Оглавление
За иллюминатором показались камни Михельсона — торчащие из воды скальные глыбы, загаженные бакланами и украшенные пестрыми сардельками: греющиеся на солнце ларги[1] лениво провожали заповедную шхуну черными бусинками глаз.
Сашка не спеша поднялся и вышел на открытую палубу, не желая пропустить волшебный момент, когда свинцовая зыбь залива Посьет сменится изумрудной гладью бухты Западной. Вот, казалось бы, за время работы в Дальневосточном морском заповеднике он сотни раз проходил через эту неуловимую глазом черту, но так и не смог привыкнуть, и сейчас вновь с нетерпением жениха в преддверии первой брачной ночи ожидал этого чуда. За бортом морская зыбь сменилась мелкой рябью — это шхуна вошла в «тень» острова Фуругельма, прикрывшего ее от восточного ветра. Качка прекратилась, судно заскользило по водной глади, а Сашка, опершись на леер и слегка перевесившись через борт, жадно вглядываясь в пучину.
— Стриж! — зычно рявкнул из рубки Борисыч — сухощавый, прожаренный до черноты морским солнцем, невысокий, лысеющий мужик лет сорока, вечно небритый балагур и весельчак (если только дело не касалось его драгоценной шхуны), а по совместительству шкипер данной посудины, гордо поименованной «Сивучем». — Успеешь еще на завтрак к крабам попасть! Отойди от борта, рыбий потрох, а то кто будет мою ласточку разгружать? И так своими канистрами всю палубу мне изгадили!
Сашка выпрямился и успокаивающе помахал рукой, не снисходя до ответа. Борисыч поворчит, поворчит и перестанет, а тут, можно сказать, первый момент свидания с возлюбленной после месяца разлуки!
Александр Семенович Стриженко, а в обиходе просто Стриж или Сашка, невысокий чернявый парень, с двумя неоконченными высшими образованиями и срочной службой за плечами, возвращался из первого на новой работе отпуска. Ездил в Иркутск к матери с отчимом. Те недостроенный коттедж в пригороде прикупили, вот и пришлось ехать, помогать достраивать, к зиме готовить. Работы было не так чтобы и много, и, на взгляд Сашки, проще и дешевле было бригаду молдаван нанять, благо после «Румынской весны» их множество по Сибири мыкалось в поисках подобного не слишком квалифицированного заработка, чем тратить деньги на билеты и рушить его романтические планы на отпуск. Но отказать матери было как-то неправильно, пришлось ехать, учиться на собственных ошибках, стелить ламинат, клеить обои, монтировать отливы… А мог бы с Ленкой на Попова укатить, там для сотрудников с семьями очень соблазнительные скидки на проживание в глемпинге[2] на берегу лучшего городского пляжа. Глядишь, и личная жизнь бы наладилась, а так…
Задумавшись, Стриж чуть было не пропустил долгожданный миг. Как по мановению волшебной палочки бездонная синева сменилась сочной зеленью кристально прозрачной воды над сахарно-белым песчаным дном, усеянным черными шариками морских ежей и сине-красными звездочками потирий[3]. Сашка счастливо улыбнулся и перевел взгляд на остров: белый песчаный пляж в обрамлении серых гранитных скал, выше буйство по-тропически яркой зелени, кое-где украшенной красно-оранжевыми всполохами осенних кленов. А еще выше в бездонной лазури сотни чаек, чистиков, тупиков, бакланов и прочей пернатой братии устроили небесный майдан. Птичий гвалт перекрывал даже басовитый рокот прибоя, но как ни странно, звучал божественной музыкой для уставшего от городского шума уха, гармонично дополняя сказочный пейзаж.
Коротко и мощно рявкнул судовой ревун, поторапливая прозевавших приход шхуны инспекторов, но те и так уже бодро спускались по широкой, резной лестнице, сбегающей от кордона на пляж.
Шхуна, заскрипев кранцами, прижалась белым, изящно изогнутым бортом к идеально прямому, вычерненному солнцем и морем длинному и узкому языку плавучего пирса. Через борт пестрым мячиком перелетел Андрюха Барабаш — единственный подчиненный Борисыча, внешне похожий на гигантского, двухметрового карапуза: пухленький, с умильными ямочками на розовых щечках, с крупной головой, украшенной рыжей взлохмаченной ветром гривой, с огромными воловьими глазищами в обрамлении длиннющих, на зависть всем девкам, ресниц. Лом, а именно под этим прозвищем он влился в, прямо скажем, не слишком многочисленный экипаж шхуны, сноровисто пришвартовал посудину: накинув на кнехты причальные концы и выбрав слабину канатов, накрепко связал шхуну с пирсом.
— Поторапливайтесь, шримсы линялые! — крикнул спускающимся инспекторам шкипер. — Мне что, вас до второго пришествия ждать?! Забирайте свое топливо, всю палубу мне провоняли!
