Подводник.
"По крайней мере, он смог потопить свои первые 200 тонн"
Отто Итес о таране учебной подлодкой плавучего маяка.
– …и главное! Вы отправляетесь в свой первый боевой поход под командованием одного из лучших командиров Глубинного флота! Офицера, одним из первых добившегося результата в сто тысяч тонн! Живой легенды…
Живая пока еще легенда слушала эту речь с непроницаемым лицом. Почти. Губы фрегат-капитана едва заметно подрагивали, но даже опытный чтец вряд ли сумел разобрать в этих движениях длинную тираду, где «выкидыш самки кальмара, натянутой кашалотом» было едва ли не самым цензурным выражением.
Впрочем, на фотографиях корреспондентов этого не должно было быть заметно.
Допущенных к мероприятию репортеров было двое. «Толстый и тонкий», как мысленно пометил их Ярослав, не потрудившись запомнить имена. «Толстый», в добротном, из довоенного еще конфедератского сукна, полупальто, представлял «Имперский вестник», ежедневную тонкую и крикливую газетенку, а его худосочный и высокий коллега – наоборот, был из солидного еженедельного «Обозревателя». Первый снял всего несколько кадров на малоформатную «кардонку» – учитывая качество печати «вестника», это значило, что в газете на снимке будет видно примерно ничего. Зато его коллега только и делал, что подсыпал на подставку очередную дозу флеш-порошка, тыча ею едва ли не в лицо офицерам. День был пасмурный, поэтому вспышка била по глазам не хуже кувалды, а едкий дым довершал дело. Впрочем, фон Хартманн был уверен, что слезы в итоге заретушируют. Разве что им будет посвящен отдельный пассаж о безграничной любви к отчизне, заставившей рыдать даже суровых моряков.
Наконец Юсимура закончил речь, дождался ответного «Аве, Император!» и встал рядом с Ярославом. Выстроившийся на пирсе оркестр – в целях секретности, развернутый спинами к подлодке – грянул «Мы режем волны…», чем вызывал у фон Хартманна новый приступ раздражения: во-первых, этот марш давно уже считался гимном четвертой бригады мегалинкоров, а во-вторых, он в принципе не любил музыкальные произведения для валторн и тарелок.
Но зато теперь была возможность шепнуть пару слов стоящему рядом.
– Какого хрена ты устроил этот гребаный цирк?!
Ответ Ю-ю в общем, сводился к предложению заняться извращенным сексом с акулой и морским ёжом, причем процесс описывался подробно и образно.
– … и того, кто это придумал. Приказ пришёл вчера утром, из «Пяти крыш». Кому-то из «широких погон» захотелось устроить пропагандистское, мать его так, зрелище.
– И что, вся секретность побоку?
– Если бы… – Юсимура едва заметно вздрогнул, получив очередную вспышку магния прямо в лицо. – Пока все это будет закрыто в конверт, пропечатано семью печатями с красной нитью, а затем упихано в самый дальний угол сейфа. Если вы добьетесь успехов, конверт извлекут. Если нет… сам понимаешь.
– Понимаю. Но ты все равно долбанный урод, Юрок. Мог бы предупредить.
– О чем ты? – не понял Ю-ю.
– Это же дети! Твою мать, дети…
– Во-первых, тут все совершеннолетние, – переждав очередную вспышку магниевой смеси, злым шепотом отозвался Юсимура. – И все добровольцы. Во-вторых, ты же читал экстракт из их личных дел.
– Там возраст был вымаран. И ни хрена они не выглядят на шестнадцатилетних. Кроме пары кобыл.
– При отборе учитывался фактор… компактности.
– На радиомачте вместо локатора вертел я ваш «фактор компактности». Это даже не детский сад. Это, блядь, ясельная группа. Экипаж садовых гномиков.
– Это твой шанс вернуться на глубину, командир.
