Первая неделя, как меня позже проинформировали, прошла для меня в полубреду. Я периодически всплывал из горячечного омута, что-то пил, если давали, и опять проваливался в крайне интересный и захватывающий мир галлюцинаций и фантазий, не всегда приличных. Из того, что помню от этих кратких «очухиваний» — полное отсутствие физических болей и наличие душевных. Вторые сопровождались явлением условно-погребенных мной людей и претензиями из разряда «не по-христиански это». Потом некоторое время преследовала маета за оставшихся в чёрт знает какой дали неблизких родственников, причем обидно было, что прежде они как-то не горели желанием со мной общаться, а теперь нате вот, вплоть до внучатого племянника годовалого толпились и причитали «как же мы здесь без тебя, надёжа наша и опора». В фантазиях чаще всего фигурировала Катя, причем вовсе не эротическими эти фантазии были! Никаких плодов немецкого народного кинематографа! Наоборот — мы с ней гуляли, в кино ходили, в музеи — в Третьяковку и в Русский, и разговаривали обо всем и ни о чем. Потом отстали и они — и фантазии, и родственники. Это, по словам Лайзы, медсестры, случилось на шестой день моего «медузного» времяпровождения в больнице. Как раз в это время она дежурила. Не успела она возрадоваться, что у меня температура свалилась до 37,8, как я, открыв глаза, что-то прокаркал. Она мне выпоила грамм сто воды, я сказал ей «дзенькую бардзо» и захрапел, ещё толком глаза не закрыв. И спал, изредка просыпаясь, четыре дня. Вот тогда-то я веселых и фривольных «живых картинок» насмотрелся! Уже без Кати, но очень живенько и увлекательно. Воспоминаний на последующую декаду хватило с лихвой. Больше мне ничем заниматься не разрешали — не то что вставать — читать нельзя было. Лежи типа и думай о своем поведении. Допускались только походы на горшок и в душ. Даже есть заставляли полулежа. И переубедить их не получалось никак: при первой же попытке взбунтоваться пришедший лечащий врач — через специально пришедшего Ивана — объяснил, отчего он настаивает на максимально горизонтальном моем времяпровождении и что последует, если я буду продолжать бунты и самоволие. Я подчинился, так как ни обещанная искусственная кома, ни лекарственное обездвиживание меня как-то не возбудили. Пришлось терпеть, пока организм при поддержке медицины не выведет всю ту срань, которой он умудрился набраться всего за сутки пребывания на Новой Земле. А любые раздражители очень плохо влияли на… Да на всё! А проверять, истина это или медицинские байки, мне как-то не хотелось.
Про доктора надо сказать отдельно. Пухлый такой негритос, именно пухлый, не толстый, и именно негритос — с виду как пупс эдакий, детская кукла годов пятидесятых. Вдобавок со «звездой Давида» на шее он, как потом выяснилось, существовал в двух ипостасях. Если всё было хорошо — док был весел, бодр, сыпал шутками (я их не понимал) и производил впечатление эдакого живчика. Таким я его увидел в день, когда он, улыбаясь, заявил, что всё «олл райт» и мы переходим к восстановительной терапии с завтрашнего дня. Вторая, когда хоть что-то нехорошо, убивала напрочь не только больного, но и окружающих. Он становился нуден, дотошлив, скучен, придирчив и скандален — чума, в общем, а не человек. А когда он мне объявил, что «мы переходим…» — я поневоле напряг булки. По словам Ивана — он после «работы переводчиком» иногда забегал и, посоветовав быть настороже, объяснил, что к чему с доктором. А мне, честно говоря, было фиолетово — главное, что каждый раз, когда он меня осматривал, он перчатки надевал. А про свою персональную ориентацию я его предупредил в первый же день «терапии». Ну как «предупредил» — напрямую и ляпнул, что ничего против него как человека не имею, даже наоборот, спасибочки ему за лечение. Но первая попытка подкатить ко мне его шары кончится отрывом этих шаров вместе с сопутствующими вытребеньками типа семенников, проток и предстательной железы. «Пардон, май френч», но жизнь такова, какова она есть, и больше никакова. Док, к слову, предупреждение воспринял вполне нормально. Ну без разочарованных вздохов и слез. Хорошо, сердце ему не разбил!
