Оглавление
Над саванной догорал закат. Багрово-алая полоса, отсекала небо от тонущей во мраке земли, и чем выше, тем гуще она наливалась золотом и охрой. На этом фоне редко темнели перья облаков, окаймленные по краям золотистым, подсвеченным закатными лучами, кружевом. Выше они расплывались, тускнели и незаметно истаивали, сливаясь с лиловеющей пустотой. Противоположная сторона небосклона уже тонула во тьме - с востока, со стороны Индийского океана подступала ночь.
С земли это выглядит куда скромнее, подумал Леньяр. И посочувствовал тем, кто замкнут в кругу видимого горизонта радиусом в жалкие четыре мили. Ну, может, в два-три раза больше, если подняться на колокольню собора или мачту большого чайного клипера. И все равно - не сравнить с тем простором, что открывается из гондолы аэростата, плывущего на высоте семи тысяч футов. Разве что с вершины Маттерхорна или Юнгфрау можно видеть что-то подобное.
Клоду Леньяру случалось в молодости, когда он еще учился в Политехнической школе, подниматься на альпийские вершины и от души наслаждаться захватывающими видами. Но это тоже было не то – горизонт, то тут, то там разрывался заснеженными пиками. А здесь - воистину круг Мироздания, и даже горный хребет, чей контур едва угадывался на северо-западе, не нарушает его непрерывность…
- Курс, Пьер?
- Сто семьдесят, мой капитан! - отозвался штурман. - Боковой ветер семь узлов, с норд-тень-оста, высота шесть тысяч футов.
- Всплывем до семи пятисот. Рули глубины на подъем!
- Есть рули на подъем! - гаркнул рулевой-вертикальщик, и послушно завертел деревянный, с латунными накладками, штурвал. Снаружи, в сгущающейся темноте колыхнулись огромные, словно у левиафана, плавники, и корабль лениво, как оборжавшийся криля полосатик, полез вверх.
Штурман – это был Пьер Леньяр, родной брат капитана воздушного судна, - поднял голову от прокладочного столика;
- Прошли контрольную точку. Ориентир - излучина реки.
- Отлично. Кребс, что в машинном?
- Пар в котле на марке. Пока идем на одной машине, но в любой момент можно запустить и вторую. Опорный подшипник греется, правда не сильно. Но все равно, лучше его не перегружать.
- И не будем. Но ты, все же, попробуй сделать что-нибудь – если ветер усилится, придется давать полную тягу.
***
Панорама, открывающаяся из гондолы аэростата, с высоты в семь тысяч футов, была Леньяру не в новинку. Вступив в 187...-м году в инженерный корпус, он быстро стал ярым приверженцем воздухоплавания, основал Центральный военный воздухоплавательный парк в Шале-Мёдон, где плотно занялся работами по изучению обтекаемости аэростатов и даже разработал теорию их устойчивости в полете. Построенный на основании этих исследований дирижабль имел более пятидесяти метров в длину и приводился в движение электрическим двигателем, работающим от гальванических батарей Фора.
Воздушный корабль, носящий имя «La France», поднялся в воздух год спустя. Но военное министерство отказало изобретателю в средствах на совершенствование его детища, и проект дирижабля-гиганта так и остался на бумаге. Подавленный намечающимся крахом дела всей его жизни, Клод Леньяр, по примеру отца управляемой аэростатики, Жиффара, уже подумывал о самоубийстве, как вдруг все волшебным образом переменилось.
Спасение пришло в виде богатого вельможи из маленькой центрально-европейской страны, пожелавшего сохранить свое имя в тайне. Он поставил непременное условие: построенный по проекту Леньяра воздушный корабль должен будет совершить многодневный перелет, и не где-нибудь, а над африканским континентом, в чьих небесах до сих пор появлялись, разве что воздухоплаватели из произведений известного парижского литератора Жюля Верна! О целях невиданного перелета меценат не распространялся – Леньяр понял лишь, что он планирует разыскать заброшенный то ли город, то ли гробницу невесть каких древних времен. Это изрядно отдавало газетными романами-фельетонами, до которых так охоча французская, да и любая другая публика - и, тем не менее, инженер не колебался ни секунды. Финансирование было обещано неограниченное, да и успех подобного перелета сам по себе, обещал посрамить скептиков и убедительно продемонстрировать миру его Клода Леньяра, правоту.
