Оглавление
Интермедия - Заключенный
Обед сегодня так и не принесли. Толик-Унтермерш такого безобразия вытерпеть не смог, и как только стрелка часов проползла положенное деление, когда всегда к ним в камеру приносили не очень аппетитно выглядевшую баланду, он соскочил с топчана и заколотил своими кулаками по железной двери.
- Гады! Кормить нас будут?! Мы жрать хотим! Жрать-Обедать! Жрать-Обедать! – голосил он, срываясь на визг. – Жрать! Мухи красноперые! Жрать, я сказал! – закончив свое выступление для солидности пинком, от чего его шлепанец сорвался с немытой ноги и чуть было не угодил в мирно сидящего Романа.
- Давай завязывай, - грубо сказал он. – От тебя и так башка раскалывается, а от твоих криков и подавно.
- Я жрать хочу! А ты типа не хочешь? – Унтермерш скосил свое лицо в неприятной гримасе. – Ты типа правильный? Да? Святым духом сыт? Сыт сыт, обоссыт! – и заржав над своей шуткой, Толик продолжил дубасить по двери.
- Сказал хоре*! Заткнись уже, чёрт**! – Роман начал закипать.
---------
*Хоре (сленг.) – сокращение от «Хорош», т.е. хватит
** Черт (угол.) – человек, занимающий одну из самых нижних ступеней в неформальной иерархии заключенных (ниже – только чушки и опущенные). Он отличается невыдержанностью своих моральных принципов, безответственностью в поведении и неопрятным внешним видом.
--------
- Это кто чёрт! – подскочил Толик от возмущения. – Да не пошел бы ты на кол, с таким базаром. Что, как Шерстяного увели, так ты себя королем хаты почувствовал? Да я тебя!
Унтермерш вытянул руки, пытаясь схватить Романа за лицо, но тут же схлопотал от него двоечку по корпусу. Согнувшись, Толя даже не почувствовал, как Рома выхватил левую его руку и вывел на болевой.
- А-а-а! Отпусти, сука! – верещал он, пока Рома гнул сустав в разные стороны. – Отпусти! Пожалуйста!
- Да не вопрос. – Роман немного развернул Унтермерша и выпустил его руку, от чего тот, дернувшись вперед, не удержал равновесие, и бухнулся на пол, причем очень удачно - лицо угодило аккурат в парашу.
Все жители камеры, до этого не вмешивавшиеся в конфликт, дружно заржали. Толик, переполненный обидой, молча встал, и чуть слышно всхлипывая, начал отмываться в раковине, прикрученной к стене неподалеку.
- Вот так лучше! В дерьме ты вылитый чертила! – произнес один из приблатненых жителей камеры, по погонялу Шпингалет, и вновь зычно рассмеялся.
Унтермерша не любили в хате многие, в свои двадцать семь он уже имел три судимости, и сейчас находился под следствием в четвертый раз, за то, что банчил разбавленным героином у себя на районе. Все «честно сэкономленное» Толя без зазрения совести вливал в себя, ловя сказочные галюны и эйфорию, от которых он иногда брал в руку нож и шел на промысел прямо у себя во дворе. Слава богу, что на момент задержания, он успел порезать всего двух женщин, пострадавших от этого отмороженного типа могло быть куда больше. Таких «воинов улиц» не любили все, ведь на месте их жертв вполне могли оказаться чьи то жены, сестры, дочери. Именно поэтому Шерстяной, старший по камере номер семнадцать Первого Следственного изолятора города Кирова, «раскрыться» Толе не давал, спихивая на него обычно самую «малопочетную» работу.
А еще Толю призирал и ненавидел Роман, радуясь в глубине души удачно подвернувшемуся случаю помять тому бока. Именно из-за таких же ублюдков Рома был вынужден сидеть вместе с еще шестью сокамерниками уже больше года, оставив там, на свободе, младшую сестренку.
Однако минутное веселье не смогло заглушить чувство голода, еду им перестали носить еще со вчерашнего обеда, где вместо двух блюд они получили лишь по лепешке картофельного пюре без всего. Да и к тому же их по одному стали выдергивать из камеры в неизвестном направлении. Первого с вещами вызвали Шерстяного, когда часы еще показывали семь утра, вторым дернули Котовского, наголо бритого урку, сидящего по «правильной статье» – за воровство, третьим, уже перед самым обедом вызвали Кирюху, быка одной из кировских ОПГ.