Фон Хартманн уже набрал воздух, чтобы объяснить Ю-ю, куда следует засунуть подобные шансы, но тут оркестр замолчал. Теперь настала очередь говорить командующему базой – старый морской лев, адмирал авангарда, золотые погоны, седина на всю бороду и, по слухам, трое любовниц, не хуже корабельных помп отсасывающих… большую часть «левых» доходов командующего на хлопотливом, но прибыльном посту. Поглядев на нервно дергающийся левый глаз адмирала, Ярослав решил, что слухи вполне достоверны. Нервный тик в полный рост, еще пяток месяцев такой суеты и адмирал точно куда-нибудь уедет – или в тихий дом с пробковыми стенами… или в другое заведение, если ревизионная комиссия нагрянет раньше, чем санитары. Но пока еще старый лев держался, умело жонглируя «испепеляющей ненавистью к врагу» и прочими «разящими молниями гнева Империи».
Все это фон Хартманн слышал, как сквозь ватные вставки – глухо и словно бы издалека. Он стоял, держась за ограждение мостика и смотрел на свой экипаж. Чуть больше полусотни матросов и офицеров, в мешковатой, плохо подогнанной – сами, что ли, ушивать пытались?! – парадной форме.
Их привезли всего два часа назад, в закрытых грузовиках, словно каких-то арестантов. Наверное, в каком-то смысле так оно и было. Раньше от одной идеи выходить в океан с новым экипажем, увидевшим свою новую лодку за несколько часов перед отплытием, Ярослав бы взорвался не хуже торпеды – и проломил бы двери до командира бригады, а если потребуется, до самого Большого Папы, командующего Глубинным флотом. Но это было раньше и к тому же, Папа наверняка в курсе всей этой затеи, такая бурная деятельность мимо него пройти не могла… и раз он эту кучу дерьма не затоптал в донный ил еще в зародыше, то… развивать эту мысль дальше фон Хартманн сознательно не стал. Даже у пропащего человека должны быть в душе какие-то якоря. Если начинать думать, что и Папа уже не тот… проще уж сразу прыгнуть с мостика вниз головой. Ну его к морскому чёрту. Если верить Побейзайчику… ну и этому хлыщу, техник-лейтенанту, подводная лодка к выходу готова. То есть, вроде не должна утопнуть сразу за буйками. А переход на базу «Две Сестры», это больше скучно, чем опасно. Она даже не передовая база, там и бомбежки конфедератских дальневысотников, это хоть какое-то развлечение и повод для пари – попадут они на этой неделе в остров хоть одной бомбой или нет?
К ветру и соленым брызгам добавился мелкий дождь, явно пришедшийся не по вкусу очередному оратору – подпоясанному красным с золотой бахромой кушаком типу из политкомиссариата флота. С опаской поглядев на низкие свинцовые тучи, тот скомкал окончание речи, а затем почти бегом перебрался с подводной лодки на пирс, где уже выстроились ординарцы с заботливо распахнутыми зонтами. За ним с мостика потянулись остальные высокие гости. Последним к трапу подошёл Ю-ю… оглянулся, придерживая рукой меч, словно что-то хотел сказать напоследок… или ждал, что Ярослав скажет ему. Но фон Хартманн молчал и Ю-ю, отпустив рукоять, начал спускаться вниз.
Надо было начинать отдавать приказы, но кроме «открыть нахрен кингстоны», никаких других мыслей в голове фрегат-капитана флота не имелось. Да и топиться здесь бесполезно, поднимут и восстановят за пару недель. Вот если при выходе за крепостное заграждение свернуть с протраленного фарватера, тогда да. Но там и для этих… малявок шанс на спасение будет минимален. Вряд ли они все даже плавать умеют, а вода сейчас уже осенняя, холодная.
– Вахтенный офицер… – начал Ярослав и осекся, увидев, как в замешательстве переглянулись две… офицерши. «Кандидатка в командиры 1» и «Кандидатка в командиры 2». До этого момента они смотрели на Хана Глубины как на небожителя, спустившегося на мостик подводной лодки прямиком из райских кущей. А вот сейчас во взглядах явственно читалась растерянность. – Кто сейчас на вахте?
