Кто-то там стоял!
Наверняка!
Правда, темно тут, хоть глаз коли, но Комар чем угодно мог поклясться и положить на отсечение любую (на выбор палача) часть любимого тела — стоял там кто-то!
Спроси его кто, что он там такое углядел — не сказал бы, но чутье на опасность, которое еще никогда не подводило, не давало сделать оставшиеся до стола с ковчежцем несколько шагов.
Может быть, запах человека почувствовал, а может тепло — не понять, но уверен, что сунься он дальше — и плохо ему будет... Так плохо, что...
Разбойник представил, что случится, если он все же сделает эти шаги, остановился, и почувствовал, как душа наполняется липким страхом. Мысль шмыгнула во вчерашний день, когда только собирались сюда в непрошеные гости.
Если б лес вокруг, или дорога, пусть даже та, что мимо кладбища... Холодок скользнул по спине вверх и задержался в голове дурной мыслью.
Так ведь где та дорога...
Оно и понятно. Откуда ж ей взяться, дороге-то, посреди княжеских хором?
Комар переступил с ноги на ногу, передернул плечами, сбрасывая с себя гадостное чувство близкой опасности, сжал кулаки, набираясь мужества. Три шага. Всего три! Раз, два, три... Только мысль вильнула как рыба и ушла в сторону. Осколки других, недодуманных, побежали словно круги по воде.
Лом этот еще... Он вспомнил про лом, и зубы сжались до боли в скулах, а ногти впились в ладони.
Зачем? Зачем?? Зачем???
Все вокруг шло не так! Не так и некстати! Приметы ясно говорили... И петух, и малиновый куст, что дорогой попался, и туча, на медведя похожая... Все показывало, что не за свое дело взялись. Ох, не за свое...
Разбойник вздохнул, ладонью размазал пот по лицу. Думай, не думай, а вот ты тут - и все! Дело надо делать.
Да и как отказаться, если столько денег обещано? Не врет же, наверное, атаман. С такими деньгами и из леса можно выйти, корчму открыть или вовсе постоялый двор. Да что там двор! Все можно будет! Все! Золото! Жемчуг!
Он моргнул, и взгляд его уперся в темноту.
Вот он, ведь, ковчежец-то, рядом. Только три шага вперед, даже нет. Два. Два больших шага вперед, в нишу, сделать, да руку протянуть...
Он представил, как делает эти шаги, и спину словно морозом осыпало. Страшно... Гибель... Боль....
Позади осторожно ворохнулся Ерпил, прошептал в затылок.
— Что?
Стараясь не потерять еле видимый в полутьме стол, едва шевеля губами, Комар ответил:
— Есть тут кто-то...
— Где?
— Впереди.
Ему было что добавить еще, но губы страхом запечатало. Слушают же гады! Каждое слово слышат! Ерпил не стал сомневаться и переспрашивать — слава Богам, знали друг друга не первый год. Он осторожно втянул в себя воздух. Комар, глядя на него, тоже глубоко вдохнул. Так и есть, не подвело чутье! В воздухе отчетливой горечью вился дымок горелого масла.
Мысли побежали, словно подстегнутые кони. Пахнет гарью, а вот огня нет. Значит, он горит где-то невидимый... Но невидимого огня не бывает. А раз так, то наверняка это огонь самый обыкновенный, только кто-то его скрыл... И сидит где-то рядом этот неведомый "кто-то" и наверняка руку на мече держит. А когда это хорошим кончалось, если кто в темноте с мечом прятался?
Сзади неслышно подошел атаман.
— Что встали?
— Маслом горелым пахнет, — шепнул Комар.
— Бедой... — подтвердил Ерпил.
Атаман не устрашился, хмыкнул с сомнением. Ерпил подумал, что тот, из-за безумной своей храбрости сам сейчас сделает эти страшные шаги, и дернул его за рукав...
— Кто-то есть там. С огнем сидит.
Плохо он об атамане думал. Чтоб самому вперед идти у главаря и в мыслях не держалось. Вожак раздвинул их и подтолкнул вперед его самого.
— Ну и что с того, что с огнем? Если и есть кто, так он спит. Я им сам этой вот рукой в вино сонного зелья подсыпал.
Комар закивал. Зелье атаману Мазе дал колдун, что сулил за этот ковчежец немерянные деньги. Зелье и еще два горшочка, что, как он говорил, из любой беды выручат... Горшочки те сейчас лежали у атамана за пазухой. Только какая вера чужаку? Он-то там где-то, а ты тут. А впереди темно и прячется кто-то...
Ох, грехи наши тяжкие...
Атаманова ладонь уперлась в затылок.
— Давай!
Не посмев ослушаться, Ерпил сделал несколько шагов вперед и потянулся к ковчежцу. Комар, устыдившись страха, шагнул, за ним, но атаман остановил его, положив руку на плечо.
Решетка упала неожиданно мягко, почти бесшумно. Ерпил дернулся назад, но опоздал.
— А-а-а! — взвыл он в голос не столько от боли, сколько от ужаса. — А-а-а-а!
