Оглавление
Майков в сапогах валялся на топчане и с отвращением разглядывал форменную куртку, висевшую на гвоздике в углу. Двух звездочек на матерчатых погонах, черно оранжевой орденской ленточки и по-казаковски выпяченной челюсти становилось все недостаточнее для поддержания авторитета. Сегодня «товарищ гражданский комендант», снова при большом стечении народа нахамил лейтенанту, назвав его представителем древнейшей профессии. Собственно, смысла высказывания Анатолий не уловил но, судя по реакции присутствовавших химичек, это было оскорбление. Интеллектуалки чертовы…
«Козел, — уныло размышлял Майков.- Выпендривается.»
Собственно, отделение котят в Новомосковске без дела не сидело: на частокол постоянно покушались обезьяны, шальные тахорги три раза врывались на разработки, но все успехи охрены никоим образом не связывались с личностью ее начальника. Валери был весьма обходителен с рядовым составом, весь яд своего сарказма направив на лейтенанта и исключительно на него. Следствием этого явилось явственное падение дисциплины: патрульные, будучи территориально оторваны от «Большой земли» распускались на глазах, огрызались в ответ на командирские замечания, дошло до того, что они уже сами делили посты, извещая его постфактум. Гражданские же старались копировать своего шефа. Правда, им котята острить над лейтенантом в своем присутствии пока не позволяли, сказывался корпоративный дух, но Майков все-таки очень переживал свое отчуждение — особенно в отношении женского пола. Всё это было ужасно несправедливо: Майков частенько мечтал, чтобы однажды какая-нибудь из шахт погребла под обвалом и Валери, и нескольких наиболее дерзких его приспешников; или, еще лучше, чтобы Валери устроил бы переворот с целью, скажем, отложиться от Первограда, и тогда его можно будет безнаказанно пристрелить, а заодно и подавить бунт.
За окном казармы раздался топот, чье-то возбужденное дыхание, сапоги прогрохотали по ступенькам, распахнулась дверь и ввалился взбудораженный Гарик Игнатьев, растрепанный, с оторванным левым погончиком и синяком под правым глазом.
— Толь, — задыхаясь, просипел он, — там Мартын Фомина покалечил.
— То есть? — Майков сел. За окном еще кто-то протопотал.
— Ну, Фома же за Лодочкой ухлестывал, ты знаешь… — Ну, мля, сейчас и схлестнулись, там еще мартыновские копачи подбежали, а нас только двое…
Майков уже лихорадочно застегивал куртку. Это, конечно, был не бунт, но все-таки… На топчане у противоположной стены зашевелился и сел всклокоченный со сна Немировский. В дверь ввалилось еще два мрачных и помятых котенка, вся свободная смена была налицо.
— Фому в санчасть отвели, — пояснил один из прибывших. — Челюсть сломана. Они ж, суки, пьяные были…
Вот оно. Майков выпятил челюсть. Бунт не бунт, но явное преступление одного из любимчиков, причем виною — развал дисциплины, бардак, панибратство…
— Где Мартынов? — спросил он отрывисто. Он видел, что ребята, как встарь, признали его командиром.
— Любочку куда-то уволок, — пожал плечами один из котят. — Пьяный, сцуко…
Майков вытащил из кармана ключи от оружейной пирамиды, отпер, молча раздал котятам распылители, сам надел и начал застегивать пояс с пистолетом в кобуре.
— Мужики, вы что? — спросил недоумевающий Немировский. — Ну, подрались спьяну…
— Это преступление. — отчеканил Майков, — Хулиганство. Впрочем, в Первограде разберутся. Наш долг — арестовать преступника…
— Много текста, Толь… — поморщился Игнатьев. — Пошли, мля, а то эти козлы опомнятся…
***
О том, что рассвирепевшие патрульные, вооружившись распылителями, ворвались в женское общежитие, усыпили, связали и поволокли к грузовику Мартынова, Валерьяну донесли слишком поздно. Когда он выбежал из своей комнатушки, возбужденный гомон за стенами разорвали два сухих пистолетных выстрела. У него оборвалось сердце. Завернув за угол барака, он в сумрачном, багровом зареве заката увидел толпу человек в тридцать на «майдане», котят, с озверелыми лицами направивших на людей воронки распылителей, Майкова с пистолетом в опущенной руке; ощутил приторный слабый запах чего-то химического. Когда он поглядел на сторожевую вышку, ближайшую к «майдану», у Валерьяна вторично оборвалось сердце: патрульный, чей черный силуэт четко рисовался на алом фоне кеба, тоже направил автомат на толпу.