– Мы еще не составили…
– Мы думали, что вы…
Если бы это происходило не на мостике отправляющейся в первый боевой поход подводной лодки, фон Хартманн обязательно начал бы ржать, как пьяный морской конь. Увы, сейчас ему было не до смеха. Теперь эти две новоиспеченные лейтенантши флота были его проблемой. Поправка – проблемами. Двумя из полусотни.
Герда Васильева-Неринг и Анна-Мария Тер-Симонян. Дочка рыбака из забытой правительственными чиновниками северной деревушки, непонятно как вообще сдавшая экзамен за среднюю школу. А уж как она попала в Вторую Академию… чудо из чудес, хоть в Старых Богов начинай верить, не сходя с места. Даже с поправкой, что Вторая Академия до войны готовила кадры для торгового флота и подняться выше шлюп-лейтенанта её выпускникам без переаттестации не светило… а говоря по совести, вообще не светило. И внебрачный потомок генерала Тер-Симоняна… признанная отцом, но без права наследования. Отличницы, в неблагонадёжных связях и высказываниях не замечены… высший балл на выпускных экзаменах.
Обе наверняка спят и видят себя на мостике подводной лодки в роли командира. Но их две, а лодка – одна.
– Вы, – палец Ярослава почти уперся в левую грудь «Кандидатки номер 1», одну из немногих, достойных упоминания… в том смысле, что где-то в припортовом кабаке, после штофа клюквенной и в сильным задымлении, к лейтенанту Неринг можно было начать клеиться, не пугая себя статьей за растление малолетних. – Остаетесь на мостике и руководите выходом в море. А вы, – под грозным командирским взглядом «Кандидатка в командиры 2» стала еще меньше, – спускаетесь вниз и составляете вахтенное расписание. Для всего экипажа. У вас два часа. Действуйте.
В другой момент наблюдать за гаммой чувств на личиках офицерш было забавно. Вспыхнули розовым обе – первая от гордости… тут же сменившейся тревогой, когда запоздало пришло понимание ответственности, а вторая – от обиды. Как же, первый выход, а её посылают вниз, заниматься презренной бумажной работой, пфе. Интересно, сообразит, что у неё появился шанс загнать соперницу на все «волчьи» вахты или нет?
– Экипажу занять места! Убрать сходни! Отдать носовые и кормовые! Отдать швартовы! Самый малый вперед! Руль лево на пять.
Фон Хартманн скорее ощутил, чем услышал, как провернулись, просыпаясь от спячки, винты. Да, точно, шума почти не было – даже сейчас, в надводном положении на электродвигателях лодка начала двигаться беззвучно, самым громким звуком был плеск волн о корпус. Лишь начавшая уменьшаться толпа на пирсе показывала, что подводная лодка идет вперед, набирая скорость…
Еще несколько часов, тоскливо подумал Ярослав. Пока выйдем за минное заграждение и распрощаемся с эскортом… а там уже можно будет и погрузиться. Там, внизу, все станет проще и понятней. Глубина примет всех.
Капитан Такэда
Признаться честно, ответственность за баллистический компьютер батареи главного калибра и огневую подготовку личного состава в годы войны на боевом дежурстве – определённо не то занятие, которым стоит жить. Но это всё же лучше, чем зарабатывать на жизнь так называемым «честным трудом».
Артиллерийского главного поста набольший вычислитель Лайл Энсон Хунта.
На третий день в должности Такэда был готов хоть провыть брачный клич морского слона в голос – если бы это хоть как-то помогло. Он сутки напролёт знакомился и с бортом и с экипажем, и от всех этих людей голова уже просто шла кругом.
Лётный курень. Воздушного снабжения и обслуживания голова. Связисты. Палубная сотня. Тактического и операционного куреня операторы. Лётной безопасности уряд. Всё это новопроизведённый в чин капитан Такэда представлял на личном опыте. Хотя бы как лётчик. Но дальше начинались проблемы.
