Тут, очень своевременно для некоторых Восседающих, вернулась из бани первая смена. Красненькая, распареная, благоухающая чистотой, вениками и свежим пивом. Лица были умиротворены, румяны и благостны, хотя Балин и бухтел, что времени с толком не то, что попариться, а просто даже и помыться было как-то маловато. Чистые и распареные сменили грязных часовых и стали бдить, а бывшие часовые вмиг наполнили собой, своим топаньем и своим бормотанием весь второй этаж. Дарри едва успел снять полог тишины. Наконец, грохоча по лестнице, вторая смена низверглась вниз, увлекла за собой Иваныча и удалилась в баню. Но Хрорри, задумавшись, всё ещё молчал. Наконец, потеребив бороду, он задумчиво сказал:
— Во всей этой истории мне кое-что не нравится. Мне не нравится закрытый город, мне не нравится то, что всем сейчас в нём управляет контрразведка. Армия была бы для нас всяко лучше. Но! Больше всего мне не нравится появление вампира. Не могу даже объяснить. Вот не нравится, и всё тут. Чувство у меня такое. Какая-то странная неправильность. Непонятная. А непонятное часто опасно, потому что ты его не можешь верно оценить. Может, пустяк и случайность. А может — опасность. М-да, — закончил он и надолго замолчал.
— Почтеннейший, — пользуясь моментом, почти нахально спросил у Восседающего Гимли, — а как ты так быстро тут оказался, как ты вообще сюда пробился, с учётом всего, особенно военного положения, и какого хрена вообще самый главный гном попёрся сломя голову в небезопасные места?
— Да просто все, — небрежно отмахнулся рукой Хрорри, но потом он всё же решил ответить ур-бараку, — Как только Рарри сообщил (надеюсь, ты понимаешь, каким образом) о явлении народу Казад нового Рунотворца, я, хоть и боялся в это верить, связался со всеми старейшинами родов. Сюда я, конечно, не стал их тащить, это уж вовсе ни в какие ворота не лезет, так что старейшины в трёхдневный срок соберутся в Подгорном дворце. Ну, поспешил, да, есть немного. Мы же, судя по всему, не успеем ещё вернуться. Ну, ничего, подождут немного. Но сам я не мог не отправиться, хотел даже один, но — не пустили без охраны. И хорошо, сейчас я этому рад, сила нам нужна. Конечно, порталом прыгнули, а как ещё? Не в город, понятно, что сейчас порталом в город не попадёшь, закрыто наглухо, так что вышли в трёх милях от города. Пробился? Так через въезд, конечно же. Собственно, нам и пробиваться не пришлось. На вход ворота открыты, пожалуйста, это выйти отсюда нельзя. А какого, как ты тут выразился, хрена? Так, мне, может быть, вас прийдётся вытаскивать, именно поэтому. Рунопевец для Казадов дороже Восседающего, но людишки-то не понимают, что из-за него мы можем и войну с ними начать. Ну, и нечего их в соблазн вводить. А вот меня трогать побоятся, тут они всё живо сообразят. Так что моё официальное представление властям — это на всякий случай, если вдруг совсем уж жарко станет. Но вот всё же может, и правда, прямо завтра явиться в форт и затребовать вас под моё слово, и сразу порталом в Подгорный дворец… Ну, не знаю, буду думать, весь вечер буду. Как там Пришлые говорят? «Утро вечера мудренее»? Ну, ответил?
Разговор как-то затих. А Дарри даже был этому рад. И наблюдал, как и должно часовому, за стоянкой и вообще всем сектором обстрела. И думал. И ещё думал. И снова думал. Не складывалось никак. Кое-чего он не мог понять. Как Рарри смог связаться с Восседающим? Ведь в Пограничном магическая связь была заблокирована? И как сам Хрорри, не будучи Владеющим, смог открыть портал без привязки, да ещё и не в самом городе? Много тайн, много… И как сюда доберётся Килли? Опять портал? А как? И ещё вот эта неправильность в лабазе царапала нерв. Что там, всё же, такое? Он ведь не колдовским взглядом увидел, он почувствовал, как раньше, ещё до всего этого, чуял камень и мать-землю. Варазза бы его поняла. Варазза… Дарри как-то побаивался завтрашнего разговора с ней. Нет, не так, скорее, чувствовал свою вину. Он ведь обещал ей и Наталье вернуться через пару-тройку часов. А прошло уже не меньше двенадцати, и сегодня, судя по всему, появиться и не получится. Хотя… А почему бы и нет?
