Глава 5, в которой герой расказывает колдуну из контрразведки чистую правду, но не всю, выслушывает вместе с родичами его теорию и знакомится с капитаном Поздняковым и его неповторимой никем (кроме Фабия) лексикой. И ещё кое с кем.
Камень подумал-подумал, решил, что лучшая оборона — нападение, и, всё ещё улыбаясь, сказал:
— Дарри меня зовут, из рода Гимри, что в Лесной гряде. Рунознатец. Ученик в работе по камню и рунам Великого Мастера и Рунопевца Килли. Как я очутился в лабазе у купца Фильдипёрсового — вы и так знаете, потому что жандармы всё записали ещё на месте, — и он кивнул в сторону Феликса и блондина, причём Фабий неосознанным кивком словно подтвердил его слова, — А вот следы магии в лабазе из-за меня. И, я так думаю, бодрость в вампире тоже была из-за меня.
Дарри показалось, что он бабахнул из пушки. Все затихли. Иваныч изобразил статую изумления, выпучив глаза и отвесив челюсть. Колдун подобрался и только что не кинулся на него, причём Камень почувствовал, как от жезла ощутимой струйкой к нему подкралась Сила. Рарри яростно буровил его взглядом и, видимо, как и Пантелеев, хотел на него накинуться. Только Гимли, всё ещё сидящий на земле, что-то, видимо, понял. Вытерев тыльной стороной ладони слёзы, пробороздившие дорожки на его грязных щеках и растворившиеся в не менее грязной, чем щёки, пакле бороды, он ободряюще стрельнул глазами в сторону Камня и подмигнул ему.
Но вот, наконец, и ур-барак, кряхтя, начал подниматься, совершенно уже перестав смеяться и тяжко вздыхая, и мигом перейдя от безудержного веселья к привычной суровости. Камень понял, что немного перегнул и поспешил поправиться:
— Точнее, не из-за меня, а из-за амулета. А, ещё точнее, из-за того, что я использовал не тот амулет. Ну, ошибся я, да. Хотел Щитом от вампира отгородиться, но в суматохе перепутал и использовал другой. Ну, вот этот вот, — и он, неловко расстегнув ворот, вытащил за цепочку и снял данный ему Гимли амулет Щита, снял его с шеи, а затем извлёк из кармана бляху Глоина. Оба амулета он с доверчивым лицом протянул колдуну. Тот осторожно, как гадюку, принял их, причём Дарри опять ощутил, как он направил ток Силы от жезла, теперь не в сторону Камня, а к амулетам. Штабс-капитан с головой ушёл в изучение обеих блях, что-то бормоча под нос и поворачивая их то так, то этак. Дарри только теперь обратил внимание, что патрульные контролируют каждое его движение, а Гимли и Рарри — их самих. Причём руки всех четверых, не трогая рукоятки револьверов, находятся от них в неприятной близости. Тем временем Пантелеев поднял свои оловянно-безжизненные глаза и сказал, опять-таки ни к кому персонально не адресуясь:
— Совершенно очевидно, что в лабазе использовался именно этот артефакт, — и он небрежно, уже не опасаясь и не используя жезл, помахал перед собой серебряно блеснувшей бляхой Глоина, — и именно эманации его магии ощущаются на месте упокоения вампира. Но я не могу понять, что это за амулет, и что он, собственно, делает. Здесь использованы не плетения чар, а руны. Ваши руны. Только они неявные, вот в чём дело, и прочесть их я не могу. Я лишь ощущаю, что это не боевой, а, скорее, какой-то бытовой амулет. Что это, и, если он всего лишь бытовой, как он мог так ускорить вампира?
