Глава 6, в которой герой, хотя и герой, в основном выступает в роли грузчика.
Камень слышал, но толком пока не понимал, что означают слова Хрорри. Зато, похоже, что это понял Рарри, и со всей свойственной гномом вообще, а ему в особенности, деликатностью тур-ящера во время гона заявил Восседающему:
— Хрорри, ты, часом, головушкой в низком штреке не ударился? Слова мои верны и надёжны, как Камень Клятв. И ты в том скоро убедишься. Но вот выводить мальца из рода… Он же ещё Большой жизни не нюхал, у Камня не был, и не понимает ещё ну совсем ничего. Ему пока всё растолковывать надо, ровно несмышлёнышу. Да впрочем, и не ровно. Несмышлёныш-то он ещё и есть. Но и пусть даже и тьфу на всё на это три раза! Это ведь только половина проблемы. Малец же, с одной стороны, ничего ещё толком не может, как Рунотворец, а с другой — силы своей не знает-не ведает, и не понимает, что сотворит в следующую минуту. Ну и напомню… Вне рода-то как он может оказаться, не пройдя большого посвящения?
— Я тебя, Рарри, понимаю, конечно. Оно ведь ой как сладко внутри рода ТАКОЕ придержать. Пользительно, с какой стороны ни глянь. Да только сказано предками и Камнем запечатано, что Рунотворец не принадлежит роду своему, но лишь всему народу Казад!
— Да? А не сказано предками и не запечатано тем же Камнем, что до совершенных лет, а именно для мужа народа нашего сорока и ещё четырёх, не наступает ни у одного казада полное его право? Не может он ни деву нашего народа, пока не минет ей тридцать лет и три года, а мужу — сорок и четыре, познать и в жёны взять, ни выйти в мир без решения рода, даже для свершения обряда Большой жизни? И клятву у Камня принести и узнать истинную историю народа Казад тоже не может? Не может также принимать участия в решении дел рода? А вот род принимать решения за него может и обязан?
— Вы бы, премудрые старейшины, молчали тут громче, а? Место вы нашли для обсуждений…гм-гм…неподобающее. Ни вам, ни вопросу, который вы так громко и задорно обжёвываете. На радость не то, что несведущим родовичам, а даже людишкам, — ни мало не смущаясь высоким саном обеих сторон диспута, встрял Гимли.
— А и правда, старина, — согласился Рарри, наклонив бодливым быком лоб в сторону Восседающего, — Да только где ж тут поговорить? Особенно без посторонних ушей? Ни на улице, ни в гостинице…
— И то верно, нехорошо вышло, — покладисто согласился Хрорри, — Да вот же Гимли страдал, что в бане с по-за-той войны не был. Мы тут как, вчетвером в бане поместимся?
— Поместимся, — недоумевающим голосом проговорил Гимли, — И вшестером поместимся. Для человечьей бани тут довольно пристойно. У нас, конечно, и пару больше, да и жарче в нашей-то бане. Опять же, предбанник убогонький, а комната возлияний и отдохновения так и вовсе — ни рожи, ни кожи, ни ви́денья. Но тут уж что поделать-то. Особенно после мятежа…
— Ну, так вот там и поговорим. И юноша ваш расскажет и покажет мне всё, что потребно рассказать… Нет, всё что было! И обсудим всё, благословясь.
— В бане? О делах? — скептически хмыкнул Рарри.
— В бане о делах не говорят — от пара мозги мякнут, как крепь деревянная, — практически в унисон со старейшиной фыркнул ур-барак.