«Руритания» (так, по требованию анонимного покровителя был назван воздушный корабль) хоть и не дотягивала размерами до шестисотметрового гиганта, спроектированного незадолго до смерти Анри Жиффаром, но все же далеко превосходила любой из построенных к тому моменту управляемых аэростатов. Этому аппарату предстояло переправить вглубь Африки экспедицию из восьми человек, после чего, вернуться на восточное побережье, и совершить еще несколько рейсов, доставляя в лагерь экспедиции людей и грузы.
***
Альпийское королевство Руритания, откуда по всеобщему мнению происходил неведомый жертвователь, несмотря на очевидную свою древность, не входило в числе европейских держав – из-за скромных размеров, немногочисленного населения, а так же почти полного отсутствия машинных мануфактур. Природными богатствами страна тоже была обделена, за исключением, пожалуй, серебряных рудников и минеральных источников, не уступающих, как писали газеты, целебным водам Карлсбада, Баден-Бадена и Виши. Но, самое главное: Руритания прихотями истории была начисто лишена выхода к морю! Колониальная эпоха, давным-давно наступившая для всей остальной Европы, присутствовала здесь лишь в виде лавок экзотических и заморских товаров.
Положение это – нетерпимое, конечно, потому как что же за европейская страна без собственных колоний? - начало меняться лишь после брака покойного ныне короля Рудольфа IV, отца нынешнего руританского монарха, с принцессой Шарлоттой-Ангеликой-Евфемией фон Габсбург-Прессбург, племянницей австро-венгерского императора Франца-Иосифа. В приданое Шарлотты входил остров Цėтина близ побережья Далмации. Населенный хорватами, боснийцами и греками, он стал новой провинцией Руританского королевства. Вместе с Цетиной корона приобрела маленький, но отлично устроенный порт, и перед Руританией впервые замаячила надежда обзавестись флотом и морской торговлей.
Надо признать: король сумел увлечь своих подданных мечтой о заморских владениях. Это относилось ко всем: от аристократов, заводящих на острове Цетина особняки и яхты, до гимназистов, зачитывающихся приключенческими романами о покорителях Африки или Южных морей. А потому, мало кто сомневался, что некий вельможа решил поднять престиж своей родной страны, вложив огромные средства в передовой воздухоплавательный проект. Пусть Руритания пока не может претендовать на роль морской державы - флот дело дорогое и хлопотное! - зато она войдет в число стран-пионеров большого воздухоплавания! И суда, демонстрирующие флаг Руритании по всем уголкам планеты, будут не морскими, а воздушными.
Итак, было официально объявлено, что «Руритания» совершит сверхдальний перелет над Восточной Африкой с целью установления мирового рекорда в области воздухоплавательной техники. Газеты всей Европы запестрели прогнозами, по большей части, зловещими: репортеры соревновались в рассуждениях об уязвимости воздушных кораблей перед непогодой, об опасностях полета над дикими краями и наперебой предрекали катастрофу воздушного корабля и трагическую гибель смельчаков-воздухоплавателей. Леньяра осаждали с просьбами дать интервью – хоть небольшое, хоть пару десятков слов! Ходили даже слухи, что сам мсье Жюль Верн, прославленный автор «Таинственного острова» искал с ним встречи. Но тщетно: изобретатель неизменно уклонялся от любопытствующих, отдавая все свое время строительству летучего гиганта. Эллинг в Шале-Мёдон день и ночь стерегли мрачные типы балканской наружности - смуглые, усатые, в шароварах, пестрых жилетках и греческих фесках, с ног до головы увешанные кинжалами и револьверами. Редакции ежедневных листков судили баснословные деньги любому, кто проникнет в эллинг с фотокамерой или хотя бы прольет свет на имя неведомого "заказчика".
