Оглавление
Лиза вышла на глухом полустанке; солнце недавно встало и светило тусклым пятном сквозь мутную пелену облаков. На перроне с указателем «Вольшанки» никого не было, и вокруг не виднелось ни души. Прямо от ступенек перронной лестницы начиналась полузаросшая грунтовая дорога, петляющая вдоль берега сонного озерца и дальше через пустынный луг до пасмурного леса, где пропадала с глаз под вислыми лапами елей.
Лиза постояла, оглядывая неприветливый пейзаж, вздохнула, подняла чемодан и спустилась по лестнице вниз, на дорогу. Здесь чемодан можно было катить, хоть и с трудом – колесики прыгали на травяных кочках.
Пока был жив отец, он не раз брал Лизу с собой в деревню Вольшанки, там прежде жили его родители, потом осталась одна бездетная сестра. С тех пор прошло много лет, но тетку свою Лиза помнила и дорогу знала, надо было так и идти, никуда не сворачивая. Если в лесу не съедят волки, думала она, шагая к высокой стене деревьев, то можно пожить еще, скрыться до поры в этой богом забытой деревушке. Беспокойство снедало ее: а вдруг тетка Дуся ее не примет. Может, больна, раздражительна, неласкова к незваным родственникам. Последний раз Лиза видела тетку на похоронах отца. Тогда Дуся выглядела вполне крепкой женщиной, да и теперь ей нет пятидесяти, она ведь на шесть лет моложе отца. Лиза стала подсчитывать: ну да, Дусе должно быть сорок восемь, по городским меркам деятельный возраст. Хотя кто знает, в деревне женщины рано старятся.
Лиза накинула на голову капюшон пуховика – было довольно зябко, снег еще не выпал, но зима забавлялась где-то на подходе, ловила пролетающие ветры и, остудив в своих объятьях, отпускала на волю.
Лиза решительно тронулась в путь, назад все равно нельзя. Вряд ли кто-нибудь додумается искать ее здесь, за четыреста километров от Москвы. Просто удивительно, как ей хватило ума никому не рассказывать о Дусе, это уже что-то на уровне подсознания, интуиция, словно Лиза предвидела, что когда-нибудь ей понадобится убежище. Впрочем, слишком далеки они были с теткой, чтобы упоминать о ней в кругу знакомых.
Дуся выбрала деревенскую жизнь и обособилась от остального мира. Отец рассказывал, что сестра в молодости поехала искать счастья в столицу, но в результате пережила личную драму и крах всех надежд, мегаполис чуть ее не убил, она вернулась в деревню к престарелым родителям, с тех пор там и жила.
Отцу Лизы повезло больше: после службы в армии он поступил в столичный институт и навсегда распрощался с деревенской жизнью. Жену, однако, присмотрел на родине, в соседней деревне, но после свадьбы увез молодую супругу в Москву. Когда умерли старики-родители, он звал сестру к себе, но та напрочь отказалась. Так и жила затворницей в заброшенной умирающей деревушке.
Лиза ступила под сень высоченных елей. Сразу стало как будто еще пасмурнее, и запахло сыростью. Лизу устраивало безлюдье: людей она сейчас боялась больше, чем зверей. Какая живность водится в этих краях, она не знала, но помнила, что отец ходил в лес без боязни. Правда, брал с собой охотничье ружье, иногда приносил подстреленных уток, однажды охотничьим трофеем оказался крупный заяц. Лиза горько жалела несчастного зверька, даже расплакалась и просила у взрослых разрешения похоронить убиенного в огороде, но заяц пошел на жаркое. К еде в тот день Лиза не притронулась, а отец больше на охоту при ней не ходил, решил ограничиться рыбалкой, чем занимался с не меньшим азартом и удовольствием.
Неожиданно прямо в лицо ей бросилась какая-то большая птица. Лиза едва успела увернуться, птицу не разглядела, видела только что-то черное, хлопки крыльев затихли за спиной. Лиза остановилась перевести дух. Что это было? Напугала пернатая. А, может, и хотела напугать? Птицы иногда отгоняют таким образом людей от гнезда. Только Лиза была на старом большаке, деревья отстояли далеко. Плохой знак с утра, подумала Лиза, оглядывая соседние ветви. Обнаружила своего обидчика. Большой черный ворон сидел на высохшем мертвом клене, раскинувшем корявые ветки-руки как бы в призыве о помощи.