Крик пронзил тишину словно копье — снежный сугроб. Ерпил развернулся и ещё раз, уже грудью ударился о железо, но оно только презрительно звякнуло — мол, куда уж тебе, худосочному... Железа князь не пожалел — прутья откованы толщиной в руку и крепко — ни ржавчины тебе, ни окалины. Поперек их соединяли две перекладины, даже, пожалуй, потолще руки. Вмиг вспотевшими ладонями разбойник ухватился за решетку.
— Помогите!
— Не ори! — бросил Мазя. — Молчи, урод.
Ерпил поперхнулся готовым сорваться с губ позорным криком.
— Счастья своего не понимаешь. Раз туда попал, так тебе двойная доля будет. Ковчежец доставай.
Атаман сказал это спокойно, словно и не случилось ничего, и каждый из разбойников вдруг понял, что он и эту случайность предусмотрел, и что прямо сейчас, на глазах у всех, он вытащит неудачника из клетки, как бывало, вытаскивал из других неприятностей. Желая как можно быстрее выбраться из ловушки и не смея ослушаться, Ерпил в два шага добрался до стола и схватил шкатулку. Внутри что-то брякнуло. Руки разбойника дрогнули, он чуть не выронил добычу.
— Раззява, — покровительственно пророкотал атаман. — Я те уроню... Тащи ее сюда.
Вот в его голосе не слышалось ни страха, ни ожидания неприятностей. Спокойный такой голос, внушающий уверенность в будущем, словно предвидел он все, что было и все, что будет. Ерпил подошел к решетке.
— Давай.
Атаман протянул руку сквозь прутья. Ерпил на шаг отступил, прижал находку к груди.
— А я? Я как же?
Мазя посмотрел на него тяжело, и под этим взглядом разбойник, словно лишившись разума, протянул атаману ковчежец. Тот раскрыл его, усмехнулся. Внутри находилось именно то, за чем они шли сюда. Все, как говорил колдун.
Атаман сунул шкатулку за пазуху и, покопавшись, достал оттуда один из горшочков. Вытаращив глаза, Комар смотрел на него, ожидая колдовства, что размечет решетки, но старший распорядился по-своему. Подержав горшочек, он вернул его назад, за пазуху.
"Не захотел, видно, на такую малость колдовство тратить", — подумал Комар, переживая дурную радость от того, что это товарищ стоит там, а не он сам. — "Ну, конечно... Таких, как Ерпил много, а колдовство — одно..."
Ерпил тоже понял, что это значит, и в страхе попытался протиснуться сквозь прутья. Но ничего у него не вышло. Решетка только чуть скрипнула, там, где рукоять ножа, висевшего на поясе, задела за поперечину.
— За что я тебя люблю, дурака, так это за доверчивость.
Разбойник стиснул зубы. Черниговский князь — не Журавлевский Круторог, лютовать понапрасну не будет, но и особенной любовью к разбойникам он тоже не отличается. Убьет или искалечит. Что ж... Видно Судьба...
Страх пробежал по лицу Ерпила, превращаясь в тупую покорность.
Атаман усмехнулся.
— И за преданность, конечно.
Сгрудившиеся позади разбойники слушали разговор, гадали, как поступит атаман, правда голос никто не поднимал. Мазя посмотрел на них, ухмыльнулся отечески.
— Ну, что встали? Лом сюда давайте... Вызволять будем нашего товарища, что себя не жалея, геройски в западню попал.
Все разом облегченно заулыбались. Вот оно, оказывается, как!
Кто-то, Комар в темноте не разобрал, передал атаману лом, теперь понятно, зачем захваченный с собой, а Мазя сунул его между железными прутьями и изо всех сил потянул его на себя. Железо хрустнуло, подалось. На пол, словно спелые жёлуди с дуба, посыпались заклепки. И тут, как будто именно этого они и ждали, стена слева от ниши раздвинулась, и оттуда с железным звоном выскочили люди.
— Дождались … ! — в голос выругался Мазя Он отпрыгнул в сторону. Времени, чтобы выхватить меч у него не осталось, и он отразил первый удар ломом. Те, кто сидел в засаде, вознаградили себя за долгое молчание яростным воем. Комната сразу стала тесной, наполнилась звоном, криками. Добавил своего и Ерпил, что с воплем протискивался в щель между прутьями. К нему уже бежали двое, и он вертел головой, соображая, успеет уйти целым или нет. Мазя прыгнул к левому, а Комар, ухватил добытчика за ворот и потащил на себя, помогая продавиться между прутьями. Зацепившись за обломок железа, бедолага беззвучно — треск раздиравшейся одежды заглушило молодецкое уханье атамана и грохот сталкивающегося друг с другом железа — рвался на свободу.
Мазя взмахнул ломом, и княжеские дружинники, не желая попасть под удар, попятились. С гордостью за атамана Комар подумал, что такого удара ни один доспех не выдержит. Лом, словно замороженная колдовством струя воды, летал слева направо. Вот он, атаман, рядом, а поди, возьми его...
— Назад! — заорал Мазя, перекрикивая звон и уханье. — Назад, уходим.
