Андрей Круз «Рейтар»

Стук копыт донесся с улицы, частый, быстро приближающийся.

– Это кто там в галоп скачет? – спросил я, вскинувшись и откладывая в сторону охапку сена, которую собирался закинуть в кормушку гнедой.

– Я гляну! – крикнул Олвин и бросился к воротам конюшни, откуда в пыльное ее нутро врывался беспощадно поток солнечного света.

Сын пробежал мимо меня, встал в воротах, от чего свет словно трафаретом вырезал из действительности его тощую и жилистую мальчишескую фигуру – мускулистый торс, узкие бедра, с которых съезжали широкие штаны и свалились бы, если бы не помочь через плечо.

– Отец, вестник!

И действительно, с улицы донеслась визгливая трель свистка, вынудившая меня броситься следом за сыном. Сел, смуглый и темноволосый сын старосты, мальчишка четырнадцати лет, ровесник моего Олвина, уже гарцевал на тонконогой серой кобыле прямо перед воротами загона, размахивая желтым флажком на тонкой пике.

– Сел, что за шум? – крикнул я.

– Сбор на площади всех вольных! Опять степняки близко!

Голос у него ломался по возрасту, поэтому всю эту короткую речь он умудрился прокричать на разные голоса, от неожиданного баска до визгливого фальцета.

– Ты уже обратно?

– Да, мастер Арвин! – крикнул он. – К Толстому Бэллу загляну, и все.

– Буду! – крикнул я.

Сел толкнул лошадь ногами, и та с места пошла рысью, поднимая облачка пыли копытами. Я посмотрел ему вслед, чувствуя какое-то смутное беспокойство. Кочевники не такой уж большой сюрприз, пару раз в год они возникают неподалеку и нападают далеко не всегда, и то, когда уверены в безнаказанности, но вот сейчас словно что-то засвербило в середине груди, нечто смутное.

– Отец, седлать? – подскочил ко мне с вопросом Олвин.

– Давай, сынок, Шутника седлай, – кивнул я и направился к дому.

Шутник – конек молодой, еще с норовом, ему полезно лишний раз под седлом пробежаться, привыкнуть к хозяйской руке. А вот как привыкнет, тут ему цены не будет, таких коней в окрестностях ни у кого нет. Если бы флажок на пике красным был, то тогда не до выучки было бы, оседлал бы гнедого Кузнеца, мощного и зрелого мерина, обученного и строю, и бою, и сразу на сбор бы отправился, но раз флажок был желтым, то срочности нет. Может, выступим завтра, а может, и вовсе не выступим, а только разъезды отправим, следить, как бы беспокойные наши соседи не начудили. Впрочем, какие они соседи? Перекати-поле, приходят и уходят, разве что приход их обычно мало радости доставляет.

Широким шагом, торопясь, прошел через двор, к дому, большому, низкому, с бойницами вместо окон по наружной стене. Толкнул тяжелую деревянную дверь и очутился во внутреннем дворе. На плетеных травяных циновках, под навесом, играли с кошкой двое детей, девочка и маленький мальчик, дочка и младший сын.

– Папа! – вскочила на ноги семилетняя Лиана. – Возьмешь нас завтра в город?

– В город? – сделал вид, что озадачился, я. – А ты маме помогала?

– Я с Димом сижу! – Она обличающим жестом указала на малыша. – И обед готовить помогала.

– Ну, тогда подумать надо, – развел я руками. – А вообще, княжна моя, не знаю я точно, сбор объявили.

Что такое «сбор», знают даже дети, поэтому Лиана погрустнела и принялась возиться с кошкой. А ведь время самое ярмарочное. Мы коней продали закупщикам армии князя Валашского за хорошую цену, все вокруг торгуют и расторговываются, в городках веселье, все отдыхают. Но долг есть долг, от степняков всего можно ждать. Могут попасти свои табуны и стада вдалеке да и уйти, а могут, если слабину заметят, напасть. И тогда беда, все сожгут, все разграбят, всех, кого смогут, в плен угонят.

Толкнув дверь, вошел в полумрак горницы, отдал короткий поклон алтарю – маленькой плошке с горящим фитилем, плававшей в чаше с водой, Брату с Сестрой уважение от нашего дома.

Жена возилась у стола, собираясь накрывать стол. Я глянул на нее исподтишка – словно и не было ей сорока лет и пяти детей, из которых боги двоих прибрали в младенчестве. Все такое же гибкое и сильное тело, все так же густы ее светлые волосы, собранные в длинный конский хвост на затылке, и шея до сих пор без единой морщины.

Обернулась, насторожилась. Сразу чувствует, когда что-то не так.

– Полдничать не останешься?

– Заверни что-нибудь, по дороге поем, – сказал я, обняв ее за плечи и поцеловав в пахнущую ванилью щеку. Она еще и булочки испекла.

– Вот булочек закинь пару, их и съем по дороге.

