это у полярников юмор такой. И как, собственно, осуществлять эту самую охрану? Караулом стоять или ходить по периметру? А когда в отдалении защёлкали выстрелы, они совсем растерялись.
– Тихо, тихо, – сказал Жмот, вытягивая бинокль из-под клапана рюкзака.
– Что там? – тревожно спросила Таня.
– Там дикие на Кирзачи напали, – сказал Жмот, глядя в бинокль. – Пастуха подстрелили.
– Кирзачи?
– Посёлок фермерский, – пояснил Жмот. – Бывал я у них не раз, сыр очень вкусный делают.
– Слушайте, надо же что–то делать! – воскликнула Таня. – Мы же можем помочь.
– Да, – поддержал её Паша, снимая автомат с предохранителя. – Дикие вне закона, они подлежат уничтожению без суда и следствия.
Саша благоразумно промолчал и правильно сделал.
– Вам повоевать захотелось? – ехидно спросил Жмот. – А по вам из гранатомёта ни разу не стреляли? Дикие отличные вояки, они спецназ бывает пачками щёлкают, а ваша научная группа, как я понимаю, занимается исследованиями совершенно в другой области.
– Мы все прошли курс боевой подготовки, – возразила Таня.
– Ты, девочка, в человека стреляла когда-нибудь? – спросил Жмот.
– Но нельзя же просто взять и пройти мимо? – возмутилась Таня.
– Ещё как можно, – спокойно ответил Жмот. – А ну-ка дай.
Он снял у Саши с плеча снайперку (полторы тысячи рубликов такая на чёрном рынке), а ему сунул свой калаш. Через более мощную, чем у бинокля оптику, Жмот хорошо разглядел, как подоспевший отряд фермеров дружными ружейными залпами опрокинул диких и те драпанули к лесу. Обрадованные лёгкой победой фермеры бросились в погоню. Пчелиное стадо осталось без присмотра, мёртвый пастух лежал неподалёку. Такая удача могла только присниться. Жмот высмотрел пчелиную матку, прицелился и, задержав дыхание, мягко потянул спусковой крючок. Винтовка толкнула в плечо, звук выстрела съел глушитель, пчела грузно завалилась, подламывая тонкие ножки.
Жмот бросил винтовку, выхватил у Саши свой автомат и, не разбирая дороги, бросился к стаду. На ходу обернулся и крикнул доцентам:
– Ждите здесь!
Он бежал изо всех сил, стараясь не только как можно скорее добраться до пчёл, но и как можно сильнее вспотеть. Жмот с разгона вклинился в самый центр стада и принялся носиться взад-вперёд, чтобы пчёлы, оставшиеся без матки, почуяли и запомнили его запах. Не дожидаясь когда из леса появятся первые охотники, отогнавшие диких, Жмот побежал обратно. Навстречу ему спешили доценты. Не послушались проводника, не стали отсиживаться. И даже рюкзак его прихватили.
– Назад! – крикнул Жмот и замахал на бегу руками.
Доценты остановились в нерешительности. Жмот обернулся. Не мене двух десятков пчёл грузным галопом спешили вслед за полярником. Очень довольный Жмот подхватил у Саши рюкзак и прямо таки пропел счастливым голосом:
– За мной, не отставать.
Трусцой он уводил пчёл подальше от Кирзачей, доценты топтались за спиной, а на душе у полярника было радостно и торжественно. От перспектив просто дух захватывало.
– Стойте, Жмот, – наконец не выдержал Саша. – Что происходит?
– Некогда стоять, – выдохнул Жмот.
– Вы не хотите объясниться?
Полярник тормознул, упёрся руками в колени, переводя дыхание. Доценты смотрели на него осуждающе. Не нравилось им происходящее, очень не нравилось.
– Мы правильно поняли, что вы только что увели стадо у честных фермеров? – борясь с одышкой, спросил Паша.
– Да какое там стадо? Половину только. Даже меньше. А вот если бы вы меня послушали и остались ждать, где я сказал, то может и всё бы стадо увёл.
– Слушайте, Жмот. Немедленно верните пчёл фермерам! – выкрикнула Таня.
– Никак это теперь невозможно, – сокрушённо пожал плечами Жмот. – Они после смерти матки первым мой запах почуяли, теперь будут ходить как привязанные.
– Но это же гадко, вы вор!
– Подожди, Татьяна, – Саша положил руку девушке на плечо. – Жмот, объясните, как ваша любовь к дойным насекомым соотносится с целью нашей экспедиции. Вы пчёл в Изгорвол с собой потащите?
– Ребята, – с любовью произнёс Жмот. – Мне ваша экспедиция теперь до одного места. Пчела восемьсот рублей стоит, дойная – тыщу двести. Такой шанс раз в жизни бывает, не мог я его упустить, никак не мог.
Доценты от возмущения попытались за стволы схватиться, но Жмот просто глянул на них, и сразу прыти у научных работников поубавилось. Поняли, что за такой куш Жмот зубами рвать будет. А зубы они ему сами вставили.
– Вы забыли об одном условии, которое вам поставило одно должностное лицо в одном неприятном учреждении, – осторожно сказал тогда Саша.
Жмот сразу и припух. А ведь точно, забыл он про папу с мамой, которые сейчас в санатории. Они там кисель кушают, лечебной физкультурой занимаются, а сыночек пчёл ворует. Ах, нехорошо-то как, вот что азарт с людьми делает. Конечно денег будет достаточно чтобы того капитана с потрохами купить, но тогда доцентов надо в долю брать, а они не возьмут, как пить дать не возьмут.