Сзади скрипнула дверь, но разбойник даже не обернулся. Слава Светлым Богам, за спиной были только свои. Комар отшвырнул туда Ерпила и встал позади атамана, стараясь не попасть под всесокрушающее железо. Тот почувствовал его и скомандовал.
— К двери!
Из-за спины вожака Комар в последний раз оглядел комнату. Да-а-а. Было тут что поберечь! Теперь, когда в руках дружинников горели факелы, стали видны и сундуки с добром, и шемаханские ковры по стенам, и посуда на столе. Нет, не зря дружинники ярятся!
Атаман дважды взмахнул рукой и что-то бросил в темноту по обеим сторонам от себя. В полутьме сухо треснуло, и комната заполнилась дымом. Оттуда, из дыма, послышались проклятья, и Комар, к немалому своему облегчению, понял, что и тут колдун не обманул, что колдовство у него оказалось зрелым, правильным.
Опережая остолбеневших дружинников, разбойники дружно бросились к двери.
А, и правда, что тут делать? Делать тут больше нечего.
Можно, конечно бы подраться, показать храбрость, но кому ее тут показывать, храбрость-то? Дурням, что не смогли устеречь то, что стеречь нужно пуще глаза? Или самим себе? А зачем? В своей удали никто из разбойников не сомневался, да и дружинники, пожалуй, в храбрости ночных гостей тоже. Это ведь у разбойников хватило смелости прийти ночью в княжий терем, и украсть не абы что, а именно то, что добрые люди заказывали, а не у дружинников, тем более что как раз дружинников-то княжьих разбойники в своем логове что-то не видели...
Нет, по всему выходило, не нужна драка разбойникам.
А вот княжим дружинникам она оказалась бы кстати — нужно же показать князю, что не просто так упустили сокровище, а после битвы, где врагов напало столько, что и не перечесть, и что не проспали они сокровище, а защищали его до последнего и только после неравной схватки, усеяв всю горницу трупами...
Атаман бросил лом прямо в дым и, не глядя, попал или нет, побежал к двери. За его спиной вскипели азартные крики, ругань, кто-то упал, покатился по полу. Комару даже показалось, что один из дружинников, повредившись умом от горя, рассмеялся, но и ему, и атаману это уже было все равно.
Товарищей он не видел. Шаги их гремели впереди, а кроме топота ног, слава Богам, оттуда ничего не слышалось. Не хватило, видно, ума у здешнего воеводы правильно людей расставить. Дурак, видать воевода-то. Дурак. Увалень... Другого имени такому и не подберешь... Раз своего ума нет, то чужим всю жизнь не пропользуешься. После горницы, освещенной факелами, в переходе оказалось темно, но бежалось без страха - этим путем уже промчались товарищи, а спину прикрывал сам атаман. Слева сквозь непроглядную тьму вспыхнула тонкая, с мечевое лезвие полоска.
Дверь. Вроде та самая.
Комар плечом поддал ее и следом за створкой влетел в темноту, наполненную сдерживаемым дыханием. Атаман заскочил следом, едва не сбив с ног.
— Ну!
Комар опомнился, навалился на дверь и захлопнул ее за атамановой спиной. Не тратя лишних движений, Мазя ударом кулака выбил притолоку и подпер ею дверь. Быстрым взглядом обежал комнату. Можно бы и тут пошуровать — богато, все же жил князь Черниговский, на все комнаты у него добра хватало, но не до этого сейчас. Ноги бы унести с тем, что в руки пришло.
— Никто не отстал?
— Все тут атаман! — преданными глазами глядя на Мазю, отозвался Ерпил. — Все как один!
Все, кто непрошеными гостями пришел к князю, собрались тут, чтобы уйти восвояси.
Не тратя времени на разговоры, Комар выглянул в окно. Во дворе, слава Богам, темно и пусто. Шум, что творила погоня еще не успел никого разбудить, и путь за стену оставался свободен. Он вспомнил сырой запах леса, к которому уже привык и коротко вздохнул. Вожак услышал, повернулся к нему.
— Что на дворе?
— Тихо, — не оглядываясь, ответил разбойник. — Чего ждем?
Атаман отодвинул его, выглянул сам.
Двор заливала темнота, а на небе тусклым пятном еле пробивался сквозь тучи лунный свет. Он падал на стену, через которую еще нужно перебраться, на квадратные башни, на крыши сараев. В этой темноте таились свои опасности, но совсем не те, что остались за спиной.
Уходить всегда легче, если нет погони, но даже если она и есть, а дело сделано, то все одно жизнь кажется проще. Мазя улыбнулся, потрогал ковчежец за пазухой. А с таким гостинцем за пазухой так и вообще взлететь хочется.
Только радоваться рано. Пока они сделали только полдела — взяли то, зачем пришли. Оставалось сделать вторую половину — унести то, что взяли. Дверь содрогнулась от ударивших в неё тел.
— Тут они! — азартно заорали из-за стенки. — Ломай!
Один за другим разбойники соскальзывали вниз по припасенной загодя веревке. Комар, последним задержавшийся у окна, услышал, как дверь затрещала, но затрещала не сдаваясь, а сопротивляясь ломившимся в нее. От этого треска в душе как-то легче стало. Уж в таких-то звуках он хорошо разбирался.