После этих слов и патрульные, и Гимли с Рарри несколько расслабились. Колдуну, естественно, отвечать должен был опять Дарри. Старейшина внимательно слушал, а Гимли, видимо, после разговора с Камнем в машине, догадывался, о чём будет говорить молодой гном, и больше смотрел за жандармами и самим колдуном. Дарри, немного сбивчиво, продолжил:
— Это амулет… Ну, я потом думал много, почему… Короче, это амулет Вечной свежести. Ну, только наш, гномий…
— Да? До сего дня я и не знал, что есть такой не на чарах, или на зримых гномьих рунах, а непосредственно на гномьей рунной магии… Но почему вампир…
— Так я вот чего думаю… Ну, ошибся я, конечно, думал-то, что щит запустил, а сам кровососа вечно свежим пытался сделать. Я, понятное дело, не знаю, как ваш, людской амулет работает, но, хоть и молодой, я всё же Рунознатец. Наши руны, ну, свежесть которые сохраняют, они же ведь действуют только на неживое. А вампир — нежить. Ну, то есть, неживой, неживое… И, значит, руны на него тоже действуют благотворно. Маны-то в рунах много, и, через руны, амулет маной сберегает и сохраняет еду. И даже слегка её восстанавливает, если она уже начала, например, портиться, для того-то и маны так много. То есть вовсе не всё неживое, а неживое, но живым когда-то бывшее. А ведь вампир-то как раз именно такой и есть. И тогда получается, что он обрёл возможность того, чего в своем существовании лишён. То есть, зачерпнуть ману и восстановиться. А у него и так это самое восстановление от ран нечеловеческое. И негномское. Как вы, Пришлые говорите, ре-ге-не-рация. Я прямо обомлел, как увидел! Я же раньше никогда с ними не сталкивался, вот… Так что, думаю, это моя ошибка и от ран его излечила, и силы добавила. Невольно, конечно.
Колдун задумался. Глаза его были устремлёны в никуда, а губы шевелились, будто он что-то интенсивно считал в уме. Возможно, что именно так оно и было, Дарри ведь не знал, как рассчитывать заклинания, их силу и конструкцию. Пантелеев, видимо, что-то прокручивал в голове из людской магии, напряженно и сосредоточенно. Наконец взгляд его прояснился и стал осмысленным, сам он улыбнулся (и, наконец-таки, не одними лишь тонкими своими губами), сбил щелчком по козырьку свою фуражку чуть ближе к затылку, словно поднял забрало шлема, и сказал довольно-таки доброжелательно:
— А знаете, ведь вроде всё сходится. И по масштабу воздействия, и по его конфигурации, и по остаточному фону. Да, и хочу вас всех успокоить. Немного. Оно, конечно, всё равно скверно, что нашлось в мире что-то, что позволяет вампиру напрямую ману впитывать. Да и вообще, я бы советовал вам решить внутри своего народа этот вопрос и засекретить, что ли, эти руны, если это только у вас, гномов, возможно. А то бедой же может для всех обернуться, если кровососы как-то прознают, да и для вас самих тоже, к слову говоря. И, кстати, надо будет ещё и наши, человеческие амулеты на подобное проверить. Убереги благие боги, если вампирам они тоже помогают, и как-то в лапы к ним это знание попадёт. В мире-то такого добра много, очень много, почти у всех не бочонок, так ларь с «вечной свежестью» есть в хозяйстве. Да, так я отвлёкся немного. Хочу успокоить всех вас чем? Я тут прикинул начерно в уме... Ману от вашего амулета вампир, к большому огорчению, получает возможность использовать, это, к сожалению, так. Но! Это всё очень ненадолго! Законы природы и магии непреложны! Неживое и мана отторгают друг друга. Единственный способ, как вампир может получить ману и не погибнуть — это через человеческую кровь. И то, в очень малых дозах. Я имею в виду малые дозы маны, а не крови. И даже так, содержа минимум-миниморум маны, кровь действует на кровососов как наркотик. В этом же случае заряд маны получается существенно выше, а действие её намного сильнее и грубее. Если бы обер-ефрейтор Фарберович не упокоил кровососа окончательно, то буквально через пять минут после этого вашего вампира просто иссушило бы. И чем дальше он продвинулся в своём вампирьем развитии, чем он старше и сильнее, тем быстрее бы его конец наступил. Такова была ещё одна загадка, третья, которую я не озвучил. Когда мы прибыли в лабаз, вампир, по всем остальным признакам буквально свежеобращённый, вдруг начал ссыхаться прямо на наших глазах, чего быть не должно. Так что та доза маны, которую выдаёт ваш амулет, для кровососа в итоге смертельна. Вопрос в том, что времени убить вас всех ему бы всё равно хватило. Кстати, а зачем нужен такой мощный заряд маны в подобном артефакте? Она ведь тут явно избыточна, ей же можно было сохранить пол-лабаза, ну, я не знаю, год так точно!