– Сбор? – спросила она. – Я коня слышала.

– Сбор, – кивнул я. – Но пика желтая, особой тревоги нет.

Быстро переоделся из рабочего, пахнущего конским потом, в обычное платье. Натянул сапоги до колена, вышел на двор, отполировал ваксой так, чтобы в них смотреться можно было. Рабочий жилет, что на голое тело носится, сменил на холщовую рубаху, с вышивкой по воротнику – рукоделием дочери. А наверх уже натянул жилет из холстины грубой, почти дерюги, в серо-зеленый цвет крашенный. Без него из дому выходить плохо. В карманах и часы, и платок, и всякие мелкие принадлежности.

Ну и как венец всему, на пояс-патронташ револьвер повесил. Хороший револьвер, кавалерийский, с длинным восьмигранным стволом в две пяди, с рукояткой из дорогого дерева, на котором мастер вырезал символы Брата справа, а Сестры слева, язык пламени и каплю воды. Вроде как пусть боги направляют руку стрелка.

Я снова поцеловал жену, взяв из рук ее сумку с едой, и вышел из дому, на ходу наматывая шемах. День был жаркий, даже знойный. Когда подошел к конюшне, сын уже заканчивал седлать Шутника.

– К темноте вернусь, – сказал я ему, забирая поводья. – Ты, пока кони в загоне будут, гнедой кормушку перевесь повыше, по грудь, она вроде как прикусывать начинает. Не дело это, со скуки ведь. И дверь денника креозотом помажь сверху, чтобы ей противно было. Затем возьми Ворчуна и учи. Сегодня поворот на месте, а потом на вольтах погоняй, понял?

– Бать, Ворчуна на продажу? – сморщился Олвин.

– А куда же еще? – удивился я. – Для того и растили, к весне в реестровый возраст войдет, надо, чтобы уже учен был. А тебе волю дай, так ты всех себе оставишь, с голоду помрем. Ладно, давай, за старшего остаешься.

Закинув поводья за голову и вцепившись заодно и в гриву, я забрался в седло, чуть толкнул ногами конька. Тот неожиданно резво рванул с места сразу в рысь, застоялся, и я чуть придержал его, заставляя перейти на шаг. До городка десять верст, пусть первую шагом пройдет. Это ведь тоже военная наука, а Шалун хоть и не на продажу предназначен, а повоевать ему наверняка придется. Такая уж судьба у нас, жителей Степи, мирная жизнь нам не суждена, сколько бы мы о ней богов ни молили.

Степь была пуста, хоть за ближайшим холмом у нас соседи – Толстый Бэлл со своим многочисленным семейством. У Бэлла аж пять сыновей, таких же крупных и сложением на быков похожих, как и он сам. Бэлл тоже лошадей разводит, как и я, и еще коров держит. А вот и он сам как раз показался из-за увала с двумя своими старшими. Идут клином, красномордый и бородатый папаша впереди, на массивном жеребце вороной масти, а сыновья, такие же осанистые да усадистые, бородатые, разве что чуток пожиже, по бокам и сзади, все в бледно-желтых шемахах, это у них такой цвет семейный.

Помахав рукой, я свистнул, и сразу же ветер принес ответный сигнал. Три всадника осадили коней, ожидая меня. Поравнялся с ними, поздоровался первый. Сыновья Бэлла поклонились мне, а сам Бэлл руку протянул и показал место справа от себя, мол «присоединяйся». Так и поехали дальше уже строем, в колонну по два. Все определяется правилами или уставом, уж для чего что применится. Мы вот с Бэллом в ополчении взводные, он, как и я в свое время, в кавалерии в Валашском княжестве служил, разве что я чуть позже, он на десять лет меня старше. А в отставку уйдя, подписал обязательство осесть на рубеже Великой Степи, за что освобожден пожизненно и наследственно от всех налогов и податей, взамен лишь выступая буфером между лихими степняками и населенными землями княжества, прорваться куда кочевники спят и видят, вот там бы грабеж был хоть куда. Спят и видят, а наяву никак – вольные поселенцы не пускают.

– А что, мастер Бэлл, не слышал, что за шум?

– Да вроде из Валаша какие-то люди прискакали, слышал тут краем уха, – ответил тот, хмыкнув в бороду. – Поднимают вольных на поход в Степь.

– А почему они? – удивился я.

Такое редко бывает. Обычно нашествия и рейды степняков разъезды вольных первыми обнаруживают, и уже затем мы гонцов шлем в княжество, предупредить о возможной опасности. Рейды мы отбиваем, но ведь иногда бывают и такие набеги, которые иначе как Нашествием не назовешь, и тут уже наших сил может не хватить. А вот так, чтобы известие о кочевниках шло из княжества… Это уже странно.

– Не знаю, мастер Арвин, сам поражаюсь. Но послушаем, что скажут. Все равно дело к учениям, так или иначе, а пора сотню собирать. В степи сушь, степняки для табунов корм ищут, так что от них что угодно ждать можно.