Борисыч вышел на бак и взялся за пульт манипулятора. Сетка с канистрами взмыла в воздух и, перелетев в паре сантиметров над леером, мягко приземлилась точно посредине пирса. Сашка показал мастеру большой палец, но тот лишь снисходительно хмыкнул.
— Давай шевелись, Санек, а то мне еще на Фальшивый, а ветерок усиливается.
— Ой, да что твоей шаланде сделается от двух-трех баллов?
— Моей ласточке и от четырех баллов ничего не сделается, а вот Миху, которого мне предстоит с Фальшивого забрать, и при полном штиле укачивает! Мне и от вашей соляры вони выше ватерлинии, так что пусть его внутренний мир останется при нем, незачем им палубу украшать и ароматизировать. И как его только в морской заповедник взяли? У него же водобоязнь как у бешеного барсука!
— Так на Фальшивом в основном сухопутные обходы, а на квадрике его не укачивает даже по бездорожью, — пожал плечами Стриж и поздоровался с подошедшими коллегами: — Привет, тезки! Кого я меняю?
— Меня, — откликнулся коренастый русоволосый бородач с озорным мальчишеским взглядом и протянул через борт два увесистых баула: — Сумки прими!
— Не понял, — удивился Стриж, — ты что, съезжаешь от нас?
— Ага, надоели вы мне со своим «Александровским» кордоном хуже тертой редьки! — осклабился бородач.
— Да не слушай ты этого балабола, Сашка! — отозвался седой высокий и чуть полноватый мужчина — старший на их кордоне и по должности, и по опыту, и по возрасту. — Сам же знаешь, Шурику не сбрехать — все одно, что чай без меда хлебать! В отпуск он собрался, оболтус.
— Понятно!
Сашка принял у отпускника баулы, отнес их к рубке, откуда стал перетаскивать и передавать на пирс свои пожитки и продуктовые запасы, пока напарники споро меняли в транспортной сетке полные канистры с топливом на пустые.
— А где масло двухтактное? Скоро тайфуны начнутся, солнечные батареи не справятся, а без маслица генератор не запустишь! — старший из Александров обеспокоенно осмотрел груду добра, наваленного на пирсе. — И газ для котла нужен!
Дядя Саша или, точнее, Александр Владимирович Кузнецов — мужик основательный, хозяйственный и немного ворчливый, отработал в Морском заповеднике более двадцати лет и беспокоился он не напрасно. Японское море капризное. В октябре шторма могут на месяц, а то и более море непроходным для судоходства сделать. И как тут на острове выживать? Через плотную завесу туч солнце едва пробивается, в полдень книжку без дополнительного освещения не почитаешь! Куда уж тут солнечным панелям кордонное хозяйство электричеством обеспечить, а аккумуляторов хорошо если на три-четыре дня хватит, и то если ничего лишнего не включать. Хотя что тут лишнего? Рация, диспетчерский пульт с выводом данных с видеокамер и радара, лебедка для лодок, освещение, зарядка персональных уникомов, холодильник да кухонные приблуды, облегчающие быт, вот и все электроприборы. Ну это если, конечно, ремонтом не заниматься, а так еще и мастерская добавится. Можно, конечно, чайник на газе вскипятить, да и без микроволновки тоже обойтись не сложно, а вот без холодильника или хлебопечки совсем грустно становится! Так что без дизель-генератора никуда, да и триммер — травку вокруг кордона окосить — тоже масло кушает. И с газом та же история. Пара баллонов в запасе есть, для готовки, пожалуй, до нового года хватит, а вот отопительному котлу такого баллона и на неделю не хватит! Нет, осень на юге Приморья теплая, первые заморозки не раньше конца ноября ожидаются, а вот сырость! Сырость такая, что если помещение не сушить, то даже камни плесенью как шубой обрастают!
— Да здесь твое барахло, дядь Саша. Не ворчи! Вон во второй сетке под брезентом укрыто. Там и масло, и шесть баллонов газа, и ремкомплект для лодочного мотора, и расходники, и прочая хрень, — откликнулся Борисыч. — Давайте освобождайте пирс и добро пожаловать на борт, примешь по описи, автографы в накладных оставишь, и я тебе в один присест все твое драгоценное имущество на берег переправлю и еще персональную посылочку от Петровича вручу.
Через полчаса освобожденная от доброй половины груза шхуна отвалила от причала и взяла курс на самый южный заповедный кордон России. Кордон этот, состоящий из небольшого инспекторского домика и группки гостевых строений, прилепился к подножию скалистого островка, соединенного с материком длинной песчаной косой, тянущейся на 17 километров до самой границы с Северной Кореей. Коса регулярно перемывается штормами, но вскоре, как Афродита, вновь возрождается из морской пены. За что собственно скалистый мыс, увенчанный шапкой зелени, и получил свое название: мыс Островок Фальшивый.
