От танка пахло нагретым металлом, свежей краской и бензином.
А от пигалицы, грозно стоявшей прямо на дороге, пахло неприятностями, кровью и йодоформом, или чем там еще эти живорезы поливают все подряд. И лейтенант Димка Еськов, грозно и ловко выскочивший из башенного люка своей боевой машины, чтобы разобраться с теми, кто препятствует выполнению боевой задачи, к стыду своему - растерялся.
Он рассчитывал, что эта замурзанная девчонка напугается одного только его вида, но - не срослось. Она как стояла перед танком, широко расставив ноги в тяжелых пыльных сапогах - так и продолжала стоять. Неколебимо, словно памятник. Очень маленький памятник, с виду хрупкий, но Димке она показалась гранитным противотанковым надолбом.
Положение спас командир второго Т-26, сумрачный и молчаливый лейтенант Богатырев. Димка знал его плохо, откуда -то родом с юга, имя странное - Харун, да в придачу свинину не любит. Не то, что не ест вообще, а - не любит. Если на обед свинина - то свою мясную порцию сослуживцам отдает. Странный, в общем, но танк знает и в бою, как Еськов успел убедится, толковый.
Харун грохотнул сапогами по броне своей машины, вставшей вплотную к командирской и тяжело спрыгнул на дорогу. Понятно, ноги затекли от марша, не вполне слушаются.
- Девушка, не стой перед танком, наехать может, плохо будет! - распевно начал Богатырев. Он был сильно старше Еськова и при виде женщин вел себя спокойно и не тушуясь, чему Димка чуточку завидовал. Сам он не то, чтобы робел при общении с противоположным полом, но как-то терялся.
Пигалица тон не приняла, но немного успокоилась и привычно огрызнулась:
- Не девушка вам тут, а санинструктор Левченко! У меня - раненый командир, требую эвакуировать его в медсанбат!
Требует она! Виданное дело! Нос не дорос требовать-то у боевого командира! Димка быстро огляделся. Увидел на обочине дороги телегу, вроде кто-то там полусидел, тягловая лошадь лежала почему-то, а не стояла и рядом с кобылой возился ездовой, судя по его затрапезному виду и нестроевой осанке.
Как ни странно, дорога была совершенно пустынна, ни беженцев не видно, ни отступающих огрызков разгромленных частей, что было привычным уже. Даже и намусорено мало, ни бумажек, ни тряпок. Так-то отходившие в тыл выкидывали все лишнее, тяжело таскать на себе, даже брошенные противогазы попадались, не то, что тряпки.
- У нас - приказ! - веско сказал Еськов и посмотрел на себя как бы со стороны - хорошо ли получилось.
- И у меня! Везли командира в медсанбат, а лошадь померла!
- А мы тут при чем? - удивился Димка и разозлился на себя, что как-то по -мальчишески это прозвучало. Еще бы не хватало петуха пустить фальцетом!
- Больше тут никого нету, а раненого надо эвакуировать! - безапелляционно заявила девчонка - санинструктор. Еськов попытался вспомнить, что там полагается делать, когда имеешь приказ, а тебе всучивают раненого, но то ли в училище этому не учили, то ли прозевал науку. С одной стороны надо бы эту пигалицу отогнать, ну то есть отодвинуть и продолжить движение, с другой - девчонка говорила так уверенно и так твердо стояла на своем, что Димка засомневался. Если что и было твердо вколочено в армии, так это то, что команды, отданные уверенным тоном - надо исполнять! Потому как если человек командует - значит уполномочен! Но это человек, а тут - девушка!
При том вот так вот подчиниться незнакомой девахе просто не давало даже обычное мужское самолюбие, которое у лейтенанта имелось. Подавил желание почесать в затылке и сделал то, что предписывалось по уставам - решил провести разведку, для чего выдвинулся силами до одного лейтенанта, то есть себя, к телеге.
Раненый был плох, это было сразу видно. Сильно рваная гимнастерка, под ней вся грудь в бинтах. Петлички саперные, со шпалой. Капитан, не кот чихнул! Еськов подтянулся, приветствовал, как полагается. Капитан для молодого лейтенанта был серьезной фигурой. Да собственно с командиром роты, капитаном Трофимовым Димка и общался, в более высокие эмпиреи, где обитали майоры и полковники и не заглянуть было.
- Капитан Николаев! - тихо прошелестел в ответ раненый и закашлялся. Вяло и как-то уже привычно обтер тряпочкой кровь с губ.
- Ваша сопровождающая требует вас эвакуировать, а у меня приказ - доложил Еськов озадаченно.
- Какой приказ? - спросил раненый.