В хозяйстве механиков и артиллеристов Такэда разбирался в самых общих чертах. Томики на полке капитанской библиотечки радовали и удручали его одновременно. Радовали наличием, удручали объёмом. Но за ними для Такэды начинался сущий кошмар.
Административный курень борта! Старший экономист судна! Счётного уряда голова! С попом и его храмовыми мусумэ хотя бы стаканчик вина для праздничных возлияний пропустить вышло, как-никак благословение на должность, повод веский. А вот от счетоводов Такэда вышел с распухшей от цифр и трубочного дыма головой.
У него даже времени лично облетать хотя бы один новый самолёт – и то не отыскалось! Новьё от «В-Д Эйр Кантай», премиум-сборка довоенного уровня, в кабинах пахло как в хорошей машине из тех, что сам Такэда видел только уже флотским офицером и не как пассажир, а на тех выставках, где подобающе выглядящим посетителям милостиво дозволяют посидеть в салоне пару минут. У Айвена осталось полное ощущение, что за фарш кабин отвечал тот же отдел, что и спроектировал легендарную «Верзохина-Лада».
Поэтому капитан Такэда стоял на мостике и тоскливо наблюдал за окончанием погрузки с безопасного расстояния. Оттуда, где получалось хоть как-то разделить себя-лётчика и новую технику борта под командованием себя-капитана.
– Закончится вся эта война, – пообещал он в пустоту, – куплю три списанных «казачка», лично руками соберу из них один и буду летать в своё удовольствие.
Если кто-то из смены на мостике по этому поводу что-то и подумал, они благоразумно оставили комментарии при себе.
– А это что ещё такое? – внимание Такэды привлёк человек на палубе. Благообразный мужчина в строгом, как у дворецкого, чёрном костюме, дорогущих лакированных ботинках, при шляпе-котелке и с матово-чёрным же кожаным саквояжем в руках шёл по загруженной лётной палубе. Суету палубных команд, провоз самолётов к лифтам ангарной палубы и рабочий шум он игнорировал с поистине аристократическим пренебрежением.
– Роберт-сан, это кто-то из ваших? – безнадёжно поинтересовался капитан. Он уже заранее подозревал, что ответ ему не понравится.
– Как вы знаете, наш контракт подразумевает соблюдение командной вертикали, – ответил частник. – Так что нет, Такэда-доно. Мы бы оповестили заранее.
– Ну, знаете ли! – Такэда раздражённо схватился за телефон.
– У вас там на палубе шатается какой-то... – Айвен запнулся, проглотив неподобающие командиру слова, – посторонний! Сюда его. И если окажется, что он тут не по делу, всем, кто его пропустил на палубу – сутки ареста и выговор с занесением!
В обрамлении пары матросов при оружии новый гость ухитрялся выглядеть не подконвойным, а отцом двух скудоумных недорослей, которому приходится объясняться на кругу, почему их пули отыскали в резном коньке чужого амбара.
– Капитан-доно, – гость невозмутимо приподнял котелок. – Разрешите представиться. Калеб Эффиндопуло. Я прибыл ознакомиться с будущим местом работы заранее. Извините за столь поздний визит. Его время, к сожалению, целиком продиктовано окном исполнения моих основных рабочих обязанностей.
– Мы кого-то ждём? -поинтересовался в пустоту Такэда.
– Нет, Айвен Иванович, – дежурный торопливо зашелестел журналом. – В списках не значится.
За спиной Такэды кто-то приглушённо давился смехом в кулак. Он ещё недостаточно хорошо различал своих подчинённых на слух – и те не стеснялись этим пользоваться.
– Тогда какого слона морского его пустили на борт? – раздражённо спросил Такэда.
– Я воспользовался личным обаянием и убедительностью, капитан-доно, – человек с противоречащей любому здравому смыслу фамилией Эффиндопуло позволил себе улыбнуться. – Кроме того, я семь лет прослужил в сэнгуне, откуда и заступил на свою нынешнюю работу. Ей и намерен отдать себя до конца дней.
– И работа эта? – уточнил капитан.