Тепло попрощавшись с отбывающими коллегами, напарники перетаскали груз поближе к стационарному слипу, предназначенному для затаскивания на верх служебного катерка, дабы уберечь казенное имущество от шторма. Дядя Саша, у которого голова не только для еды годилась, а руки из нужного места росли, давно переоборудовал слип еще и в «фуникулер», приспособив обычную садовую тачку для доставки наверх, к самому кордону, тяжелых грузов. Так что бегать туда-сюда по не слишком длинной, но довольно крутой лестнице с тяжелыми канистрами и баллонами не пришлось: основную работу лебедка сделала. Тем не менее, разместив все по местам, тезки заметно замаялись.
— Чаёк будешь? Я кипяток в термос налил, чтобы не выстыл, — предложил Кузнецов, — и лиану лимонника туда положил для аромата. Самое оно, после такой зарядки.
— Не откажусь, а Шурик своим медом нас обеспечил в этот раз? — отозвался Сашка, который как раз закрывал оружейный сейф, разместив там свой служебный ИЖ-71, пусть лежит до особой надобности.
— Как обычно! Тебе какой: липовый или бархатный?
— А какой в чашку налит, тот и буду! — улыбнулся Стриж, вспомнив как в прошлый раз возжелал бархатного, и пришлось за ним в кладовку под проливным дождем бежать, отливать в вазочку из куботейнера.
— Ну тогда липовый, — покладисто согласился Александр-старший, доставая из холодильника плошку янтарного лакомства. — Он, правда, не совсем чистый, липовый цвет в этом году дождем посмывало, но, как по мне, то с цветочным ароматом даже вкуснее. Ты давай рассказывай, как в отпуск сходил, Ленке предложение сделал?
— Нет, не срослось у нас, — Сашка вздохнул, жаловаться на мать постороннему, пусть даже напарнику, не хотелось.
— Жаль, деваха справная и толковая, готовит опять же как Кулина![4] Где еще такую найдешь? У тебя уже четверть века за плечами, а ты все бобылем скачешь!
Сашка перед самым отпуском привозил Ленку с собой на кордон на выходные, и бойкая, хозяйственная девушка пришлась дяде Саше по сердцу. Сам Кузнецов — педант и перфекционист, терпеть не мог беспорядка. Он почему-то решил, что Сашкина безалаберность и неаккуратность, от которых его даже армия не избавила, проистекают от отсутствия в его жизни постоянной партнерши, вот и мечтал его оженить поскорее.
Сам Сашка, понятно, разгильдяем себя не считал, подумаешь, тапочки возле обувной полки оставил или кружку на полку с тарелками по запарке воткнул. Кому они там мешают? А до кружки с третьей полки, где остальные стоят, ему и вовсе дотягиваться нужно! И тем более непонятно, как женитьба поможет ему не забывать свет в туалете выключать и ключи от катера на место вешать? Но спорить с бывшим учителем истории — себя не уважать, поэтому он просто перевел разговор на другую тему.
— Я к матери в Иркутск летал, помогал с ремонтом дома, только позавчера вернулся. Представляешь, приезжаю, а моя квартирная хозяйка в мою, на месяц вперед оплаченную комнату, другого постояльца пустила и, похоже, далеко не в первый раз! Так еще и возмущаться начала, почему это я ее заранее не предупредил, когда возвращаться буду. А я все удивлялся, как так: меня три недели дома не было, а постельное сырое как будто недосушенное и вещи не на своих местах лежат. Думал, хозяйка чистоту поддерживает, а это она перед моим приездом прибиралась. Представляешь, дядя Саша, она, пока я на вахте, комнату посуточно сдавала, «чтобы зря не простаивала»! — последнюю фразу Сашка произнес тонким визгливым голосом, пародируя свою, теперь уже бывшую, квартирную хозяйку.
— Съехал?
— А то! Еще и предоплату возвращать не хотела. Пришлось налоговой припугнуть, договор аренды у меня на руках, а налоги она отродясь не платила! Я вещички собрал и к Петровичу на ночлег напросился. У него в Новом коттедж почти пустой после отъезда детей, там переночевал и лишнее барахло на время оставил. Вернусь со смены — буду думать по жилью.
Стриж допил остатки чая, вернул остатки меда в холодильник, сполоснул и убрал на верхнюю полку сушилки кружку.
— Пойду сбегаю на обзорную площадку, заодно виноград посмотрю.
— За казармы сходи, там еще должен был остаться, если Шурик не подъел. А вдоль тропы его туристы недозрелым весь оборвали, — посоветовал Кузнецов. — И салфетки спиртовые прихвати, сходишь за 250-ю батарею, протрешь объектив камеры, а то опять картинка мутная.
— Да что там с юга смотреть? Корейцы к нам сроду не лезли, а для туристов с Голубиного сейчас не сезон.