У Лизы холодок пробежал по спине – настоящего черного ворона она видела только один раз в зоопарке, он сидел в большом вольере, как диковинный зверь. Люди ему определенно не нравились – видимо, восклицания у клетки его раздражали, ворон бросался к людям, раскрыв клюв, ясно давая понять, чтобы надоедливые зрители оставили его в покое.
А что сейчас? Ворон смотрел Лизе в глаза, потом отвернулся и занялся чисткой перьев.
Лиза пошла дальше по сухой укатанной колее сквозь высокий лес, которому, казалось, не будет конца, но неожиданно за поворотом размытую дорогу перекрыло неширокое заасфальтированное шоссе. Раньше его не было, видно проложили недавно, это подтверждало хорошее состояние дорожного покрытия.
Лиза остановилась в нерешительности: было соблазнительно продолжить путь по гладкому асфальту, чемодан катился бы легче, но она хорошо помнила, что в Вольшанки вела именно та дорога, по которой она шла. А вдруг свернешь и отправишься в другую сторону. Блуждать по пустынному шоссе Лизе совсем не улыбалось.
Пока она стояла на перепутье в сомнениях, раздался шум мотора, и рядом с Лизой остановился крытый грузовик. Из окна кабины высунулась голова в синей кепке.
– Куда путь держишь, девушка? Ты откуда, со станции? Садись, подвезу, – предложил водитель.
«Ага, разбежался!», – подумала Лиза. Вслух, однако, вежливо поинтересовалась:
– А вы сами куда едете? Может, не по пути вам совсем.
Тот хохотнул:
– Так ведь путь один. Заеду в Вольшанки, и дальше до Острюхино. На том – конец цивилизации, сплошная непролазь, озера, болота.
– Раньше тут дороги не было, – продолжала сомневаться Лиза.
– А теперь есть, – весело откликнулся водитель. Ничего пугающего в его внешности не было: возраста неопределенного – от сорока до пятидесяти, лицо темное, небритое, в сухих морщинках. Обычный деревенский мужик. – Добрые люди позаботились о стариках. Я вот продукты вожу два раза в неделю. Автолавка у меня. А то весной-то по хляби нешибко проедешь, а старикам что ж, помирать без хлеба? Слышь, давай лезь в машину, не съем я тебя…
Он спрыгнул с подножки кабины, по-хозяйски отнял у Лизы чемодан и уложил его в кузов грузовика.
– И куда же тебя барышня несет в такую погоду? – допытывался водитель, крутя баранку. – В летнюю пору, случается, родственники приезжают пожить в деревне. Летом рыбалка, грибы, ягоды, а сейчас что? Осенняя скучища, дождь пройдет – сырость и слякоть, на улицу не вылезешь. Тебя звать-то как?
– Елизавета, – неохотно отозвалась она.
– По виду городская, а имечко у тебя старомодное, – усмехнулся разговорчивый попутчик.
– Так звали мою бабушку. Они здесь жила, в Вольшанках.
Из чащи на дорогу пополз туман. Лес померк и начал пропадать в сизой дымке.
Водитель представился Геной и продолжал болтать, словно хотел наговориться впрок на обратный одинокий путь. Слева от шоссе в разъеме деревьев открылся двухэтажный каменный дом, обнесенный высокой оградой. Грузовик свернул к воротам и остановился.
Гена посигналил.
– Не хмурься, сейчас дальше поедем, – пообещал он, – вот только жильцы отоварятся.
Из железной двери с надписью «Осторожно, злая собака» вышла пожилая женщина в норковом полушубке, с завитыми волосами, выкрашенными в фиолетовый цвет. Женщина с Геной зашли за кузов. Скоро покупательница скрылась за оградой с полной сумкой продуктов, а Гена снова запрыгнул в кабину.
– Что за фиолетовая мадам? – поинтересовалась Лиза. – Дом, наверное, дача каких-то богатеев?
– Это мамаша нашего ученого, – охотно пояснил Гена. – Не сказать, что они зажравшиеся богатеи, но дом хороший, добротный, я как-то побывал внутри, помог бабке сумки донести.
– Какой ученый? – насторожилась Лиза.
– Математик, вроде. А мне почем знать? Живет тут подолгу в глуши, вычисляет что-то, на то и математик. У бабки, сказывают, от мужа богатое наследство осталось, опять же городскую квартиру в аренду сдает, вот они с сыном и живут, горя не знают. Тут в округе стали потихоньку строить дачные дома, потому и асфальт проложили. Раньше-то на тракторной телеге до деревенек с трудом добирались. Иной раз такая грязища, что и танк не пройдет.