Он подбежал, на ходу расстегивая кобуру возвращенного недавно в Первограде пистолета, но тут не понял, как это неуместно. Толпа, только что обратившая внимание на позу автоматчика, нехотя отступала, открывая проход грузовику. На земле лежало три неподвижных тела.
Он наклонился к ближайшему, ощущая ледяной холод, но почувствовал тот же запах, только гуще и головокружительнее; парень тихонько посапывал. Слава богу, он только спал.
- Лейтенант, — хрипло проговорил Валери, по слогам произнося это слово, — Вы что, окончательно о…ели от безделья?
— Совершено преступление, — так же хрипло ответил Майков. Пистолет подрагивал в его руке. — Преступник ответит. Вы, надеюсь, тоже. — Он подумал и добавил: — Козел.
Валерьяну потребовалось бешеное усилие, чтобы взять себя в руки.
— Лейтенант, — Сказал он уже насмешливо, — вы кретин. Вашей карьере пришел конец. Вы забыли, что поселком руковожу я, и мне дана власть в той числе и судебная. Немедленно освободите Мартынова и расходитесь, я сам разберусь, иначе это будет бунт. Ясно?
Ему показалось, что котята заколебались.
— Вам давали власть, чтоб был уголь, а вы тут бандитский притон устроили. Только и умеешь, что людей гробить! — Майков говорил задыхающимся от ярости полушепотом. — Короче, его сейчас отвезут в Первоград, там Совет разберется. Если я виноват, — отвечу, но закона нарушать не дам!
Радировать в Совет? Ну и что там скажут? Тем более, за это время бешеный офицерик уже отошлет грузовик, он совершенно невменяем. Наверное, не надо было все-таки его так третировать, каждая собака может укусить…
— Тогда я тоже поеду, — решительно сказал Валерьян. — Подеюсь, это вы мне позволите, гос-подин лейтенант?
— Поезжайте, — пожал плечами Майков. — И кстати, объясните там заодно, откуда в Новомосковске взялась выпивка!
«Совсем некстати», сокрушенно подумал Валерьян, но ничего не сказал, забрался по металлической навесной лесенке в кузов. Мартынов лежал поперек, спящий и связанный, напоминая поверженного полубога. Следом за Валери в кузов влез один из котят, сел с краю, настороженно пристроив распылитель на колени. Еще двое забрались в кабину: один умел водить машину, и Майков не стал разыскивать водителя. Заурчав и дернувшись, грузовик пополз к воротам. Мартынов, слабо постанывая, сполз к ногам Валерьяна.
Грузовик выехал из распахнутых Майковым ворот, запрыгал по неровностям тропы и скрылся в зарослях. Темнело, но все-таки просматривалась расходящаяся толпа на пятачке. Человек, внимательно наблюдавши за всем происходившим с вершины близ стоящей пологой скалы опустил бинокль, подумал и начал быстро спускаться вниз, ловко цепляясь за выступающие камни и стебли лиан.
***
— Первоград!! — торопливый вопль из динамика разрезал мягко мигающий лампочками тихий сумрак радиорубки. Дежурный, задремавший в кресле у пульта, вздрогнул. — Нас атакуют!!
— Обезьяны? — голос со сна прозвучал хрипло.
— Люди! На лошадях… их много, с ружьями!
Радист вскочил, заметался.
— Скорее, вертолет! — умолял голос из динамика, искаженный, неизвестно чей. — Они ворвались…
Радист нашел, наконец, рацию, настроенную на приемник во «Дворце Совета». Из динамика раздавались отдаленные выстрелы, матерщина, сдавленный вопль, резкий хруст — и все стихло.
Дежурный, испуганно косясь на динамик, полный, теперь только треска и шума, торопливо вызывал Совет.