Идти на самый юг острова до мыса Бочкова, да еще спускаться по косогору к старой прожекторной позиции, где была установлена дистанционно управляемая камера, обеспечивающая обзор с юга, желания не было. Сашка бы лучше на север к мысу Круглому сбегал, на птичий базар полюбоваться. Ну и несколько отличных кадров сделать, благо у служебного уникома[5] камера с мощным зумом и тройной стабилизацией. Будет что в группе в «Телеграм» выложить! А в два конца до обеда никак не успеть.
Кузнецов без труда разгадал планы напарника.
— Давай, давай дуй! А я пока кулеш на обед сварганю. На гнездовья завтра с утречка сбегать успеешь. Если на зорьке встанешь, то с мыса Клавдии шикарные рассветные кадры получишь, все твои сокурсники пообзавидуются!
Идея Сашке понравилась, и он, переобувшись в кроссовки и убрав тапочки на отведённое место, размашисто зашагал по деревянному настилу экологической тропы. Бодренько дотопал до родничка, зачерпнул резным липовым ковшиком и с наслаждением выпил холодной ключевой водички. Вкусно! Чуть выше свернул с оборудованной тропы на неприметную тропинку и шагнул под полог дремучего леса, перевитого лианами.
С биофака ДВФУ Сашка вылетел после третьего курса, так что дендрофлору успел сдать, причем на отлично, и теперь с удовольствием, как старых знакомцев, приветствовал встречающиеся экземпляры. Вот бархат амурский, одетый в пробковую, бархатистую, всегда теплую кору. Рядом похожий на него листвой — длинные опахала, собранные из множества мелких листиков — маньчжурский орех. Плоды у него вкусные маслянистые, но из-за ужасно толстой и крепкой скорлупы это не самый популярный деликатес. Под ним колючий куст элеутерококка — младший брат знаменитого женьшеня. Стриж на ходу сорвал шарик черных мелких ягод и несколько штук закинул в рот. Кисленько, здорово освежает и тонизирует. Вот дуб зубчатый со смешными мохнатыми желудями — обычный фоновый вид для этих мест.
— А вот это, интересно, кто у нас? — По дубу взбиралась молоденькая, но уже плодоносящая лиана актинидии — северная родственница популярного киви.
Сашка сорвал несколько зеленых бочонков и закинул в рот, сладкий вкус вскоре сменился острым перечным послевкусием.
— Значит полигамная. Мог бы и без орального теста обойтись! — попенял он сам себе. — Видно же, что часть листьев белым окрашена.
На островах встречалось четыре внешне очень похожих вида этой лианы: коломикта, Джиральди, острая и полигамная, но только последняя имела жгучий привкус, остальные ягоды имели нежную, сочную, чуть кисловатую и приторно-сладкую мякоть. Надо же было так лопухнуться?
Сашка огляделся в поисках, чем заесть жгучий привкус. Чуть в стороне начинался орешник. Плоды лещины разнолистной — дикой, мелкой разновидности фундука, уже созрели и как нельзя лучше подходили для того, чтобы перебить вкус «перчика». Он нарвал полную горсть и с наслаждением разгрыз, даже не потрудившись очистить от пожелтевшей листовой обертки.
Заглушив горечь во рту, Сашка двинулся дальше вверх по тропинке, огибающей по верху развалины двухэтажного каменного строения. Сто лет назад, в тридцатых годах прошлого века, самый южный остров России был форпостом Береговой обороны Дальнего Востока, но всего через три десятилетия в связи с развитием новых типов вооружения военные покинули остров, вернув его птицам и ларгам. Ставшие ненужными постройки обветшали и постепенно разрушались, служа прибежищем для змей. Сашка знал, что ядовитых гадов на острове нет, но все же предпочитал обходить эти места стороной. Вот и сейчас он не свернул прямо к руинам двухэтажного дома начальствующего состава, а обошел их по широкой дуге. Заодно и ботаническую экскурсию продолжил.
Он чуть пригнувшись вступил под густую раскидистую крону железной березы, чья древесина на излом крепче чугуна. Провел рукой по светло-коричневой трещиноватой шелушащейся коре, представляя, как медленно и мощно текут под ней древесные соки, доставляя наверх воду и минеральные вещества, а после в листьях, благодаря волшебству фотосинтеза образуются глюкоза и фруктоза. Эту часть процесса Стриж худо-бедно понимал, хоть так и не смог сдать экзамен по биохимии, а вот как из сахара тут прямо под тонким слоем коры образуется древесина, из которой даже подшипники делают, в голове не укладывалось.
Чуть в стороне от тропы пробивается к свету молодое деревце липы амурской, видимо далеко выбившийся отпрыск старой дуплистой липы, невидимой с тропы за густым строем поросли мелколистного клена, полыхающего желто-красной листвой. А вот огромные листья клена зеленокорого, растущего справа от тропки, еще и не думали желтеть.