– Это верно, мастер Бэлл, – согласился я. – Думаю, что и разъезды бы в Степь дополнительные послать надо, и молодым опыт, и нам уверенность дополнительная.

– А что, верно, старосте сказать надо бы.

– Если о разъездах говорить, то он уже не староста, а сотник, – усмехнулся я.

– Верно говоришь, мастер Арвин, – солидно кивнул Бэлл.

Пыльная дорога вела нас к городку, виляя между пологих холмов, обходя выветренные балки, окруженная сухой травой, шумящей на тихом ветру. Бешено стрекотали кузнечики, целые стайки мотыльков кружились в непонятном танце над кустами голубых цветов майского глаза, и где-то высоко-высоко, в самом небе, кувыркался и заливался песней жаворонок.

2

Собрание толпилось перед храмом на просторной базарной площади. Запах пыли, конского навоза и пота, шум голосов, запах табака из трубок, треск разгрызаемых тыквенных семечек, засыпавших своей кожурой всю землю, и теперь эта кожура трещала под крепкими подошвами кавалерийских сапог. Городок вольных собрался на зов.

Староста, а теперь уже сотник, при шнуре, стоял на крыльце храма, о чем-то разговаривая с двумя княжескими офицерами. Один из них в чине первого сотника, второй – просто сотник. Оба в серых мундирах с рыжими кожаными портупеями и красными погонами, в кожаных кавалерийских касках с большими валашскими позолоченными орлами.

В дальнем конце базарной площади возле лошадей стояли солдаты их сопровождения, кавалерийский десяток. Они окликали проходивших девушек и пытались заигрывать, но вполне невинно. Это же не городишко в княжестве, где солдат княжеского войска власть немалая, а городок вольных, тут власть своя, местная, в былые времена добытая боем и кровью, когда поселенцы на окраине Великой Степи противостояли как натиску кочевников, так и жадных владетелей. И, в конце концов, кочевников отвадили без ума нападать, а владетели тоже сочли за благо не вмешиваться в жизнь поселенцев, удовлетворившись тем, что они прикрывают и берегут границу заселенных земель.

– Вольный люд! – обратился к толпе сотник. – К нам от князя с вестями посланцы прибыли, надо выслушать!

– Давай! Давай! – загомонила толпа, предоставляя слово гостям.

– Спасибо, господа вольный люд! – вежливо обратился к толпе один из прибывших начальных. – Я первый сотник Фарин, из славного войска князя Валашского Орбеля Второго, владыки течения Быстрой и дельты Широкой, владыки двух Забытых городов и земель Междуречья, да благословят его Брат и Сестра на долгую жизнь и новые свершения.

– Давай! Давай дальше! – закричали несколько голосов, подразумевая, что сотник Фарин в своем верноподданническом восторге начал уже кота за хвост тянуть.

– Господа вольный люд! – Зычный сотниковский голос перекрыл крики толпы. – От союзников нам дали знать, что степняки готовят большой набег. Хотят прорвать границу городков и дойти до самой Быстрой. Штаб войска княжеского полагает, что вольным в одиночку не выстоять, а если не выстоите вы, то воевать придется уже на земле княжества, от чего ему разорение и ущерб ожидается. Поэтому Его Княжеское Высочество приказали войску присоединиться к вам и укрепить границу. Если степняки прорвутся, то войско встретит их на рубеже городков.

– Ишь, умные, – аж крякнул Толстый Бэлл. – Мы воюй, а они в тылу «укреплять» будут.

– А чего им на рожон лезть? – спросил скотовод Аржи. – Если мы не остановим, так ослабим, им же проще. А остановим, так все равно в поход ходили, врага побили, извольте всем орденов отписать.

– Да тут дело такое, – почесал в затылке Бэлл, – товарищ у меня гостил, с верховьев, так говорит, что княже Орбель многоумный что-то там мудрить начал. Скалы взрывает, рабов нагнал на работу.

– И чего? – насторожился я.

– Подозревает народ, что князь задумал Вертлявую в другое ущелье повернуть, она тогда в Быструю пойдет.

– Погодь, погодь, – нахмурился Аржи. – Пастбища наши от Вертлявой питаются, вся вода в колодцах от нее, небось, тоже. Высохнет степь, если ее отвести. Чем князь думает?

– Головой он думает, – мрачно сказал я. – Если степь сохнуть начнет, то и степняки сюда избегать ходить будут, и нас с земли сгонит. Даже не сгонит, а сами уйдем. Что делать будем, когда ни земля родить не будет, ни трава сок не возьмет.

– Это точно, – подтвердил Бэлл. – Князю мы что зуб больной, и спать не дает, и тронуть страшно. К нам бегут, а мы не выдаем. Издольщики землю бросают и к нам перебираются. В общем, без нас ему лучше было бы.