– А как звать вашего математика? – Лиза прикидывала в уме, кто может оказаться в этих краях.
– Дай бог памяти… Нет, не вспомню сейчас. Мое дело продукты подвезти, деньги получить. Люди вежливые, надежные, в долг не берут, потому с ними ни хлопот, ни разговоров.
Лиза сосредоточенно размышляла. Не нравилось ей соседство ученого, ох, не нравилось. Впрочем, надо осмотреться в деревне и все разузнать.
– Так говоришь, бабушка в Вольшанках жила? – не унимался говорливый Гена. – Померла что ли? А сейчас к кому едешь?
– К тетке, Дусе Столетовой. Знаешь такую?
Гена присвистнул:
– Вон оно как! Знаю, как не знать. – И неожиданно надолго замолчал.
Навстречу протарахтел старый жигуленок. Гена приветственно махнул рукой из окна.
– Ну-ну, рассказывай дальше, мы с тобой почти земляки. Я сам родом из Острюхино.
– Точно земляки, – улыбнулась Лиза. – Мама моя острюхинская. Жили рядом две деревеньки, парни и девушки встречались, женились. Только в Острюхино у нас давно никого не осталось, мама рано умерла, родителей своих ненадолго пережила. Прервалась связь с Острюхино давным-давно. А четыре года назад папа скончался от инфаркта. Из родственников только тетя Дуся осталась.
– Да-а, судьбинушка… – вздохнул Гена. – Молодые рано ушли, а старые здесь век доживают. Есть такие, что в город к детям ехать не хотят, приросли к своим домишкам, к огородам, а есть совсем одинокие. Я, к примеру, отца забрал к себе в городскую квартиру, и ничего – прижился старик, с соседями во дворе в домино, в шашки режется.
Прибыли, – через минуту сообщил он Лизе. – Вот твои Вольшанки, только подъехали мы с другой стороны.
Водитель остановил машину на обочине и посигналил. Прямо у шоссе притулились бревенчатые избы – автостраду проложили вплотную к околице, а от нее уходила вглубь между двумя рядами домов желтая деревенская улица, вся в подсохших промоинах. Вдоль частокола облупленных заборов жители настелили досок, чтобы можно было передвигаться в непогоду. Сейчас по мосткам уже ковыляли к автолавке старушки с корзинами и мешками.
Лиза спрыгнула с подножки грузовика и стояла, вглядываясь в женщин. Которая из них Дуся? Все в платках, в очках, многие с палками. С соседнего огорода выбрался старичок в ушанке набекрень, но к грузовику не подошел, установился поодаль, опираясь на костыль и пыхтя окурком.
– Что-то я тети Дуси не вижу, – решила обратиться за помощью к шоферу Лиза.
Тот уже спустил ее чемодан на землю и сам полез в кузов, чтобы раздавать продукты.
– Подойдет сейчас, дом ее самый дальний. Дом-то знаешь?
– Знаю. А вдруг она уехала? – испугалась Лиза.
– На прошлой неделе туточки была. Не уедет она, куда ж ей деться?
Женщины оглядывали Лизу и ее чемодан, некоторые подходили близко и подслеповато таращились в лицо.
– Для кого невесту привез? – осторожно поинтересовалась одна из старушек. – У нас токма Петр Тимофеевич в бобылях, – кивнула она в сторону деда в ушанке, – да и тот вконец охромел.
– Веселые здесь бабули, – улыбнулась Лиза. – А вы приглядитесь, может, узнаете меня. Я племянница Дуси Столетовой.
– Батюшки-светы! – всплеснула руками собеседница. – Внучка Лизаветы покойницы!
Какая ты барышня стала, ни за что не узнать! А вон и Евдокия идет, то-то обрадуется.
Тетка Дуся энергично вышагивала по мосткам, размахивая хозяйственной сумкой. Одета была в вязаную кофту, поверх выцветшая телогрейка, на голове – платок, на ногах сапоги. От деревенских бабушек сразу не отличишь, но ступала легко и ровно, словно молодая, а как приблизилась, то и лицо у неё оказалось свежим, со здоровым румянцем крепкой сельской жительницы.
Лизу она узнала сразу, но не выказала бурной радости, обняла племянницу молча, затем отступила, прищурилась слегка, оглядывая, и повернулась к Геннадию:
– Поможешь чемодан до дома донести?
– Какие вопросы, – осклабился тот. – Сейчас управимся с раздачей и пойдем к тебе в хату.