Лязг засова, скрежет плохо смазанных петель, и в двери открывается окошко.
- Голубев! На выход с вещами, - гремит зычный бас через решетку.
Всё еще улыбающийся Шпингалет вскакивает, как от разряда тока, хватает, уже приготовленные вещички, уложенные в узелок, и встает напротив двери, которая так же с великим скрипом отворяется внутрь. На пороге появляется невысокий, но очень коренастый и крепкий вертухай, или говоря по казенному – инспектор по режиму, которого за глаза все жители хаты называли Квадратом. И действительно, что-то квадратное в его фигуре просматривалось.
- Готов? Выходи, - мотнул он головой, указывая направление Шпингалету, за которым дверь вновь захлопнулась.
И снова в камере повисла тишина. Говорить никому особенно не хотелось. В Тюрьме люди вообще особо ни о чем не разговаривают, либо молчат, общаясь только по делу, либо выплескивают такой словесный поток, за которым в принципе ничего конкретного не стоит.
Что бы как то скоротать время, Роман принялся отжиматься. Спортзала тут нет, поэтому за год он успел «разработать» несколько упражнений, так сказать в «домашних условиях». Для начала пять десятков отжиманий широким хватом, потом три десятка узким, потом поочередно по два десятка на одной руке и напоследок два десятка отжиманий на кулаках. В процессе Рома перехватил взгляд Унтермерша, не сулившего ничего хорошего, и уже внутренне сжался, готовый ко всему. Однако ссыкатливая натура Толи возыграла, он так и не решился ничего предпринять. К своему счастью.
Отмывая руки от грязи, Рома крутил в голове образы разбитого и расплющенного Толиного лица, разлетающиеся ошметками от каждого Роминого удара. Полностью уйдя в мысли, он пропустил, как вновь открылось окно, и тот же зычный голос произнес:
- Зарубин! С вещами на выход.
Опомнился, он только, когда дверь начала распахиваться внутрь камеры.
- Зарубин! Тебе особое приглашение нужно? С вещами на выход!
- Есть! – почему то ответил Рома по-армейски.
- На жопе шерсть! – не оценил этого Квадрат. - Бегом, давай.
Несколько секунд и Роман уже выходил в коридор, ступая на мягкий ковер, заглушающий звуки шагов. Встав лицом к стене, он ждал, когда браслеты наручников сомкнуться у него на запястьях. Они не заставили себя ждать, очень скоро металл защелкнулся у него за спиной.
- Пошли, - уже спокойно сказал Квадрат. Он всегда так, в камере при остальных орет как умалишенный, но наедине общается вполне нормально. В принципе неплохой мужик, пронеслось в голове у Ромы, пока они шли по коридорам СИЗО.
Первая решетка, вторая, длинный коридор вдоль зарешёченных же окон, выходящих во внутренний двор, и наконец, дверь, ведущая к Куму*. Сам Кум, уже немолодой опер с коротко стриженной головой, и осунувшимся, усталым лицом, сидел за столом.
---
* Кум (угол.) – работник оперчасти исправительного учреждения.
---
Вновь звякнули браслеты, освобождая запястья из заточения. Рома слегка их растер, глядя на капитана, отпивающего чай из граненого стакана, вставленного в подстаканник. Шик у него такой, чай пить только из подстаканника.
- Присаживайся Зарубин, – опер кивнул на стоящий напротив стул. – Мы с тобой разговоры разговаривать будем.
- О чём, гражданин начальник?
- Есть о чем, Роман Сергеевич. Присаживайся, присаживайся. В ногах правды нет, - и отпив, швыркнув, из стакана, он поставил его на стол.
Роман сел, и уставился взглядом в окно, в которое просматривалось серое весеннее небо. На опера он смотреть боялся, уж больно взгляд у того был цепкий, прямо в душу заглядывающий. Но мельком глянув на него, как бы оглядываясь, Рома отметил про себя, что глаза у Кума были красные-красные, какие бывают либо от долгого недосыпа, либо от травки-кудесницы. Но что-то на травку тут совсем не похоже.