***
…Навалилась тишина. Вязкая, могильная, она обволокла всех, только что яростно оравших, оборвав разбирательство на полуслове. Казалось, пласты ночи за окном встали дыбом и вот-вот навалятся, раздавят… Подползал липкий страх, всех парализовало, как в те самые первые минуты на Теллуре.
«Вот оно», — с тоской подумал Казаков, индифферентно наблюдая, как медленно встает со стула вдруг побледневший Валерьян, как расширяются сверх возможных пределов Викины зрачки.
— Вертолет, — хрипло сказал Валерьян. — Что же вы сидите? Вертолет!
— Совет, Совет, ответьте, приняли? — надрывался из рации сквозь хрипы дежурный. Маркелов машинально взял аппарат, ответил «да» и опустил обратно.
Казаков, наконец собрался с мыслями и перехватил рацию.
— Объявить по громкоговорящей… — с запинкой произнес он, — Общая тревога. Всем офицерам и Следопытам немедленно — к Совету. Всем механикам и морякам — на рабочие места. На вышках смотреть в оба! — голос его сорвался на крик.
— Саня, я полечу, может, успеем…
— Ночь, — тихо сказал Крайновский. — У нас нет асов.
— Юра, полетели! Валерьян подскочил к Танееву. Тот отвел глаза.
— Угробимся, — ответил после секундной паузы. — Нельзя. Мы почти ничего не умеем…
— Ну что же тогда? Ну что — будем сидеть?!
«Внимание! — загрохотали за окнами динамики, и странно было слышать это в глухой мгле, в три часа ночи. — Общий подъем! На Новомосковск совершено нападение неизвестными вооруженными людьми!»
…Ми …ми …ми — откликнулось слабое эхо. Казаков встряхнулся. Было по-прежнему страшно и неуверенно, но сидеть вот так было еще сложнее.
Сейчас по местам, — сказал он громко, перекрывая тревожный голос в ночи. — Наладим оборону. Ничего неизвестно, Валерьян, может, они к городу подступают! Я прошу до утра полномочий… командующего.
— Брось формализм! — Колосов поморщился, вскочил. Было видно, как зажигается свет в бараках, в интернате. — Все ясно, Сань, я побежал. Вслед за ним, словно спущенные с невидимого поводка, выскочили в дверь Танеев, Крайновским, Сидоров… Вика сидела неподвижно, прижав ладони к щекам.
— Вик, — мягко сказал Крапивко. — ты, наверное, в «гошпиталь», да? Боюсь, будет на самом деле госпиталь…
— A? Да, я… Вика встала, заколебалась, посмотрела на Валерьяна, махнула рукой, расплакалась и выбегала.
— Пошли, мужики, — Крапивко поднялся, глядя на молодых: — Пошли, успокоим своих.
На минуту координатор и Валери остались вдвоем. За окнами метался оранжевый свет: из гаражей выводили зачем-то машины. «Ничего, - мельком подумал Александр, -Колосов уже там, главное, чтоб паники не было… Господи, неужели — афганцы? Тогда все бесполезно, хоть прямо сейчас сдавайся…» Успокаивало одно — тот, из поселка, сказал «ружья», не «автоматы»…
— Сань, я с тобой, — Валерьян сломал беломорину, табак посыпался на пол. — Мне некуда, и я… не могу. Лучше бы я…
— Брось! — Казаков рявкнул, но получилось фальшиво.
В дверь ввалился красноглазый Голубев, в расстегнутой и надетой поверх майки куртке, но при кобуре, из-за его плеч выглядывали лейтенанты, Следопыты…
— Кауров раздает оружие, — задыхаясь, доложил капитан. — Я распорядился, чтобы на каждый пост вышло по второму человеку, до утра. Через полчасика все остальные будут здесь. Что случилось-то?
— Знаем не больше твоего, — пожал плечами Казаков. — Ждем утра.
— Следопыты, — Голубев обернулся к выходу. — Кто без оружия, быстро в караулку, потом сюда!