Работы тем временем продолжались невиданными темпами. Полугода не прошло, как «Руритания» покинула стапель. Совершив несколько пробных полетов, дирижабль отправился в Марсель, где его и разобрали на части для отправки грузовым пароходом к начальной точке беспримерного перелета.
***
- Жермен, как там третий газовый мешок?
- В норме, мой капитан!
Двадцатилетний такелажмейстер вытянулся по стойке «смирно» и попытался щелкнуть каблуками. Не вышло: тяжелые, мехом наружу, «аэростатические» сапоги плохо приспособлены для строевых экзерциций.
- ... а вот второй, похоже, травит все сильнее. Я забирался, смотрел: весь дряблый, на глаз - не меньше четверти газа потеряно!
- Ничего, Жермен. - Леньяр ободряюще улыбнулся юноше. – Со вторым у нас вечно неурядицы. Помните, на подлете к Марселю он вообще почти весь газ растерял, и висел, будто вымя у худой коровенки?
Мальчишка горд тем, что попал в элиту воздухоплавателей, каковой, несомненно, является экипаж «Руритании». Перелет через Африку - это не унылая болтанка в корзине привязного аэростата где-нибудь над Тонкином, для корректировки огонь французской колониальной артиллерии по китайцам и головорезам-аннамитам!
Леньяр покосился на юнца. Похоже, воображает себя одним из героев книги «Пять недель на воздушном шаре» - те тоже начали путешествие в Занзибаре и полетели в направлении озера Виктория. Что ж, «Руритании» предстоит это повторить, только не на страницах романа-фельетона, а в самой что ни на есть действительности…
***
На сборку и подготовку воздушного корабля (для этого в Обоке возвели даже временный эллинг) ушло не меньше месяца. Загадочный благодетель время от времени присылал письма, но сам так и не появился. Впрочем, он должен был присоединиться к экспедиции в Дар-Эс-Саламе, после первого, самого длительного перелета.
Сам Леньяр до сих пор ни разу с ним не встречался, и не знал, кто скрывается за псевдонимом «Граф N» - инженер имел дело с действующей от его имени солидной адвокатской конторой. Предоставленного этой конторой официального поручительства оказалось достаточно, чтобы преодолеть любые препоны.
Куда важнее оказался иной вклад «загадочного покровителя» в строительство воздушного корабля. Вместе с банковскими чеками он переслал Леньяру, через ту же адвокатскую контору, разумеется, толстую пачку технических документов. Изучив их, Леньяр поначалу впал в ступор: из бумаг - чертежей, записок и разъяснений, - следовало, что некий изобретатель, работающий в Санкт-Петербурге, занимается тем же самым, что и он. Да нет, что там - во многом он пошел куда дальше французского инженера!
Неведомый меценат выразил надежду, что Леньяр сможет использовать находки своего коллеги. Тот так и сделал: немедленно принялся вносить изменения в проект, несмотря на то, что «Руритания» уже находилась на стапеле.
Дорого бы Леньяр заплатил за возможность познакомиться - даже не с «благодетелем», а с тем неведомым, но талантливым изобретателем, которого он мог, хотя бы и наедине с собой, называть соавтором «Руритании». Что ж, возможно, скоро он получит этот шанс. Рабочие под руководством механика Кребса натянули последнюю растяжку, перекидали в бункера горючие коксовые брикеты, доставленные в Обок рейсом пакетбота Северогерманского Ллойда. Ветер установился благоприятный: с севера, десятиузловой, как раз то, что нужно. Следовало отправиться в путь как можно скорее – пусть ветер помогает паровой машине, экономя топливо.
Пока шла погрузка, Леньяр устроил экскурсию по дирижаблю для офицеров гарнизона. Те, рассыпая трескучие галльские скороговорки, осмотрели ходовую и жилую гондолы, опасливо прошлись по ажурному мостику, подвешенному под громадным веретеном, задрав головы, полюбовались на емкости с легким газом и опавшие мешки баллонетов в паутине тросов и распорок. Инженер понимал их энтузиазм: «Руритания» стала первым воздушным судном, побывавшим не только в этой забытой богом дыре, но и вообще в Африке.