Несмотря на свое прозвище, хитник спускался с быстротой и расчетливостью паука. Обжигая ладони, он летел вниз, прислушиваясь, стоит ли дверь. Для него это было не просто важно, это было жизненно важно. Наверняка ведь первый, кто ворвется, сразу кинется резать веревку.
Дверь держалась! Хорошие двери стояли княжеском тереме! Но всему хорошему в этой жизни, к сожалению, приходит конец. На счастье Комара случилось это, когда он уже стоял на земле...
Пять ударов дверь выдержала, а потом все же рухнула, разбудив тех, кто еще умудрялся спать за этими стенами.
Шум волной прокатился по всему терему, возвращая спящим блуждающие где-то души, и докатился до женской половины.
В одной из горниц на постели вскинулась молодая девушка. Темнота в родном доме не казалась враждебной, но шум... Несколько мгновений она прислушивалась, ожидая, что даст ночь в следующий миг — то ли гомон слуг, то ли повторение грохота и крики "Горим! Пожар!", но вместо этого за стеной послышались шаги. Страх черной лапкой ухватился за сердце. Рука сама собой нащупала нож, но голос, что прозвучал из-за двери, оказался родным.
— Ирина? Что у тебя? Все в порядке?
Ступни почувствовали теплую шерсть на полу. Пробежав по медвежьей шкуре, девушка откинула засов, распахнула дверь. Темноты за ней уже не было. Из залитого светом факелов перехода в комнату шагнул мужчина. Вместе с ним залетел запах горевшей смолы. За его спиной мрачно взблескивали обнаженные мечи дружинников. Перехватив несколько любопытных взглядов, девушка отступила назад, в полутьму.
— Отец? Что случилось?
Князь Черный быстро обежал взглядом комнату, задержавшись на смятой постели и закрытых ставнями окнах, и успокаивающе покачал рукой.
— Ничего страшного.
Факел в его руке раздвинул темноту, и девушка увидела улыбку на лице отца.
- Опять, радость моя, к нам гости пожаловали...
Она поняла и улыбнулась в ответ.
— Хитники? За талисманом?
Ирина взглянула в зеркало и мимоходом поправила цепочку на шее.
— Не все ж к тебе сватам ездить, — усмехнулся князь. — Хитники. Я на всякий случай четверых перед твоей дверью поставлю. Так что ты не беспокойся. Спи дальше.
Он погладил ее по голове и повернулся, чтобы уйти, но дочь поймала его за рукав.
— А что ты с этими сделаешь, когда поймаешь?
Князь наморщил лоб.
— А что я с прошлыми сделал?
Ирина рассмеялась отцовской забывчивости.
— Забыл? Они же в темнице сидят.
— В темнице?
Князь так весело удивился собственной жестокости, что дочь рассмеялась.
— Ну, раз те в темнице, то с этими придется как-то по-другому поступить... Может быть, я их даже не поймаю?
Он потрепал ее по щеке. Мыслями отец уже был в темных переходах.
— Пойду, посмотрю как там посланцы кагана. Успокою, а то Бог знает, что они там в своей Хазарии про нас подумают.
Ирина засмеялась. Страх исчез.
— Они, поди, и так не спят от огорчения.
— Может быть. — Рассеянно кивнул князь. — Все-таки ты им второй раз отказываешь... Не передумала?
Княжна почувствовала шутку, засмеялась.
— Нет. И в третий откажу.
Глава 2
Благообразный отрок, зачерпнул кувшином из стоящего на огне тагана воду и вернулся назад, к князю.
Он не торопился особенно, чтоб не споткнуться, но задерживаться резона не имелось — не любил Журавлевский князь мешкотников и неумех. А кого князь не любил, у того жизнь почему-то короткой получалась и полной неприятностей.
Примета эта была верной и с каждым годом не развеивалась, как иные заблуждения, а напротив, становилась все вернее и вернее. Взять вот хоть сапожника...
— Лей, — скомандовал князь, не дав мальчишке додумать мысль о сапожнике.
Струя кипятка из наклоненного кувшина упала в кадушку, взбурлив исходящую паром воду. Круторог охнул, зашипел, втягивая в себя воздух, зашевелил пальцами. Светлые волосы мальчишки, расчесанные не прямой пробор, загораживали от него лицо князя, но он и без этого знал, что тот чувствует. За три года, что служил ему, успел разобраться в привычках, понять, что к чему.
— Хорошо-о-о-о-о! — прошипел князь. — Еще добавь...
В прозрачной воде видно, как приплясывали княжеские ноги, покрытые мозолями и шрамами. Глядя на них, мальчишка с уважением подумал:
"Князь... Мог бы в тереме сидеть, мед пить, мясцом закусывать, а он весь день с седла не слезает. Вон ноги-то у самого чуть не как копыта стали..." Мозоли у князя и впрямь были не княжеские, а самые обычные. Эти вот от стремян, как и у всех его конных ратников, а шрам от – копья, что вошло в ногу, когда бился вместе с Киевским князем Владимиром против ромеев, а вот этот натоптыш на левой ноге – от плохо пошитого сапога.
