Оглавление
Полтора года экспедиции пролетели для Кинта незаметно. Только последняя пара месяцев даётся тяжело — зима. Прошлая зима была много мягче, да и экспедиция находилась южнее, а сейчас, лютый холод северных предгорий пробирается под одежду и заставляет коченеть, да еще опять этот кашель мучает Кинта и совсем не дает житья… Профессор, несмотря на погруженность в исследования огромных масс грунта, обратил внимание на здоровье Кинта и распорядился — «давайте–ка любезный, прекращайте ваши разъезды, помогайте пока механикам–машинистам». Но еще неизвестно, что для Кинта было лучше — холод и ветер, пронизывающий до костей, или угольная взвесь в машинном отделении, хотя у машинистов все же тепло. Заодно и наука — огромная экспедиционная машина была весьма современна, а некоторые ее узлы и агрегаты, можно сказать, опережали время. Взять, к примеру, установку брикетирования угля с добавлением какой–то химии, что увеличивает теплоотдачу и время горения брикета вдвое, и на скреверах используют такое же топливо — брикетированный уголь.
Уже неделю экспедиция стоит лагерем на берегу небольшой реки, скованной льдом, что течет на юго–восток и впадает в океан. Недалеко, в полудне пути верхом, небольшой городок — Дастен, две шахты, бараки с каторжанами, казарма жандармерии, полсотни домишек и литейный цех, где льют медные чушки. Затем эти чушки на небольших платформах везут по железной дороге на юг… Юг, воспоминания о Родине — юге терратоса, бередили душу постоянно, особенно после прогулок вокруг разбитого лагеря экспедиции, по колено в снегу, выставляя сигнальные хлопушки — собственно, Кинт это и придумал, и выручавшие уже не раз. Лагерь теперь отличался от того, к которому привыкли профессор и студенты, для коней еще прошлой зимой придумали большую палатку–конюшню, главное — укрыть животных от ветра и хорошо накормить, палатку сооружали из жердей и нескольких рулонов грубой холщевой ткани, приобретенной еще позапрошлой осенью на побережье. Но профессор даже радовался этим изменениям… еще бы! Несколько раз конные разъезды предотвращали нападения кочевников, эти дикари создавали немало проблем в здешних местах, особенно после упразднения корпусов охраны дорог. Теперь кочевникам было раздолье — повозки торговцев, или просто путников, часто становились их добычей, дикари–людоеды обогащались, их собаки были сыты, и в их среде расползались слухи о безопасных и прибыльных рейдах по северу терратоса, а торговцы все чаще стали пользоваться железной дорогой или транспортными дирижаблями, на худой конец, нанималась охрана из не менее чем пары десятков вооруженных людей, за счет всего этого товары значительно вырастали в цене.
Пару раз за все время путешествия от побережья на север экспедицию посещал капитан Морес, инспектор тайной жандармерии, курирующий экспедицию. Кинт отметил, что за маской высокомерия и напыщенности, скрывается волевой, умный и честный человек. Оба визита Мореса в экспедицию тот приглашал Кинта провести с ним некоторое время за бокалом вина, или просто поболтать на смотровой площадке на политические, или околонаучные темы. С политикой, к слову, в терратосе все было гораздо хуже, чем с наукой. С тех пор, как парламент, состоящий из алчных представителей гильдий, взялся управлять терратосом, отправив семью монарха на южные острова, дела в терратосе идут все хуже и хуже. Гильдии «тянут на себя одело», занимаются таким новшеством, как внешняя политика, и совсем забыли о людях, простых гражданах терратоса. Каждый председатель городского совета в любом городе имел слишком много власти, в тоже время был сильно подвержен давлению со стороны представителей гильдий, но всем невозможно угождать, и так получалось, что в разных городах было разное влияние гильдий. К примеру, в Латинге хозяйничали представители гильдии торговой, а в Майнге и Актуре промышленники устанавливали свои порядки и правила, в том числе повышали местные налоги…
Сегодня день выдался хоть и морозным, но солнечным и безветренным. Проснувшись после обеда, Кинт поднялся на смотровую, где поднял ворот бушлата и, ежась от холода, оглядел окрестности в подзорную трубу. Вон и Крей с Волье возвращаются из разъезда, похоже, у Крея к седлу что–то привязано… точно, Кинт разглядел рога дикой козы. Вообще полны зверьем эти дикие места, и копытные, и хищник, да и заяц попадается. Природа не обделила эти предгорья разнообразием — и лугами на склонах, и лесом, и парой болотистых долин… есть, чем зверю кормиться и где растить потомство… Кинт перешел на другую сторону смотровой площадки и, облокотившись на ограждение, посмотрел на лагерь. Палатка конюшни, палатка лаборатории, из которой профессор Дакт и студенты выбираются только на сон и прием пищи, про последнее они и забыть могут, если не напомнить. Профессор, как одержимый, хочет закончить какие–то свои изыскания. На днях «выгрызли» из мерзлого грунта, чуть не угробив буровую установку, какие–то важные образцы породы и теперь профессор, кроме еды, позабыл и про сон. Странные они, эти люди науки… терратосу, в лице парламента, на них плевать в последнее время, а эти с горящими глазами ковыряются в комьях земли, забывая поесть, а порой и поспать.