— Ну, сам же сказал, ни жара, ни пара путных ждать не приходится. Поди, и пива сейчас не добыть…
— Нет, пиво как раз есть. И колбаски с окороками, — ответил Гимли, после чего они с Рарри, переглянувшись, фыркнули и заржали. Хрорри недоумённо посмотрел на них и пожал плечами. Заметив это, старейшина, быстро справившись с приступом смеха, пояснил:
— Это нервное. Было тут… И всё же в бане говорить о делах…
— А куда деваться? Сам же всё сказал, получается, что нет иного места… Будем как в боевом походе. Что завещали предки перед военным советом в походе? «Омоем грязь и худой дух с тела и души и приступим к совету». Сперва пусть твои родовичи идут и моя стража, ну, а мы уж покараулим. А потом мы. И надолго. Надеюсь, всем понятно, что мы сейчас несём караул тоже как в боевом походе, и особенно ночью?
Гимли недовольно проворчал было что-то, но, когда Восседающий добавил, что его стража в части несения караульной службы переходит в подчинение к ур-бараку, расплылся в улыбке. Хрорри не стал откладывать дело в долгий ящик, подозвал одного из стражников, очевидно, старшего, и продублировал свой приказ уже для него. Могучий гном с маловыразительным лицом с виду никак не выказал своего отношения к распоряжению Восседающего. Но когда зашла речь об очерёдности похода в баню, упёрся, как скала, и всё с тем же непроницаемым лицом согласился только на то, что в баню пойдут не более, чем по два стражника за раз. Поколебать его было невозможно. В итоге Восседающий всё же сдался, согласившись, что будет три банных смены, добавив, что меняется и список охраняемых персон, и их приоритет. На первом месте для стражи теперь была безопасность Камня, на втором — самого Хрорри, на третьем — Рарри и Гимли, а затем уже шли все иные казады. И сначала в баню идёт сам ур-барак стражи с выбранным им охранником и двумя гномами из каравана, уже по выбору Гимли либо Рарри, а уж затем — вторая пара стражников, Иваныч, и оставшийся немытым гном из рода Гимри. И уже после всех — Гимли, Рарри, Камень и сам Восседающий. Что же до объединения всех сил под началом Гимли, то это произойдёт немедленно после размещения в гостинице. Словно по волшебству, из-за угла при этих словах немедленно появился Иваныч. То ли так совпало, то ли он стоял за углом и внимательно слушал… В любом случае Восседающий, Рарри и Гимли обменялись многозначительными взглядами и разговор о Камне более не шёл ни в каком виде. Впрочем, тем для общения всем и так хватило. Хрорри и Рарри вступили в оживлённый торг с Иванычем. Гимли исчез вместе с бесстрастным ур-бараком, начальником стражи Восседающего (имя тому было Нори, сын Грора, по прозванию Секира). Познакомившись, поворчав друг на друга и на жизнь, словно два старых бойцовых пса, обязанные работать в паре, они вместе отправились в обход гостиницы, и самого здания, и территории вокруг неё. А Дарри молча перекатывал в голове свои мысли: о Восседающем и предстоящем разговоре с ним, о Вараззе, о контрразведке, о своих новых умениях, их прелестях и тяготах. О вампире, опять-таки. Покатал-покатал, да и перегнал машины к стоящему за гостиницей, а не на гостевой парковке перед ней, «Стрижу». Сначала «Копейку», затем, отцепив несчастный «Полевик» и с грохотом забросив сцепку под тент ЗиЛа, и сам ЗиЛ. Запоздало вспомнил, что кузов-то не пустой, и понадеялся, что ничего из их имущества не пострадало. Затем подошёл, словно его лебёдкой туда тащило, всё к тому же «Стрижу». Автомобиль манил его своим совершенством и волшебной начинкой, и он застыл у капота, пытаясь разглядеть нутро «Стрижа» своим новообретённым магическим взглядом и жалея, что не может положить рядом с ним пулемёт и сравнить руны. А, собственно, вот зачем ему класть весь пулемёт? Наверняка же можно же просто снять амулет из дымчатой стали да и забраться под машину вместе с ним, чего светлое время терять, не так-то его много и осталось. Да и успокоит работа перед не самым простым, как казалось ему, разговором. Он побрёл к сараю, куда вытащили весь хабар из их ЗиЛа. Но тут возникли сложности. Во-первых, ворота сарая были закрыты, и на закладной кованый брус, и на два замка. Во-вторых, Дарри сообразил, что он даже не знает, куда спрятали пулемёт. Ну да, в подпол. А где он, тот подпол? Попутно задумался, почему Гимли, предупредив его о том, что всё, сказанное при Иваныче, может достичь чуткого, длинного контрразведывательного уха, не побоялся довериться тому, припрятывая пулемётик. То, что Гимли тут не додумал, Камень, высмеяв, отверг сразу. Видно, не так-то всё ясно в том, что и до каких ушей доносится. И — да, ведь не побоялся же и Иваныч при нём и Гимли обносить Карташкин лабаз? Ох, ну как же с людьми всё непросто!