Еськов замялся. Во-первых, не был уверен, что должен докладывать об этом первому встречному, во-вторых отданный приказ был не вполне по-уставному отдан и потому лейтенант не знал - можно ли сказать, что "хоть сдохнуть, но немцев задержать на этой дороге до ночи!". Ротный, запаренный и взвинченный, именно так и выразился. Димка решил, что в конце концов секрета особого тут нет, а капитан-сапер все - таки старший по званию. И аккуратно сообщил тому, что выдвигается силами до трех танков по этой дороге, имея целью воспретить частям немецкой армии продвижение по этому направлению. Собственно три танка - это звучало грозно, сам лейтенант не без оснований считал, что третья машина - старый, как дедовы валенки, пулеметный БТ-2, бывший до войны учебным и немало претерпевший от обучаемых, как бы не вполне танк. Как говаривал комвзвода - раз Сашка Бирюков: "Танк без пушки - деньги на ветер!"
И Димка, в общем, был полностью солидарен с этим мнением. Но это все была лирика, потому свои мысли Еськов придержал при себе.
Капитан Николаев, сапер
Этот ясный теплый день не порадовал прямо с утра, когда пришлось выслушать незаслуженную выволочку от командира полка, и потом все шло только хуже и хуже. И самое паршивое - ничего хорошего впереди не светило. Стоявший перед телегой мальчишка-лейтенант только подтвердил опасения. По всему выходило, что скоро по этой дороге попрет стальная гусеница гитлеровских войск. И потому настроение и до того плохое, стало хуже некуда.
Умирать капитану очень не хотелось, а других вариантов как-то и не было. Потому как приказать этому пареньку, чтобы тот выделил из своего мизерного войска самобеглую гусеничную телегу, которая доставит раненое тело в медсанбат или куда еще к медикам, в принципе было возможно. Николаев знал, что он умеет убедительно приказывать, люди его слушались. Только вот смысла не было в том никакого, потому как этот паренек в шлемофоне ни двумя своими бронированными коробочками, ни даже тремя, немецкого удара не остановит. Силы несопоставимы. И догонят германцы в два счета. А что такое немцы в нашем медсанбате капитан уже разок видел, и очень бы хотел больше такового не видеть никогда.
Лютость, с которой цивилизованные европейцы обошлись с беспомощными ранеными и медичками потрясла капитана до глубины души. Мертвых мужчин из персонала там было человек десять, да и то больше санитары, а вот женских трупов всех возрастов снесли тогда саперы в общую могилу семьдесят два, да добитых раненых под сотню. Не просто убитых, а видно было, что повеселились культуртрегеры, поизмывались над беспомощными и безоружными. Чтобы не выть от бесполезного бешенства, капитан старался думать об отвлеченном, например - куда остальные медики подевались, по штату их должно было быть двести пятьдесят три человека.
Но не очень помогало, особенно когда мимо него пронесли замотанную в окровавленную простыню то ли медсестричку, то ли докторицу, которая голой валялась на въезде, бесстыже распластанной, с изуродованным лицом и странно перекошенными грудями, которые, похоже, попробовали весельчаки отрезать, да не задалось, перемазали только труп кровищей. Он узнал тело по запомнившимся светлым кудряшкам. А когда на секунду представил, что с его женой могли бы так же поступить - аж зубами захрустел. Хорошо еще, что дочка маленькая совсем, и пока врача Николаеву в армию призвать не могут. Но понимание того, что тут на войне человечности места нет, вошло в сознание капитану и теперь он чувствовал себя иначе, чем когда был гражданским инженером.
И сейчас решение задачи было невыполнимым. Сил драться - нет, удрать - не получится. Ночью грузовик с якобы нквдшниками попытался перерезать охрану шоссейного моста в тридцати километрах отсюда. Но после того, как на Двине эти немецкие диверсанты удачно захватили стратегически важные мосты, теперь бдительность раскрутили до безобразия, и ряженых диверсантов положили после яростного боя, благо там оказалось нашего люда немало, в том числе - и саперы. Потому там немцы прорваться не смогут, в крайнем случае - мост взорвут у них под носом. Чего- чего, а таким приходилось заниматься постоянно, как ни тошно было уничтожать творения рук человеческих - мосты, водокачки, электростанции, а приходилось, чтоб врагу не доставалось. И от этого варварского разрушения у инженера Николаева душа ныла.
Сегодня надо было уничтожить аварийный железнодорожный мост, которым не пользовались с весны, но по которому немцы, стараниями их саперов, вполне могли перебросить и бронетехнику, что полегче, да с пехотой, и ударить с тыла, что могло бы позволить захватить тот, важный шоссейный мост. Видно эта мысль пришла в голову не только командиру саперного батальона, танкисты вон тоже дорогу пробуют перекрыть.