Кинт снова приложился к подзорной трубе… Крей, размахивая рукой, что–то эмоционально рассказывает, а Волье участливо кивает. Кинт улыбнулся, он хорошо сдружился с Волье за время путешествия. Это немногословный, сильный и ловкий служака, отличный стрелок, возрастом на пять лет старше Кинта, но внешне очень молодо выглядящий.
— Ты моложе меня, а выглядишь старше, — сказал как–то Кинту Волье.
— Тебе надо провести некоторое время за перевалом северного хребта… нагонишь.
— Нет, спасибо, — ухмыльнулся Волье, — судя по твоим редким рассказам о твоей службе там, места там гиблые.
— Не знаю, — пожал он плечами, — люди живут.
А Крей, бывший сослуживец по дорожной жандармерии, при любом удобном случае напивается, метает о доме и какой–нибудь не сварливой и в меру красивой хранительнице очага и, если повезет, то и о паре ребятишек… он теперь не беден, золота хватит надолго, если с умом им распорядиться… К слову, золота досталось всем участникам экспедиции, не россыпи, но немало и может хватить на несколько лет жизни, если, опять же, тратить с умом.
— Профессор! — крикнул Кинт, — профессор! Крей и Волье возвращаются и, похоже, добыли мяса.
— Хорошо! — приглушенно раздалось из палатки, — вы занимайтесь, милейший, нам нужно еще немного времени и, думаю, нам будет, что отметить.
Кинт молча кивнул, перелез через леер и прошел по крыше до машинного.
— Викт, расколи брикет, пойду затоплю печь, на обед будет мясо.
— Мастер Кинт, — высунулся в небольшое техотверстие чумазый парень и протянул жестяную банку с колотым угольным брикетом, — вы осторожнее с этим, прогорит печь, и профессор нам с вами устроит.
— Не прогорит, я понемногу, — Кинт забрал банку и пошел обратно, по пути махнув подъехавшим патрульным.
Кинт лишь успел спуститься в вагон и, зайдя в свое купе, снять бушлат, как на улице гулко бахнуло, заржали испуганные кони… Он метнулся к окну и увидел, как профессор, студенты и подоспевшие Волье и Крей с закопченными лицами и одеждой засыпают снегом угол горящей платки, в котором было несколько приличного размера прожженных дыр.
— Все живы, калек нет? — высунулся Кинт в окно.
— Получилось! Мы нашли! — профессор радостно загребал снег и кидал его, — Мы нашли его!
— Что нашли, профессор?
— Белый сланец! — профессор перестал швырять снег и повернулся к машине, с гордым видом уперев руки в бока, — это рывок! Кинт, милейший, вы не даже представляете, что произошло!
— Вы чуть не взорвали экспедиционную машину?
— Мы сделали открытие! Правда, реакция еще нестабильна, но это уже вопрос второстепенный!
— Я ничего не понимаю, профессор… это хорошо или плохо?
— Это великолепно, милейший! — радостно ответил профессор и, повернувшись к студентам, сказал, — потушили? Молодцы, теперь найдите образцы… их не должно было далеко отбросить, поместите образцы в контейнер и приберите здесь. На сегодня работы закончены. Дамы, займитесь уже обедом, а я телеграфировать в управление!
Профессор по утоптанной в снегу тропинке поспешил ко входу в машину, а Кинт, улыбнувшись поведению профессора, закрыл окно.
Втроем тушку разделали быстро, дикая коза невелика размерами. Сделав вырезку мякоти, остальное порубили и уложили в деревянные ящики, уже приспособленные под это на смотровой площадке. После чего Крей отвез подальше от лагеря шкуру, завернутый в нее ливер и остальное, с чего уже не стали срезать мясо, — задобрить рысь, что ходит кругами уже не первую неделю и пугает лошадей. Затем, теснясь в купе–столовой, вся экспедиция уселась за стол.
— Коллеги, друзья… — профессор, светящийся, словно медные вентили в машинном, встал с бокалом в руке, — сегодня очень важный день, после которого, скорее всего, наше совместное путешествие закончится, но мы сделали то, ради чего все и задумывалось.
— Простите, профессор, а ради чего? — уже наткнув на вилку добрый кусок мяса и приготовившись закусывать, поинтересовался Крей.