— Они же, наверное, следили. — вдруг сказал Валерьян. — А тут эта наша заварушка…
— Перестань! Еще разборов не хватало. Не трепи нервов…
Казаков замолчал, вздохнул, потом сказал Голубеву:
— Значит, так. Пошли, по ходу сообразим…
***
ХРОНИКА ГОЛУБЕВА
«…связались с охотничьими заимками и приказали всем занять глухую оборону. Как только рассвело, вертолет с консулом Валери и тройкой Следопытов поднялся в воздух. В окрестностях Первограда противника обнаружено не было, поэтому по заимкам немедленно был отправлен грузовик в сопровождении лёгкого бронеавтомобиля с целью эвакуировать Охотников. При подлете к Новомосковску с воздуха было обнаружено двое всадников: они, видимо, следили за тропой, но не учли, что сайва хорошо просматриваются сверху. Попытка скрыться была пресечена предупредительными пулеметными очередями, а затем высадившиеся Следопыты взяли их в плен. Новомосковск сильно пострадал: сторожевые вышки были сожжены, все opужие захвачено; к счастью жертв оказалось сравнительно немного. Было убито 11 человек, среди них две женщины — видимо, это были те, кто пробовал оказывать сопротивление. Лейтенант Майков и двое тяжелораненых были немедленно на вертолете вывезены в Первоград. Остальные жители Новомосковска были заперты в одном из бараков; они сообщили, что нападавших было около дюжины, но они явно использовали ослабление обороны поселка, возникшее в результате конфликта шахтеров и патрульных, описанного выше. К этому времени мы с Казаковым закончили мобилизацию. Из 36-ти первоградских охотников отобрано восемь двоек — для посменного скрытного патрулирования сайвы в километре от города, чтобы враг не подобрался незаметно; остальные были слиты в подразделение под командованием С. Кондрашова и все вооружены карабинами (от автоматов они отказались). Коты были переведены на двусменный режим, что позволило высвободить отряд в 16 человек. Из 18-ти обучавшихся военному делу „стажеров“ также было создано подразделение под командованием Есина; наконец, в экспедиции задействовали всех Следопытов. На охрану столицы дополнительно мобилизовали 15 человек из всех служб, имевших опыт обращения с оружием. Таким образом, вначале мы располагали экспедиционным корпусом в 80 человек, не считая экипажей бронемашин и вертолетчиков.»
***
За окном разрезали голубое небо горелые стропила башни. Был полдень, солнце неимоверно пекло, по площади деловито сновали люди с автоматами. Горбатый, приземистый «Защитник» тяжело стоял в воротах, выпятив орудийное дуло в чернеющий лес. Казаков допрашивал пленных. Пленные были привязаны к стульям — руки за спинками, ноги — к ножкам. Сзади стоял, с кровожадным блеском в глазах, Немировский, единственный уцелевший из новомосковских котят — его просто оглушили прикладом. Пленники были одеты в кожаные куртки с вышитыми на груди золотыми орлами и витыми серебряными шнурами на плечах. При захвате они были вооружены гладкоствольными ружьями.
— Значит, будем играть в героев, — звенящим голосом повторил Казаков. К нему вернулась часть уверенности, мобилизация прошла успешно, противник был все-таки не тот, и появилась холодная ярость. Мстить — не столько за убийства, поджоги, сколько за собственный страх, за афганский призрак…
Хлопнула дверь, вошел Валерьян. После бессонной ночи он выглядел ужасно. Впрочем, все остальные выглядели ничуть не лучше.
— Нет восьми девушек, — сказал он. — Всё обыскали, нигде… Очевидно, увезли с собой. Молчат?
— Сейчас заговорят, — пообещал Казаков. Он вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет, наполовину вылетевшую за ночь. Закурил, подошел к одному из пленников. Валерьян со смутным беспокойством увидел звериный блеск в его остекленевших глазах. Рванул молнию на брюках пленника, начал их стаскивать, раскуривая сигарету, в упор глядя в расширяющиеся глаза.
— Александр! — Валери шагнул вперед, заколебался.
— Я Женевских конвенций не подписывал, — пробормотал Казаков. — Будешь говорить? — и понес сигарету вниз.
— Не надо! — пленник задергался, — Не надо!
— Значит, будем разговаривать. — Казаков сунул сигарету в побледневшие губы пленника. — Кто вы? — он обратился ко второму. Тот опустил глаза.
— Легионеры. Третья ала Черной когорты.
Сзади нервно хохотнул Валерьян. Приехали, подумал Казаков, может быть, у них и император имеется?
— Уже интересно. И кто вы? Откуда? Сколько вас?..