Он повернулся к Хрорри и спросил:
— А может, к Вараззе, ну, к той армирке, которая меня спасла, мы сходим прямо сейчас? Чего до завтра ждать?
— Нет! — взвопил Гимли, — Нет! Только не это! Вот я прямо всей своей седой лохматой жопой чую, что, если мы пойдём именно сейчас, то, во-первых, мы наверняка вляпаемся в какую-нибудь очередную мутную историю, и, во-вторых, я точно тогда сегодня в баню не попаду!
— Ну вот, давай будем уважительно относиться к лохматым сединам дос-тойного ур-барака, хоть они и выросли на его морщинистой заднице, — ехидно-елейным тоном заявил Восседающий, а затем совершенно серьёзно продолжил, — Да и его предчувствиям стоит верить, это я тебе точно скажу. И ещё, честно говоря, я не был бы уверен и в завтрашнем дне. Да демон с ним, с завтрашним днём, с чего вдруг такая спешка?
— Я обещал. Обещал прийти через пару часов. А прошёл уже весь день. И я пойду!
— Ну и дурак. Потому что ты не пойдешь, это раз. Просто мы тебя не пус-тим. Ну и потому, что ты сейчас не думаешь головой, это два. Ну-ка вспомни, что этот змеелицый колдун говорил? Она друидка, и приравнена к жрицам светлых богов. Следовательно, она уже мобилизована на освящение домов и предотвращение восстания нежити из погибших. Так что, скорее всего, она со своей стражей от контрразведки сейчас в городе, и значит, её ещё почти наверняка нет дома. А если и есть, то тогда там же будет и её охрана из форта. И поговорить с ней не сможешь, и под подозрение наверняка попадёшь. Если только не под арест... Думаю, это только одно из того, что чуял Гимли, хотя, может быть, далеко и не всё, в городе ведь и стреляют, в городе зачистка полным ходом идёт. Представь, что ты попадёшь под шальную пулю. И что тогда? Что делать народу Казад? Где твоё чувство долга перед родом? Мальчишка! И весь город за вечер не освятить, не так уж тут и много слуг светлых богов! Так что с утра она, армирка твоя, наверняка будет опять заниматься тем же самым, освящать и изгонять. Поэтому я и говорю, что не уверен в том, что мы увидим её и завтра. А вовсе не потому, что лень идти! Ты начинай уже привыкать к тому, что ты важен даже не для своего рода, а для всего народа Казад! Понятно? И, кстати, вот, я тут придумал, что народ Казад может сделать для тебя, хоть ты и ведёшь себя по отношению к нему наплева-тельски. На, держи! — и Восседающий, торопливо шаря рукой за пазухой, словно ему туда забралась улитка, стал что-то оттуда вытягивать. Это что-то всё никак не хотело выбираться на свет божий, зацепившись или просто застряв. Наконец, верховная гномья власть в лице Хрорри победила, и он извлек за простую толстую стальную цепь некую штуковину из толстой кожи, стали и камней.
— А что это, — спросил Камень немного глуповато.
— Это? А это — амулет щита, — торжественно провозгласил Хрорри, — да не простой! Обычные, будучи активированы, работают постоянно, и прикрывают всё вокруг. Да вот беда, поэтому и разряжаются быстро… А этот, говорят, делал сам великий колдун Арсин Бэрах.
Дарри протянул руку и взял штуковину, долго её крутил в руках и рассматривал. Затем поднял удивлённые глаза на Восседающего и недоумевающе сказал:
— Я не вижу никакой магии… Просто кожа, просто сталь, просто камни. Он точно работает? Или разряжен?
Усмехнувшись, Восседающий требовательно протянул руку, и Камень по-корно вернул довольно крупную висюльку Хрорри. Восседающий неторопливо повесил её назад на свою шею, правда, теперь прорсто поверх одежды, положил левую руку на тумбочку, стоящую в изголовье кровати, на которой он как раз и восседал. А затем как-то буднично кинжалом, извлечённым из ножен правой рукой, быстро и сильно ткнул в кисть левой руки. Камень ахнул, и в этот миг руку Хрорри окутала радужная вспышка, да и сама штуковина полыхнула множеством сияющих нитей-сплетений. Кинжал застыл в дюйме от беззащитной ладони. Восседающий убрал кинжал, и всё сияние погасло и пропало, и вновь кожа была просто кожей, сталь — сталью, камень — камнем. Да и вспышку с нитями, судя по всему, никто, кроме него, не увидел.