"Нет, зря он все же сапожника на кол посадил, — подумал между делом отрок. — Сапожник-то уж сгнил, поди, и следа не осталось, а сапогам сносу нет..." Он замешкался, и тут же получил подзатыльник.
— Что застыл, ворона? Лей давай...
— Полыни, — напомнил голос за спиной. — И лебеды!
Мальчишка поднял голову, посмотрел на князя. Тот сидел и жмурился, словно кот на солнце. Подумав мгновение Круторог кивнул, и мальчишка бросил в кадушку метелку полыни. В комнате тут же запахло степью, веселой волей.
Волхв он, конечно, волхв, имеет право советы давать, за то и кормит его князь, но ноги-то не его, княжеские ноги.
Сквозь прищуренные от удовольствия глаза князь посмотрел на советчика. Тот сидел задумчивый, хмурый даже.
— Что волком смотришь?
— Да не овцой же мне на тебя смотреть.
Волхв вздохнул и, чувствуя, что Круторог к разговору не расположен, продолжил:
— Не украл у тебя ничего, не обманул.
Князь кряхтел, но в разговор не ввязывался.
— Не то, что некоторые.
Волхв покосился на стол, где меж серебряных и позолоченных кубков лежал мешочек, набитый золотыми монетами. Лицо его омрачилось. Не то, чтоб денег жалко (хотя и это, конечно, тоже), а жаль было князя. Простота. Обводит его там этот вокруг пальца, как несмышленыша, а впрямую сказать ничего нельзя. Не потерпит Круторог, а ни места такого, ни головы Хайкин лишаться не хотел. Приходилось так вот, осторожно, обиняками ему на жизнь глаза открывать.
— Ох, князь... Зря ты с ним связался...
— С кем? — наконец благодушно спросил князь. Отрок сноровисто и умело растирал ступни, выгоняя накопившуюся за день усталость. — О ком это ты?
Волхв повернулся к князю.
— Да о нем, о нем...
Благодушия на крутороговом лице не убавилось
— Не знаю, что за дурь тебе в голову пришла.
— Да все ты знаешь. По роже ведь видать, что он за птица...
— Птица? — притворяясь непонимающим переспросил Круторог. — Какая птица?
Волхв, понимая, что хозяина ему не переспорить в сердцах сказал:
— И не птица даже. Скорее уж мышь летучая. Чем он тебе только голову заморочил? Понять не могу.
Князь знаком показал мальчишке, чтоб добавил воды. Глядя на отрока, Хайкин задумчиво продолжил.
— Три месяца он у тебя, толку никакого, а ты все терпишь. Дубовая у тебя терпелка, что ли? Или железом сверху оббитая?
Круторог поморщился. Отчасти волхв конечно прав, но вслух сказал:
— Делает дело человек. Большое дело... Только время ему на это нужно.
Волхв хоть и не согласился, но и не напирал особенно. Знал свое место.
— Время... Золото ему твое нужно, а не время. Будь он из своих, ты уже давно на кол бы его посадил, а с этим мешкаешь. Пенял я тебе, что крут ты в решениях, но в этот раз... Христиан, что ли наслушался?
Круторог опустил в воду руки и начал сам растирать ступни.
— А еще говорят "Ворон ворону глаз не выклюет". Нет. Не любят колдуны друг друга...
Хайкин обиделся.
* Это я колдун? Я волхв. Это он - колдун.
— А,— махнул князь рукой, забавляясь чужой обидой. — Разница-то в чем? Нету разницы... Что ты, что он от моей милости живете.
Хайкин искренне выпучил глаза. Знал он, что у князей короткая память, но не настолько же...
— Есть, князь разница, есть. От меня польза, а от него пользы как от козла молока.
Сдерживая подступивший смех, Круторог спросил.
— Не кормленный ты сегодня, что ли? То птиц поминаешь, то мышей. Козла вот какого-то еще приплел... Молоко...
Хайкин не дал увести себя в сторону. Князь в последнее время и вправду вел себя странно - задумывался, где не нужно, свирепел, где нужды не находилось, улыбался чаще чем всегда.
— Может, околдовал он тебя?
Круторог не ответил, только хмыкнул, а Хайкин, ухватившись за мысль, продолжал допытываться.
— Угощает он тебя чем-нибудь? Вином или медом? Опытной рукой с едой всякое чародейство в человека ввести можно.
Князь выпрямился, потянулся, встряхнул руками. По лицу пробежала улыбка — вспомнил что-то приятное
— Да нет... Просто место у него там такое....
— Какое? — насторожился Хайкин. Хозяйскую улыбку ему приходилось видеть не часто. — Какое у него там "такое место"?
— Спокойное. Я как к нему зайду — так сразу хорошо мне делается.
Князь провел ладонью по груди, словно размазывал по ней невидимое масло. Или мед.
— Покойно, как в детстве. А от этого я добрым становлюсь.
— Добрым? — удивился волхв. — Ты?