Сашка обогнул куст барбариса, усеянный мелкими красными ягодками. Отметил для себя, что неплохо в конце смены будет нарвать для Рахмона. У них на Пемзовой барбарис не растет, а для восхитительных бараньих ребрышек, которыми Рахмон любит угощать друзей — это необходимая приправа. Потянулся за темно-синей с металлическим отливом ягодкой, свисающей с некрупной лианы, ползущей по невысокой дикой яблоньке, но вовремя сообразил, что это всего лишь обманка — ягоды виноградовника совершенно не съедобны. А вот чуть ниже старая шелушащаяся лоза, толщиной с Сашкино запястье — конечная цель его гастрономических изысканий. Снизу кисти старательно оборваны, скорей всего Шуриком. Пришлось Стрижу взобраться на нижние ветви оплетённого виноградом дуба, чтобы полакомиться сочными мясистыми ягодами.
Вволю наевшись, он выбрал две кисточки поплотнее и положил в болтающийся за плечами капюшон служебной энцефалитки[6]. Так и руки свободны, и ягоды не помнутся. Будет чем дядю Сашу угостить.
Стриж глянул на напульсник уникома. Половина первого. Надо поспешить, а то если к обеду опоздаешь, то Владимировича никаким виноградом не задобришь, будет до вечера ворчать! Он срезал дорогу через заросли лиспедеции и выбрался на экотропу возле развалин порохового склада. В семидесятых годах прошлого века, до того, как построили кордон в бухте Западной, в этом врезанном в скалу бетонном бункере жили инспектора. Ужас: ни света, ни воды и кирпичная печь на дровах! Из всех достоинств — только шикарный вид на бухту.
Сашка бегом взлетел по широкой деревянной лестнице и устремился дальше по тропе. Не задерживаясь у орудийных двориков, хотя и очень хотелось, он сбежал вниз по едва заметной стежке к скрытно установленной автономной видеокамере, обеспечивающей обзор южной границы заповедника. Протер спиртовыми салфетками объектив и на всякий случай, чтобы дважды не ходить, солнечную панель, обеспечивающую камере автономность работы. Только после этого выпрямился и полюбовался на северокорейский порт Расон. В дымке на горизонте просматривались похожие на огромных аистов марабу портовые краны. Подивился, как в августе сорок пятого бойцы 250-й батареи умудрялись прицельно бить на такое расстояние по Квантунским войскам из смешных 130 мм пушек! Без всякой электроники, обычными, не гиперзвуковыми и даже не реактивными снарядами. Вручную рассчитывая угол превышения и прочие малопонятные Стрижу параметры. Он хоть и отслужил год в экипаже «солнцепека»[7], но научился только на командном планшете правильно цель на карте выбирать, а рассчитывать траекторию — это пусть комп своими квантами раскидывает и прикидывает!
— Эх, красота! — Стриж от полноты чувств выдохнул переполнявший его восторг во всю мощь легких, но крик увяз в соленом влажном воздухе, затерялся в реве волн, разбивающихся о скалы всего в нескольких метрах под его ногами.
Сашка был счастлив. Здесь и сейчас на краю мира он чувствовал себя равным богам. Казалось, стоит только захотеть, и он вспорхнет с этого утеса, вольется в пернатый хоровод, кружащийся над очередным «котлом» — это тунец сбил в плотную массу стаю анчоуса, и морские птицы спешили урвать свою долю добычи. Он наслаждался своей свободой, своей силой, своей нужностью, но еще раз глянув на напульсник, Стриж поспешил на кордон, опаздывать на обед даже без пяти минут богу категорически не хотелось.
Успел, хоть и впритирку. Фирменный кулеш у Кузнецова, как всегда, удался на славу. Он готовил его по особому закарпатскому рецепту из кукурузной мамалыги, тертого картофеля и свиных шкварок, сдобренных обжаренным луком и мягким сыром. Вкусно и сытно — самое оно для тяжелого инспекторского труда.
Запили кулеш горячим компотом, сваренным из крупных, с ранетку, ягод шиповника, обильно растущего по побережью. Сашка в этот раз не поленился, сходил налил бархатного меда, чуть терпкого, с небольшой горчинкой и очень ароматного. Виноград пошел на десерт.
— Ну что, Сашка, выбирай: траву косить или фотоловушки перезаряжать?
— А триммер не капризничает? — Стриж помнил, как перед отпуском маялся со старенькой китайской бензокосой, которая глохла каждые пять минут и категорически отказывалась заводиться на горячую.
— Нам в прошлый заезд новенький белорусский триммер привезли, аккумуляторный! — дядя Саша многозначительно поднял вверх указательный палец. — Малость послабее бензинового будет, но если к полыни Гмелина[8] не лезть, то сгодится.