Николаев, трясясь в тесной кабине полуторки, уже прикидывал, как заберет отделение сержанта Сергеева, которому было поручено ликвидировать оставляемые противнику склады, а потом при помощи полутора десятков бестолковых противотанковых мин ТМ-39 они заминируют и долбанут старый мост. Ну и шиш. Саперы куда-то подевались бесследно, хотя сержант был толковый и надежный, склады - два здоровенных старых сарая - стояли без охраны и со следами мародерства, но явно никто не пытался их спалить, хотя ворота настежь.
Пришлось самому, да водитель помогал поджигать запасы палаток в одном сарае и чего-то, что походило на запчасти к артиллерии в промасленной бумаге - в другом. Шофер еще десяток уложенных в тугие свертки армейских палаток в кузов пустой закинул, капитан не стал мешать. Выехали на эту самую дорогу, обогнали понурую лошаденку, которая тащила телегу с таким же унылым возничим и симпатичной медсестричкой и только собрались поддать газу - как по машине словно град прогремел, стекла брызнули голубоватыми иглами, а в спину капитану воткнулся не меньше, чем лом, аж искры из глаз! Полуторка подпрыгнула, завиляла и уткнулась рылом в кювет, перекосившись самым нелепым образом.
Очумелый Николаев вывалился в распахнувшуюся дверь, больно ударился оземь и потерял сознание. Пришел в себя уже в телеге, та девчонка, старательно пыхтя, бинтовала его, и чувствовал себя капитан мерзейше. Дышать получалось маленькими глоточками, в груди что-то словно копошилось как маленькие мерзкие паучки, странно щекоча и пугая ощущениями того, что вот-вот снова провалится Николаев в пустую темноту и больше уже не выберется.
Дошло с запозданием, что - ранен. И плохо ранен, всерьез, силы утекли, словно вода из дырявого таза. Спросил девочку - так и оказалось. Пролопушили, идиоты, не заметили стремительно проскочившего на бреющем немецкого самолета, тот и врезал, как на полигоне. Шофера - наповал, вся кабина в мозгах, капитану ободрало бок, но это пустяк, а вот второй пулей продырявило навылет легкое и теперь он с пневмотораксом, что и врагу не пожелаешь. Ну, то есть врагу-то как раз можно... Вскоре лошадка стала запинаться, вставать, потом и вовсе свалилась - оказалось и ей прилетело от немецкого летуна, сразу в суматохе и не заметили.
Оказались, как раки на мели. Хорошо - танкисты подоспели, хотя, везение тут убогое, конечно.
- Рубеж обороны вам обозначен? - прошелестел раненый.
- Никак нет! - озадаченно ответил лейтенант, который тщательно припомнил весь короткий, по-спартански лапидарный приказ. Тут Еськов немного запоздало подумал, что собственно пер наобум святых, как мама говорила. Ну, в общем, рассчитывал доехать до соприкосновения с противником и там встретить огнем и гусеницами.
А Николаев напряженно, пожалуй даже - судорожно - думал. Как человек рассудительный и привыкший перед каждым серьезным делом тщательно продумать все, что может улучшить результат и облегчить работу, он старался вспомнить, что могло помочь сейчас. Темный хаотичный ужас наползал на сознание, мешал сосредоточиться. Дышать было тяжело, сильно болели раны, отдаваясь острыми всплесками при любом неловком движении, что из-за необходимости дышать получалось все время, хоть и пытался простреленный человек приноровиться. Получалось неважно. Но думать было нужно, именно - думать. И желательно по делу и без паники.
Свои жиденькие силы - вот, перед глазами. Что у противника? Если немцы попрутся по этой самой дорожке, что у них будет? Николаев напрягся, сводя в единый вывод все, что успел увидеть за прошедшее на фронте время и все, что слышал от других. Капитан держал свои уши открытыми, считая, что любые сведения могут быть полезны.
Сейчас надо было быстро сформулировать - с кем, скорее всего, придется встретиться? Тогда будут понятны сильные стороны врага. И слабые - тоже. Что важно? Что самое главное из того, что узнал за последнее время?
- Лейтенант, какие силы противника предполагаете встретить? - охая про себя от дернувшей ребра боли, выговорил капитан.
Мальчишка в комбинезоне явно сумел забороть желание почесать затылок, даже рукой дернул, потом ответил:
- Так известно, тащ капитан. Сначала мотоциклисты их чертовы выскочат, мы их почикаем. Потом танки врежут.
- Сколько рассчитываете держать позицию?
- Продержимся сколько сможем. Лучше бы, конечно, после каждой стычки чуточку назад отходить, а то эти сволочи авиацию вызывают и снарядами молотят, но у меня Т-26, они даже по шоссе выше 30 километров не дадут, да и то вряд ли. Старые уже - критично заметил танкист.