— Катализатор! — Дакт тряхнул рукой, немного расплескав вино, — я прочел о нем лет двадцать назад в библиотеке университета, точнее не конкретно о нем, а о неком составе из определенных сланцевых пород, который наши предки, сотни лет назад, использовали для усиления реакции… эм… ну, не будем вдаваться в подробности. В общем, то, что все мои коллеги считали сказкой историков, в действительности существует! Я телеграфировал о результатах, которых мы достигли и сразу же, заметьте, сразу же получил ответ.
— И что ответили?
— Как всегда, ожидать курьера… они там, в столице, похоже, еще не поняли всего произошедшего, — важно ухмыльнулся профессор, — давайте же выпьем, друзья за это знаменательное для науки событие!
Спустя буквально полчаса праздничного обеда, профессор ударился в научные споры со студентами и в фантазии на тему перспективы сегодняшнего открытия, которые охране экспедиции и машинистам были, мягко говоря, скучны. Машинисты, прихватив бутыль и миску мяса, удалились к себе, а Кинт, Волье и Крей, одевшись потеплее, поднялись на смотровую, также прихватив выпивку и закуску.
— На юг поеду… — Крей развалившись на лавке, мечтательно смотрел в белую даль, — домой не буду возвращаться, а на юге, недалеко от столицы, куплю землю, посажу виноградники…
— Виноград на юге хорошо растет, солнечных дней много… только подальше от моря землю покупай, иначе туманы, что для винограда нехорошо, — ответил Кинт.
— Спасибо за совет, дружище, — кивнул Крей, — а ты, Волье, что будешь делать?
— Вернусь в столицу, а там уж как управление решит.
— Морес тебя к себе заберет.
— Думаешь? — Волье подлил вина.
— Да, он говорил как–то в прошлый раз, что ему не хватает помощников.
— Не знаю, — поморщился Волье, — тайная жандармерия, интриги, заговоры… не мое это.
— А ты Кинт?
— В Конинг поеду… кстати, отсюда недалеко, неделю, может полторы, если по берегу, а через перевал если, и того быстрей.
— А что там делать будешь?
— Неплохо получалось работать механиком, — пожал плечами Кинт, — места там хорошие… а может, как собирался мой приятель Дукэ, вложу деньги в морские перевозки.
— Да уж, с деньгами–то повезло… вот уж не думал, что рыться в земле полезно для кошелька, — сказал Крей, раскурил трубку и с наслаждением выдохнул, — под пули сколько подставлялся за гроши, а тут покопался в земле, и на тебе — состояние.
— Ну, ты не обольщайся, — сказал Волье, — самородное золото и песок ты только через финансового распорядителя в ратуше на монеты сможешь поменять, а уж он свою четверть откусит.
— А ювелирам?
— Они же тебя и сдадут… запрещено законом, понимаешь?
— Да знаю я, — с досадой ответил Крей.
— Тех трех четвертей, что у тебя останется, хватит и земли купить и дом построить, — похлопал Волье Крея по плечу, — так что не глупи и не жадничай.
Кинт закашлялся, хватанув на вдохе холодного воздуха и, промочив горло остатками вина, спустился в купе, которое он делил с Волье. Оставив друзей мечтать на смотровой площадке, засыпая, Кинт думал о том, как он уже привык к этим людям… профессор Дакт, студенты, вечно спорящие и вечно занятые своими опытами и разбором образцов пород. Конные разъезды с Волье и Креем, которые, честно сказать, друг друга лишь терпят, и только в такие моменты как сейчас, то есть, изрядно выпив, они могут нормально общаться.
Гул скревера разбудил рано утром, когда ночь уже отступила, а красный рассвет, обещающий морозный день, уже показался на востоке. Кинт быстро оделся и, когда гул стих, подошел к окну. Где–то совсем в глубинных, скрытых от всех своих надеждах, он желал увидеть лишь одного пилота… Но от скревера шел полный, будто шар, пилот, ежась от пронизывающего насквозь поднявшегося ветра… профессор и Волье его встречали. Кинт, ткнувшись лбом в толстое стекло, немного искажавшее то, что находится снаружи, наблюдал за гостем. Передав контейнер и почтовый тубус для секретной почты, профессор пытался что–то еще говорить пилоту и вроде как приглашая к экспедиционной машине, но тот, вручив ему какие–то бумаги, попрощался и поспешил к скреверу. А затем снова гул и спустя несколько минут скревер уже не было видно в небе, по которому, словно караван, плыли облака, подгоняемые северным ветром.
— Какие новости, профессор? — Кинт вышел из уборной с полотенцем в руках.
— Кинт, милейший, капитан Морес передал вам персональное письмо… вот, держите, — профессор перебрал несколько запечатанных конвертов, достал самый маленький и протянул Кинту.
— Вы чем–то расстроены, профессор? — Кинт взял конверт и положил в карман.
— Финансирование экспедиции прекращено, нам приказано добраться до ближайшего города, где есть управление тайной жандармерии, и сдать им под охрану экспедиционную машину… а мы все, знаете ли, распущены, да.