— Здорово, — искренне обрадовался новинке Стриж, — тогда я кордон окошу и баньку затоплю, а с ловушками ты уже сам.
— Лады.
Кузнецов переоделся в старенькую энцифалитку, нечего новую в чаячьем помете пачкать, прихватил альпинистскую сбрую (часть камер располагалась на крутых откосах, куда без страховки лучше не лезть) и бодро зашагал вверх по тропе. Ему предстояло обойти птичий базар, добраться до всех двадцати четырех фотоловушек, подзарядить от пауэрбанка их батареи и скачать собранный материал в уником, заодно почистив карты памяти фотоловушек. Плевое дело, если бы не места установки камер. Ставили их без учета удобства обслуживания, зато кадры из жизни пернатых аборигенов острова регулярно брали призы на престижных фотоконкурсах. Так что меньше чем за четыре часа никак не управиться. Сколько раз просили руководство заменить камеры на новые с автономной подзарядкой от солнечных панелей и выходом в интернет, но все денег нет. Вот и приходится инспектору три раза в месяц, несмотря на погоду, прыгать как горал по скалам бухты Северной. Коллеги на материке удивляются, у них перезарядка фотоловушек раз в полгода! Ну так-то тигры с леопардами, а то птичья колония! У них хорошо если десяток сработок в день, а тут толчея как на Спортивной набережной на день Рыбака, к вечеру камера аж горячая. Несколько тысяч высококачественных снимков и несколько часов убойного видео, из которых нейросеть выберет пару десятков удачных и не похожих на уже известные, которые и пойдут в работу. Особо удачные кадры украсят буклеты и баннеры, а ролики войдут в очередной научно-популярный фильм.
Правда, из двадцати четырех фотоловушек четыре камеры особенные: мониторинговые, делающие панорамные снимки в UHQ-разрешении[9] строго по времени, четырежды в день. Эти предназначены для подсчета численности колонии. Хотя для инспектора без разницы, его дело собрать и перебросить на сервер отдела науки пакет данных, а дальше что и куда — пусть сами разбираются. Но любопытно же! Да и причастность к большому нужному делу ощущаешь, особенно когда видишь наглядное подтверждение своей работы. Над кроватью Стрижа висела уникальная фотография малой колпицы с тремя подросшими птенцами в гнезде. Судя по дате в правом нижнем углу снимка, этот кадр он «добыл» лично, по-пластунски, чтобы не тревожить редких птиц, пробираясь по грязному мокрому склону к скальному уступу, на котором была укреплена камера.
Сашка перевел оповещение с диспетчерского пульта на свой уником, чтобы, пока будет занят во дворе, не пропустить незваных гостей. Если таковые объявятся у границ заповедника, радар подаст звуковой сигнал. После чего не торопясь облачился в защиту, достал из кладовой новую косилку, проверил заряд аккумулятора, поменял леску в катушке… Хороша игрушка! Вставил наушники в уши, выбрав на напульснике новостной канал, и принялся за облагораживание территории.
Диктор одинаково жизнерадостным тенорком вещал о выступлении премьера Дмитрия Патрушева на Конгрессе славянских народов в Киеве и о новых выступлениях шотландских сепаратистов в Британии; о рекордном урожае зерновых в Малороссии и об угрозе дефолта греческой экономики; о победе Илона Маска на праймериз республиканцев в Соединенных штатах и о боестолкновениях в Стокгольме между шиитскими и суннитскими радикалами; про почти полную победу над коронавирусом и о новой легочной эпидемии в Корее. В общем, все как всегда. Стриж особо не вслушивался, думая о своем: ситуация с жильем требовала скорейшего разрешения. Петрович, конечно, предлагал оставаться у него, к тому же бесплатно, но…
Он как раз заканчивал окашивать территорию, когда в уши ворвался зуммер оповещения. Пришлось отложить почти завершенную работу и бежать в рубку.
На мониторе было видно, что со стороны мыса Дегера галсами, общим направлением на юг, движется небольшое парусное судно. При сохранении текущего курса и скорости через 12 минут оно пересечет границу заповедника. Стриж навел на него камеру с мыса Свиньина: прогулочный катамаран «София» метров пятнадцати длиной летел на всех парусах, едва касаясь верхушек волн. Захватывающее зрелище, но пора было вмешаться.
Сашка на всякий случай сверился с базой разрешительных билетов: на сегодня туристов на Южный участок вообще не планировалось. Проверив, что рация настроена на 16-й общий морской канал, он нажал на тангенту[10].
— Маломерное судно «София» бортовой номер… — Сашка сверился с показаниями камеры и прямо с монитора зачитал буквенно-цифровой код, — ответьте «Фуре»! Прием.
— «София» слушает. Прием, — через минуту отозвался капитан парусника.
— «София», вы приближаетесь к району, закрытому для мореплавания! Во избежание нарушения границы Морского заповедника рекомендую незамедлительно сменить курс. Прием.