- А, да, мотоциклисты... У вас есть технически грамотный, инициативный человек?
- Мы все - танкисты - горделиво надул грудь лейтенант.
- Это я вижу. Нужен человек, чтобы с минами разобраться мог. И согласился рискнуть - пояснил торопливо раненый. Что-то стало брезжить в беспросветной черноте будущего, какое-то светлое пятно. Только бы ухватить. Точно, боле-менее картинка типового немецкого наступления по дороге сейчас складывалась... Еще этот майор жаловался позавчера, как у фрицев все продумано! Сначала авиация разведывает, дальше по рекомендованному штабом маршруту, имея даже фотографии авиасъемки прет авангард. Впереди наглые, бесстрашные мотоциклисты, вездесущие, пролезающие в любую щелку, ставшие проклятьем для отступавших советских частей, потом головная походная застава - обычно несколько танков, взвод вроде. Ну, машин пять - не больше. Как говорил майор - легкие танки чаще. Что посолиднее и потяжелее - дальше едет, подтягивается на помощь ГПЗ, если той справиться не удалось.
Что-то было плохое в ГПЗ этой, особо опасное, что? Отметил же про себя, отдельно. Ну же! Саперы! Вот! Гробообразный БТР - и внутри саперы. Коллеги, в рот им веник! Если напарывается застава на сопротивление и не может продавить с ходу, тогда подтягиваются остальные силы. И эти чертовы саперы и мины снимают и заграждения дырявят прямо под огнем, расчищая дорожку для брони. А если надо - так и как пехота сопровождают танки этой заставы. Все паршиво по-прежнему, но уже легче - условия задачи все-таки вытанцовываются!
- Понял. Есть такой! Махров, подойдите сюда! - крикнул лейтенант и от стоявшего в хвосте маленькой колонны бтшки не торопясь зашагал долговязый танкист.
Подошедший чернявый, длинноносый старшина имел вид, словно всем тут делает неслыханное одолжение одним своим присутствием. Даже в затуманенном своем состоянии Николаев заметил, что этот мужчина знает себе цену, может даже и завышая ее, при этом высокомерным видом чуточку напоминает виденного до войны верблюда.
Подошедший разглядел капитанские шпалы и шеврон на рукаве, тут же элегантно и с шиком давно служащего в армии человека, козырнул и четко представился:
- Товарищ капитан, старшина Махров по вашему приказанию прибыл!
Своего лейтенанта он проигнорировал. Ясно было, что в маленьком коллективе имеются явные противоречия.
Секунду капитан прикидывал, стоит приказать через голову лейтенанта напрямую, или не ввязываться и не усугублять противоречия между танкистами. Потом военный в его душе дал пинка штатскому, так что у того аж шляпа и калоши слетели, и капитан тихо, но четко сказал со всем возможным значением:
- Я - капитан Николаев, командир саперной роты. Принимаю командование на себя. Поступаете в мое распоряжение. Задача - задержать противника до темного времени суток.
Танкисты переглянулись, оба ответили: "Есть!"
Как ни хреново было капитану, а показалось, что у мальчишки промелькнула на лице обида, а у старшины - определенно одновременно - радость.
- Товарищ Махров, выдвигаетесь вперед по дороге до подбитой полуторки справа в кювете. От нас километра два - полтора, не более. Это моя полуторка. В кузове танковые мины и ящичек со взрывателями. Все это быстро доставите сюда. Выполняйте! Старшина картинно козырнул, безукоризненно повернулся через левое плечо и куда быстрее припустил к своему танку.
- Не огорчайтесь, лейтенант, еще накомандуетесь! - не удержался Николаев - штатский и взял таким образом реванш у Николаева - военного.
Еськов пожал плечами, дескать, чего уж там.
Капитан огляделся. Недовольно поморщился. Место для встречи противника никак не подходило. Справа и слева луга с кустами, танкам проскочить - раз плюнуть. Нужна узость. Неудобье.
- Вы когда сюда ехали места для засад замечали? Чтобы технике с дороги никак было не убраться? - спросил лейтенанта.
Тот на удивление оказался смышленым.
- Пара километров назад - болотина слева, роща справа. Но это же наша земля, надо вперед двигать, отступать оскомырдло уже!
Николаев только вздохнул от такого мальчишества и тут же перекосился от прострела болью.
- Будем делать так. Выставляем мины, прикрываем их огнем. Пулеметным. Мотоциклисты откатятся назад, выдвинутся танки. Бой не принимаем, уходим дальше по дороге до нового места. Они ломанутся, попадут на мины. Пока будут разминировать и высылать вперед мотоциклистов - успеем создать новый рубеж обороны. Да и они после подрыва будут осторожничать, значит - двигаться медленнее, терять время. Понятно?