- Роман Сергеевич, - начал Кум, которого, кажется, звали Петром Васильевичем, - а расскажите ка мне, за что вы оказались под следствием?
- А в деле всё указанно.
- Роман Сергеевич, я ценю ваше чувство юмора, но мне сейчас не до шуток. Сейчас твоя жизнь решается, не протупи. – его стальные глаза въелись в Романа. – Ну, так, за что под следствием оказался? Такие статьи как 105, 111 и 282 просто так не выдаются.
--------------------------
*105 ст. УК РФ – убийство.
111 ст. УК РФ – нанесение тяжкого вреда здоровью.
282 ст. УК РФ – разжигание межнациональной розни.
---------------------------
- В драку полез, одного ножом зарезал, другому голову пробил.
- А поподробнее?
- Поподробнее? Можно и поподробнее. Сестренка у меня есть. Младшая. Настей зовут. Девчонка башковитая, не в меня. Красавица. И вот однажды три ублюдка-армянина её в машину затащили, когда она из института домой шла, надругались, да тут же и выкинули у гаражей, что рядом с нашим домом. Я как раз с машиной у подъезда копался, когда она появилась, вся в слезах, соплях и крови. Не утерпел, схватил молоток, да и побежал, куда сестра показала. А эти ублюдки всё еще там были. Стояли, на забор ссали, ржали в голос, по-своему кукарекали. Ну, я, недолго думая, и задубенил первому молотком по темечку. Второй нож успел достать, но я его на него же и насадил. А третий убежал, сука. Не достал я его.
- И не жалеешь о содеянном?
- Ни капли. Они единственное, что у меня в жизни светлое есть осквернили, сволочи. Жалею только, что третьего не убил там же. Поделом им, гадам.
- Возможно. Возможно, - пробубнил Петр Васильевич, листая дело, видимо на Романа. – В принципе всё подтверждается материалами. Но ответь мне еще на один вопрос. Сто шестнадцатая* у тебя за что?
-----------
*116 ст. УК РФ – нанесение побоев.
----------
- Да по малолетке подрался на дискотеке в туалете ДК Родина. Их пятеро было, нас трое, ну и отбивались как могли.
- Ясно, - опять себе под нос пробурчал опер. – А занимался чем? Боксом, борьбой?
- Боксом, в ДЮСШа № 3, второй юношеский.
- Неплохо, я в школе сам такой получил, - улыбнулся капитан, после чего добавил уже вполне серьезно. - Ну, в принципе всё ясно. Значит так, слушай. В мире началась эпидемия. Или не эпидемия, а… ну не важно. В общем, зараженные люди становятся как зомби, малоподвижны, невосприимчивы к боли, упокоить их можно только повредив мозг. Но при этом они очень агрессивны. Эпидемия захлестнула и Киров, и поэтому руководством принято решение об освобождении неопасных заключенных. Прочти, распишись, – по столу в сторону Романа поехала стопка бумаг. Какие-то акты, протоколы, еще какая-то хрень. Прочитав их по диагонали, Рома подмахнул их не своей подписью, так на всякий случай. А то мало ли в чём его попросили расписаться. – Вот держи, это тебе вместо паспорта, – и в руки Роме попала справка об освобождении с его же рожей на месте фотографии.
Он ничего не мог понять. Как так его просто отпускают, когда он человека убил? Пусть за дело, но убил. Его год по всяким следственным экспериментам таскали, по экспертизам, следователи на допросах душу тянули, даже опер этот, что справку дал, к сотрудничеству его подбивал, намекая на долгое его пребывание в казенном учреждении. А тут бац, и на свободу с чистой совестью. Что-то тут не ладилось.
Отварилась дверь, и в кабинет вновь зашел Квадрат.
- Ну, удачи вам, Роман Сергеевич.
- До свидания, - выдавил из себя ошалевший Рома.
На этот раз наручники на него не надевали, вертухай просто его сопровождал.
- Что серьезно меня на свободу выпускают? Или шутка такая дурацкая?
- Ну, раз опер тебе пожелал удачи, значит действительно на свободу.
- В смысле?
- Ну, если бы он тебе сказал «Идите», то всё, пошли бы мы с тобой в расстрельный коридор?