Из задумчивого разглядывания запертых ворот его вывели шаги, прохрустевшие за спиной по гравийной дорожке, и слегка насмешливый голос Хрорри:
— Вот, Рарри, люди говорят «уставился, как баран на новые ворота». Очевидно, это выглядит именно так. Ну, так что ты, юноша, там так пристально разглядываешь?
— Хотел, пока есть время и свет на улице, посмотреть и сравнить работу, а ещё руны и чары, на «Стриже» и пулемёте. Сдаётся мне, что их и дорабатывали одни руки, нашего, Подгорного народа руки. И чаровали тоже, только уже, скорее всего, и наш мастер руны накладывал, а колдун человечий с ним в паре был. И там, клянусь бородой Прародителя, очень даже есть над чем подумать, — поворачиваясь, степенно ответил Дарри.
Старейшина и Восседающий стояли прямо за ним. Смотрели не то, чтобы строго, скорее, с интересом.
— Пулемёт? «Стриж»? Сдаётся мне, эту часть вопросов стоит приберечь на потом. Вот что, а пойдём ка сменим ваших часовых, и пусть идут себе в баню, — молвил Хрорри. Подумав, добавил, понизив голос, — а мы, хоть часовому то и не положено, начнём разговор. Ну, только, ты же понимаешь, что говорить в месте, где могут нас услышать, вслух стоит, а что нет. У меня тут есть некий амулетик, но, используй я его, так он и сам по себе внимание привлечёт. Ну, тогда пока расскажешь то, что не имеет большой тайны. Кто ты, что ты, чем раньше занимался и в чём умел и способен, да и Рарри добавит и подправит, как и что случилось во время мятежа… А там, где нужно, поясни, что это в бане, мол, обсудим. Да не обессудь, коли чего не пойму, перебью тебя. Ну и, старейшина ваш, возможно, тоже. Так что, пошли под крышу, сменим ваших стражей, и, как они уйдут, так сразу и начнёшь.
Хрорри говорил вполне доброжелательным тоном, с лицом доброго дедушки, вручающего внуку петушка на палочке. Но что-то словно напильником шоркнуло по напряжённым нервам Камня, и он впервые отчётливо осознал, что жизнь его изменилась раз и навсегда, необратимо и бесповоротно. Хрорри, кажется, тоже понял, что творится у него в душе, и покачал укоризненно своей большой головой. Затем Восседающий и, мгновением позже, Рарри, повернулись и целеустремлённо затопали к «Улар-реке», а Дарри ничего иного не оставалось, как отправиться следом за ними. На полпути он, сообразив, напомнил Рарри о грузе в ЗиЛке и о том, что как-то негоже его так бросать. Инициатива наказуема, старая аксиома. Пришлось ему самому лезть в кузов, убирать проклятущую сцепку и подавать старейшине с Восседающим тюки. В первую очередь — с оружием, в том числе и со своим же собственным «Маузером». Сам он нагрузился сразу двумя вещмешками, но барахла в машине ещё оставалось преизрядно, о чём он и сказал Рарри. Тот махнул рукой, что можно было истолковать как и «Следуй за мной», так и «Да и хрен с ним», что Дарри и сделал. То есть истолковал в обоих смыслах сразу, и, придавленный к земле весом двух рюкзаков, зато плюнувший на всё, оставшееся в кузове, побрёл за старейшиной и Восседающим к заднему крыльцу «Улар-реки».