Кроме французов, «Руританию осматривали корреспонденты европейских газет, прибывшие ради этого в Обок. Леньяру запомнился один – то ли швед, то ли голландец, по имени Сондерс. В сопровождении второго механика, Симона Рюффо, репортер бесстрашно карабкался по ферменным конструкциям и даже рискнул совершить головокружительную прогулку по «хребтине» дирижабля.
И вот в бункер забросили последний горючий брикет. Засвистала боцманская дудка; на земле солдаты по команде капрала разом отпустили швартовые концы. «Руритания», свистнув струйками пара, величественно всплыла над гарнизонными бараками, развернулась над кварталами глинобитных домишек, прошла над теснящимися у пирсов лодками, лодчонками шхунами, над стерегущим рейд французским колониальным крейсером. Рюффо на кормовом мостике крутанул ручку митральезы, «Гочкис» трижды хлопнул, салютуя флагу Третьей Республики, и воздушный корабль растаял в жарком мареве над заливом Таджýра.
II
Карл Дрейзер выбрался из тесной жилой гондолы и пошел в сторону кормы. По пути ему то и дело приходилось хвататься за растяжки и леера, огораживающие узкий, двоим не разойтись, решетчатый мостик. Над головой, словно брюхо гигантского кита, нависал корпус воздушного корабля - стянутая тросами оболочка из пропитанной гуттаперчей парусины.
Конструкция «Руритании» считалась полужесткой, но, по мнению Дрейзера никакой жесткостью, хотя бы и с приставкой «полу...» здесь и не пахло. При сильных порывах ветра, по выгнутому боку дирижабля прокатывались волны; колебания передавались на мостик через паутину тросов-растяжек, и легкое сооружение раскачивалось и изгибалось, вселяя страх в пассажиров. Дрейзер, единственный из всех, получал удовольствие от прогулок по мостику. Остальные не желали лишний раз покидать гондолу, изнемогая в борьбе с приступами морской – или вернее сказать, «воздушной»? - болезни.
Молодой ученый знал, что сколько-нибудь заметная деформация корпуса чревата потерей скорости и, что куда неприятнее, управления воздушным кораблем. Сохранять форму позволяло избыточное давление в отсеках; чтобы поддерживать его, имеются особые газовые мешки, называемые «баллонетами». Они, в отличие от емкостей с водородом, создающих подъемную силу, наполнены воздухом – его нагнетают в «брюхо» дирижабля специальные насосы. Как вот сейчас, судя по легкому свисту…
Дрейзер положил руку на воздуховод. Слух его не обманул - дрожание парусиновой, на проволочном каркасе трубы, показывало, что поток воздуха устремляется в баллонеты. Но ладонь не ощущает нагрева, а значит, наращивать подъемную силу не нужно, и в емкости подают холодный воздух.
Во время экскурсии, которую Пьер, брат капитана и главного строителя «Руритании», Клода Леньяра, устроил в Обоке, Дрейзеру объяснили, что эта система подогрева баллонетов уникальна. «Дело в том,- рассказывал воздухоплаватель, - что газовые отсеки неизбежно, пусть и достаточно медленно, теряют водород. Это порождает сразу две сложности: во-первых, корпус деформируется, а, во-вторых, падает создаваемая объемом летучего газа подъемная сила. И если с первым еще можно бороться, то с потерей газа до недавних пор ничего сделать было нельзя...» Изобретение Клода Леньяра, воплощенное в конструкции «Руритании» казалось простым и гениальным: француз предложил нагнетать в баллонеты воздух, предварительно пропущенный через змеевики, подогреваемые раскаленными газами из топки. Получался тот же эффект, что и в шарах братьев Монгольфье: баллонеты, помимо основной своей задачи, создают дополнительную «плавучесть». К тому же, это позволяет менять высоту, не тратя балласт и не прибегая к горизонтальным рулям, бесполезным, когда воздушный корабль дрейфует по ветру. Подавая в баллонеты то горячий, то холодный воздух, капитан может заставить «Руританию» всплывать, идти вниз, или зависать на одной высоте.