Лейтенант не по-уставному кивнул. Видно было, что такое занудство ему не очень-то понравилось, да и с минами он не сталкивался и потому не верил, что это сработает. Но понимание старшинства в армии он имел, спорить не стал.
Высокомерный старшина вернулся неожиданно быстро. Задачку он решил по-военному, просто взяв на буксир покалеченную машину со всем добром. В кузове сидело несколько потертых жизнью красноармейцев, уставших и явно голодных, но с винтовками. Сначала Николаев обрадовался, что наконец-то Сергеев нашелся, но нет, эти были незнакомы и петлички - пехотные. Еще мелькнуло опасение - не диверсанты ли ряженые, но вид у пехтуры был явно не тот, что должен быть у хорошо кормленых диверсионистов.
- Отходим на место засады - велел капитан и все немножко замешкались, потому что телегу на буксир брать было не с руки, пихать покалеченного сапера в танк - тем более, а на руках тащить - не вместно для бронетанкового подразделения, чай не пехота. Девчушка догадалась первой - вытянула из телеги мешок, набитый полусохлой травой и предложила положить раненого на корму танка, для чего больше всего подходил здоровенный БТ.
И вся маленькая колонна из трех танков, покалеченного грузовика да шести красноармейцев с девчушкой - санинструктором, заботливо поддерживавшей раненого, покатила обратно.
Старшина Махров, танкист
Его не любили сослуживцы, считая зазнайкой и задавакой. Курсанты откровенно боялись. И правильно делали, потому что должностные обязанности как инструктора по вождению и ходовой части, так и старшины по званию просто обязывали его быть въедливым, памятливым до злопамятности, дотошным до зеленых чертей и придирчивым вдвойне.
Зато начальство ценило, зная, что то, что положено - выполнит от и до. А лентяям и бездельникам достанется поделом. Службист до мозга костей и технарь, влюбленный в свою технику, Махров люто бесился, когда очередной косорукий идиот портил что-либо в учебных танках. Увы, такое происходило постоянно, народ в армию прибывал малограмотный, несмотря на то, что еще с 1934 года было введено всеобщее среднее обучение, неполное, правда, семиклассное. С техникой мало кто умел обращаться, а от избытка усердия молокососы портачили еще больше и чаще. Балбесы пахорукие! Да враг так не покалечит технику, как зеленые самоуверенные новички!
То, что воевать ему пришлось на одном из музейных экспонатов, как называл устаревший БТ-2 ехидный комроты Трофимов, было достаточно обидно. Старшина не без основания считал, что вполне могли бы ему доверить и посерьезнее технику, другое дело что ездить на потрепанных учебных танках было делом не простым и в роте шутили, что эта "шайтан-арба" ездит не на бензине, а на энтузиазме экипажа. Аккуратно работал экипаж со старушкой и потому, хоть и изношена была ходовая до предела - все-таки коробочка еще гоняла, во всяком случае побыстрее, чем Т-26. Каждый вечер приходилось подтягивать и ремонтировать то одно, то другое и конца этому не было. Зато танк все-таки ездил, а не стоял брошенным мертвым гробом где-то на обочине.
То, что вместо мальчишки-лейтенанта стал командовать группой капитан-сапер подействовало на Махрова благотворно, а то совсем было траурное настроение. Перли как идиоты очертя голову, ну и сгорели бы ни за понюх табаку. Мощь трех легких танков опытный старшина оценивал очень низко, а под управлением пацана, мечтающего только о геройстве - еще ниже. Довелось видеть, как пара немецких противотанковых пушечек самого несерьезного калибра перещелкала как орехи целый взвод БТ за считанные минуты. Только что гордо мчались к подвигам орлы -танкисты на боевых машинах, а ррраз - рраз - рраз - и только дымные костры в поле и вернулась половина экипажей, да и те пораненые и обожженные.
А тут сразу видно, что новый командир - человек взрослый, серьезный и на него можно положиться. Хороший, видно сразу, командир, не помер бы только вот, продырявили его лихо. А так - видно, что толковый. Одно то уже показатель, что уточнил у пехтуры - когда последний раз они ели и приказал их покормить, как только узнал что - еще вчера. И ефрейтора - татарина сразу назначил старшим в пехотном отделении. Кому бы показалось это мелочами, а старшина по таким деталям сделал для себя верный вывод. И потому надеялся, что не сдохнет сегодня зазря и глупо, как уже подумал было, чего греха таить.
Хоть и ворчал Махров на разные лады, выдавая голодным красноармейцам черствый хлеб и уже вяловатые огурцы и лук, которыми разжился позавчера, хоть и показывал старшинскую скаредность, но даже и рыбных консервов добавил, потому как понимал - приказ капитана был правильный.