— Вот это да! — восторженно вскрикнул Камень.
— Иди сюда, и смотри внимательно! Он вступает в действие только тогда, когда хозяину грозит опасность. Ты разглядел это? По лицу вижу, что да. Но сейчас важнее другое. Смотри внимательно, повторяю! И привязывается, и отвязывается щит кровью владельца. Вот так, — Хрорри снял блямбу с шеи, бережно положил её тыльной частью вверх, вновь достал кинжал и кольнул им свой палец. Сжав его и дождавшись появления алой бусинки крови, он капнул ей примерно в центр амулета и прижал каплю большим пальцем. Примерно через две секунды полыхнула небольшая вспышка, как при опознании на бланке Беренсона, только не лиловая, а опять радужная. На этот раз, судя по перешёптыванию, вспышку видели все. Восседающий перевернул амулет лицевой стороной вверх, и требовательно протянул руку к Камню. Тот пока так ничего и не понял и просто смотрел. Хрорри поднял голову и сердито посмотрел на Дарри поверх своих пижонских очков. Так ничего и не дождавшись, он рыкнул:
— Ну? Руку давай!
Дарри, словно загипнотизированый, протянул левую руку. Восседающий осторожно кольнул его в палец, выдавил каплю крови и капнул на камею в центре амулета.
— Надави на камень большим пальцем.
— Левой или правой руки?
— Да рояли не играет, как говорит один мой знакомый человеческий князь. Жми!
И Дарри нажал. И буквально через две секунды — вновь вспышка. И щекотка в животе, и призрачный фейерверк линий Силы. С этой минуты амулет для Камня замерцал, заиграл узорами и цветами. Но руны не читались. А, нет! Просто они проступали неспешно, словно новые узоры при медленном вращении калейдоскопа, одна за другой. И было их много. Камень глядел на дар Восседающего, и, словно заворожённый мерцанием рун и линий на нём, всё никак не мог наглядеться. Пытаясь прочесть рунную фразу, Дарри едва обратил внимание на слова Хрорри:
— Владей! Теперь он будет хранить тебя! Говорят, что он держит даже пулю из крупнокалиберного пулемёта. Этого я ни подтвердить, ни опровергнуть не могу, но вот то, что минимум семь попаданий почти в упор из винтовки он точно выдерживает, проверено!
Он едва смог оторваться и поблагодарить Восседающего. В это время как раз вернулись из бани Иваныч и гномы второй смены, сгладив невольно неловкость от путаной речи Камня. Поняв, что за короткое время он не сможет разобрать, что же записано рунами в шедевре Бэраха, Дарри с сожалением отложил его. Точнее, повесил на шею.
Лицо Гимли просто кричало: «Настал мой черёд!», а сумятицу и толкотню теперь создавали именно они, то есть Камень, Гимли, Рарри и Хрорри. Дарри забежал в свою комнату, выудил из ранца чистое бельё, мочалку, полотенце, мыло, ну, словом, всё, что полагается брать с собой в баню.
И вот, наконец, она, баня. Не велика размерами, но аккуратно и уютно, по крайней мере, в предбаннике. Пахло ароматными маслами, жаром и распаренными дубовыми и берёзовыми вениками. Правда, им пришлось немного подождать. Первые две смены геройски выпили весь бочонок пива и слопали всё с многочисленных тарелок и тарелочек, и сейчас служанка и Иваныч старательно восстанавливали ласкающий взор пейзаж на столе и заменяли кружки.
— Может, пивка? — заговорщицки подмигивая, спросил румяный Иваныч. Гимли набрал в грудь воздуха, дабы дать гневную отповедь, но его опередил Восседающий:
— А давай! С утра пива хочу!
— Да кто ж перед парной пиво холодное пьёт! — взорвался Гимли, — это ж всей природе вопреки! Потом, конечно, святое дело. Но сначала — первый заход, короткий, чуть разогреться, а потом душем горячим окатиться. Не мыться, а именно разогреться! Чайку немного горячего внутрь, тоже — прогреть себя изнутри. Не попить истово, чтобы потерю воды с потом восстановить, а именно что чашечку одну, прогреться! И уже потом — париться, как следует. Ну, нет тут достойной гномьей бани, из камня мыльного, так и пускай! Баня эта, если не забывать, что она людская, хороша же, так хоть по-людски правильно погреться-попариться-помыться! Уйди с глаз моих с пивом… пока, ирод! Не рушь ритуал! После пара, и только так!