– А нас куда? – возмутился Аржи.

– На кудыкину гору. И с горы в обрыв. Так лучше всего, – ответил Бэлл. – Орбель монофизитствующим первая опора, а мы сами знаете кто, обновленцы. Первосвященник валашский нашу ересь проклятию еще когда предал? Терпят нас тут, связываться не хотят просто.

Это уж точно, любовью к нам княжеская власть никогда не пылала. А после церковного раскола, что с каждым годом все заметней становится, к этому княжья набожность примешиваться начала. Другое дело, что не будь нас тут, то целое войско на рубеже держать придется и содержать, а вот если так, с засухой… а пойдут тогда степняки сюда вообще? Вообще-то пойдут, но никто же не говорит, что князь у нас умный. Поблазнилось дураку, что так он одной стрелой двух уток собьет, вот он и суетится в верховьях.

– А может податью обложит такой, чтобы у нас шкура полопалась, – усмехнулся Бэлл. – Если он по своему желанию сможет воду давать сюда или не давать.

– Так прямо на вражду с вольными и пойдет? – удивился Аржи.

– Пойдет или не пойдет, дело десятое, а вот в тех краях ему у плотины крепость поставить с сильным гарнизоном, и демоны ведают, что мы тогда сделать сможем, – сказал Бэлл, сотворив знак богов при упоминании демонов. – Да и горцев нанять никто не мешает в помощь.

С горцами верно, они за деньги служить будут, причем с радостью. Вроде и одного языка с нами люди, а внутри совсем другие. В горах земли бедные, жил народ всегда скудно, вот и грабили друг друга и соседей или на службу нанимались. Воины они хорошие, да народ плохой – и переметнуться могут, и в спину ударить, только своя выгода их заботит. И если возьмутся охранять предгорья, то тогда все, нам и соваться туда нечего, можно в горах и ущельях с ними до скончания времен резаться.

Тем временем слово снова перешло к нашему сотнику. Он крикнул:

– Господа вольный люд! Властью, данной мне собранием, а также согласно приказу полковника объявляю назавтра сбор и поход. Сотня, обоз и батарея, с полным припасом, сбор и строевой смотр у городка на выгоне к пятому колоколу. В городке остается два десятка нести дозорную службу и инвалидное ополчение. Как с семьями быть на время похода – пусть каждый сам решает, большой опасности пока не вижу.

Опасности я и сам не видел особой, степняков мы и раньше отбивали, с помощью княжьего войска и подавно отобьем, но вот что-то покою не давало. Словно нечто нужное взять забыл, да вспомнить не получается, что именно.

Вид у княжьих офицеров был довольный, как будто и не на войну, а на праздник собираются. У сотника усы как у кота торчат, руки за спину заложил, глаза из-под каски блестят, как пуговицы на мундире. Сотник же своим солдатам что-то командовал, размахивая рукой с зажатым в ней стеком. Те спешно закидывали поводья на головы лошадей, собираясь в путь. Интересно, а драгуны-то из «Серых Воронов», отборные части, княжеский конвой, можно сказать, не к лицу вообще-то им каких-то обычных вестников сопровождать. Это тоже странно. А все, что странно и при этом касается княжеской власти, скорее всего, еще и опасно. Знать бы только, с какой стороны опасность эта самая подкрадывается.

3

– Ты понял меня, сын? – еще раз спросил я, глядя Олвину в глаза. – Если даже покажется тебе, что неправильно что-то вокруг, уходи в городок сразу. Не жди ничего.

– Но что может показаться, отец? – упорно не понимал он.

На этот вопрос я и сам толком ответа не знал, просто как появилось вчера чувство, зудящее где-то в глубине души, так и не отпустило по сей момент.

– Я не ведаю, – честно ответил я ему. – Ты за старшего остаешься, ты и соображай. Как увидишь что-то, что заставит тебя подумать, что так не бывает и раньше такого не случалось, семью в фургон и гони за стены.

– Я понял, – кивнул он.

– Старый мой карабин я тебе оставляю. Сотня патронов к нему есть. Ты за главу семьи, тебе семью и защищать.

Его глаза перескочили на стену, где на ковре висели, поблескивая полированным деревом, несколько винтовок. Посередине мой карабин, с каким мне сейчас в поход идти. Темное, почти бурое дерево, синеватая сталь, восьмигранный ствол. На прикладе кожаные петли патронташа на пять патронов, пробитые по сгибам медными гвоздиками. Красивый карабин, рюгельской работы, не поскупился я на деньги, когда покупал, и бой у него точный. Рядом с ним еще один, деревом посветлее, и ствол круглый, серой стали. Этот попроще, я с ним вернулся со службы в Первом полку легкой кавалерии, отдан был как награда за службу, помимо медали. Он и перешел теперь в распоряжение старшего сына, равно как и висевшая рядом с ним уставная шашка в наседельных черных ножнах, тоже принесенная мной со службы.