Приблудные пехотинцы, которых старшина подобрал как раз, когда остановился у расстрелянной вдрызг машины, обрадовались встрече. Правда не все - двое куда-то по-тихому смылись, пока вытаскивали мертвеца из кабины и брезгливый Махров вытирал загустевшую кровь и ошметки кожи с волосами какими-то тряпками, что нашлись под сидением, а ехать вместе с танкистами осталось всего пятеро. Не велик прибыток, да все в хозяйстве сгодится. Быстро уточнил как у них с боеприпасами, добавил из своего запаса патронов, потому как мужики оказались обстрелянные и злые, настроенные на подраться. Осталось еще постичь премудрость саперного дела. Хитрая и коварная механика.
Мины представляли собой жестяные длинные чемоданчики с ручкой, в которые уже были вставлены толовые шашки, оказались не простыми и раненому пришлось несколько раз показать и объяснить - как готовится эта жестяная штуковина к работе. Печально было то, что всего таких чемоданчиков оказалось полтора десятка и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять - этого очень и очень мало. Штуковины оказались сложнее, чем на первый взгляд показалось и работать с ними было очень непривычно, даже чуточку страшновато.
Старшину немного робость одолела, когда вставлял в каждую мину с торцов по два взрывных механизма, которые представляли собой металлические коробки с подпружиненными нажимными поворотными рычагами. Потом, с опаской ввинчивал взрыватели и детонаторы. То, что остальные танкисты наотрез отказались с минами работать, пролилось бальзамом на душу старшины и позволило опять почувствовать себя незаменимым и исключительным.
Повеселевшие после угощения пехотинцы шустро рыли лопатами полотно дороги, выдалбливая аккуратные канавки, размером чуток побольше мин. Старшина своеручно уложил шесть снаряженных жестянок в ямки, искренне надеясь, что германцы аккурат накатят колесами и гусеницами на подарки.
А потом по мере сил очень старательно замаскировал закопанное, даже аккуратнейшим образом прикладывая пару снятых с брони запасных траков так, чтобы их отпечатки слились со следом прошедших танков.
Еще три мины установили не в 450 метрах от засады (там как раз болотина началась с одной стороны, а с другой торчали старые пни от вырубленного куска леса), а совсем близко от своих танков - и ста метров не получалось. Осталось всего шесть жестяных чемоданчиков.
Лейтенант Еськов, танкист
Обида на отнятое командирство у Димки прошла довольно быстро, он был добродушным и отходчивым парнем. Опять же умаслило одобрение капитаном выбранного под засаду места. Мины произвели на лейтенанта впечатление убогое, больно уж неказистыми и примитивными они выглядели по сравнению с красотой боевых машин.
Да еще и раненый подтвердил - взрыв у мины слабоват, вышибет у танка пару траков и может быть каток оторвет. Если повезет, конечно. Совместно прикинули, позвав и Богатырева, как вести бой. Пришли к выводу, что оторваться немцы так просто не дадут и желательно им все же всыпать при первой встрече посильнее, сбить спесь и наглость. Удивило танкистов требование сначала работать только пулеметами, пушки дать только потом, после мотоциклистов. Опять же удивило требование в первую очередь разобраться не с танками врага, что было для Еськова аксиомой боя, а с бронетранспортером, который должен быть в головной заставе. Почему новый начальник уделял такое внимание немецким саперам, которые для лейтенанта были такой же серой пехотой и, в отличие от танков, ценности особой не представляли, было совершенно непонятно. Про себя Димка решил, что так и быть - влепит в бронетранспортер первые пару снарядов, а потом все же займется танками.
План действий в целом соответствовал тому, что сам же Еськов и предлагал. Сначала обстрелять чертовых мотоциклистов пулеметным огнем, потом дать передовым танкам заехать на мины, а долбанув по саперам, заняться подбитыми неподвижными танками. Разошлись в том, что лейтенант хотел бы сразу атаковать ошеломленного врага, Устав предписывал наступление огнем и гусеницами, а сапер этот, видать, был трусоватым и говорил такое, что лихим танкистам было не по душе. Пытался их убеждать, рассказывая какие-то старинные байки, а потом просто приказал делать так - и все тут.