- Куда?
- Туда где высшую меру к исполнению приводят.
- Как это?
- Как, как. Ведут заключенного, как мы с тобой идем. Идут, идут, и вдруг бац, стреляют приговоренному в затылок, а он даже и не знал, что его убивать ведут. Гуманность, типа, – и явно довольный произведенным эффектом Квадрат заулыбался.
Рома сглотнул, и как то даже сжался, начиная вздрагивать на каждый скрип и шорох.
- Не боись, - заметил это вертухай. – Тебя точно на свободу.
- А как это происходит? В смысле, как определяют… ну для этого?
- Дык по статьям смотрят. Если впервые попал сюда, да еще и по несерьезной статье, ну там за неумышленную фигню, то на свободу сразу. Ну а если рецидивист, маньяк-насильник – то сразу в коридор.
- А я?
- С тобой вопрос посложнее. Таких как ты, через оперов гонят, и они уже вердикт дают. Было сегодня несколько случаев, когда и в коридоры выводили. Не хотел бы я на их месте быть, они сегодня как минимум сотню человек на убой определить должны.
- А Шерстяной?
- Шерстяного твоего еще в первых рядах расстреляли, как и всех других авторитетов. Нечего им на свободе куролесить.
В такое Роман поверить не мог. Нет, то что «красноперые» могут расстрелять без суда и следствия он верил, не зря же по телевизору документальные фильмы показывали про Гебню, которая свой народ тысячами в расход пускала. Но в то, чтобы Сизого, некоронованного короля изолятора, у которого всё вечно схвачено, перед которым даже заместитель СИЗО по струнке ходил, у которого на свободе корешей с деньгами и связями как волос под мышками, вот так взяли и расстреляли. Невероятно.
- А Толик-Унтремерш?
- Недочеловек то твой? Пока ты с кумом разговаривал, уже наверно пристрелили и его.
- А остальные?
- Скажу так, ты первый из своей камеры, кто на свободу выходит.
Разговор более не заладился, Романа привели к располагающемуся у выхода посту, оборудованному по типу КПП, где дежурило пять ФСИНовцев, причем все с автоматами. Посадили Романа летом, поэтому никакой зимней и демисезонной одежды у него не было, как привезли сюда, в таком виде и отпускали. Он расписался в журнале, подсунутом одним из охранников, невысоким, немного раскосым, татарином, которого все звали Незамутдином.
- Всё, свободен. Можешь идти. И поаккуратнее там, к шатающимся людям не подходи – покусают, – и более никаких препятствий между Ромой и дверью ведущей на улицу не было.
- Ребят, дайте хоть сестренке позвонить, как она у меня там.
- Звони, - татарин со звоном пододвинул старинный дисковый аппарат.
Рома, не тратя ни секунды, тут же начал набирать знакомый с детства номер, по которому были лишь длинные гудки. Никто не отвечал, хоть Рома и крутил диск с цифрами раз пять подряд. ФСИНовцы его не торопили, и поэтому Рома начал обзванивать друзей. Но и там ждало тоже самое – полная тишина на конце, не считая, конечно, гудков. И вот, когда он уже отчаялся, в трубке послышался голос Сереги, из соседнего с Ромой подъезда, с которым они с класса третьего всегда были вместе.
- Да, - сухо ответил он.
- Алло, Серег!
- Кто это?
- Это Рома Зарубин, меня выпускают.
- Рад за тебя, - всё так же сухо отвечал товарищ.
- Что случилось?
- Да ничего особенного, просто меня сегодня мама покусала. Не выдержала всего этого и умерла ночью, а когда я к ней зашел сегодня, то и покусала. Жить мне осталось наверно пару часов, не больше. А может даже и меньше. Кто знает? – начал философствовать Сергей.
- Настя как? Ты её видел?
- Нет, с первого дня этого Писца не видел. Она вроде с твоей мамкой в квартире закрылась. А там ли она сейчас и не знаю даже.
- Ты точно умрешь? – спросил Роман после небольшой паузы.
- Точно, Ром, точно. Уже проверено. Стану таким же зомби, как и окружающие, - Сергей ненадолго замолчал. - Помнишь, мы с тобой «Рассвет мертвецов» смотрели. Всё точно так же как в фильмах – один укус и ты покойник.