Так что две недели я провел, как в санатории широкого профиля. Помимо разнообразных процедур, не всегда мне понятных, и лечебной физкультуры мне за четыре посещения мной стоматолога привели в порядок мои изрядно побитые жизнью бивни. Причем это не я к зубодеру с флюсом прибежал, а вовсе наоборот. Сижу, кручу педали велосипедного тренажера, бац — открывается дверь и здоровенная, явно за метр девяносто, тетка зовет с собой. Ну как Юровский из анекдота: «Гражданин Романов, пожалуйте в подвал! Фотографироваться!». Я и пошел — и впечатлений было… Для начала она мне зачистила весь окаменелый никотин на зубах — та ещё процедурка. Причем эта громила мало того, что меня в кресле зафиксировала, так ещё в пасть расширитель вставила! Я и так на измене, а она ещё шуточками с медсестрой обменивается! С сексуальным подтекстом! Видел бы это со стороны — сам бы ухахатывался, однако роль главного действующего, точнее, бездействующего, лица мне не понравилась. А потом за три посещения эта извергиня-хохотушка зашпаклевала мне все дырки в зубах. Но это — физиология, телесные, так сказать, страдания. Они — на виду. А вот душевные тягости и мысли о чем попало — не, хорошо, наверное, что мне ими делиться было не с кем. Закопали бы. Однозначно. Кому такой анфан террибль нужен? А я такой, и терриблей от меня — это мягко сказано. Практически — это только начало!
И вот выписывают меня наконец! Радость-то какая! Принесли одежку мою, чистенькую выглаженную, я переоделся, меня проводили до дверей — и, попрощавшись, оставили одного. Вышел я на улицу, подумал недолго и отправился искать капитана Фокли. А кого ещё, Ивана? Надо ж документы получить и вообще, хоть напутственный пинок в новую жизнь…
«Ну создалось такое впечатление, что нас не ждали!» — отрывок из миниатюры — а большими формами он вроде не оперировал — Михал Михалыча Жванецкого можно описать впечатление от моего появления на «ресепшен» пункта приема переселенцев. Вдобавок из-за какой-то напряги никакие «посылки» со «старой» Земли уже часа три не приходили и ещё часа четыре не ожидались — и тут я! Красивый такой! И крайне независимый! С претензиями! Враз «ТРЕВОГА», калометание, люди с оружием и апофеоз — появление начальника СБ — типа: «ШО ЗА ШУХЕР?». А это только всего лишь я и его-то, в смысле, капитана Фокли, мне и надо.
Не то что бы он обрадовался мне, как Леди Гага — свежему мясу — вовсе нет, но точно совершенно: желание вытереть пот со лба и сказать что-то типа «а, ну это фигня!» — вот это было, в глазах у него нешуточное облегчение сквозило. Кэп объявил отбой тревоги и потащил меня в свой каземат. Я, если честно, слегка струхнул: загасит он меня сейчас «при попытке» неважно чего — и, собственно, всё! При «попытке» чего, спросите? Да чего угодно! Бегства, нарушения правил, расшатывания устоев, пролезть без очереди, сдачи анализов, свержения конституционного строя… Выбирайте сами, размягчения стула, сбора колосков — что больше нравится! Однако он, притащив к себе в уже знакомый и слегка милый сердцу кабинет, достал из сейфа и сунул мне в руки запечатанный конверт. После чего он уселся за стол с видом «я свое дело сделал!». Только что пот трудовой не утирал. Ладно, думаю, посмотрим! Определил на ощупь, где конверт вскрывать, надорвал, вытащил два конверта поменьше. Присел, ознакомился…
«Здравствуйте, Валерий! Пишет Вам Катя». Дальше — на полторы страницы — описание её жизни до знакомства — шапочного — со мной. А на оставшейся половине листика — изъявление, что, в связи с кадровыми перестановками и её карьерными амбициями, наше с ней общение и возможные последствия в виде секса, брака, детей и счастливой совместной жизни вплоть до хрестоматийного «умерли в один день» являются для неё неприемлемыми. Однако она вдумчиво «зачищает хвосты» и я теперь могу жить спокойно на Новой Земле, не опасаясь, что кто-то придет и начнет задавать мне неудобные вопросы. И — на отдельном листочке — выписка из, видимо, моей медкарты, сухим медицинским языком объясняющая нежданную влюбленность, пониженную критичность восприятия действительности вкупе с повышенной психологической адаптивностью и склонностью к авантюризму. Голая биохимия — некие процессы перехода и отличия местной биосферы временно растормаживали одни центры в мозгу и угнетали другие…
Я очень хотел разодрать это письмо на мелкие клочки. И сжечь его, как Гитлера — на медленном огне с минимумом масла… За свои тридцать восемь лет, за исключением детских «любвей» я встретил всего двух женщин, с которыми я хотел «жить в горе и в радости, пока нас не разлучит смерть». Даже от роскошной, сексапильной и, возможно, даже согласной на это Светланы я не хотел сына или дочку. А вот от Кати — хотел! Химия, генетика — черт его знает! Но… К слову, первая, увы, покойная, жена, умершая родами, была очень похожа на Катю — или Катя на неё? Скорее, второе. Минут пять я сидел как самосеянный хрен — только, в отличие от хрена, я всерьез задавался дурацким в своей сути вопросом «И хули теперь?».