Дарри лишь виновато развёл руками, показывая, что тоже, к сожалению, не знает этого, а затем сказал:
— Только я попрошу вернуть мне амулеты. Они же не мои, а рода.
— Я могу взять бляху с «Вечной свежестью» на некоторое время, для изучения? — верно поняв намёк, обратился уже к старейшине колдун.
— На какой срок? Если только на пару дней, то тогда да, можете. Пишите расписку, — буркнул Рарри. Он понял, что тут ему придётся уступить. Зато его чрезвычайно порадовало, что амулету магик уделил внимания намного больше, чем Камню, так что пока штабс-капитан писал расписку, он с трудом сохранял на лице брюзгливую и недовольную мину. С таким же злобным лицом он сложил расписку и убрал её в свой бумажник вместе с отданной ему Пантелеевым бляхой щита и подсунутым назад Дарри неопознанным амулетом.
Гимли уже какое-то время смотрел в сторону Карташкиного пепелища, отвлёкшись от происходящего вокруг, и скрип тормозов за спиной у гномов, объяснил, почему. Теперь на звук обернулись уже все. Из «Полевичка», изрядно побитого жизнью и грязного, как смертный грех, ловко выскочил пришлый в запылённой до неразличимости цвета полевой форме жандармского ротмистра, не забыв при этом чисто автоматическим движением взять винтовку и пристроить её на плече. Из под козырька его не менее запылённого, чем форма, солдатского мягкого кепи с матово-зелёной офицерской полевой кокардой смотрели злые, с покрасневшими белками и набрякшими под ними тёмными мешками глаза. Глаза совершенно вымотанного человека, не высыпающегося уже долгое время. Лицом же ротмистр был похож на актёра Жженова из старого мира пришлых, но только, наверное, слегка спивающегося. Небрежно козырнув, он представился, обращаясь, в первую очередь, ко всем незнакомым ему лицам, гномьим и человечьему:
— Капитан Поздняков, жандармерия княжества Тверского.
И почесал задницу. Далее, уже адресуясь только к колдуну, ротмистр почти рявкнул, с плохо скрытым раздражением и явно без всякой симпатии к последнему:
— Марк Николаевич, ну ты ещё долго будешь тут сиськи мять? Мне бойцов не хватает для прочёсывания и оцепления, так что я у тебя веселопездистов забираю. Ну, если, конечно, у тебя тут ничего экстраординарного. Да и сам ты нужен!
— Да есть тут кое-что. В целом, мне теперь всё понятно, и что там за магия, и откуда появились странности с кровососом, — помотав, словно маятником, бляхой Глоина в водухе, ответил колдун. Лицо его было непроницаемо-вежливо, но почему-то казалось, что чувства ротмистра Позднякова и штабс-капитана Пантелеева взаимны и глубоки.
— Так! То есть у тебя тут — всё? Нет никого умышления на подрыв устоев или совершение злочиния? Незаконного применения магии? Запретной магии?
— Нет, но… У меня пока что ещё есть вопросы к гномам Глоину и Дарри, что из рода Гимри в Лесной гряде, и к господину Деревянко, да и правомерность и правомочность действий ефрейторов Байтерякова и Фарберовича вызывает вопросов не меньше.