- Серег, не знаю даже что сказать.
- А ничего не говори. Сложилось, как сложилось. Я, наверное, даже доводить до этого не буду. Застрелюсь нахер. Я у Палыча, соседа со второго этажа, двустволку отжал, она ему уже и не нужна совсем стала, думал мне пригодиться. Не судьба, - было слышно, что Серега усмехнулся. – Если доберешься до нас, то заходи, я дверь открою. Может она тебе нужнее будет. Давай брат, не поминай лихом.
- Давай, брат. Прощай.
Никто ничего у Ромы не спросил, он просто, сказав «Спасибо» вышел на промозглую улицу. Конец марта теплом не радовал. Вдруг в голову прокралась дикая идея, что его разыгрывают. Точнее не разыгрывают, а подводят к чему-то там. Ну, к побегу например. Вот он идет, а ему сейчас как выстрелят в спину, и скажут потом, что, типа, при попытке к бегству. Рома даже заозирался по сторонам, и точно, на третьем этаже здания, было открыто окошко, и из него высунулся какой-то вертухай с автоматом. Он спокойно провожал Рому взглядом, и никакой враждебности не проявлял. Пока.
Рома вновь весь сжался, ожидая выстрела в любую минуту. И выстрел последовал. Упав ничком в грязь, Рома вспомнил откуда-то слышаную фразу, что если слышишь выстрел, то пуля прошла мимо. Он так и лежал на асфальте, боясь пошевелиться, ожидаю следующего выстрела, ведь с третьего этажа он представлял отличную мишень для стрелка. Но никто не стрелял.
- Чего разлегся? – донесся до него крик. – Беги давай, пока не сожрали!
Наконец, Рома заставил себя оглядеться, в метрах в тридцати на асфальте лежал убитый вертухаем мужчина, точнее не убитый. Мертвым он был уже как минимум пару часов, горло у него отсутствовало как таковое, а в груди торчала ручка ножа. И тут Рома с ужасом осознал, что этот мужик ШЕЛ к нему на встречу. Точно шел, но погруженный в свои мысли Рома, особого внимания на него не обратил. А значит прав тот опер, в городе эпидемия. Зомби-эпидемия.
Вскочив, как ужаленный, он побежал куда глаза глядят. Выбежав на улицу Большевиков, он свернул в сторону Люксембург, где и встал в непонятках. Что делать дальше было неясно. Нужно было добраться домой, но как это заделать по наводненному зомби городу? До улицы Упита от СИЗО добираться прилично, всё же другой конец Кирова, и пешком это не сделать однозначно.
Пока он стоял, мимо пронеслись УАЗ-буханка и бежевая нива с вооруженными людьми, не обратив на него никакого внимания. Зато обратили покойники. Со всех концов к нему стали набредать мертвецы, в количестве не меньше десятка. От безысходности он снова побежал в сторону улицы Ленина. На перекрестке, Рома заметил аварию, девятка и Ниссан Альмера, столкнувшиеся в лобовую. В Девятке за рулем сидел оживший мертвец, а у ниссана водительская дверь была нараспашку, как бы заманивая внутрь. Недолго думая, Рома воспользовался этим предложением, усевшись за баранку, и к великому счастью найдя ключи в замке зажигания. Машина завелась, потыркала, попыхтела, но завелась. Стрелочка показала половину бака, вполне неплохо. Правда, радиатор наверняка был пробит, но сейчас это не страшно, его как минимум должно было хватить до дома.
Сдав назад, и освободив морду машины, Рома со скрежетом от гнутого переднего крыла поехал в сторону Упита, ежесекундно оглядываясь. Город поражал, везде по улицам шлялись покойники, прочно вытеснив живых людей. Окна домов дымились от пожаров, охвативших практически каждый дом. А ведь пожар мог прийти и в Ромину квартиру. Отгоняя эту дурную мысль, он лишь сильнее притопил педаль газа.
Живые всё же попадались. Трижды Рома видел ментов, вооруженных и облаченных в бронежилеты, выводящих людей из подъездов и рассаживающих их по автобусам. С десяток раз на встречу попались легковушки набитые людьми и вещами, по самую крышу. И регулярно была слышна стрельба. Стреляли в городе довольно густо.