– Ладно, – примирительно сказал Жмот. – Обещание своё я выполню, раз слово дал – сдержу. Будет вам Изгорвол. Но вот только сейчас фермеры очухаются и по следу стада пойдут. А когда они нас догонят, то на ремни всех порежут, разбираться не станут. Поэтому хочете не хочете, а прежде всего надо нам пчёлок спрятать. Так что потопали.
Послушались доценты, некуда им было деваться при таком раскладе. Вот только напоследок Жмот поймал на себе Пашин взгляд. Оценивающий такой. С таким взглядом на рынке к рыбе прицениваются. И тут вдруг Жмот резко понял, что ему не понравилось в недавнем разговоре с доцентами. Они очень не хотели, чтобы силовикам стали известны подробности похода. Но при этом их совершенно не беспокоила мысль, что эти подробности станут известны ему, Жмоту. Возникал вопрос – на каком этапе загадочной экспедиции от него собираются избавиться, чтобы гарантированно избежать утечки информации?
5. Оазис, 14 июня, 2112 года
Капитан Карпов за все годы беспорочной службы ещё ни разу не бывал на верхнем, девятом уровне Оазиса. До сих пор потолок его личной экспансии ограничивался пятым этажом, на котором располагался генштаб Вооружённых Сил локального поселения. Там гужевался весь генералитет и Карпов, очень даже обоснованно полагал, что со временем и ему предоставят апартаменты на этом уровне.
Сначала он, в сопровождении угрюмого майора внутренней охраны Оазиса долго поднимался в лифте, потом у него проверяли допуск и, наконец, двое в штатском завели его в скромный кабинет, где за столом, стоящим возле обзорного экрана, спиной к входу сидел человек в камуфляжной форме. Человек за столом обернулся и Карпов узнал Президента.
– Карпов? – спросил Президент и, выскочив из-за стола, подбежал к капитану.
Карпов отметил про себя, что глава Оазиса и гарант безопасности спасённого человечества, несмотря на изрядную тучность, очень шустро передвигается.
– Так точно, капитан Карпов прибыл согласно полученному распоряжению, – выпучив глаза, отрапортовал капитан, а Президент, молниеносно вытянув руку, крепко ухватил его пальцами за кончик носа.
– Ты что же, паскуда, наделал?! – визгливо закричал Президент и потянул, выкручивая.
– Виноват, – прогундосил Карпов, совершенно сбитый с толку. Ему было сильно больно, из глаз брызнули слёзы, а во рту появился привкус крови.
– Дурак не может быть виноват, его таким мама родила, – сварливо произнёс гарант безопасности и отпустил капитанский нос.
Карпов достал цветастый платочек и утёрся, а Президент, заметно успокоившись, брезгливо провёл толстыми пальцами по своим камуфляжным штанам.
– Большую ошибку ты допустил, капитан, – сказал Президент.
Карпов хлюпал носом, а Президент, вперив сумрачный взор в обзорный экран, где пестрел рваный пейзаж Поля, пафосно продолжил:
– Видишь ли ты эти наполненные агрессией холмы? Эти злобные рощи, с толпами опаснейших мутантов и стадами смертоносного зверья? Эти радиоактивные облака, эти луга, напичканные аномалиями, эти уродливые разломы и бездонные провалы?
– Так точно, ваше превосходительство, отлично вижу, – согласился Карпов.
– Ядовитый туман и смрадный ветер, – не обращая на него внимания, самозабвенно вещал президент. – Плотоядная флора и болота, пылающие холодной плазмой.
– Так точно, – ещё раз подтвердил капитан, хотя в своих сорока девяти полевых рейдах, он никогда не встречал плотоядной флоры, не попадал в ядовитый туман, а найти аномалию, это надо было очень постараться. Что касается смрадного ветра, то воздух в Поле был гораздо приятней затхлой атмосферы купола. Но говорить об не стоило. Не принято было об этом говорить, особенно в спецназе.
– Ну, а мы, стало быть, всему этому противостоим, – уже другим тоном сказал Президент. Как будто закончил с обязательной скучной преамбулой и теперь наконец-то мог приступить к сути беседы.
Он взгромоздил толстый зад на свой письменный стол и теперь сидел, покачивая короткими ножками.
– Ты зачем учёным помог проводника найти? – совсем уже душевно спросил Президент.
– Наш первостепенный долг, – слегка заикаясь, начал цитировать капитан, – всячески способствовать научной деятельности направленной на искоренение…
– Ты мне здесь устав спецназа не вспоминай, не надо, я сам его сочинял.
– Так точно.
– Что ты заладил? Ты же человек опытный, мог сообразить, что не просто так эту экспедицию притормаживают. Отстегнули тебе небось?
– Как можно, ваше превосходительство?! – возмутился Карпов.
– А если не отстегнули, то ты дважды дурак. Мне операцию сорвал и сам на бобах остался. Я же тебя со службы выгоню, чем жить будешь? А то и вовсе на карьер закатаю.
– За что, ваше превосходительство?!
– Да это придумать не долго. За восторженное созерцание полевых пейзажей или за усомнение в перспективах спасённого человечества, к примеру. Хочешь на карьер?
– Никак нет.
– А если не хочешь, то вот сделай мне так, чтобы групп