— «Фура», вас понял, а как близко я могу подойти к камням Гельмерсена, на ларг посмотреть? Прием.
— «София», переходите на 72-й канал, — Стриж переключил рацию на указанный диапазон, нечего засорять основной канал неофициальными разговорами, и сверился с картой. — Не ближе четырех кабельтов. Ложитесь на курс 135 и пройдете по самой границе заповедника. Только напрасно это. В такую погоду ларг вы не увидите. Прием.
— Принято, очень жаль. У нас тут гости из Сербии, может, можно — в виде исключения — пройтись вокруг острова? Прием.
— Это не к нам. Обращайтесь в отдел туризма. Все контакты на сайте. Прием окончен.
Сашка отпустил тангенту и, не дожидаясь ответа «Софии», вернул рацию на общий канал связи. Ох уж эти коммерсанты, за лишнюю копейку удавятся. Наберут туристов, кстати, за немалые деньги, а потом разыгрывают тут кота Базилио: «Дяденька, пустите забесплатно, ну очень надо». А то и вовсе пытаются внаглую проскочить: штраф за нарушение режима в разы меньше платы за проход судна (спасибо гуманным законодателям), да и согласовывать проход заранее нужно, а тут есть надежда, что в этот раз не поймают. И так бывает. Задач множество, а людей не хватает. Но большинство попадаются и заносятся в «черные списки», на ближайший сезон перекрывающие им официальный доступ в акваторию заповедника. Только это и сдерживает наглых ловцов удачи.
Похоже, к категории таких «ловцов удачи» относился и капитан «Софии». Сашка уже хотел было бежать, запускать катер, чтобы успеть перехватить нарушителя, но в последний момент парусник резко сменил курс и унесся вдаль в сторону Посьета вдоль самой границы заповедника.
— Так-то оно лучше! — хмыкнул Стриж и отправился докашивать траву.
Кузнецов опоздал к ужину! Это событие было достойно отдельной записи в вахтенном журнале. Сашка уже начал всерьез беспокоиться и пару раз вызвал напарника по мобильной связи, но тот не отвечал. Мучимый самыми мрачными предположениями Стриж решил отправляться на поиски, только по дороге заскочил в баню, подкинуть дровишек. И на выходе из бани нос к носу столкнулся с потеряшкой. Тот выглядел усталым, но совершенно целым.
— Дядя Саша, что случилось?
— Нормально все, извини. Камера одна окончательно накрылась, по закону подлости самая нижняя, пришлось лезть демонтировать.
— Может, просто дата-кабель перебит? Ты, кстати, почему на звонки не отвечал?
— Тьфу, ты! — Кузнецов хлопнул себя по лбу и полез в меню напульсника. — Старею, Сашка, старею. Я ж его отключаю, чтобы зуммер птиц не пугал, а включить запамятовал! Ну а с кабелем пусть спецы сами разбираются, я осмотрел — внешне целый.
Идея с дата-кабелями была Стрижа, чтобы не лезть каждый раз вплотную к фотоловушкам, от них в сторону, в более доступные места, пробросили максимально допустимые по техническим параметрам шестиметровые кабели, через которые и осуществлялась «перезарядка» камер. И людям легче, и птицам беспокойства меньше. Да и по времени существенный выигрыш получился. Но было и одно «но»: любопытные птицы периодически то один, то другой кабель перебивали или рвали. На этот случай их целый пучок висел в кладовке.
— Ладно, что на улице стоять, пошли в дом. Что у нас с ужином?
— Я кулеш разогрел и салатик свеженький настрогал, правда все уже остыло, наверное.
— Ну так иди разогревай, а я сейчас, грязное в стирку брошу, умоюсь и подойду.
За ужином Сашка рассказывал о своем отпуске, а дядя Саша делился местными новостями. Потом была баня с традиционными разговорами о международной политике.
— Хорошо мы здесь, вдали от всех этих бед, на природе, с птичками. Они хоть горланят и дерутся почище политиков, но хотя бы не палят друг в друга, — подбил итог Кузнецов. — Ты давай спать иди, а я сейчас данные в вахтенный журнал занесу и тоже лягу.
— Сегодня в 16:35 парусный катамаран к границе подходил, но я их по рации развернул, надо бы тоже в журнале отметить. «София» называется.
— Хорошо. Отмечу.
* * *
Блаженное тепло постепенно вливалось в его тело и пробуждало к жизни. Вместе с теплом в окоченевшее тело возвращалось сознание: «Я Сааль — разящая десница Матери Шеши. Я хшетрий, рождённый, чтобы оберегать Гнездо и сметать препятствия. Я хшет — старший в кладке. Я разбужен, значит стал нужен Матери. Пришло время действовать!».