До дому, длинного семиподъездного девятиэтажного кирпичного строения, добрался успешно, мотор не успел закипеть под напором холодного мартовского воздуха. Ухватив в качестве оружия, выроненный бывшим хозяином ниссана газовый ключ, Рома вылез наружу.
Первого, подошедшего к нему зомби, он отоварил в висок. Кость хрустнула, и зомби, сутулый усатый мужичек, упал на бетонные плиты тротуара. От второго, Рома просто убежал, успев воткнуть код на железной подъездной двери.
Внутри было темно, и довольно чувствительно пахло ацетоном. Поднявшись по небольшой лесенке к лифту, Рома встал в нерешительности выбора. Лестница или лифт? По лестнице покойников могло попасться немало, но и лезть в жестяную коробку решительно не хотелось, застревать в ней приходилось и в спокойные времена, а не то что сейчас.. Выдохнув через пару минут, он пошел по лестнице, благо квартира была на четвертом этаже, не так уж и далеко.
Тетя Наташа со второго, ждала его. Ноги её были обгрызены, поэтому она могла только ползти, отталкиваясь своими худосочными руками. Удар газового ключа по темечку успокоил её.
Семен Варфоломеич, ждал его на третьем. Прошедший Халхин-Гол, Финскую и всю Великую Отечественную, он и при жизни передвигался плохо. Смерть ничего не изменила. В застиранной майке и порванных спортивных штанах, он плелся из своей открытой нараспашку квартиры к Роману. Пинок под дых, и удар наотмашь ключом. Но сталь лишь скользнула по черепу, рассеча кожу, нисколько не угомонив старика. Второй удар с этим, наконец, справился.
Тут же по лестнице к ним заглянул Пашка с седьмого и Рустам с пятого. Пашка был тщедушным студентом, и большой опасности не представлял, но Рустам был ростом под два метра и весом явно за сотню. Вновь удар наотмашь, который лишь сворачивает нос Рустаму, джеб, вырвавшемуся вперед Паше, вновь удар ключом по Рустаму, хук Паше, от которого он налетает на мертвого соседа и мешает тому схватить Рому. Все происходит за секунду, не больше.
- На! – ключ с чавканьем врезается в наклоненную Пашину голову, обрекая его на упокоение, но в орудие тут же своими мертвыми руками впивается Рустам. Вырвать ключ не получилось, поэтому просто выпустив железяку, Рома хватает ожившего мертвеца, и проводит броско через бедро, причем намеренно стараясь, чтобы Рустам упал головой об бетонный пол. Получилось, но не до конца. Хрустнули шейные позвонки, и тело противника обмякло, но мертвые глаза всё так же нагоняли ужас на живого человека. Подобранная железяка исправила и это.
Наконец Рома оказался у своей двери, сжимая в кармане ключи от неё. Он боялся войти. Боялся того, что он мог там увидеть. Боялся встретиться взглядом со своей матерью и сестренкой. Но взяв себя в руки, он всё же решился.
Дома тоже пахло ацетоном. Роман уже заметил, что это был признак зомби, все упокоенные им так пахли. А это значит… Ничего хорошего это не значит.
Мать вышла из кухни, где и пропадала большинство времени за рюмкой. В жизни ей не было времени на детей, лишь водке она отдавала всю себя, без остатка. Её выгнали с хорошей работы, потом выгнали с десятка работ похуже, потом она перебивалась уборщицей у каких-то мутных барыг, а Рома на себя и сестренку зарабатывал сам.
Мать, увидев живого человека, устремилась к нему, наткнувшись на выставленную ногу.
- Прости, мама, – и стальной инструмент обрушился на её голову.
Дверь в комнату была закрыта. Изнутри закрыта.
- Настя! Открой, Настя! Это я! – затарабанил он кулаком по фанере.
За ней послышались шаги, неровные, немного шуршашие, такие, от которых Роман в ужасе отскочил к противоположной стене, ожидая самого худшего. Дверь приоткрылась, и в небольшую щель показалось изможденное лицо Насти.
- Ромка, - улыбка озарила девушку.
- Да, сестренка, - крепко прижимая её к себе, ответил он. – Всё будет хорошо!