Разумеется, операции с горячим воздухом требуют расхода топлива - горючих брикетов из прессованной угольной крошки, солидный запас которых «Руритания» приняла на борт в Обоке. Изначально ее паровая машина должна была работать на керосине, а то и вообще уступить место на борту газовому двигателю. Но Леньяр рассудил иначе: в глубине Африки керосина не найти, а вот дров наоборот, в достатке: даже в травяном море саванны то там, то здесь попадаются небольшие рощицы. По его расчетам, «Руритания» могла находиться в воздухе больше двух недель, не нуждаясь в подпитке легким газом. Конечно, к концу этого срока способность нести полезный груз упадет почти втрое, но воздушный корабль будет держаться в воздухе и следовать назначенным курсом – а ведь это, в конце концов, главное?
Мостик заканчивался круглой площадкой, посреди которой возвышалась приземистая тумба с митральезой системы «Гочкис». Симон Рюффо, второй механик и по совместительству, канонир, как-то заметил: «Мы стреляем сверху вниз, потому и тумбы у нас низкие».
До слуха ученого донесся скрежет. Он заглянул за укутанную парусиной митральезу и увидел сидящего на корточках человека - тот возился с рым-болтом, за который крепились тросы, удерживающие мостик. Спина незнакомца не позволяла разглядеть все в подробностях, было видно лишь, как двигается вперед-назад правый локоть.
Незнакомец вряд ли мог слышать шаги Дрейзера, но дрожь мостика он почувствовал - и, вздрогнув всей спиной, обернулся. Ученый сразу узнал того, о ком только что вспоминал.
Симон Рюффо. Невысокий, скрюченный, он комично напоминал обезьянку. Особенно это относилось к лицу с глубоко запавшими глазницами, низким, скошенным лбом и приплюснутым, свернутым набок носом. Леньяр как-то рассказывал, что «Малыш Рюффо» (это было прозвище механика) увлекается британским боксом по правилам маркиза Куинсбери, и это сильно отразилось на его, и без того неказистой физиономии.
- Вот, прах его раздери, разболталось... - заговорил помощник механика, упреждая вопрос Дрейзера. - Слышали, небось, скрип? Надо доложить шкиперу, да только что от этого проку? В воздухе-то растяжки не подтянешь!
Он выпрямился и принялся отряхивать колени; при этом из рукава что то вывалилось лязгнуло о решетчатый настил. Дрейзер пригляделся - напильник, из числа тех, какими работают по самым твердым металлам. Он потянулся к инструменту, но Рюффо оказался проворнее: он довольно грубо оттолкнул руку ученого и попытался сам схватить напильник, но зацепился ногой о растяжку. Неловко взмахнул руками, пытаясь устоять на ногах, но при этом задел напильник башмаком. Инструмент заскользил по настилу и улетел за борт. Малыш Рюффо длинно и нецензурно выругался.
- Простите, - пробормотал Дрейзер, не особенно понимая, за что извиняется, - я хотел... я не хотел! Еще раз, извините!
Рюффо злобно сверкнул глазами, прошипел новое ругательство и сплюнул за борт. Дрейзер знал, что механики привязаны к инструментам, как солдат привязывается к сабле - но чтобы так переживать из-за какой-то железяки?
Малыш Рюффо уже отошел от вспышки раздражения.
- Так-то мсье... - заговорил он, почесав левую щеку, отчего еще больше сделался похожим на обезьянку. - Здесь только зевни - и прощай, до земли лететь девять тысяч футов! Так что держитесь покрепче, мало ли что...
При этом он ухмыльнулся, глядя археологу прямо в глаза. Угрозы в этих словах, вроде бы, не угадывалось, но Дрейзер, тем не менее, почувствовал себя неуютно. И на всякий случай, покрепче ухватился за леер.
Рюффо продолжал ухмыляться во всю физиономию, откровенно наслаждаясь растерянностью собеседника. Пауза затягивалась, и это совсем не нравилось Дрейзеру. Почему - он и сам сказать не мог. Археолог в смятении огляделся вокруг и задал помощнику механика первый попавшийся вопрос:
- Герр Рюффо, что это висит по бокам от мостика?