— Обер-ефрейтора Фарберовича, Ваше Благородие! — вполголоса, но достаточно громко сказал Фабий, смотрящий деревянным лицом в бесконечность и ни на кого конкретно. Вообще-то это было уже на грани если и не бунта, то уж, как минимум, фронды. Фабий, не спрашивая разрешения, влез с поправкой старшего по званию, да тем более — колдуна. К штабс-капитану и положено обращаться «Ваше Благородие», но вот к волшебнику в таком звании — уже «Ваше Высокоблагородие». Стоял же обер-ефрейтор так, как умеют только старослужащие, причём в корень обуревшие. Вроде бы и по стойке «смирно», и придраться, кажется, не к чему, но у любого строевика, кроме скрежета зубовного, это вызывает только мат и бешенство. У Пантелеева лицо осталось безмятежным, но глаза из оловянных стали стальными. И несдобровать бы блондину-красавцу, не вмешайся ротмистр:
— Фабий! Жопе слова не давали! Ещё раз встрянешь в разговор старших по званию — сгною на о́чках! Кру-гом! Бегом марш к лабазу! Назначаешься старшим шестой досмотровой группы. Байтеряков — туда же! Назначаешься пулемётчиком на БТР группы прикрытия.
Строптивый Фабий и тут не сдержался и спросил:
— Входим по-военному, или по-полицейски?
Ротмистр не задумался ни на секунду:
— До первого выстрела с ТОЙ стороны — по-полицейски, а, не дай бог, пальнут по пацанам — тут же переходим на военный вариант. Тебя-то это с какого боку сейчас гребёт? Бегом на инструктаж, мля, казак иерусалимский! Там всё скажут!
— Есть бегом на инструктаж!
И ефрейторская парочка, с оружием в руках, потрусила к лабазу. Очевидно, что к «Улар-реке» они пришли пешком. Дождавшись, пока они отбегут довольно далеко, и, сделав вид, что сам находится от штатских на достаточном расстоянии, Поздняков обратился к колдуну тихим безэмоциональным голосом, нисколько, впрочем, не заботясь ни парламентаризмом выражений, ни тем, чтобы гномы и Иваныч его и в самом деле не услышали:
— Марк Николаевич, ты мне мо́зги не греби! Какие, нахер, вопросы? Тебе, млять, простыни с печатями не достаточно? — тут Гимли, ухмыляясь едва заметно, принялся изучать облака, а Иваныч приобрёл особенно искренний и располагающий к себе вид, — Тебе что, млять, мероприятие оптичить надо? Или план по охеренно подозреваемым и невбубенно задержанным выполнить? Что, действительно важных дел мало? С вампиром всё выяснил? Молодца и герой, мля! Но спать будем ни хера ни разу не сейчас, а значительно через промежуток неопределённого времени. У нас ещё, мля, прочёсывание кварталов, ептимать, для выявления, задержания и ликвидации притаившегося элемента, при высокой вероятности наткнутся на вампира или вампиров. А он тут стоит в гордом одиночестве и подозрения подозревает!
— Я, господин ротмистр, не то, чтобы искал одиночества. Я просто избегаю суеты, создаваемой идиотами...
— Ой, намекнул, мля! А лицо такое... Вот все вокруг гондоны, а он — воздушный шарик! А что, мля, до намёков, так я их, извини, восприму, но только не в свой адрес! Дел и так было больше, чем у блохи на пуделе! А какой-то долбоёж с расписными погонами удумал подсыпать перчику, и всех штатских пульнул нахер из форта и прямо в город, который надо прочесать и зачистить, от своего великого ума. Пистец какая задумка славная! И это одновременно с тушением пожаров, расчисткой завалов и уборкой трупов, а ещё у нас тут, если ты не забыл, марш всех святых происходит, с кроплением домов святой водицей на предмет спасти их хозяев от вампиров, даже если они в наших палили из всех стволов, на куй! И всё нужно сразу и вчера! Так что ты завязывай благородно негодовать, нах, потому что мне пох! И колдун мне нужен в рядах, на предмет блокировки порталов и связи раз, общемагической блокировки и усиления два и борьбы с кровососами три! Борьбы что, млять, в городе, что, ещё лучше, прямо в штабе операции.