Кровь Сааля вскипела от выброса гормонов, частью впрыснутых автоматикой, частью синтезированных самим телом. Он с усилием открыл глаза, мышцы, скованные длительным оцепенением, слушались плохо. Перед глазами белая пелена. Сааль подавил легкий приступ паники — это не нарушение зрения, превращающего его в бесполезного для Гнезда калеку, просто запотевшее стекло криосоты. Он пошевелил пальцами рук, ног, открыл и закрыл рот. Попробовал покачать головой, шевельнул хвостом из стороны в сторону. Последнее действие почему-то вызвало у него легкий диссонанс: «У меня есть хвост?!». Сааль отогнал глупые мысли, похоже, мозжечок еще не до конца отошел от спячки. Конечно у него есть хвост, он же не бесполый хшудра! Сааль заставил себя успокоиться и расслабиться, наслаждаясь долгожданным теплом и влагой, постепенно наполнившей его иссохшее тело.
Однако спокойно восстановиться ему не дали. Он услышал или, скорее, прочувствовал всем телом безмолвный, но от того не менее неотвратимый Зов Матери. Сааль, собравшись с силами, нажал кнопку открытия соты и сел, отсоединяя питающие тело трубки и датчики состояния.
Выбравшись из своей соты, он потянулся всем телом, от ноздрей до кончика хвоста, разминая затекшие мышцы. Как и положено хшету он пробудился первым, остальные пять криосот его кулака еще не открылись. Сааль осмотрелся: все младшие братья уже открыли глаза и разминали конечности. Хорошо. Сильные хшетрии, лучшие в кладке. Мать будет довольна.
На еще плохо слушающихся ногах хшет выбрался из ячейки, отведённой его кулаку для криосна, в общий коридор и зашагал мимо сотен таких же ячеек к центральному стволу корабля, ведомый Зовом. Уже вступая в теплый, упругий воздушный поток центральной шахты, пронизывающий корабль сверху донизу, позволил себе оглянуться. В дальнем конце коридора открылась еще одна дверь, и из нее на четвереньках выполз его наставник хшет Хваал. Крепкий старик, хитрый и опытный, но его время прошло, Мать ценит в хшетриях в первую очередь силу и выносливость!
Только в шахте, поднимаясь в Церемониальный зал гораздо медленнее обычного, Сааль наконец сообразил, что ситуация на корабле явно нештатная: горит только тусклое аварийное освещение, гравитация в разы ниже нормы, да и вечно снующих по своим делам вайхш не видно. А ведь они даже в безвременье гиперперехода продолжают работать, поддерживая работоспособность корабля и оберегая сон старших хварн. Мать заблаговременно позаботилась обо всем: на корабле большой запас неоплодотворенных яиц, которые своевременно попадут в инкубатор, давая жизнь новым вайхши.
Сааль проделал ряд упражнений, разгоняя по телу кровь, чтобы прояснить голову. Получалось плохо, всё-таки экстренный выход из гибернации не прошел даром. Но одно очевидно: на корабле произошла внештатная ситуация и им предстоит работа, а работа хшетрия — защита гнезда!
В Церемониальном зале, способном вместить тысячи драегов, было пустынно, только у центрального возвышения — Места возлежания Матери, разместилась группка прахм, увенчанных сияющих серебром гребнями, что свидетельствовало об их высоком статусе. Сааль направился прямиком к ним и, склонив голову, доложил о прибытии.
Следом за ним в зал вошли еще три незнакомых хшетрия, все с ярко-алыми горловыми мешками альфа-самцов. Сааль непроизвольно встопорщил свой изумрудный гребень и слегка раздул горло, оно было не менее ярким.
— Хшет Пхифош явился на Зов! — отрапортовал крупный, на полголовы выше остальных хшетрий и ревниво покосился на Сааля.
— Хшет Пхаоси явился на Зов! — докладчик, сухой и очень жилистый молодой (чешуя на лице еще совсем бледная) самец, скромно потупил взор, хотя Сааль кожей чувствовал исходящую от него угрозу.
— Хшет Апхоп явился на Зов! — старый, с почерневшей от возраста чешуей, былой фаворит матери был по-прежнему крепок и быстр, но, видимо, все же недостаточно, раз мать предпочла Хвашуки.
— Хшет Хваал явился на Зов! — наставник слегка прихрамывал и дышал глубже и чаще, чем следовало, причина этого стала очевидна при взгляде на следующего хшетрия, видимо попытавшегося обогнать наставника при входе в зал.
— Хшет Нирахш явился на Зов! — вид у последнего был встрепанный и слегка подавленный.
— «Лучшие из лучших явились на Зов, — голос старшей из прахм как всегда зазвучал в голове, мудрые редко снисходили до вокальных упражнений. — Закрыть двери!»
Повинуясь ее команде, створки резко сомкнулись, едва не отрубив голову припозднившемуся хшетрию. Сааль узнал в опоздавшем Тхаша — своего извечного соперника — и победно взъерошил чешуйки хвоста.