Не то чтобы Дрейзера интересовало устройство «Руритании» - просто продолговатые, туго скрученные тюки показались хорошим поводом, чтобы прервать паузу.
- Это аварийные баллоны, мсье Дрейзер. В них, как и в баллонеты, можно закачивать горячий воздух, на тот случай, если мы потеряем слишком много газа - обшивка, например, лопнет. Видите, вон те штуки?
И указал на трубы, ведущие к каждому из тюков.
- Если что-нибудь стрясется – например, порвутся основные газовые мешки, - такелажмейстер или вот я, отдадим вот эти стяжки, - механик ткнул пальцем в крепления тросов, удерживающих тюки, - и запустим нагнетающие насосы. Баллоны наполнятся и повисают по обе стороны от корпуса, на манер поплавков. Только воздух в них будет горячий, а значит, подъемная сила корабля сразу увеличится!
- Разве они могут порваться? - удивился Дрейзер. Точнее, сделал вид, что удивился - раз уж ввязался в беседу, приходилось ее поддерживать. К тому же, ему хотелось отвлечься от происшествия с напильником.
- А то как же! - снова ухмыльнулся Малыш Рюффо. - Для урагана аэростат, даже такой, как наш - просто игрушка. Его обшивка сшита из трех слоев парусины, пропитанной гуттаперчей, а под ней – сами газовые мешки, склеенные из материала, называемого «бодрюш». Это, чтоб вы знали, пленка из коровьих кишок; считается, что она не пропускает газ. Так-то оно так, а только прочности в ней никакой - стоит лопнуть обшивке, и емкости вмиг расползутся.
- Значит, сильный ветер может нас погубить?
На этот раз Дрейзер встревожился по-настоящему.
- Ну, не всякий, конечно. Но, ежели, задует всерьез, то придется солоно. Это все из-за размеров - парусность-то у «Руритании» о-го-го!
- Но, как же так? - продолжал допытываться археолог. - Значит, случись сильный ветер, нам останется только пропадать?
- Ну, зачем сразу пропадать? - пожал плечами механик. - Капитан постарается удержать корабль носом к ветру, чтобы ослабить напор. А на крайний случай, если обшивка все-таки не выдержит, есть вот эти аварийные баллоны. Они, конечно, долго не продержатся, потому как склеены из того же бодрюша, но помогут подольше продержаться в воздухе. К тому же, - тут Рюффо ухмыльнулся, - падать будем не так быстро. Чтобы, значит, о землю не расшибиться, хе-хе...
Слушая объяснения механика, Дрейзер подумал, что встревожился он, пожалуй, напрасно. Ничего зловещего в малыше Рюффо не было; просто язвительный тип, всегда готовый постращать новичка воздухоплавательными байками. Что же до обезьяньей внешности - не всем же быть записными красавцами?
Солнце почти зашло. На западе истаивала полоска заката, но остальной мир уже тонул в ночи. На противоположной стороне небосклона высыпали звезды - крупные, яркие, не чета тем, что можно видеть в Европе. Хотя, мостик - не лучшее место для наблюдений за звездным небом, почти все закрывает махина воздушного корабля.
Внизу мерно стучала машина, лопасти двух огромных пропеллеров трудолюбиво перемалывали воздух. Потоки от них раскачивали мостик так сильно, что ученый ни на миг не разжимал пальцы, вцепившиеся в леер.
За кормой мелькнула и тут же погасла в чернильной тьме россыпь оранжевых точек. Малыш Рюффо тоже заметил летучие огоньки.
_ А вот это опаснее любого урагана. Знаете, что у нас в газовых емкостях?
- Конечно, знаю. Легкий газ, водород. Им наполняют все аэростаты, за исключением шаров-монгольфьеров - те используют не газ, а горячий воздух.
- Верно. А знаете, что бывает, когда на баллон с водородом попадает огонь? К вашему сведению, он горит не хуже светильного газа и, стоит искре прожечь оболочку - ф-ф-фух!
И растопырил пальцы, картинно выпучив глаза.