Он недоверчиво покачал головой.
— Когда тебя Боги творили, то все добро пошло, наверное, на того, кого перед тобой делали. А тебе вместо добра что-то другое впихнули. Может быть, упорства, может быть — осторожности...
Князь нахмурился.
— Ты и хвалишь — как ругаешь.
Волхв помрачнел. Все-таки не понимал его князь, не понимал...
— Да не хвалю я, и не ругаю. Правду говорю. Не верю я ни в твою доброту, ни в "такие места".
Круторог посерьезнел, нахмурился. Чутью Хайкина можно было доверять. Знал волхв свое дело. Да и в чужом колдовстве разбирался. Только что вот... Да дней десять назад оборотня от города отвадил, что Пузыревку разорял.
— Считаешь колдовство? — Помимо воли задумался князь. Тряхнул головой упрямо. - Нет! Да не посмеет он!
Слава о Крутороге по Руси шла страшненькая. Характер у князя вспыльчивый, сильный.. Власть свою утверждал и огнем, и мечом, крови не боялся. Так что не у всякого колдуна хватило бы смелости вот так куражиться над ним. Хайкин это понимал, потому ничего и не ответил. Только плечами пожал. Самому ведь непонятно. Видел некую несообразность он в княжьем госте. Его б за горло взять, да за становую жилу подержаться, расспросить с удовольствием, да как? Не позволит князь… Княжий гость все-таки!
— А что тогда?
Глупый разговор уже надоел Круторогу. Желая его прекратить, он бросил:
— Ну и посмотрел бы сам, коли любопытство разбирает.
Волхв не обиделся. А может, и обиделся, да стерпел.
Когда появился этот зайда, Круторог строго-настрого запретил ему приглядывать за ним. Сам колдун поставил это условием работы у князя.
— Я бы и рад, только вот ты не велишь. Как же можно?
— А то ты не пробовал...
Волхв пожал плечами.
— Я тебе честно служу. Как можно, если ты не велишь?
Круторог только улыбнулся такой покладистости. Хайкинских хитростей он не знал, но понимал, что есть они у него, есть... Волхв помолчал и нехотя добавил:
- Да и защита у него наверняка там стоит от любопытных. Колдуны на это дело мастера... Да и сам я...
- Какой же ты княжий кудесник, если с защитой пришлого колдуна не справишься? — несколько обиженно сказал князь. — Что ж он сильнее, выходит? Выходит, зря я тебя кормлю?
Понимал волхв, что его подначивают, а все ж ответил чуть резче, чем следовало бы.
— Да нет. Ты, князь, не путай соленое с зеленым... Я его сильнее. Только ведь он сразу почувствует, когда я начну его защиту ломать, и к тебе побежит. А ты сгоряча можешь...
Хайкин провел рукой по горлу, показывая, что сделает князь. Тот, словно в зеркале отразившись, повторил его жест.
— Это ты правильно рассудил.
— Вот я и не понимаю этого... Чудно мне просто на тебя смотреть.
Он остановился, думая, что князь что-то возразит или, по крайней мере, скажет, но тот молчал.
— Ходишь ты туда, ходишь, третий месяц золото ему носишь. Жемчуга шапку зачем-то отдал... На что ему столько? Кокошники он там вышивает, что ли?
Круторог понял своего волхва правильно. Два медведя в одной берлоге. Это ж куда ни пойдешь — везде чужие ноги — не вздохнуть, не повернуться. А все же... Княжий голос звякнул металлом. Не золотом — сталью.
— Кокошники... Что он для меня делает тебе пока знать не надобно. Да и о чем промеж нас разговоры идут — тоже. Хватит того, что я и сам все знаю.
Хайкин, словно и ждал именно такого ответа, спокойно кивнул.
— Ну, вот все верно. Сейчас вот ты такой, какой и всегда. Можешь и голову снести, и кожу содрать, и на кол посадить. Тут ты нормальный. Что вот только там с тобой делается?
Он задумчиво подпер щеку ладонью, начал водить пальцем по скатерти, расправляя складки. Князь ответил:
— Ничего не делается. Разговариваем.
Волхв вздохнул. Непонятно. То ли князь воду мутит, стравливая его и гостя, то ли и впрямь ничего не помнит. А узнать нужно.
— От простых разговоров добра не прибавится.
Круторог нахмурился, и вынул ноги из кадушки. Отрок проворно обернул ступни холстиной, а сверху бросил полог из беличьих шкурок. Хайкин понял, что малость перегнул палку.
- Ступай.
Мальчишка подхватил кадушку и быстренько потащил вон из комнаты. Дождавшись, когда тот уйдет, князь погрозил пальцем.
— Не твое это дело мне советы давать, понял? Сам разберусь.
— Почему же не мое? — Обиженно переспросил волхв. — Я ж не советую тебе как дружину в бой водить? Я тебе по своему ремеслу посоветовать могу, да и помочь даже.
... "Если заднюю лапу крокодила высушить, растолочь и перетереть с корнем травы сацин, то употребить ее на пользу потерявшему удачу можно, если порошок тот рассыпать точно в полнолуние, и произнести надлежащее ..."