Иваныч, уже понявший, что самый главный гном — это Хрорри, ждал, что Гимли сейчас получит укорот, но всё вышло совсем по-другому. Восседающий лишь виновато развел руками и извиняющимся голосом сказал пузану:
— Прав он! И не мне правила, установленные предками, нарушать! Так что давай лучше чайку, маленькую чашку. И вот ещё что, а квас-то есть? С листом, например, смородиновым? Парку поддать?
Иваныч виновато развёл руками:
— Да где уж там, после этой всей беды… И пиво-то сегодня чудом добыли, с большим риском. Уж простите!
Поняв, что пивопития до парной не будет, и убедившись, как и Дарри, в справедливости старой истины «в бане все равны», Иваныч, дождался, когда чистые полотенца и, о чудо-чудное, пушистые махровые халаты будут разложены на полках, а запас веников, банных руковиц, войлочных шапок, простыней (ага, тех самых, с печатью в углу) и мочалок пополнен, шайки выстроены, как гвардия на параде, а на столе абсолютно всё будет должным образом обустроено, включая пузатый медно-раскалённый самовар, выгнал служанок, ну и сам испарился, беззвучно, как привидение, а достойные гномы, не спеша, принялись разоблачаться. Не спеша — кроме Гимли. Тот, как раз, разделся с такой скоростью, что слово «степенно» как-то совсем не подходило к этому действу. Видно, и вправду допекло его после обороны подвалов управы… Не почтенным старцем, а резвым зайкой скакнул он в парилку, а остальные ещё не то, что не закончили раздеваться, Хрорри так вовсе только и успел, что снять свой жилет, поскольку всё же уделил внимание чаю, выпив с явным удовольствием чашку почти кипящего, пахнущего травами, ягодами и листьями специального сбора. Так что когда они, чинно и гордо, направлялись к парилке, ур-барак, закончив первый, самый короткий, разогрев, вышел уже им навстречу и устремился к душу. Не мыться, а так, окатиться горячей водой, смыв самую жуткую грязь и первую испарину, что явно стоило сделать. А то выглядел он, право слово, чудно — жаркий пот пробороздил дорожки в налёте грязи и пороховой копоти, покрывавшем лицо и руки, так что он казался полосатым, как тигр из-под Астрахани. Войлочные людские шапки для бани гномы гордо игнорировали и даже не понимали, для чего они нужны вовсе, так что жесткие от известковой пыли волосы ур-барака ничем не скрывались. С них, а ещё с так и не расплетённых косиц бороды, падали грязные капли пота на курчавые и седые густые кущи на груди старика. Так что последнее, что они услышали, закрывая плотно пригнанные и толстые двери парилки, это как Гимли, застонав от наслаждения, нырнул под струи душа.
И парилка тоже была ладной и, как всё в этой баньке, сделанной с умом и аккуратностью, достойных даже их, казадов. Причём тут не жадничали. Полки из липы, а не из какой-то там осины, печь-каменка из мыльного камня… Пахло хорошо, здорово пахло. Не застойной сыростью, а травами, деревом. Зная гномьи вкусы, служанки «Улар-реки» протопили до одурения (по их, человеческим меркам, конечно).
Посидели молча, сперва на нижней полке, затем забрались повыше, и наконец — ещё выше, на самую верхнюю полку. Сообразив, что их трое, а душ-то всего один, хитрый Камень не спеша сполз вниз и направился к двери. Уже выскальзывая из парилки, услышал снисходительный бубнёж старейшины о молодых, торопливых да невыносливых… Ну и ладно, пусть себе брюжжит! Окатившись из душа, быстренько, не моясь, а так, смывая пот, он замотался в простыню и направился к столу, за которым, попивая чай, блаженствовали Гимли и вернувшийся Иваныч. Камень взял себе с посудной горки здоровенную фаянсовую чашку, намереваясь составить им компанию, но дальше застыл в нерешительности — а чего же налить себе, любимому? Верно истолковав его заминку, Иваныч, сделав шумный, сёрбающий глоток из огромного блюдца и промокнув пот висящим на шее полотенцем, подсказал ему:
— Первый чайник справа с липовым цветом, второй с ромашкой, третий с иван-чаем. Это вот чабрец, а это шиповник. Можно и смешать. Это вот мята, это душица, а это чёрная смородина, лист, не ягода. Сам не пью её, нельзя мне, а вот запах люблю, и поддать парку её настоем тоже люблю. А тут медок, это липовый, здесь гречишный, а это вот донник. Выбирай, чего душенька пожелает!