— В смысле «распущены»?
— А вот как хотите, так и понимайте, — раздраженно ответил профессор, — новому парламенту наша экспедиция больше не нужна! На завтраке все обсудим, не опаздывайте.
Глава вторая
Дождавшись, когда все закончат с завтраком, дабы не портить аппетит, профессор прочитал вслух распоряжение научного департамента при парламенте, точнее, ту его часть, которая касалась всех участников экспедиции: «…из соображений целесообразности и экономии средств, департаментом по науке при парламенте принято решение о прекращении экспедиции. Профессору Дакту, подготовить документацию и карты геологических исследований для передачи в архив университета. Капитану Волье, предпринять все меры безопасности для достижения ближайшего населенного пункта, на территории которого есть действующий отдел тайной жандармерии, и передать технику и материальные ценности. Участникам экспедиции выражается благодарность в виде выплат согласно табелю должностей».
— Значит что, все закончилось? — Крей почесал поросшую щетиной щеку.
— Да, все закончилось.
— А что там про выплаты? — снова поинтересовался Крей.
— С пилотом переданы средства для расчета, — ответил профессор, — по прибытии в… эм… Волье, что у нас ближе всего?
— Дастен, там и контора тайной жандармерии есть и железная дорога действует.
— Кстати, в распоряжении сказано, что завтра утром из этого вот Дастена прибудет инспектор тайной жандармерии для нашего сопровождения. Так что сегодня сворачиваем лагерь, я займусь документацией, а завтра с утра выезжаем.
— Пойду тогда я собираться, — Кинт встал из–за стола, — в Дастене предстоит озаботиться санями и купить еще одну лошадь.
— Все же в Конинг? — спросил Волье.
— Да, во всяком случае, до весны, а там видно будет.
День для участников экспедиции прошел в суматохе. Собирали лагерь, упаковывали оборудование и крепили все на первом этаже вагона. Профессор и студенты не вылезали из купе и готовили документы к архивации. Механики несколько раз запускали силовую установку и даже проехали несколько метров, проверив трансмиссию. Кинт тоже все уже упаковал и увязал… по большому счету, пожитков немного, ранец да походный баул, единственное, шкатулка с кошельками, набитыми монетами и самородным золотом теперь являлось очень ценным предметом, который он упаковал на дне ранца.
— В тепле поедешь, или с нами? — спросил Крей, загородив вход в купе.
— С вами, Борт уже обижается… куснул меня на днях… не сильно, вроде как характер показывает.
— Да, он у тебя с характером, — согласился Крей, — слушай, а может ты со мной, на юг?
— Нет, дружище… я боюсь ехать на юг, слишком много поводов у меня там для того, чтобы снова влипнуть в какую–нибудь историю, и вообще…
— Маани?
— И она… слушай, вот чего ты пришел? А?
— Эм… ты чего?
— Чего ты лезешь со своими расспросами? Какое тебе дело до Маани?
— Ты чего, Кинт? — отступил в коридор Крей, — чего ты завелся?
— А чего ты лезешь с дурацкими расспросами?
— Хорошо, — Крей выставил ладони, — ухожу… завтра не проспи в разъезд.
— Не просплю.
Как только Крей ушел, Кинт сел на кровать, расстегнул клапан ранца и достал трубку, громко сопя, повертел ее в руках, набил табаком и закурил. Как же порой достает Крей своей простотой… Вот и теперь… Кинт всеми силами пытается задвинуть мысли о Маани, он уже смирился, почти успокоился, и тут этот бесшабашный Крей со своими расспросами…
— Окно–то открой, надымил, — скинув бушлат, Волье уселся рядом, — собрался?
— Да.
— Я с ребятами объехал все кругом, вроде спокойно.
— Это хорошо, значит, поедем верхом в колее от колес машины, все легче лошадям.
Ночь Кинт спал беспокойно, то и дело просыпался, вставал и шарахался по вагону. В очередной раз проснувшись, он потрогал радиатор парового отопления — еле теплый, в купе холодно, железная скорлупа машины быстро поглощает тепло и остывает.
— Бездельники, уснули, что ли? — Кинт начал одеваться, чтобы посетить машинное и отругать дежурного машиниста.
Уже привычными движениями Кинт напялил свою портупею, пошитую умелым мастером, проверил оружие и накинул бушлат.
— Ты куда? — открыл глаза Волье.
— В машинное схожу, совсем распоясались, чуешь, как холодно?
— Сходи, не пристрели только никого, — отвернувшись к стенке и укрывшись одеялом, ответил Волье.
Открыв люк на смотровую площадку, Кинт сразу втянул голову в плечи и задержал дыхание. Сильный ветер и холод, заставляющие проклинать природу в этом ее проявлении, не давали вдохнуть. Кинт, держась за поручни, добрался до машинного и пару раз долбанул сапогом в люк.