Митридан вел пальцем по строке, морщась каждый раз, когда приходилось вспоминать ромейские слова. Книга оказалась действительнор умной, но написали ее лет триста назад, и язык за это время успел измениться. Приходилось останавливаться и рыться в памяти, чтоб понять, что имел в виду тот, кто каллиграфическим подчерком исписал свиток. Тень от пальца то густела, то становилась прозрачной, почти невидимой, когда огонек свечи вжимался в свечку. Труд, однако, того стоил. В свитке давался точный рецепт наговора на удачу, что считался утерянным еще двести лет назад. Не отрывая пальца от строчки, колдун покачал головой. Вот что уж наверняка не помешало бы ему — так это удача. В таком деле без удачи не обойтись!
"Одно плохо, — подумал он невесело. — Не найти тут сушеного крокодила, да и "надлежащих" слов в свитке нет".
Колдун приготовился читать дальше, впрок, но от окна послышался звук, будто бы кто-то провел по ставне острым железом. От неожиданности он ухватился рукой за амулет, что висел на шее, но тут же отпустил его. Нечего ему было бояться. Пока, по крайней мере. Вряд ли в городе нашелся такой смельчак, что пришел бы к нему без приглашения, да еще не через дверь, а через окно. Мало того, что знали люди кругом, связываться с ним опасно, так ведь еще и жил в двух шагах от княжеского терема. Сам князь, разве что пришел, только этот под окном скрестись не будет. Характер не такой. Этот все в дверь, да ногой... Нет. Не князь. За окном висела ночная тишина.
Колдун поскреб голову, вздохнул, опустил взгляд на бумагу, задумался.
Хорошо, конечно, когда князь рядом — и в обиду чужим не даст и деньгами одарит, но с другой стороны иногда урону от такой близости куда больше, чем от злого хитника. Тот хоть унесет, что в руки взять можно, а князь может под горячую руку голову смахнуть или в душу наплевать. Ох, не зря умные люди советуют подальше от власти находиться. Только как удержишься? Ведь, чтоб далеко прыгнуть надо и высоко забраться, а он собирался прыгнуть ох как далеко...
Колдун задумался, позабыв про стук, но тот повторился, оборвав мысли.
Прислонил ухо к ставне, прислушался. Сразу стало слышно, как кто-то шевелится там, скребется, просится внутрь.
Митридан открыл окно и отодвинул ставень. На дворе разливалась темнота, сквозь которую, облитые скудным звездным светом, виднелись стены домов и сараев. От сырой земли поднимался запах чего-то гнилого, каких-то помоев. Ночной воздух в окне взвихрился и рванулся внутрь вместе с большой коричневой птицей. Когти клацнули по дереву.
Ручной сокол проскакал по столу и застыл над древним пергаментом, наклонив голову, рассматривая и узнавая. Колдун остался недвижимым, только сердце стукнуло по особенному, колыхнулось в груди. Не чужой сокол-то прилетел, ох не чужой... Осторожно, стараясь не спугнуть птицу, он закрыл ставни, натянул на руку плотную рукавицу из кожи. Птица сидела смирно, оглядывая колдуна, словно ждала от него какого-то знака.
Митридан протянул руку и сокол, шумно взмахнув крыльями, уселся на нее. Колдун приподнял птицу повыше, поднес к светильнику. Так и есть. Сокол прилетел с вестью. Сердце сжалось, и по спине словно сквознячок прокатился. Знобливый такой, холодненький.
Чародей передернул плечами, подобрался.
Трехмесячное сидение княжеским гостем в этой глуши сразу обрело смысл. Не тех шапок золота и жемчуга, что удалось вытянуть у хозяина, а настоящий смысл. Смысл, понятный посвященным в тайну.
Не в силах сдерживать более нетерпение, Митридан сорвал послание с птичьей лапы и, не глядя, сунул птицу в клетку. Сокол обиженно пискнул, но человеку стало уже не до него. Он не стал оттягивать, прошептав сквозь стиснутые зубы. "Если получилось, то получилось, а если нет... Тогда получится в другой раз!"
Кусочек кожи развернулся в его руках. На пергаменте, так что не заметить было не возможно, разместились две перекрещенные косым крестом черных палочки. Несколько мгновений он смотрел на них, соображая, не кажутся ли они ему, не морок ли все это, а потом, не удержавшись на ногах от нахлынувших чувств, упал на лавку и уронил голову на стол. Птица в клетке заорала, словно предупреждала хозяина, что он все понял не правильно, что не надо отчаиваться, но колдун уже пришел в себя от нежданной радости и грохнул кулаком по столу.
Получилось! Получилось!!! И никакого другого раза не нужно!
Глава 3
Колдун смел свиток на край стола, водрузил перед собой подставку — три скрепленных друг с другом павлиньих лапы и осторожно положил сверху Шар. Огонь в маленькой жаровне затрепетал, словно пучок петушиных перьев на ветру. Колдун бросил в пламя несколько щепоток зеленоватого порошка. Попав в огонь, порошинки серебристо взблеснули и превратились в пурпурный дым, потянувшийся к хрусталю. Когда дым коснулся Шара, тот вспыхнул, но огонь за стеклом быстро распался на световые точки, закружившиеся словно светлячки. Нетерпеливо постукивая ногой по полу, колдун ждал, ждал, ждал. Нетерпение дышало в затылок, но ничего поделать было нельзя.