– С шашкой каждый день тренируйся, – снова взялся я наставлять Олвина. – Болвана слепи из мокрой глины и на нем. Все помни, чему учил. Как с одного удара от плеча до пояса его срубишь, да так, чтобы в срез как в зеркало смотреться можно было, так и научился, считай. Каждый день стреляй из малой винтовки, хоть охоться, хоть просто по цели. День пропустил – снова наверстывай. Вольный не столько рубака, вольный в первую очередь стрелок лихой, тот, что с седла на скаку в цель попадает. Нам даже рейтары не соперники в этом деле.

Сын снял с ковра простенький с виду однозарядный карабин, открыл затвор.

– И патроны к нему крути, чтобы свободных гильз не было, понял?

– Понял, отец. Кроликам сезон, охотиться буду, мать закоптит.

– Охотиться-то охоться, – усмехнулся я. – Ты до охоты жадный, но про работу не забывай. Помощников тебе нет, городок весь на службе, так что ты один за всех.

– Ну почему за всех, ты уж обо мне не забывай, – вмешалась, наконец, в разговор жена. – Лиана за братом доглядит, а я с лошадьми помогу.

Вот у степняков женщин к коням не подпускают, кочевники считают, что женщина коня испортить может. Даже кобыл доят мужчины у них, а потом сами делают вонючее хмельное пойло из этого молока. А у вольных женщины всему обучены, надо будет, и в седло сядет, и стрелять сумеет, и за конями присмотрит. Арина, половина моя любезная, и из револьвера палить умеет так, что с двадцати шагов шесть яблок с ограды загона сбивает за четыре секунды, так что, случись дурное, не на одного Олвина надежда. Нельзя у нас по-другому, богато живут вольные, сытно, но немного нас, каждый боец на счету.

Ну, семье наставления все дал, какие в голову пришли. Да и семейные у меня опытные, сколько раз я уже в походы ходил – не счесть. Привыкли. Портупею с шашкой пока на плечо, потом на седло перевешу. На груди в ножнах короткий и крепкий кинжал висит, последний шанс. Им и ударить можно, и даже метнуть его, метать дети вольных его с младенчества учатся. На поясе спереди, наискосок, по-кавалерийски револьвер. И к нему двадцать четыре патрона в самом ремне и еще тридцать в чересседельной сумке. За спиной карабин в чехле, в патронташе к нему пятьдесят патронов, да еще столько же в запасе. Голову замотал красным шемахом, это уже наш цвет, нашей сотни. Он у каждой свой, в полку шесть сотен всего, а значит, и шесть цветов шемахов на поле видны.

– Ну, присядем на дорожку, – вздохнула жена.

Сели. Даже маленький Дим притих, прижимая к груди кота. Встали. Я семье поклонился, сказал:

– Удачи вам и покоя, пока ждете.

– Дорог тебе бархатом и в бою удачи, – сказала жена.

Лиану с Димом на руках подержал, Арину расцеловал, Олвина по плечу похлопал и на двор пошел.

Оседлал я на этот раз шестилетнего Кузнеца, коня обученного и сильного. Навьючил его сзади сумами переметными, саквой с овсом и сеткой с сеном, пледом и арканом, в кольца свернутым, взобрался в седло, да и повел коня к городку от поднимающегося из-за холмистого степного горизонта красного, словно кровавого, солнца. Тоже ведь примета так себе, такой рассвет.

4

На выгоне было шумно, пыльно и суетно. Сотня собиралась к походу, пушкари впрягли в передки бомбометов коренастых коней, сильных в тяге и выносливых в беге, и теперь батарея уже строилась вдоль дороги, как раз перед обозом из десятка телег, которыми правили все больше старички-ветераны из тех, для кого воевать в седле уже непосильно было.

Сотник, держа в поводу рослого коня соловой масти, стоял у самой стены форта. Рядом с ним в седлах возвышались знаменный с красным флажком и трубач с маленьким сверкающим горном, висящим на груди. Увидев поднятый флажок, я сразу направил коня к ним, сотник собирал командиров.

– Здравия тебе, мастер сотник! – поприветствовал я его, слезая с коня.

– Здравия, взводный Арвин, – кивнул тот. – Смотри на карту. Полковник сбор полка объявил в Длинной балке, сто верст от нас, завтра к ночи там будем.

– Сами идем или с третьей сотней?

Третья сотня собиралась в следующем городке, до которого от нас двадцать две версты. Случалось нам до места сбора и самим добираться, а случалось и совместным походом.

– С третьей пойдем, – ответил сотник. – Дальше полковник задачу поставит, но так скажу: степняки идут, если верить княжьим людям, вот отсюда, хотят пройти между Хитрой балкой, где черт ногу сломит, и течением Веретенки. Вот в этом месте нас княжье войско будет дожидаться.

– Велико войско-то? – спросил Бэлл, скрестивший могучие ручищи на не менее могучем пузе.