- Но ведь без огня не обойтись, - резонно возразил Дрейзер. - Никто еще не придумал достаточно мощного двигателя, не использующего сгорание. И неважно, что там горит - керосин, спирт, светильный газ или угольные брикеты! Я слышал, что на других дирижаблях мсье Леньяра стояли гальванические моторы, но ведь и они тоже дают искры, не так ли?
- Что верно, то верно. - подтвердил Рюффо. - Искрят, проклятущие, что твой фейерверк! Да, мсье Дрейзер, если хотите лететь, а не болтаться на привязи, как воздушный шар на сельской ярмарке, без огня вам не обойтись. Потому, кстати, дымовые трубы нашей машины и выведены на самую корму, позади пропеллеров. Вообще-то в трубах стоят особые гасители, но, ежели они не справятся - искры попадают в поток воздуха от пропеллеров и там либо гаснут, либо их отбрасывает назад. Да вот, сами смотрите...
Длинная горизонтальная труба, проходящая под мостиком, от машинного отделения до кормовой орудийной площадки, снова выплюнула веер искр. Крошечные огоньки заплясали в воздушном потоке и погасли. Лишь один иди два унесло за корму, и там они сгинули в непроницаемой черноте абиссинской ночи.
-Что-то сильно искрит... – недовольно пробурчал Малыш Рюффо. - наведаюсь-ка в кочегарку, посмотрю - кто это так рьяно шурует в топке?
Дрейзер посторонился, пропуская механика, и вслед за ним зашагал по раскачивающемуся мостику, к трапу в машинное отделение. Он никак не мог отделаться от мысли, что Рюффо вовсе не спотыкался о растяжку, а нарочно спихнул напильник за борт. Вот только - зачем?
III
Шторм разразился ночью. Яростные порывы ветра трепали «Руританию». Тесная пассажирская гондола, то и дело озаряемая снаружи лиловыми сполохами, превратилась во внутренности мяча, археологи - в мышей, которых чья-то злая воля заперла внутри и отдала на забаву безумным футболистам. Не было видно ни зги; попытка зажечь калильную лампу едва не закончилась пожаром, после того, как хрупкое приспособление вырвалось из рук и вдребезги разбилось об стену.
Дрейзер выдержал полчаса болтанки, после чего на четвереньках, цепляясь за растяжки, выполз наружу. Узкое решетчатое сооружение ходило волнами, изгибалось, скручивалось, угольную черноту африканской ночи то и дело распарывал пушечный грохот. Да нет, какое там: и тысяча пушек не смогла бы потягаться с этим чудовищным ревом - сухим, раскатистым, переходящим в низкие обертоны, от которых мучительно вибрировал металл мостика.
Небо расколола ветвистая молния, осветив все вокруг мертвенно-фиолетовым светом, и Дрейзер с ужасом увидел, как нос воздушного корабля, леерные стойки, стальные тросы растяжек - все окуталось бледным электрическим пламенем. Он обмер, ожидая взрыва многих тысяч кубических футов водорода, но громовой раскат уже укатился вдаль, а вслед за ним погасли и огни Святого Эльма.
Кое-как приспособившись к размахам качки, Дрейзер пополз по направлению к пилотской гондоле, как вдруг раздался громкий звук, подобный хлопку бича - не выдержала одна из растяжек мостика. Лопнувший трос со свистом рассек воздух и хлестнул Дрейзера по спине. Ученый заорал от жгучей боли, рухнул на колени, чувствуя, как, что-то горячее стекает между лопаток. Но на вопль откликнулись лишь панические крики из пассажирской гондолы.