– Фамильный дворецкий семейства Тояма, – подтвердил его страхи Калеб. – Прибыл лично проследить за размещением и обустройством моих подопечных. Капитан-доно, скажите, у вас тут всегда настолько шумно? Боюсь, юным леди понадобятся должным образом звукоизолированные номера.
– Фамильный кто? – раздражённо переспросил Такэда. – Стоп. Кому понадобятся?
– Дворецкий, капитан-доно, – с удовольствием повторил Калеб Эффиндопуло. – Анна и Юнона Тояма прибывают к вам на борт сегодня для несения тягот и лишений исполнения патриотического долга перед Конфедерацией. Моя задача – облегчить их тяготы и приуменьшить лишения. Прошу выделить мне для этого обустроенные должным образом помещения.
Капитан раздражённо обернулся к дежурному.
– Сегодня только лётчики ударной полусотни, Айвен Иванович, – немедленно уточнил тот.
– Юные леди очень талантливые, капитан-доно, – добрым, как у врача-нарколога голосом подтвердил опасения Такэды Калеб Эффиндопуло. – Они прекрасно держатся в небе. А я просто сохраню им ту малость бытового уюта, который для них привычен.
– Вон отсюда! – недовольно потребовал Такэда. – Нас могли обозвать судном, но круизным лайнером от этого мы не стали! И если две резвых девицы как-то пролезли в списочный реестр полусотни, они всё равно будут спать в общих кубриках на равных правах с остальными! И уж совершенно точно без дворецкого, без горничной, и без куафёра!
– Вы безжалостны, капитан, – улыбнулся Эффиндопуло. – Я надеялся, что прямое решение вопроса окажется самым честным и быстрым.
– Мы идём в бой, – отрезал Такэда. – На борту не место гражданским лицам!
– На борту их триста шестьдесят три человека, капитан-доно, – напомнил Эффиндопуло. – Включая женщин и храмовых, гм, девиц. Со мной будет триста шестьдесят четыре. Поймите меня хотя бы как аристократ.
– А я не аристократ, – ядовито откликнулся Такэда. – Папа инженер. Мама доктор. Произведён в личное достоинство за магический талант и лётные заслуги. С правом наследования – за боевые. А кубрик со мной ещё с учебки делил потомок отцов нации, Ди МакХэмил. Так что нет, тяготы и лишения двух призовых кобылиц, не способных без участия горничной даже подтереться, мне точно не понять.
– Может быть некий компромисс... – договорить Эффиндопуло не успел.
– Айвен Иванович, вы должны это увидеть, – прервал его дежурный. – Срочно.
– Да какого ежа морского? – Такэда изумлённо опустил глаза на причал. Там, один за другим, выходили, плавно и тяжеловесно – словно мегалинкоры на параде, огромные дорогие автомобили. На десятом Такэда потерял им счёт.
– А вот собственно и они, – с удовольствием прокомментировал Эффиндопуло. – Вон та пара форсированных шестиколёсных «Джурай-Эсквайр», чёрная и белая. Это машины юных леди. И вся остальная ваша ударная полусотня, капитан.
Водитель. Охранник. Пассажир. Такэда зачарованно следил, как из машин, явно по старшинству, появляются люди в до боли знакомой ему форме. Затем чуть в стороне начали вставать первые автобусы – и целая армия обслуги принялась выгружать на асфальт увесистые чемоданы багажа.
– Этого – под конвоем на берег! – потребовал Такэда, недовольно всосал через сжатые зубы воздух и продолжил. – Трапы перекрыть. Дежурного профоса и десяток на причал. На борт не пускать никого. Исполнять немедленно!
К моменту его спуска на причал шумная толпа уже поделилась на более-менее узнаваемые звенья лётчиков и шумные бесформенные кучки гражданских с чемоданами, саквояжами и баулами за ними.
– Капитан Такэда! Ударная полусотня бортовой флайт-станицы ВАС-61 «Кайзер бэй» докладывает о прибытии на место прохождения службы! Патент-лейтенант Газель Стиллман доклад окончила! – черноглазая, темноволосая и удивительно знакомая на вид юная девчонка явно рисуясь ткнула кулаком в левую грудь и отмахнулась им в чётком воинском салюте.