— Ты нас заморозить решил? — спросил он показавшегося в люке чумазого машиниста?
— Отсекатель заклинило, я вручную подачу пара регулирую….
— Плохо регулируешь, в вагоне холодно, сейчас профессор начнет зубами стучать и будет потом тебе с утра… а если конденсат перемерзнет?
— Мастер Кинт, стравите конденсат, пожалуйста, мне никак не отойти.
— Ладно… сейчас, смотри только, как давление спадет, сразу на первом контуре клапан открой.
— Хорошо…
Услышав приближающийся гул Кинт выбрался из машинного на смотровую и увидел приземлившийся скревер, прозрачный колпак откинулся, пилот вылез на крыло и помог выбраться пассажиру с увесистым баулом. Скревер поднялся в небо и направился на юг, а пассажир, приветственно вскинув руку, по колено утопая в снегу, направился к экспедиционной машине, подняв меховой воротник форменного пальто.
— Профессор, — Кинт открыл люк и громко крикнул, — похоже, прибыл сопровождающий инспектор.
— Да–да, спасибо, Кинт, я слышал.
Уже утро, вагон более — менее прогрелся, Кинт поставив в столовой на печь большой медный чайник, вернулся в свое купе.
— Все механики живы? — сел на кровати Волье.
— Угу, — Кинт положил ладони на радиатор, — вот, совсем другое дело… Кстати, окончание экспедиции, может, и верное решение, машина требует серьезного ремонта.
— Может, и верное, — согласился Волье, — я слышал скревер?
— Да, прибыл сопровождающий инспектор.
По корпусу вагона пошла мелкая вибрация, в стороне машинного что–то ухнуло, чихнуло, вибрация прекратилась, и стало доноситься размеренное пыхтение силовой установки.
— Ну вот, запустили… Идем, чайник вскипел уже, наверное, позавтракаем и седлать коней уже надо, да и конюшню разбирать еще, — сказал Кинт вставая.
— …вот мастер–инспектор, здесь у нас жилой отсек вагона, — послышался голос профессора.
— Очень интересно, — ответил незнакомый голос.
— Идемте, расположитесь у меня в купе, а потом, если вам интересно, я попрошу старшего машиниста, и он проведет вам экскурсию.
— Очень интересно, но позже, сначала я должен опечатать архив.
— Конечно…
Дверь купе была приоткрыта, и они увидели, как по коридору в сопровождении профессора прошел высокий мужчина с баулом за спиной. Инспектор мельком заглянул в дверной проем, встретившись взглядом с Кинтом.
— Что там? — спросил Волье.
— Странный взгляд у этого инспектора.
— А у Мореса, что, не странный? — хмыкнул Волье.
— В том–то и дело, что Морес смотрит так, будто видит тебя насквозь, а у этого стеклянный какой–то взгляд, безразличный.
— То есть, не нравится он тебе?
— Ну, он не девица чтобы нравиться, но что–то…
— Идем завтракать, дел еще куча, — Волье подтолкнул Кинта в коридор, — ты свои–то глаза видел в зеркале?
— А что с ними не так?
— Все так, все так… идем уже, а?
Работы было действительно много. После завтрака вся команда охраны занималась лошадьми и разборкой конюшни. Профессор и его гость пару раз появлялись на смотровой, затем к ним присоединился старший машинист и повел инспектора на экскурсию.
— Волье, милейший, когда мы сможем двинуться в путь? Хотелось бы дотемна успеть в Дастен, — крикнул профессор со смотровой площадки.
— Через полчаса.
Профессор удовлетворенно кивнул и спустился вниз.
— Крей, ты прости, что я вызверился на тебе вчера, — сказал Кинт, когда они вдвоем тащили длинный рулон ткани снятой с палатки–конюшни.
— Да ладно, сам виноват… знаю же что для тебя Маа… эм… это больная тема, в общем, и дернул же бес за язык.
— Ну да…
А через полчаса экспедиция тронулась в путь. Исполинская экспедиционная машина, выпуская клубы пара и шипя, словно проснувшийся дракон из древних легенд, уверенно катила по снегу, продавливая его огромными колесами, и оставляя приличную утрамбованную колею, по которой неторопливо ехали верхом Волье, Кинт и Крей. Двое других охранников ехали в вагоне, их время наступит через три часа.
Спустя пару часов пути машина, преодолев небольшую возвышенность, обогнув редкую рощицу, покатившись под горку, поехала чуть быстрее. Кинт обратил внимание, что на смотровой площадке показался инспектор, он приветливо помахал охране, осмотрел белые холмы, поросшие редким лесом и рощицами в подзорную трубу… вдруг, со стороны силовой установки как–то заскрежетало, лязгнуло, машина замедлила ход и остановилась
Чего это они? — Удивился Крей.