Дрейзера сильно толкнули - так, что он кубарем покатился по настилу. Кое-как поднявшись на ноги, ученый увидел Малыша Рюффо - тот стоял, вцепившись одной рукой в леер, а другой наотмашь рубил топориком по стяжке, удерживающей свернутый аварийный баллон. Взмах, взблеск стали, еще, еще – внезапно что-то громко треснуло, тюк раскрылся, ткань развернулась и оглушительно захлопала на ветру. Малыш Рюффо что-то неслышно заорал, размахивая рукой, полотнище, в которое не успели еще накачать воздух, с оглушительным треском лопнуло и клочьями улетело прочь. Механик выругался, крикнул что-то в сторону пилотской гондолы. Оттуда ответили - неразличимо, в завывании ветра, но Рюффо, как ни странно, понял. Он бросился к противоположному борту и принялся с той же яростью рубить стяжки другого тюка. Раздалось пронзительное шипение: в магистраль второго баллона подали воздух, чтобы он, освободившись от пут, сразу же наполнился и не был изорван в клочья порывами ветра.
Воздушный корабль неторопливо поворачивался, подставляя шторму левый борт. Дрейзер сразу вспомнил рассказ малыша Рюффо о том, что в случае урагана следует поворачиваться к ветру носом или кормой. «Что они делают? Сейчас хрупкий корпус разорвет на части!» Порывы ветра накренили дирижабль; теперь он дрейфовал бортом вперед, содрогаясь под ударами шквала. Пропеллеры впустую перемалывали воздух, не в силах противостоять напору стихии.
За спиной Дрейзера раздался новый хлопок, гулкий, низкий. Ученый обернулся - и сразу понял замысел капитана. Леньяр нарочно старается прикрыть бортом воздушного корабля надувающийся аварийный баллон! Это сработало: огромный, просвечивающий во вспышках молний пузырь рос, от оболочки, окутанной тонкой сеткой, исходил жар. Археолог обернулся к Рюффо, чтобы крикнуть ему что-нибудь одобрительное - и замер в недоумении.
Помощник механика продолжал размахивать топориком - теперь он рубил тросы, крепящие баллон к мостику. Не выдержал один, затем другой, третий... огромный пузырь заплясал на уцелевшем конце, как надувной шарик на веревочке в руках ребенка. Малыш Рюффо еще раз взмахнул топором, прыгнул и по-обезьяньи вцепился в свисающую сеть.
Дрейзер, не осознавая, что он делает, последовал за ним. На какое-то жуткое мгновение показалось, что он промахнулся и сейчас сорвется в черную бездну. Но нет - пальцы вцепились в сетку, ступни нашарили опору, и археолог судорожно прижался лицом к горячему бодрюшу. Краем глаза он видел, как Малыш Рюффо рассек последний трос, связывающий их с «Руританией», и освободившийся пузырь сразу отлетел прочь от дирижабля. Малыш Рюффо закричал, указывая на воздушный корабль, и этот самый момент в гондоле машинного отделения блеснула яркая вспышка. Полетели обломки, на месте гондолы вспухли ватно-белые клуб, и сквозь вой ветра Дрейзер услышал вопли людей, заживо варившихся в струях перегретого пара из развороченного котла.
Крики боли заглушила россыпь громких щелчков. Пар уже отнесло в сторону, и Дрейзер с ужасом наблюдал, как одна за другой лопаются растяжки, поддерживающие мостик. Вот хрупкая конструкция закручивается винтом и переламывается; вот дождем посыпались угольные брикеты из бункеров; вот отделившаяся часть конструкции, отягощенная орудийной площадкой, пассажирской гондолой, начинает раскачиваться, подобно уродливому маятнику. Стенка жилой гондолы лопается и оттуда, одна за другой вылетают и исчезают в бездне распяленные, словно лягушка на столе препаратора, пассажиры.
Избавившись от изрядной части груза, «Руритания» сразу пошла вверх. Дрейзер проводил его взглядом, отчаянно желая, чтобы те, кто остался в штурманской гондоле, спаслись. Но тщетно; в лиловых отсветах молний он успел увидеть, как лопается по всей длине обшивка, как штормовой ветер в клочья рвет газовые мешки; как складывается пополам обмякший корпус воздушного корабля. Творение инженера Клода Леньяра, за какие-то секунды превратившееся в спутанный клубок тряпок, тросов и металлических труб, рухнуло вниз, оставив в штормовом небе свое жалкое подобие - пузырь, наполненный горячим воздухом и две цепляющиеся за него скрюченные фигурки.