- Слушаю тебя, Митридан.
Голос, донесшийся из Шара, звучал отчетливо, но тихо.
- Это я тебя слушаю, — стараясь говорить спокойно, отозвался колдун. Птица принесла весть.
Из шара донесся смешок.
— Так ведь тогда мне и сказать тебе нечего. Раз птица у тебя, то ты и так все знаешь.
Колдун молчал, ожидая прямых слов, а не намеков на истину. Голос в Шаре не выдержал первым.
— Ну ладно, ладно... Взяли мы, что ты просил.
Шар позеленел и колдун вздохнул. Нет. Жизнь не была виденьем. Все тут взаправду.
— С кровью взяли?
— Не без этого... Хорошие воины у князя Черного. Двоих моих подранили.
— Сочувствую, — бесстрастно отозвался Митридан, сдерживая бушевавшую в груди радость, в которой не нашлось места чужим неприятностям. Его собеседник, словно почувствовав настроение, отозвался:
— Брось... Не стоит. Не так уж они, выходит, хороши оказались, если позволили себя ранить. Кстати, спасибо за зелье. Если б не оно, еще не ясно чем бы там все закончилось... Когда ты собираешься заплатить нам остальное?
Теперь шар казался похожим на стеклянный кубок, заполненный мутной зеленой водой. Голос разбойника стал деловым.
— Как и договаривались — при первой же встрече... — мгновенно ответил колдун. Радость, что плясала в нем, просилась наружу, и он не сдержался. — Я рад, что у тебя все вышло!
— Верю тебе, — отозвался собеседник. — Похоже, что не только я, но и ты на этой вещи кое-что заработаешь.
Гость Журавлевского князя не позволил своему смеху вырваться наружу. Что он знал, что понимал, этот разбойник?
— Не знаю как я, а ты — точно... Дорогу, что ведет из Чернигова в Журавлевское княжество, знаешь?
Невидимый собеседник засмеялся.
— Хаживал...
Шар вместо зелени вспыхнул желтым светом.
Колдун понял, что спросил не то. Тот, другой, не столько хаживал по дороге, сколько сиживал где-нибудь за кустами, в удобном месте, поджидая купцов. Ну, да ничего. Не страшно.
— Если ты в Чернигове еще, то выйдешь через южные ворота, и по дороге, никуда не сворачивая. Понятно?
— Понятно.
Шар снова стал мутно зеленым. Митридан довольно кивнул. Теперь разбойник не врал — все понял. Да и как тут не понять?
— Через три дня встретимся на ней у брода через Кузяву. Найдешь?
— А что у брода? Давай я его к тебе принесу.
Колдун замолчал. Соблазн был велик. День, ну, может быть два дня, и талисман будет у него в руках...
Он встряхнул головой, отгоняя глупые мысли. Нет нельзя. Тут сидел свой волхв, немалой силы, а талисман следовало бы держать подальше от такого сильного соперника. По крайней мере, пока. Пока он сам не понял, что это такое.
Что-то этот талисман мог. Что-то такое, о чем он, Митридан, пока не знал, но о чем следовало бы разузнать. Не зря им заинтересовался один из самых сильных магов Империи. Он постучал пальцами по столешнице, мечтательно прикрыл глаза. Кто знает? Может быть, в нем скрывается сила, которая поставит его, Митридана, вровень с самыми сильными? Соблазн завладеть таким сокровищем мог возникнуть у любого. Поэтому не стоило искушать ни их, ни Судьбу, и он твердо сказал:
— Не стоит. Мне так удобнее.
Разбойник молчал, словно не верил в окончательность ответа.
— Или ты боишься брод не найти? — усмехнулся колдун.
— Отчего не найти? Найду. За хорошие деньги я много чего найти могу — и брод, и человека.
Шар по-прежнему светился зеленым, Мазя оставался искренен. Колдун ощутил скрытую угрозу, исходящую от него, но не обиделся. Слишком хорошо было на душе.
— Не бойся. Не обману. Что обещал — все получишь.
— Добавить бы надо.., — предложил атаман, угадав случай.— За кровь. А то вдруг заблужусь?
— Добавить?
— Да. Самую малость...
Не любил Митридан таких разговоров, ну так и не он его начал...
— Жемчугу бы шапку. Шапочку. Или золота...
Ох, некстати этот разговор. Митридан посмотрел на свечу, на пергамент ждущий его.
— Ладно. Поговорим позже. Можешь надеяться.
Разбойник вздохнул с облегчением, но словами постарался не показать этого.
— А что мне бояться? Я свое дело сделал, половину денег получил. Это тебе бояться надо, чтоб ничего с твоей вещичкой не случилось. Красивая... Где такие только делают? Золота одного, сколько пошло... Ну и камешек, конечно... Хоть и невзрачный...