Был шанс, что немцы рванут на шарап, потому местоположение каждой мины, которую ставили на дороге, обсуждали хоть и торопливо, но со всем тщанием, чтоб оказалась в самом возможном месте для наезда. Прикинули расстояние, чтобы не вплотную, но огонь оказался кинжальным. В общем - что могли - предусмотрели. Теперь спешно маскировали машины, стараясь поставить их так, чтобы по возможности со стороны немцев хоть чем-то прикрыты были тонкостенные танки от огня. Богатырев загнал свою машину в промоину, Димка прикрылся невысоким холмиком, а Махров вообще откатился метров на сто назад. Когда лейтенант намекнул, что это некрасиво, душный старшина свысока пояснил - те же мотоциклисты легко могут проскочить под огнем - вот тогда он их и примет радушно. Еськов это проглотил, но запомнил. С мотоциклистами у него были свои счеты, встречался уже, так что да, могли эти сволочи проскочить, с них станется, совершенно с резьбы слетевшие наглецы.
Было тревожно, видимость, правда была неплохой - километра на полтора, а засаду прикрывал сначала редкий кустарничек, а потом уже и лес, но каждый понимал отлично - для танков немецких эти полтора километра проехать - пара минут всего. Много ли успеешь за такое время? И потому все лихорадочно торопились, а когда над дорогой низко просквозил на бреющем немецкий самолет - желтое брюхо, черные кресты, совсем засуетились, как только он скрылся. Маскировка ли помогла, или такой мизер, как три танчика, не привлекли внимания летчика - но прошел немец без стрельбы. А страха прибавилось!
Еще капитан успел приказать, чтоб с башен Т-26 пулеметы сняли и отдали один с дисками пехотинцам, как на переделе видимости бойко вывалились, волоча за собой пыльный шлейф несколько объектов. Почему-то Димке показалось, что они крупноваты для мотоциклов и едут медленнее. Нырнул в башню, закрутил маховики пушки, ловя прицелом дорогу.
Не ошибся. На этот раз судьба приготовила сюрприз - серые танки шли без мотоциклистов. Пять штук. Последний - покрупнее и башня по центру, а у тех, что передними прут, башенка спихнута в сторону, влево, как и у Т-26. Тут Димка вспомнил про БТР, поводил жалом пушки, но не нашел ничего, кроме здоровенного серого грузовика в конце короткой колонны.
- Что там? - взволнованно спросил башенный стрелок. Он-то нихрена не видел.
- Танки. Пять штук. Значит, как договорились - я стреляю, ты еще один осколочный, потом бронебойные... - сквозь зубы приказал напрягшийся Димка, ведя прицелом головной танк. В голове пронеслось зазубренное в училище: "... если силуэт танка закрывает весь промежуток между рисками, то до танка примерно 200-300 метров. Если закрывается только половина промежутка, то 400-600 метров. Если примерно четверть, то 900-1100". Как положено молодому человеку - глянул как бы со стороны на себя, достойно ли выглядит? Вроде - вполне! Только почему-то между лопатками зачесалось сильно и не к месту. А потом вдруг вспомнил, что основная цель - не танки. Но БТРа нет? Сделал над собой усилие, стал ловить прицелом грузовик. Помогало, что тот был крупнее танков и торчал кабиной и тентом. Здоровенный, зараза!
Когда передний танк наскочил на мину, Еськов не заметил, но стройная колонна тут же рассыпалась. До того шли грамотной елочкой - передний танк пушечкой смотрит строго по курсу, следующий за ним целит влево, третий - вправо и так вперебивку. Готовы открыть огонь сразу и в любом направлении. А тут вроде как пыли стало больше и колонна мигом отработанно развернулась. То есть попыталась развернуться, потому как Димка со товарищи тоже был не пальцем делан!
Капитан Николаев, сапер
Было очень больно, как никогда в жизни. И хотелось выключиться и потерять сознание. А дышать трудно, словно пробежал с грузом десяток километров. Вроде воздух - вот он - вокруг, но в себя его не втянуть, густой стал, тягучий, словно студень из желатина.
Убедить танкистов не кидаться опрокидью, а работать из засады по - егерски, может и не так картинно - кинематографически, зато куда как эффективнее - не получилось. Зря потратил силы и лекторский пыл. Этому молодому лейтенанту рассказ про парфянские стрелы и отступление Кутузова были до лампочки. По Уставу положено атаковать - вот и весь сказ. Второй лейтенант, парень явно восточной внешности, отмалчивался, глядел хмуро, но хоть не возражал. Пришлось давить командирским авторитетом. Не объяснять же мальчишкам этим, что кончится их атака на немецкий авангард быстро и плохо. Даже с ГПЗ справиться не удастся толком, а у немцев в основной группе авангарда и тяжелые танки вполне могут быть и обязательно будет противотанковая артиллерия, маленькие низенькие пушечки, которые дырявят советские танки с любого расстояния и под любым углом.
Слышал капитан, что сейчас наши выпускают уже такие машины, что от них снаряды немецкие отскакивают как горох от стенки, но все те танки, что видал пока - были легкобронированные, только чтоб пулю винтовочную остановить. И горелых, битых бронированных машин капитан насмотрелся уже вдосыт.