— Капитан Фокли, если не секрет, что за кадровые перестановки произошли в Службе безопасности Ордена, пока я лежал в больнице?
Фокли, похоже, ожидал в связи с письмом любого вопроса, кроме этого. Он капитально прочесал свою шевелюру, покорчил рожи, достал бутылку староземельного вискаря, два стакана… Конкретных таких стакана, вискарных, с толстым дном… Наполнил их на треть…
— Валер, а вам это надо?
В оригинале это звучало как «вы правда хотите это знать?». Но! Он знал, что мой аглицкий не очень хорош, поэтому старался говорить как можно понятнее для «неофита». Не хотел прибегать к услугам переводчика? Возможно.
— Да.
— Знакомая вам Светлана очень тяжело больна. Решила погеройствовать и чуть не умерла на руках Кати. Теперь Катя — как её заместитель — является и. о. начальника отдела.
Потихоньку всё становится на свои места… И на хера ей я? Принцем-консортом? Да я и сам от такой должности сбег бы в туманные долбеня…
— И имеет все шансы сменить «и. о.» на «real».
Я аккуратно свернул конверт и угнездил его в карман куртки, доставшейся от безымянного прапора.
— Капитан! Извините, но мне некого больше спросить… А мне теперь что делать?
Фокли слегка повеселел.
— Выпьем?
Я кивнул, взяв стакан. Непретенциозный «Тичерз», неожиданно напомнивший о флойдовской «Стене», ворвался в горло, прокатился уже под «Satisfaction» по пищеводу и свернувшимся в клубок котом угнездился в желудке.
— Ещё?
Как всегда после приема алкоголя, моё знание английского улучшились. Эдакая беглость восприятия появилась.
— Пока хватит.
На этот раз этот любитель фокусов извлек из сейфа аж целую папку. Я и не думал, что амеровская бюрократия так придерживается порядков, принятых полвека назад — из толстой коленкоровой папки, застегнутой на кнопку, он извлек картонную, покрутил веревочку, разматывая, и, наконец, раскрыл и начал доставать листочки, поочередно передавая их мне и комментируя.
— Это — лист оформления ай-ди и получения повышенного пособия, как переселенец, оказавший услугу службам Ордена. Три тысячи экю.
Ну-у, радует…
— Это — сертификат оформления ежемесячной пенсии в размере пятисот пятидесяти экю. Пожизненно. Деньги будут автоматически приходить на ваш счет.
Ассоциации нехорошие, но всё равно спасибо.
— Это — сертификат отказа от претензий по имуществу работников Ордена…
Видимо, у меня было достаточно офигелое лицо — Фокли позволил себе комментарии.
— Вы…
Долбаный англояз! Хер у них с полпинка поймешь интонации — «ты» у них отсутствует как класс!
— Обобрали тела, обнаруженные на Пункте Перехода — было такое?
Я кивнул, признавая очевидное.
— Плюс присвоили некоторое количество снаряжения, вооружения и имущества работников Ордена — так?
— Ну да…
— Орден не имеет по этим фактам никаких претензий к вам.