— Я понимаю, Ваше Высокоблагородие, всё ваше возмущение, но прошу вас следить за языком! И в высказываниях в мой адрес, и в адрес командования, и особенно — при штатских!
— А то что? Доложишь? Ну, докладывай. Чепушней заниматься не надоело? Оно, конечно, правильно — служба в контрразведке как оральный секс. Одно неверное движение языка — и ты в жопе. Только, ежели ты не заметил, мы уже в ней, в самой дырдочке. А моя вторая рота из гребеней если и вылезает, то только за тем, чтобы отправиться в ещё бо́льшие гребеня. Так что я всегда правде матку рублю. Мне-то чего бояться? Я всегда жил по принципу «Прощение получить проще, чем разрешение». Это пусть те, кто на Дворянской доблестно воюют, свои слова отмеряют, как на аптекарских весах. Им-то да, конечно, велика Тверь, а отступать некуда — позади Россия! Всё! Тему жопы и обмена любезностями закрыли! Смефуёчки и пистохаханьки это, безусловно, хорошо. Но у нас приказ, цейтнот и ещё пять жилых городских секторов под зачистку от затаившегося элемента и вампиров. Вот по гномам и гостинчику у тебя лично СРОЧНЫЕ вопросы СЕЙЧАС есть? Нет?
— Нет, но…
— Они врали? Юлили? Отказали в сотрудничестве? Нарушили положения о введении военного времени? Нет? Вампир в прошлом мятежник? Его гостиница была одним из узловых пунктом мятежа? Доказано, что гномы сражались против бунтовщиков? Есть опасения, что они скроются? Амулет взял? Изучать будешь? Что ещё тебе нужно? Всё, вперед за родину. По машинам и алга разгребать говны. Время не ждёт, до темноты часов мало, а дел много.
Колдун, стиснув зубы, козырнул и буркнул:
— Есть по машинам!
Ротмистр похлопал его по плечу, не покровительственно, а так как-то даже, скорее, ободряюще. Затем он повернулся к гномам, активно делающим вид, что ничего не видели и не слышали, и внутренне завидующим хитрому Иванычу. Сообразительный Иваныч тихо-тихо испарился, струясь вдоль стенки с удивительными для своей немалой туши изяществом и бесшумностью. Немедленно, как только разговор двух офицеров принял несколько нервный оттенок. Поздняков козырнул и буркнул мрачно:
— Честь имею. До встречи. Не сомневаюсь почему-то, что она скоро состоится. Весьма скоро, — и повернулся к своей замызганной машине.
Гимли, глядя на Позднякова, невероятно тихо (для гнома, конечно) проворчал Рарри почти в ухо:
— Странный народ эти люди. Особенно Пришлые. Только ты думаешь, что начал их понимать, обязательно что-нибудь отчебучат. Вот что это было? Они друг другу друзья, враги? А нам они друзья? Или враги? Или один друг, а второй враг? А если так, то кто из них нам кто?
Казалось, ротмистр его услышал. Он повернулся к Гимли и старейшине Рарри, укоризненно покачал головой, а затем, глядя куда-то за спину гномам, сказал:
— Тоже, как я понимаю, ваши? А мы их ведь и не опрсили. Ну, впрочем, на месте происшествия, судя по рапорту, они не присутствовали, вампира не видели, так что вопросов к остальным вашим родичам я пока не имею. Но зато имею большую просьбу. Не шляться сегодня по городу. Хотя бы сегодня, — а затем нырнул за руль «Полевика», пристроил винтовку в держателе, завёл машину и вместе с колдуном упылил вслед за своими патрульными.