За то время, что они провели в форту, гостиница успела разительно измениться. Выбитые окна первого этажа Иваныч закрыл ставнями и надёжно запер. Один проём, там, где ставни были вырваны с мясом, был задраен импровизированным щитом. Подойдя поближе, Дарри опознал оторванную от ножек и подогнанную к оконному проёму по размеру столешницу, простреленную в нескольких местах. Теперь наклонные солнечные лучи, заглядывающие в пулевые пробоины, весело играли с танцующей в воздухе пылью. Темноту в холле разгоняли невесть откуда извлечённые (а может, тоже спроворенные всё в том же обнесённом соседском лабазе) керосиновые лампы, и даже с целенькими стеклянными колбами, что после мятежа выглядело просто удивительно!
Торир, как видно, не ведал ни минуты отдыха. По крайней мере, всё битое стекло было выметено, дерьмо убрано, и даже запах его практически полностью выветрился. Мебель, правда, заметно более пострадавшая, чем на втором этаже, была расставлена по своим местам или же, наиболее повреждённая, убрана с глаз долой. Даже монументальная дубовая стойка, словно взорванная непрошеными гостями, кое-как на живую нитку была собрана-сколочена из обломков, и за ней уже символом надёжности и неизменности восседала отдыхающей слонихой не менее монументальная Глафира. За ней на стене красовался резной ящичек с крючками для ключей, самих ключей, правда, пока в нём не было. Дарри никак не мог вспомнить, была ли эта коробка там до мятежа, или это некое новое украшение стены? Следом за этим резным мебельным кокетством был проход на кухню, но его, как и вид на наиболее пострадавшие окна, закрывали неуместно весёленькие занавески.
Иваныч колдовал над вырванной с мясом плахой половицы. Пару-тройку других он уже пристроил на место, правда, без особой точности и изящества. Торир сноровисто доделывал парадную входную дверь, и, не в пример потугам Иваныча, выглядела его работа очень даже ладно, словно он именно столярничал всю свою гномью жизнь. Словом, гостиница стремительно, с помощью своих хозяев и временных жителей, затягивала-замазывала раны и смотрелась уже куда как пристойней, чем всего лишь пару часов назад. Да и пахло в её холле теперь совсем даже не дерьмом, прости Господи, а дымком из камина, в котором полыхали обломки той самой мебели, что не подлежала ремонту и восстановлению. Что ещё приятней, ещё пахло выпечкой из кухни. Последнее заставило живот Дарри издать протяжное бурчание и напомнить ему, что не мешало бы уже и поесть… Очевидно, такая же мысль посетила и старших гномов, и они, подбросив повыше свою ношу на плечах, ускорили ход. Всё едино, до бани брюхо набивать не стоило.