«В отца пошла», – мысленно усмехнулся Такэда, и продолжил, уже вслух. – Полусотня – это хорошо. Но хотелось бы подробностей о том усиленном подштанных дел батальоне, что вы сюда притащили за компанию.
– Ну, у вас же судно, капитан? – смущённо улыбнулась дочка ответственного администратора Конфедерации. – Мы понимаем, что война требует экономии, но хотя бы пара горничных и дворецкий или повар на каждое звено...
– Так, – Айвен снова охватил взглядом ромальский балаган на причале, развернулся к дежурному профосу и приказал, – всех посторонних с причала долой. На борт – только лётный состав, и только согласно письменного списка. Лишние чемоданы пусть везут домой, у нас тут не барахолка. Лётной группе разрешить поднимать на борт ровно сколько могут унести. Сами! Узнаю, что кто-то помог – закатаю под бессрочный арест!
Развернулся и ушёл.
С высоты мостика цепочка лётчиц на палубе напоминала гусеницу. Беременную гусеницу. Очень сильно беременную гусеницу. Бросить чемоданы девчонки не пожелали.
Такэда покосился на пирамиды остального барахла на причале и болезненно-остро понял, что любое требование пересмотреть и выбросить остаток поднимет такой аристократический скандал, какой ему просто не по гонору. Ни в этой жизни, ни в следующей, ни в десятке за ними.
– Командир ВАС-62 Даллен МакХэмил на связи, – дежурный переключил вызов на рабочее место Такэды.
– Ну как, чудище? – поинтересовался Даллен через плохо сдерживаемый смех. – Познакомился уже с подчинёнными?
– Тебе честно, или смягчить? – огрызнулся Такэда.
– Ни в коем случае, Иваныч, – МакХэмил уже смеялся в открытую. – Гордись, мы тебе с адмиралом личным произволом отдали Газель Стиллман. Полдня сидели вдвоём считали, как их всех раскидать, чтобы борт по среднему гонору не получалось задвигать в снабжении ниже тяжёлого крейсера. У себя, получается, мы с ним за девчонок отдуваемся. А тебе, считай, повезло.
– Погоди, – у Такэды сел голос. – Они что, все девчонки? Поголовно?
– А ты не рассмотрел? – МакХэмил бессовестно заржал. – Да. Причём из таких семей, что мне уже заранее хочется увидеть лицо того смертника, кто попробует нас чего-то лишить под тем смехотворным предлогом, что мы не корабли, а суда.
– Донеси, пожалуйста до адмирала мысль, что я в бешенстве, – попросил Такэда. – Вежливо, как там у вас бла-ародных водится. Без урона чести и достоинству. И отдельно уточни, что когда мне обещали золотые кадры, я не думал, что они вдруг окажутся настолько золотыми.
– Ну, это уже как работать будем, – посерьёзнел в трубке голос МакХэмила. – Наш с тобой уровень чутья демонстрируют шестеро, натаскиванию подлежат как минимум четырнадцать. Время слетаться и провести часть предварительных испытаний на перегоне точно отыщется. Тем более, что всякой базовой ерунде их можно уже не учить. Я думаю, ради такого можно и примириться с некоторыми... мелкими причудами экипажа.
– Мелкими – зачарованно повторил Такэда.
– Скажи честно, Иваныч, а ты меня в Академии на первом курсе помнишь? – вкрадчиво поинтересовался МакХэмил.
– Не особо, – признался Такэда. – Память милостиво изгладила эти травматические воспоминания.
– Ну вот и освежишь, – хохотнул МакХэмил. – Удачи с новыми подопечными тебе!
– Удачи! – передразнил Такэда. – А как насчёт терпения?
– А терпение понадобится мне, – ангельским тоном откликнулся МакХэмил. – Выслушивать твои жалобы на их поведение каждый раз, когда ты выходишь на связь.
И повесил трубку.
Подлец.