— Похоже поломка, — ответил Кинт, — к тому все шло.
— А чего это он? — снова спросил Крей, показывая рукой на смотровую площадку.
Инспектор перелез через ограждение с небольшим саквояжем и побежал сначала по вагону, потом перескочил кабину механиков и, прыгнув в снег, умело кувыркнулся и побежал.
— Что–то происходит, — Кинт дернул из чехла из–за спины карабин и привстал в стременах.
— Крей, ну–ка догони этого инспектора, поинтересуйся…
Инспектор, пробежав еще несколько метров, рухнул в снег, а через пару секунд произошел взрыв… он был огромной силы, все, что успел увидеть Кинт, так это большой кусок обшивки вагона летящий прямо на него в сопровождении других, более меньших обломков железа, изуродованных взрывом…
— …этого добей, — будто из тоннеля, откуда–то издалека донесся чей–то голос, еле различимый для Кинта.
Чуть слышно что–то шлепнуло, потом еще… Кинт тщетно пытался расслышать то, что происходит, но потом провалился кромешную темноту. Он не мог понять, есть он, или его уже нет, жив или мертв, но понимание пришло чуть позже, когда все тело охватила дикая боль. Болело все — голова, живот, грудь. «Значит, еще живой» — подумал он и попытался пошевелить рукой и неожиданно для самого себя взвыл диким зверем от боли во всем теле и снова потерял сознание. Спустя какое–то время сознание снова вернулось, было темно и холодно, а еще было трудно дышать. Что–то тяжелое лежало на нем, Кинт снова попытался пошевелить рукой, что отдавалось болью, но уже терпимой. Стало понятно, что он лежит под снегом, придавленный уже закоченевшим трупом коня и куском обшивки.
— Ну–ка, — Кинт попытался грести снег руками, толкаться ногами, преодолевая боль, но привычка выходить в охранение с ранцем за спиной, а также карабин в чехле сыграли злую шутку — ранец за что–то зацепился и не давал выползти. Нащупав на поясе нож, уже почти поддаваясь панике перед страхом задохнуться, часто и тяжело дыша, с трудом срезал лямки ранца и ремень чехла, и дело пошло. Гребя и отталкиваясь руками и ногами он, наконец–то, смог выбраться по грудь из завала, который вполне мог стать его могилой и сделал глубокий вдох, отозвавшийся пронизывающей болью в легких.
— Дьявол! Ммм… — поморщился от боли Кинт и стал осматриваться, потянув из кобуры револьвер.
Развороченной грудой искореженного железа предстал перед ним вагон экспедиционной машины, кругом разбросанные куски обшивки, узлы и агрегаты оборудования, что–то рядом горело. Посмотрев на небо, он понял по расположению солнца, что время примерно обеденное, стянув зубами перчатку, запустив руку под бушлат, достал часы и убедился, что верно определил время. Затем, вылез полностью на снег и, встав на четвереньки, попытался подняться… земля поехала в сторону и он рухнул на снег, снова испытав дикую боль, особенно в голове. Так, на четвереньках он и пополз, осматривая место трагедии… Никого, никого вокруг, только разбросанные части вагона и трупы, которые с большим трудом, но можно опознать — по одежде. У Крея не было головы и части плеча, словно кто–то гигантским палашом сёк, потом на глаза попалась конечность… чья–то рука и, судя по перстню, это одного из студентов. Кинт ползал на четвереньках вокруг развороченной машины, от тела к телу, или к частям тел. Волье был «целиком», и его точно добивали, размозжив голову. Кусок гнутой железяки лежал рядом. Расстегнув на трупе Волье пояс с кобурой, Кинт сел на колени, надел пояс поверх своего и медленно стал осматривать белую, искрящуюся на солнце и слепящую даль. Никого, только следы пары саней уходят в сторону леса.
— Так… согреться, найти что–нибудь поесть, — с трудом, опираясь на отломанную стойку штатива какого–то прибора, он встал и медленно, борясь с сильным головокружением и болью во всем теле, снова пошел вокруг машины. К слову, сильно пострадал только вагон, где инспектор вероятно и заложил все то, что было у него с собой в бауле, дабы уничтожить пассажиров одним ударом, кабина кочегаров и силовая установка не особо пострадали, чего не сказать об их обитателях — они были просто зарезаны как свиньи. Побродив около часа, собирая то немногое, что удалось найти, Кинт, прихватив свой ранец и карабин, забрался в кабину машинистов, насобирал куски угольных брикетов, что не разметало взрывом и набил ими топку…
— От крышки топки будет тепло, уже не замерзну, — начал сам с собой разговаривать Кинт, прислушиваясь к своему приглушенному голосу, — сейчас перекушу, выпью немного настойки и утром, когда полегчает, отправлюсь в Дастен, дам телеграмму Моресу… Угу… Там меня и возьмут, вдруг эти инспекторы там все такие же? Такие же кто, заговорщики или просто бандиты?