Балин сидел в глубине комнаты, дающей наилучший обзор на пепелище «Барабана» и наблюдал за разворачивающимся прочёсыванием кварталов городка. Он сам удобно устроился на табуретке. Его винтовка лежала на валике из подушки, пристроенной на вытащенном в середину номера массивном дубовом комоде. Занавески были наполовину задёрнуты, так что с улицы рассмотреть Балина было мудрено. Как раз в ту самую минуту, когда старейшина Рарри, с грохотом сгружая тюк с оружием на пол, заглянул к нему, с улицы донеслось несколько винтовочных выстрелов. Затем на некоторое время стрельба стала заполошной и частой, к ней добавилось дудуканье пулемета и хлопки гранат, но потом всё словно обрубило секирой. И вскоре опять забабахало, уже в другом месте и чуть дольше. И опять пулемёт и гранаты. Очевидно, прочёсывание кварталов и их зачистка давали определённые, хотя и шумные, плоды, и поэтому Балин, именно в эту самую минуту, не мог отвлекаться от наблюдения. Он поднял руку, показывая, что услышал и заметил вновь прибывших, что, с учётом издаваемых ими сопения и шума, было вовсе и не сложно. Но вот отчитаться по всей форме и прямо сейчас доложить не может. Впрочем, стрельба, опять захлопав-захлопотав после небольшой паузы уже в третьем месте, снова почти сразу угасла, зачёркнутая пулемётами, и часовой, наконец, повернулся к Рарри и Хрорри. Огладив усы и бороду, Балин пробасил, что вот абсолютно ничего, достойного упоминания, не приключилось. Перестрелка за окном, очевидно, по мнению Балина относилась к чему-то совершенно обыденному, ну, вроде небольшого дождика. Тут же Рарри порадовал его, заявив, что лично меняет его на посту, а Балин может катиться в баню, заодно прихватив с собой и Бофура. Последний дисциплинированно продолжал молча, но сопя Дартом Вейдером, бдить на своём посту, наблюдая за противоположной стороной территории, окружающей гостиницу. Здание «Улар-реки» было втиснуто в угол, образованный стеной форта и частоколом городской стены. До городской ограды от заднего крыльца гостиницы было метров тридцать, и, казалось, большого смысла смотреть в ту сторону и не было. Но Рарри прекрасно помнил, что именно оттуда пришла демонесса Ларри, никем не замеченая, да ещё и с пленником. Кроме того, на этой самой площадке, прикрытые и от форта, и от города, красовались, теперь оберегаемые часовым, машины. И чужая «Копейка», и их ЗиЛ, и не пойми вообще чей «Стриж». Бофур, кстати, только что имевший удовольствие лицезреть со своего поста бредущего от них навьюченного старейшину, наблюдение вёл справно и устроился ничуть не менее грамотно (и удобно), чем Балин. Но машины, действительно, не стоило оставлять без присмотра, особенно ночью. А, с учётом как комендантского часа, так и возможности напороться ночью, упаси Первопредок и все благие боги, на вампира, пост на улице выставить никакой возможности не было. Да и окна до вечера стоило бы прикрыть, и не подсвечивать. По счастью, на окнах второго этажа «Улар-реки», хотя сплошных ставень и не было, но были выкрашенные в нарядный белый цвет ставни-жалюзи, дающие хоть какую-то иллюзию защищённого пространства, но вот со светомаскировкой точно стоило что-то придумать, пока не стемнело. Рарри тут же развил бурную деятельность. Отправив Бофура и Балина, сперва на разгрузку, а затем в баню, он самолично начал закрывать ставни на всех окнах второго этажа, напрочь игнорируя требования устава гарнизонной и караульной службы.
Тут очень кстати появились Нори, начальник стражи Восседающего, и старый Гимли. Скептически поглядев на манипуляции старейшины с окнами, они обратились к Хрорри, и безапеляционно заявили тому, причём почти хором, что наличных сил для полноценной охраны и обороны гостиницы непристойно мало. И вообще, для этого нужна, как минимум, одна десятая хирда. Как минимум! Но, кое-как, конечно, посты они наметили и согласовали, так что сейчас охрану уже несут два стража. Было весьма похоже, что эта парочка вполне себе спелась. Тем временем суета и неразбериха, неизбежные при погрузке-разгрузке и заселении большой толпы в гостиницу, набирали ширь и дурь. Свободные от охраны родичи и вновь прибывшие гномы, сталкиваясь и мешая друг другу, таскали тюки на второй этаж. Кроме того, невозможно было понять, где и кто разместится. Ведь в каких-то номерах будут размещаться ночью посты. Но вот Гимли, наконец, огласил, кто, когда и где спит, в каком порядке и во сколько идёт в баню и, главное, заступает на пост. Дарри с удивлением обнаружил, что к нему «заступает на пост» отныне не относится, и это было непривычно. Но радовало, потому что обещало сон длиной в целую ночь. Если, конечно, Гимли не будет храпеть…