– Драгунский полк подойдет, полк лейб-драгун и три батареи пушек, – ответил сотник.

– Немало, – с удивлением задрал густую черную бровь Бэлл. – Похоже, что княженька и вправду опасается набега, раз такие силы в поход послал.

– Это только там, – усмехнулся Ван. – Еще драгунский полк подходы в эту сторону будет прикрывать, и пехота завтра прибудет. Или набега очень большого ждут, или его высочество решили степняков надолго отвадить.

– А чего вдруг? – поинтересовался я. – Они в последние годы вроде как по-крупному и не баловали, после того, как мы их у Серой балки прижали.

– Не знаю, того мне не ведомо, – ответил сотник. – У полковника спросишь. Ладно, стройте взводы к смотру.

Взводные поскакали к своим местам, на ходу отдавая команды, трубач звонко заиграл сигнал построения. Раздался одновременный топот множества копыт, фырканье, и бесформенная до сего момента куча людей и коней вдруг вытянулась в две шеренги, выровнялась, кони подобрались, ну и я, выпрямившись, занял свое место перед вторым взводом, которым в походе командовал.

– Командиры взводов! К осмотру приступить!

Что у меня в сумках спрятано и на мне висит, то же самое у каждого бойца с собой быть должно. Высокие сапоги с узким голенищем. Серые галифе, изнутри обшитые кожей. Плотная рубаха из серой холстины, а поверх нее парусиновый, с кожей, жилет с подсумками. На плече у меня на этом самом жилете витой алый шнур звания взводного, портупея, патронташ, кобура с револьвером, у седла шашка, всего сто десять патронов к карабину, шестьдесят патронов к револьверу, если больше у кого – не беда, кинжал, плеть витая, ну и всякого походного припасу должно хватать, от овса до мыла. И все это боец должен купить сам, равно как и коня, на котором в поход собирается, и коня этого еще и обучить. Или не быть ему среди вольных, а предложат такому вскоре земли эти покинуть и идти куда глаза глядят, хоть в крепостные в княжество, хоть к свободным городам работу искать, а тут ему не место.

Во взводе кроме меня двадцать четыре человека. Два десятника и четверо звеньевых. Три звена сабельных, а одно – поддержки, у них вместо карабинов гранатометы, похожие на короткие охотничьи ружья с переломными стволами. И у каждого на груди и на поясе по гирлянде толстеньких гранат с хвостами оперения и подсумки с холостыми патронами. Хороший стрелок такой гранатой на триста аршин стрелять может, а кони кочевников, кстати, взрывов пугаются. Артиллерии у тех нет, вот и не умеют приучить взрывов не бояться.

– Десятники, сумки проверить, – скомандовал я уже своим подчиненным.

Одного десятника, длинного, жилистого, одноглазого, звали Пармом в глаза и Циклопом за глаза. Однако его единственного глаза хватало вполне, чтобы замечать любой непорядок в отделении. Второго звали Симером, и был он невысок, кругл, тонок голосом, и борода у него почти не росла, однако переведаться с ним на шашках хоть конному, хоть пешему я бы не пожелал. Мало кто по опыту в нашей сотне мог с ним сравниться, а в скольких он походах участвовал, небось уже и сам счет потерял.

– Первое отделение в порядке, – доложил Парм.

Ну и второе, Симерово, тоже не отстало. И припас, и экипировка, все у всех в порядке было.

– Ковку проверьте еще раз, – добавил я. – У кого конь на походе захромает – на плечах его дальше понесет, а я еще и плетью подгоню.

Передав поводья коня молодому бойцу Барату, я побежал с докладом к сотнику.

– Мастер сотник, второй взвод к походу готов!

– Хорошо, мастер взводный, спасибо, – кивнул сотник Ван. – Идите к людям, выступаем.

Взвод мой сидел в седлах спокойно, все были готовы, выражение лиц даже умиротворенное какое-то, одному мне все как-то нервно было. Горнист сыграл «Внимание!», затем послышался голос Вана.

– Первому взводу выставить головную заставу! Удаление от основных сил – одна верста, удаление до головного дозора – тоже верста. Сотня! Стройся по три! За мной, шагом, марш!

«Маяк», как по уставу звали сотника с «присными», встал во главе колонны, затопали подкованные копыта по высушенной солнцем земле, первый взвод сразу перешел на рысь, стремясь оторваться от основных сил, а я, возглавив взвод, оказался рядом с маяком, то есть сотником с его неизменными спутниками, горнистом, знаменщиком и двумя посыльными. Сзади загрохотали колеса обоза, где-то неожиданно заржал конь, в общем, выступили. На глинобитных стенах форта остались стоять домашние тех, кто жил в городке, и маленький караул на высокой вышке.

Утро наступало жаркое, это чувствовалось сразу. Пока до первого большого привала дойдем, а его планировали устроить у речки Овражки, кони упарятся. А там уже главное не опоить их, не простудить в походе. Конь на самом деле куда нежнее человека и заботы требует больше. Это человеку все равно, где угодно проживет и как угодно.