Ага… Угу… И фигли? А, собственно, и всё! Фокли, пока я переваривал новости, достал еще один лист.
— Теперь подпишите обязательство о неразглашении — и можете быть свободным!
Я, наверное, являл собою того мента из анекдота. Кроме «о как!» ничего на язык не просилось. Фокли посмотрел на меня с улыбкой.
— Напрашивается, я смотрю, вопрос «а если не подпишу?». Да и хрен с тобой, не подписывай. Смотреть на тебя будут, как на жертву похищения зелеными человечками. Или на члена экипажа пресловутого «Олдриджа»… Будешь настырничать — в пьяном виде захлебнешься собственной блевотиной или ножом в бочину получишь… Тебе это надо?
Мне это было не надо от слова «совсем». Я подписал его бумаженцию, он её упрятал в папочку, которую закрыл на веревочку, закрутив вокруг блочка, упрятал в коленкор и угнездил в сейф.
— Вопросы ещё есть?
Все мои вопросы, простите за банальность, сводились к Бабелевскому: «А що ето бил за шухер?». Я, отредактировав, его и озвучил…
— Да, в общем, идиотизм…
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Некие деятели из числа руководителей среднего звена решили срубить «левых» бонусов, не ставя в известность уже свое руководство. Причем правильно делали — у руководства свои бонусы, им эта мелочь была бы просто неинтересна… Вот ребятки надыбали себе адресок, куда отправляли изредка несущих в клювике золотых гусей и гусынь… За полгода они слегка прибарахлились — ну по меркам «Форбса» — именно слегка. Но — благодаря ряду обстоятельств и твоему хамскому нарушению ТБ при переходе — их малина закончилась. Аресты, пальба, кавалерия — и вот с кавалерией вышла промашка. У Светланы было какое-то свое формирование для подобных игрищ, но с ними не получилось, поэтому, говоря футбольным языком, импровизировали в условиях цейтнота. А Светлана решила идти как варвар: впереди, на лихом коне…
— В Чапаева сыграла.
— В кого?
— Да фигня, это наш национальный герой, тебе не понять. Дальше-то что?
— А и всё, точку эти красавцы держали в местной «жопе мира» — плохо исследованных горных окраинах. В преферанс играешь?
— Имею представление.
— Вот как заказываешь восемь не при своем ходе — и напарываешься на две стенки и козырей напополам… Вроде как можно бы и девять, а по факту — шесть взяток в лучшем случае.
— В смысле?
— А вот так со Светланой и получилось. Куснула её змейка местная, ну как змейка, скорее помесь змеи и многоножки. Тварь редкая, но меткая, и вдобавок в это время года дико ядовитая — одна из трех. В смысле, две укусят — спасешься, а от третьей — шансы мизерные. А антидот — не помог, он в половине случаев помогает… три дня комы — и прекращение мозговой деятельности. Хотя её каким-то чудом вытащили. Пока над ней доктор бился — тяжелораненые языки отошли…
«Пригляделся я — и действительно… Листья падают аффигительно!» Я повертел в руках пустой стакан. Фокли деликатно поинтересовался во второй раз.
— Еще?
— Наверное, нет. Капитан, вопрос такой, неудобный… Машина…
— Она ждет на стоянке.
— Ну там… Вещи, имущество… Деньги…
— Шерифу по барабану. В смысле, я же уже сказал — Ордену на происхождение, количество и вид вашего имущества — наплевать! Еще вопросы? Нет? Тогда…
Меня недвусмысленно выпихивали на хер отсюда. Типа получил своё — и уё… в смысле, бывай, покеда! Ничего, собственно, нового. Оформил пензию — на хер из рядов! Да и пойду!!! Спасибо, щедрый Орден вообще и некто в частности, что мне можно полюбасу не думать о завтрашнем дне, подобно птичке божией. В смысле, нет надобности в ежедневном труде: если средних 700 экю должно хватать на семью из трех-четырех человек, то пятисот пятидесяти на одно рыло мне должно хватить с лихвой. Я встал, сказал «спасибо», пожал Фокли руку и ушел получать пресловутый ай-ди и вообще оформляться. Про захованный ноут и флешку из клатча, который нашел у неприметной «серой мышки» с ПП 6/12, я тщательно старался ни вслух, ни молча не вспоминать. Пока.