Помогло лейтенанта убедить только давление авторитетом, но этого было мало. Когда человек исполняет приказ из-под палки, не понимая его смысла - не то выходит. Надо, чтоб приказ был понят, и принят. Как свое чтобы. Тогда и исполнитель душу вложит. Это дорогого стоит. Как, как растолковать, что сам чувствовал?
Смешно, но сейчас Николаев почувствовал себя в шкуре Барклая де Толли, чей памятник видал в Ленинграде. Тот тоже отступал, выматывая Наполеона, а вся армия его за это терпеть не могла, драться рвалась вместе с горячим Багратионом. Того не понимая, что свежее европейское войско, втрое большее количеством, в решающем сражении размолотит разделенную на части русскую армию - а без армии делай со страной что хочешь, нет у страны защиты. Даже потом Барклаю это не простили - вроде и памятник поставили, ан знал Николаев от старших коллег, что если поглядеть на полководца с определенного места, выглядит тот срамно - словно с мужским органом торчащим, так скульптор маршальский жезл разместил охально. И точно, сам видел. Не поняли и не простили.
Вот и здесь та же проблема. Черт, а надо до ума мальчишкам этим геройским довести почему отходить придется. Время - вот что сейчас дорогое. Не зря немцы так спешат, они-то отмобилизовались еще перед тем, как Польшу драть, а СССР еще с мирного времени на военное не перешел, и людей в армию призвать надо и технику, так что время сейчас выигрывать надо.
Думал в ушах звенит, а оказалось - моторы на дороге. И приближаются. Смело фрицы прутся, нахально даже. Удержать бы первый удар хотя бы. Теперь от лейтенантиков все зависит.
Первый глуховатый взрыв - явно мина. И тут же звонко - из танковой пушки. Разрыв вдалеке. Подряд два глухих взрыва. Вперебивку зададанили чужие стволы, автоматические похоже они у немцев, больно скорость стрельбы высока - и тут же грохот разрывов, сливающихся в сплошной шум, а в ответ звонко - из двух наших башенных орудий. Вроде послышалось - еще глухо бухнуло. Сверху посыпались рваные листья, огрызки веточек и мусор какой-то.
По лесу теперь носилась металлическая смерть, поливали немцы от души, давя по привычке огнем, только вот сейчас лопухнулись они, как сообразил капитан, вставлены были обоймы с осколочными снарядиками, рассчитывали пушки встретить, так-то неприкрытым расчетам артиллерийским досталось бы с походом, а вот танкистам за их жестяной броней в 15 миллиметров может и не страшны осколочные снарядики-то! Только б не сообразили, что с танками дело имеют!
Сорокопятки били с максимальной скоростью стрельбы, чуточку выделяясь из оглушительного тарарама. Санинструкторша куда-то делась, соскользнув с брони, а из башни загрохотал пулемет, перекрывая близкой пальбой - дальнюю. И все-таки показалось, что огонь стал стихать. Только лаяли по-прежнему сорокапятки, да в ответ им гукало что-то похожее и вроде - удаляясь. Автоматические пушки больше не работали. Из башни БТ, лязгнув люком, высунулся старшина Махров, не потерявший своего аристократического облика, как и положено серьезному человеку огляделся, доложил коротко и ясно:
- Насовали им полну жопу огурцов, товарищ капитан!
- Конкретнее! - буркнул облегченно Николаев. Именно такой доклад ему и был нужен, чтобы свалилось с плеч тягостное ожидание провала всего начинания. Сразу полегчало, теперь можно и детали! Старшина не стал упираться:
- Три жестянки на дороге врастопыр остались, две отходят. Хитрый сука, на буксир битого приятеля взял и пятится, чужим железом прикрывшись. Не, не достать! Ушел, гад!
Тут Махров шустро пригнулся, потому как что-то очень неприятно просвистело совсем невысоко над танком.
- Старшина, срочно отходим. Лейтенантам передайте - огонь прекратить, отходим. Пехоту не забудьте и девчушку эту! Да не теряйте времени, быстрее - сказал Николаев уже в спину рванувшего бегом старшины.
Огонь прекратился и без участия капитана, как старшина с машины прыгнул. Только Дегтярев-танковый еще несколько очередей выпустил. Скоро неуклюжий Т-26 подкатил, встал борт к борту. Довольный Еськов гордо доложил, что вражеская группа танков разгромлена, жалкие остатки откатились, и не без намека сообщил, что разгром мог бы быть полным, если бы не запрет на атаку. От мальчишки остро воняло сгоревшим порохом и держался он браво, как и положено победителю.