Над строем гудели тяжелые жирные оводы, от которых лошади отмахивались хвостами, а иногда и самому приходилось отбиваться. Такой укусит в лицо, в ту часть, что шемах открытой оставляет, и на неделю окривеешь.

Ван вытащил большие карманные часы, глянул на них, отодвинув подальше от глаз.

– По плану идем, как раз у Овражки третью сотню встретим.

Длинная змея колонны неторопливо углублялась в выжженную степь.

5

Ночевали в широкой балке с пологими откосами, где был вырыт путевой колодец, как раз для походов. Зажгли костры, один на отделение, кашеварили сами, развесив на треногих таганках закопченные котлы. Затем моему взводу выпала очередь дежурить в сторожевом охранении. Вероятность выхода степняков в это место была невысока, там целое скопление оврагов дальше на запад, не развернуться коннице, но служба есть служба. Выставил посты в версте от основных сил, а дальше послал две сторожевые заставы, оставив при себе лишь неизменного своего помощника Барата.

– Мастер взводный, как думаете, будет война? – спросил он, когда мы с ним отправились посты объезжать.

– Похоже, что будет, – ответил я. – Если из княжества такие силы прислали, то наверняка не впустую прогнать собираются.

– Даже если степняки не сунутся, то сами за ними гоняться будем?

– Вроде того.

Конь подо мной чуть напрягся, неожиданно спугнув из травы заполошно взлетевшую птицу, и я придержал его немного, давая успокоиться.

– Но, но, не балуй, – прошептал я, похлопав Кузнеца по крепкой мускулистой шее. – Пугливым каким стал.

Где-то в отдалении завыли волки, сначала один, потом к нему присоединился второй, третий, а затем и вся стая. Барат вздохнул:

– Дед говорил, когда при походе волки воют, обязательно большая драка будет. Смерть они чуют.

– Ну, это мы посмотрим, – пожал я плечами, хоть и сам такую примету слышал.

– Стой, кто идет! – окликнули из темноты.

– Значок, – сразу сказал я пароль, чтобы на пулю не нарваться. – Отзыв?

– Скатка.

– Как тут?

– Тихо, мастер взводный, – сказал немолодой бородатый боец, стоящий рядом со своим конем. – Только эти вот развылись.

Он махнул рукой в темноту, туда, откуда доносился волчий хор.

– Ладно, повоют и перестанут. А вообще повнимательней, мало ли что.

Заставу обнаружили в темноте тоже не сразу, точнее даже, они нас первыми засекли. Циклоп подъехал ко мне ближе, доложил:

– Тихо все, никого.

– Ну и хорошо, что никого, но все равно внимательно.

Через три часа моих в охранении сменил третий взвод, а мои бойцы, быстро расседлав коней, вповалку повалились на пледы у угасающих костров.

6

К вечеру второго дня похода, пройдя больше ста верст, явились на пункт сбора полка. В лагере было многолюдно, шумно, бомбометы собирались в отдельный эскадрон, объединялся обоз, в общем, полк обретал цельность. Полковник со штабом укрылись в белых палатках, раскинутых на вершине небольшого холма. Кроме бойцов из вольных, в лагере заметны были княжеские военные. Форму лейб-драгунского полка «Синих Соколов» ни с чьей иной не спутаешь, кроме них, каски из синей кожи с золотым гербом больше никто не носил. Всерьез князь за дело взялся, лучшие части в бой послал.

– Начальных к полковнику! – крикнул подскакавший от штаба вестовой. – Всех начальных от взводного немедля к полковнику.

Бросив расседланного коня у коновязи, побежал к сотнику, без него идти даже по приказу к начальству не по чину будет. Там столкнулся с запыхавшимся Толстым Бэллом, бежавшим с противоположной стороны.

– Ну что, мастер сотник, видать, задачу ставить будут? – спросил он у Вана.

– А что же еще? – с иронией ответил тот. – Нет, раздадут всем по плошке патоки да по домам отправят. Пошутили, скажут.

– А что, неплохо бы, – не смутился такой отповедью командир первого взвода.

В огромной штабной палатке места хватило всем, хоть и с некоторым трудом. У дальней ее стены вытянулся длинный стол, за которым сидел сам полковник – среднего роста сухощавый человек с золотым шнуром на правом плече жилета и в шемахе с золотой каймой, сейчас откинутом за плечи. Рядом с ним пристроился уже знакомый первый сотник, тот самый, что приезжал в городок. У них за спинами висела огромная карта, разрисованная цветной тушью.

– Господа вольный люд! – поднялся полковник. – Я собрал вас для того, чтобы довести обстановку, которая нам пока известна больше из доклада первого сотника Фарина.

– За сведения ручаемся, – вставил тот слово, но полковник не обратил на это внимания.