Принимать окончательное решение относительно того, как действовать Кинт все же решил после, как выспится и согреется. Огня не видно, только дым из трубы, и его скоро не будет заметно, уже темнеет, и Кинта, если специально не искать, никто и не увидит вдалеке от дорог, за холмами, поросшими лесом. Допив из помятой медной фляги настойку, Кинт зарылся в собранное, местами обгоревшее тряпье и закрыл глаза.
Глава третья
Сон не шел, в голове шумело, тошнило, почему–то немела левая и рука и нога. Нет, холодно не было, от крышки топки грело хорошо, запах, правда… труба свернута взрывом и тяга не очень хорошая. Чтобы справиться с тошнотой, Кинт принял сидячее положение — так полегчало… из памяти всплыл момент, когда его везли на скрипучей провозке в степной корпус после стычки на посту. Да, ощущения схожие и очень знакомы, и в этот раз досталось посильней, но и Кинт уже не юноша, может, поэтому контузия переносится немного легче, правда, вот слышно плохо, и эта боль во всем теле, отдающаяся после любого движения. Постучал прикладом карабина по железной стенке, чтобы проверить слух — очень приглушенный звук. Наконец тошнить почти перестало и, положив на колени карабин, Кинт закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо этого инспектора, но бесполезно, какое–то «серое» лицо, не запоминающееся, а вот глаза, глаза он запомнил и узнает из сотни других глаз. А еще начала накатывать злость, аж до дрожи, до хруста в сжимаемых кулаках… злость на Волье, который, прежде чем позволить профессору пускать этого инспектора, должен был проверить его жетон, злость на себя самого. Ведь заподозрил что–то, почему не прислушался? Потому что расслабился и мозги заплыли жиром за время экспедиции… Так, коря и упрекая в случившемся себя в первую очередь, Кинт все же уснул, перед этим еще несколько раз открывая глаза и глядя через люк кочегарки на звезды в темном небе.
Проснулся Кинт от озноба, колотило так, что зуб на зуб не попадал. Топливо прогорело, собрав все куски раскрошившихся топливных брикетов, что еще оставались в развороченном взрывом железном ящике, закинул все в топку. Затем подгреб на себя тряпье и хотел, было, снова погрузиться в сон, но вдруг заметил мелькание света, который хорошо отражался от искрящегося наста. Плотней прижав дверцу топки, Кинт, сев на колени, прильнул к щели в покореженной обшивке кабины… Три собачьих упряжки остановились у взорванной машины, освещая все кругом дорожными фонарями, кочевники спрыгнули с саней, о чем–то поговорили, разожгли факелы и стали ходить кругами у машины, собирая все подряд и рассматривая. «Три… четыре… шесть… восемь» — посчитал Кинт про себя гостей, левой рукой попытался достать из–под мышки пистолет, но бросил эту затею — все еще онемевшая рука плохо слушалась и было непонятно, как крепко Кинт держит ей оружие. Хорошо, два револьвера справа в кобурах — двенадцать, плюс пистолет в правой же руке — еще восемь… расстояние такое, что почти рукой дотянуться можно… Кинт замер и почти не дышал.
Тем временем кочевники, радостно переговариваясь, занимались мародерством, вот один подобрал останки чьей–то ноги, что–то сказал, отчего все засмеялись, и бросил ногу собакам. Те сразу кинулись ее рвать. Кинт не слышал рыка животных, да и речь кочевников воспринималась как некое приглушенное бубнение… плохо, очень плохо. Вот двое из кочевников полезли на машину, что–то комментируя тем, что остались внизу, снова смех… вот, смех уже слышно, — все больше Кинт напрягал слух. Со стороны вагона, на который влезли двое, к собакам полетела еще одна конечность… что точно, не разобрать, но собакам понравилось, и они, жадно огрызаясь друг на друга, кинулись к очередной подачке. Те, что забрались на разрушенный взрывом остов вагона, приближались к кабине кочегарки… Кинт, зацепив целик за пояс, с силой протащил пистолет вниз, досылая патрон, затем сунул пистолет обратно, достал револьвер, взвел курок и попытался поудобнее сесть и занять позицию для стрельбы. Нога не слушалась, и Кинт зацепил ей какую–то железяку, которая предательски звякнула. Двое застыли на развороченном вагоне и начали светить фонарями кругом, вскинув оружие… все, медлить нельзя…
Сделав три выстрела и свалив ими только одного кочевника, Кинт закипая от злости на свое состояние, свалился на железный пол кочегарки, переполз в другой угол, выглянул и разрядил револьвер во второго кочевника, тот дернулся, согнулся и, сорвавшись, полетел вниз. Сразу же по кочегарке заколотили выстрелы, по кабине шарили лучи фонарей. Кинт на четвереньках прополз в дыру в стене и спрятался в образовавшейся нише из покореженной обшивки.