Дарри, впрочем, как и Гимли со старейшиной, удивлённо обернулись — ну не мог же Балин с другими гномами покинуть гостиницу, которую их оставили охранять! И, хоть они и не видели остальных сородичей со времени своего возвращения из форта, это было бы невозможно, немыслимо!
Однако это были вовсе не их родовичи. У границы гостиничной парковки стояли пять совершенно посторонних гномов. Четверо напоминали небольшие броневики на долгом марше, до того все они были увешаны бронёй, оружием и ранцами, в которых можно было переносить тур-ящеров целиком. И вид их оружия о многом говорил сведущему глазу. В целом на каждом из них висел годовой бюджет средних размеров баронства, а то и двух. А перед ними стоял не менее не знакомый Дарри пожилой казад. Безо всякой поклажи, и почти без оружия, ну, если не считать кобуры с револьвером и ножен с клинком на широком поясе. Просто, хотя и добротно одетый. И явно из южных кланов. Невысокого роста, даже по их, гномьим, меркам, и тонкий в кости. Ну, опять-таки, по тем же самым меркам гномов. С выпуклыми глазами редчайшего для гнома карего цвета, которые немного иронично глядели поверх небольших очков. И без того высокий лоб казался ещё больше из-за начинавшейся над ним аккуратной лысины в совершенно седой шевелюре, каковую лысину можно было увидеть потому, что картуз свой, с роскошным лаковым козырьком, незнакомец снял, и обмахивался им, будто веером. Брови же, усы и борода у незнакомца были несколько темнее его седин, цвета «соль с перцем».
Услышав тихий вздох, почти всхлип, Камень скосил взгляд в сторону Гимли и Рарри. Судя по всему, пожилой казад был незнаком только ему. Правда, приветствиями никто себя утруждать не стал, хотя, конечно, у казадов отсутствие таких благоглупостей дело вовсе даже обычное.
— Сиськи Истары… Он-то как тут оказался? А я даже в бане не был, и грязный, как угольщик, — изумлённо простонал Гимли. Рарри же только молча багровел и хватал ртом воздух, будто огромный карп на берегу пруда.
— А кто это? — с детской непосредственностью поинтересовался Дарри, но теперь напрочь онемели уже оба родовича, и ему никто не ответил.
— Как я здесь оказался, старый ты пень? Да уж повод есть, если верить Рарри. И сдаётся мне, что этот самый повод как раз и интересуется, кто я такой. Ну, что онемели? Познакомит нас кто-нибудь, наконец, друг с другом?
— Позволь, Хрорри, представить тебе Дарри из рода Гимри в Лесной гряде, по прозвищу Камень, — прохрипел старейшина, — Ученик в работе по камню и рунам Великого Мастера и Рунопевца Килли. И Рунотворец. А этот достопочтенный казад, Дарри, прозывается Грорри, или, как у них на юге говорят, Хрорри. И так к нему и обращайся.
— А какого он рода? — удивился Камень такому краткому, без указания рода и профессии, представлению, вовсе даже не принятому у гномов.
— А никакого он рода, — ухмыльнулся прибывший, пристально разглядывая Дарри, словно желая оценить и разложить его в своей голове по полочкам, — он всего народа Казад. Смекаешь?
И Дарри смекнул. Так можно было сказать только об одном гноме во всём Великоречье. Восседающем совета родов. О чём, не назвав, впрочем, титула впрямую, он и заявил:
— Да уж выбор-то невелик, всего один такой во всем подгорном и наружном мире и есть…
— А вот тут-то, юноша, ты ошибся. Теперь нас таких двое. И второй — это ты, Дарри из народа Казад. Если, конечно, известия старейшины Рарри из рода Гимри в Лесной гряде окажутся полны, точны и справедливы.