– Пока известно то, что два табора степняков подошли вот сюда, к устью Хитрой балки, и встали. Пришли уже без телег, то есть похоже, что готовы к бою. И заводных коней уже отдали.

– Похоже, – пробормотал тихо Ван.

Степняк без заводного коня не степняк, но в драке тот помеха, так что перед набегом они всегда заводных коноводам отдают, оставаясь при одном коне. Если степняк так сделал, то жди беды.

– По слухам, еще два или три табора придут им на подмогу. Вот отсюда, вдоль реки.

Полковник вместо указки использовал кривоватую ветку с куста, которой и провел с шуршанием по большому бумажному листу.

– Когда они соединятся, их здесь станет не меньше пяти тысяч. Большая сила.

Это тоже верно, в нашем полку всего шестьсот сабель, а с усилением от князя дай боги чтобы пара тысяч нас набралась.

– Второй полк при поддержке княжьей пехоты обеспечивает нас с севера, вот отсюда, – продолжал командир. – Пехота займет рубеж между Веретенкой и балкой, у развалин, а полк вольных должен будет ударить противнику во фланг и тыл, вот отсюда, – потыкал он в карту веткой. – Наша же задача – выманить два первых табора противника на основные силы, которые представлены лейб-драгунским полком и драгунским, где и нанести им поражение. До подхода подкреплений.

– Дополнительная артиллерия придана, – добавил к сказанному первый сотник. – Целых три батареи.

Это неплохо, у кочевников пушек нет и никогда не было. В полках вольных только бомбометы, а они не всегда хороши, их достоинство в том, что дешевы и легки. А многочисленная княжеская артиллерия шрапнелью вполне может боевые порядки противника расстроить, помощь это серьезная. Только что ж у меня на душе все так же мерзко, как и раньше? Вот этого я никак не пойму.

– Сотник Ван, мастер, – обратился полковник к нашему старосте. – Вашей сотне обеспечить разведку позиций противника. И ваша же сотня пойдет головным отрядом полка. Вопросы?

– Никак нет, мастер полковник! – вытянулся Ван.

– Полк займет позиции по рубежу: развалины – устье Сухого ручья – верх балки. Тут противнику в конном бою не развернуться, а нам пространства для маневра хватит. Ударим лавами и сразу отход.

Полковник глянул на Вана внимательно, добавил:

– Вы после отхода заходите в тыл полка и на маяк резервом стройтесь, чтобы боевые порядки с ходу не нарушать.

– Так точно.

План боя выглядел толково. Тут и три батареи наших бомбометов перекрывали своим огнем весь фронт атаки противника, при этом оставаясь в относительной безопасности, и артиллерия могла вступить в дело как раз в нужный момент, и спешенные драгуны занимали вторую линию обороны в тылу полка вольных, и лейб-драгунский полк, постепенно выкатываясь из-за наших порядков, совершал охват к тому времени уже деморализованного противника – степняки, отличавшиеся редкой горячностью в бою, никогда не были бойцами стойкими. Наскок, удар, отход, а при столкновении с грамотной обороной так и паническое бегство.

Случись же подойти трем таборам подкреплений, второй полк вольных вполне мог связать их боем и навести на оборонительный рубеж пехоты, которая к тому времени закопается по самые уши в сухую степную землю, к тому же она будет поддержана немалым количеством как пушек, так и бомбометов, а они в бою оборонительном очень хороши.

– Гладко-то все как, если на карте, – пробормотал я, глядя на все эти синие и красные стрелки, овалы, квадратики и каллиграфически четкие надписи.

– Да вроде толковый план, – пожал плечами Бэлл.

– Толковый, вот это и мучает, – честно сказал я. – Никогда такого не было, чтобы княжья разведка о набеге раньше нас узнала. Не помню такого.

– Ну и я не помню, – согласился он. – Но у князя, Орбеля нашего, деньжата водятся, кто-то мог и продать план набега.

– Мог, – согласился я. – Но только когда степняки место сбора так близко устраивали? Они обычно большой ордой шли, а уже потом делились, а тут все наоборот.

– Это верно, – согласился уже Бэлл. – Но и такой большой толпой они тоже не ходили раньше. Сам знаешь, какие у них отношения там, каждый вождь другому готов в глотку вцепиться, странно, что они до пяти таборов вообще смогли договориться.

– Тоже верно, – поморщился я. – Но все же, не могу объяснить, но какую-то гниль в этом всем чувствую. И это мне совсем не нравится.

– Мастера взводные, хватит языком трепать, пошли к сотне, – прервал наши размышления Ван. – С рассветом надо выступить, а до того времени план отработать так, чтобы ни одного камешка в подковы не попало. Если на нас разведка и начало боя, то от нас же, считай, все и зависит. Провалим – все без толку будет.

– Знать бы, что на самом деле происходит, – пробурчал я, но так тихо, что никто меня и не услышал.