— Там в кабине! Там кто–то есть, — крикнул кто–то хриплым голосом, совсем рядом, внизу, — Таш, идем со мной, проверим.
Кинт достал второй револьвер и тихо, не дыша взвел курок и согнулся так, чтобы заглянуть в щель снизу… Вот, двое, один остался внизу и светит фонарем, а второй полез на машину.
Бах! — тот, что стоял с фонарем обмяк и рухнул на снег… Бах! — тот, что карабкался на машину, полетел вниз, но Кинт в него не попал, тот просто испугался близко грохнувших выстрелов и, упав на железяку головой, отключился. Протискиваясь в темноте меж кусков искореженного металла, Кинт вылез из своего убежища, вернулся в кабину, забрал карабин и, перебравшись на металлический мостик, что идет вдоль топки, прополз по нему до конца, а потом прыгнул на снег и перекатился за переднее колесо. Тем временем четверо оставшихся кочевников отбежали к саням и, спрятавшись за ними, что–то крича, продолжали стрелять по кабине кочегарки. Кинт приложился к карабину, прицелился… «Дьявол!» — прошипел он, торчащие из–за саней головы кочевников в мохнатых шапках сливались, двоились… перед глазами все плыло, сделав глубокий вдох, затем выдох Кинт все же выстрелил, затем еще и сразу перекатился на другую сторону огромного колеса. Собаки одной из упряжек рванули в темноту, а один из кочевников прыгнул на другие сани и, что–то выкрикивая, заставил собак двинуться с места, второй хотел присоединиться к нему, но грохнул выстрел, затем второй, третий…
Сани понесли мертвого погонщика в заснеженную темноту. Кинт хотел пристрелить пришедшего в себя стонущего кочевника, но посмотрел на сани и, передумав, связал, отвесил ему увесистую оплеуху и с оружием наготове подошел к оставшимся саням, собаки в упряжке начали скалиться и рычать…
— Порычите мне! — Кинт сам рыкнул как зверь и пнул одну из собак, та заскулила, остальные притихли и, прижимая уши, стали провожать взглядом нового хозяина. Кинт на всякий случай привязал сани веревкой к большому куску обшивки вагона, затем, обойдя место скоротечного боя с фонарем в руках, собрал трофеи, потом забрал свои вещи и тоже сложил их на сани, также нашелся ранец Крея. При свете трех горящих факелов картина была угнетающая — ночь, развороченная взрывом экспедиционная машина, трупы, пятна крови на снегу, мусор, куски обшивки… Кинт стоял среди всего этого и шарил фонарем в надежде найти еще что–либо нужное, а три его тени зловеще плясали на снегу.
Кинт сидел в санях, забравшись под вонючие шкуры и обложившись трофейным оружием. Кочевник, погоняющий собак, периодически оборачивался и зло смотрел на своего пассажира.
— Что, не случалось самому быть добычей? — спросил Кинт и посмотрел вокруг, на окружающую их заснеженную целину, — имя есть у тебя?
— Зачем тебе мое имя? Все равно ведь, когда закончится путь, ты меня убьешь.
— Не хочешь как хочешь, — хмыкнул Кинт, — тогда буду называть тебя «вонючка». И почему тут все так воняет?
Кочевник ничего не ответил и смотрел вперед. Сани уже далеко уехали от места взрыва, Кинт посмотрел на небо и сощурился, зимнее солнце было очень ярким и, отражаясь от снега, нещадно било по глазам.
— Собак надо кормить, и дать им отдохнуть, — повернулся Вонючка, — иначе далеко не уедем.
— Вон в ту рощу сворачивай, там остановимся, — ответил Кинт, указав стволом карабина на холм невдалеке, — как раз время обедать.
Но полноценно пообедать не получилось, не смог Кинт ничего в себя запихнуть толком, после того как посмотрел на кормление собак. Вонючка, со связанными ногами, прошелся вдоль упряжки и извлекая из мешка куски мороженного мяса раздал его собакам, а куски эти еще на рассвете были целыми кочевниками, хоть и мертвыми, разделку которых Кинт поручил Вонючке. Кинту пришлось довольствоваться лишь куском сыра и сухой лепешкой, запив это все каким–то некрепким алкоголем из трофеев. Вонючка же отсутствием аппетита не страдал и уплетал некое жирное месиво из котелка с закопченным дном, что был в мешке с провиантом в санях. И собаки, расправившись с едой, чутко дремали, свернувшись на снегу и прижавшись друг к другу.
Оглядывая редкие деревца вокруг небольшой поляны, Кинт вспомнил про письмо от капитана Мореса, что передал пилот скревера профессору, покопался в кармане и достал помятый конверт…
«