Старший урядник второй сотни Первого Кавказкого генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического полка Семен Ерофеич Гулыба готовился к бою. Турок, это не дикий курд, что сильнее только при численном перевесе, но слабый при вражеском натиске. Турок – это стойкий, дисциплинированный солдат, которого с кондачка не возьмешь и кулаком с горы не выгонишь. Урядник чистил свою винтовку, одновременно поглядывая на свой взвод, чтобы не филонили.
- Хорошая ночь, братец, - подал голос Федор Ерофеич, младший брат Семена Ерофеича, покуривая трубку, лежа у костра на бурке и глядя в небо.
- Опять тебя понесло, Федюша. Никогда тебя не понимал.
- Это потому, братец, что ты книжки умные не читаешь.
- Что верно, то верно, никогда я твоих толстых с байранами не любил.
- Вот по этому ты, братец, на погонах лычки носишь, а не звезды с просветами, - Федор выпустил кольцо дыма. – Была же возможность у тебя после японской, георгиевскому кавалеру, в училище поступить, сам ведь не пошел.
- А что я в нем забыл? Чего я среди «ваших благородиев» оставил? Мне и на моем месте неплохо, - Семен Ерофеич отложил винтовку и принялся за кинжал.
- Не прав ты, братец! Не прав! В училище военную науку крепко дают, а она казаку лишней никогда не бывает. К тому же знакомства полезные завести можно, в свет попасть, к дворянам. Представь, – лицо Федора Ерофеича расплылось в мечтательной улыбке. – сын простого казака Ерофея Гулыбы ручкается с отпрысками князей и графьёв. Он равен им, а они ему. Какого?
- Не будешь ты им равен. Никогда! Забудь об этом! Я уже четвертый десяток разменял, и видал немало. С офицерами из казаков, эти «благародия» никогда на равных не общаются, поверь мне.
- Брешешь, братец! Брешешь! – Федор даже встрепенулся, усевшись ближе к костру. – Не так все!
- Брат, ты когда хорунжего получил?
- Две недели назад. А что?
- Молод ты еще. Даже в полку своем ни дня еще не прослужил. Так что поверь старшему брату, просто поверь.
- Но..,
- Все! Разговор окончен! Мне через час со своими людьми на смерть идти. Не хочу с единственным братом перед этим ссориться. Давай лучше выпьем чарочку, а потом я коня седлать пойду.
- Как скажешь, брат. За тебя! После войны у отца следующую выпьем. Договорились?
- Договорились!
В хате было не прибрано. Точней не в хате, а в избе, в этих широтах хаты не водились. Беспорядок был ужасный, все валялось где попало. Под столом можно было легко найти колесо от телеги, а на печи рваные седла и уздечки.
Но все это не смущало комроты Семена Гулыбу. Он был пьян, на столе стояла полная четверть самогона, а рядом с ней лежал потертый жизнью наган. На запачканной и мятой гимнастерке самого Гулыбы, при этом довольно ярко краснела звезда и орден красного знамени.
- Кожемякин! – проорал он, опустив голову на руку. Тут же в избе появился коротыш в солдатской шинели.
- Слушаю, товарищ комрот! – Семен Ерофеич смерил вошедшего пьяным взглядом.
- Пленного офицерика ко мне на допрос. Быстро!
- Слушаюсь! – прозвучал ответ и хлопнула дверь, за выбежавшим ординарцем.
Пока Гулыба ждал, он верным движением раскупорил четверть и плеснул содержимое в глиняную кружку. Как только бутылка встала на место, дверь снова открылась, и в неё затолкали связанного и избитого человека, одетого в рванье, оставшееся от его военной формы.
- Вот, товарищ комрот!
- Развяжи его и проваливай.
- Но…
- Развяжи и проваливай! – рявкнул командир, стукнув для убедительности кулаком по столу так, что содержимое кружки выплеснулось наружу.
- Слушаюсь. – согласился Кожемякин, и в несколько секунд освободил пленника от пут ножом.
- Вали, я сказал! – не дожидаясь, пока ординарец закончит, проорал Семен. – Вали! Понадобишься – позову.
И только теперь красный командир взглянул на пленника.
- Садись! – кивнул он на табурет, рядом со столом. Пленник, растирая запястья, повиновался. – Пей! – комрот поставил перед ним налитую кружку, и пленник вновь повиновался.
- Ну здравствуй, Федюша.
- Здравствуй, брат.
- Давно подъесаула получил? – спросил Семен после долгой и мучительной для него паузы.
- Месяц назад. Щас чины раздают охотно.
- Молодец, всего за пять лет выслужился. Отец бы тобой гордился, если б дожил. – Семен Ерофеич вновь наполнил кружку самогоном и осушил её.
- Ты тоже не сидел на месте, сотней командуешь.
- Пришлось.
Опять замолчав, братья выпили еще по кружке.
- Как к красным попал?
- Это спасибо вашим друзьям белофиннам. Летом семнадцатого наш полк перебросили с Кавказа в Финляндию, где местные твари, как курды, исподтишка «шалили». В одном из обозов пленили меня, перебив весь мой взвод. Весной восемнадцатого меня отбили петразоводские красные отряды, и понеслось…
- И ты стал служить этим мразям? Брат, как ты мог нарушить присягу!?
- Ничего я не нарушал! Я присягу царю давал, которого ваши же белые генералы и свергли. А кто армию разваливал, когда о большевиках еще никто не слышал? Дисциплину уничтожил кто, вводя солдатские и казачьи комитеты? Кто? Не твои белые генералы? По твоему я должен им служить?
- Ну не этому же отродью!
- Какому отродью? Я видел царских генералов, перешедших к большевикам. Знаю много офицеров, поступивших так же. Они тоже отродье?
- Да, они предатели.
- Чего? Чего предатели? – взревел старший брат.
- Родины.
- Родины? А ты, получается ей верно служишь, в отличии от меня?
- Я Долгу и Чести служу.
- А то что Долг и Честь твоя на побегушках у англичан, французов и японцев тебя не смущает?
- Ну тебя же не смущает служба у цареубийц.
Замолчали, продолжать было бессмысленно. Просто пили.
- А знаешь, Семен, у меня в прошлом году сын родился. Кириллом назвал. А твой Алешка как?
- Нормально. Он с женой в Петрограде живет. Я их еще летом восемнадцатого перетащил. А твой то где? Отец то ведь еще в шестнадцатом представился.
- У теть Лизы, помнишь, что в Вольно-Веселой живет. Там жену и оставил.
Снова помолчали и выпили.
- А знаешь, Федь, тебя ведь завтра казнят. Комбриг у нас лютый, всех белых живьем в землю закапывает. Уходить тебе надо. Бери наган, - Семен подтолкнул брату револьвер. – Бери и уходи, сейчас же уходи!
- Куда я пойду? Я ж пьян. В первой же канаве усну.
- Тогда возьми его с собой в камеру. И нож возьми веревки резать.
- Спасибо, брат. Выпьем? – выпили.
- Брат, - начал Федор, - кто-то из нас победит, а кто-то проиграет. Кто-то умрет, я чувствую. Давай поклянемся, что не бросим семьи друг у друга. Хорошо?
- Хорошо, клянусь!
И они снова выпили, а на утро Семена Гулыбу разбудил Кожемякин.
- Товарищ комрот! Офицерик-то вчерашний сбежать хотел. Сашку Косого зарезал и побёг. Да только от меня не убежишь. Засадил ему свинцом, прям промеж лопаток. Он так смешно падал, руками замахивая, словно взлететь хотел.