Артем Каменистый «На руинах Мальрока»

Пролог

— …изменник рода человеческого, признаешь ли ты, что вступил на дорогу зла по воле своей, а не по принуждению или недомыслию глупому? Соблазн тебя обуял, жизни нечестивой, блудливой и разгульной возжелалось, оттого и свет чистый на мрак кромешный променял! Тьма тебя гложет, и приятны тебе кровяные лобзания от клыков ее вонюче-слюнявых! И дорогами зла шел ты к погибели души, чужою кровью землю не жалея поливал, говоря в смрадную пустоту: «Прими меня тьма нечистая — твой я теперь не по принуждению, а по желанию своему»! Иль собственную кровь при этом тоже отдавал — малой данью нечисть умасливая? Во сне глубоком шепот врага рода человеческого как весть благую принимал, оттого и просыпаться не хотел, на соломе в телеге днями отлеживаясь? С умыслом богопротивным, или пустой глупостью жертвами многими погань накормил? Сознаешься ли, что без брачного ложа совокуплялся с богомерзким суккубом под покровом ночи в помещении греховном, свое тело, Богом даденное, навеки тем деянием осквернив? Сознаешься, что принял впоследствии на грудь живое сердце змеиное бабы поганой своей, предав себя тьме? Сознаешься, что бога отверг истинного; что плевал на церковные изваяния; что потешался над тайнами святыми; а еще питал симпатию к гадкому учению богопротивных еретиков, которые, следуя подлейшему завету богоотступника Иридия, извратили истину не единожды? Признаешься, что в тайный сговор с премерзким епископом иридианским вступил, и многие души невинные погубить замыслил, в западню коварную с улыбкой лживой заманивая? Признаешься, что многими страшными карами грозился солдатам войска королевского, воспрещая им в битву со слугами зла вступать? Сознаешься, что с помощью Диавола — самого страшного врага рода человеческого, оружие нечистое за одну ночь в кузнице сотворил, коим затем предательски оскопил солдата королевского из великой дали, не видя его при этом, но по наущению нечистого духа не промахнувшись?..

На последних словах не сдерживаюсь — улыбаюсь. Опять… Несмотря на ситуацию не могу не порадоваться. Единственный позитивный вопрос — при всем моем бедственном положении лишь он не перестает радовать. Приятно знать, что не промахнулся в тот раз — действительно угодил сволочи куда мечтал. Очень удачно вышло — ведь подонкам потомство ни к чему. Не иначе как и впрямь сам Бог помог — без его вмешательства достать гада за нежные места через крепостную амбразуру непросто.

Скалишься, — зла скверное исчадие?! Водой святой оскал твой сейчас утрем — скалься- скалься! А не перестанешь скалиться, так воду ту подогреем, а то и вскипятим!

Опять водные процедуры?! Да сколько же можно!.. Эх… надо научиться контролировать свои эмоции. Зря я улыбнулся — сейчас опять начнется. Вот ведь наблюдательный гад — улыбка у меня, небось, едва заметна… скорее гримаса легкая; темень в этом каземате почти полная — чадящий светильник в углу помогает мало. Но все замечает…

Поток вопросов прервался, но до молитвы дело еще не дошло. Когда он начинает молиться, мое чувство юмора куда-то прячется. И обычно я при этом ору так, что уголки губ рвутся — нелегко при таких раскладах улыбаться.

Он, вполне возможно, и не злой. Возможно, глубоко в душе не желает мне ничего, кроме добра. Возможно, даже искренне считает, что спасает меня от куда более худшей участи.

Может он в чем-то и прав, но это не мешает мне его ненавидеть.

Я давно устал отвечать на одинаковые вопросы — он не слушает ответы, или не верит им. Промолчу я, или в очередной раз сознаюсь во всем — ему безразлично. Он будет спрашивать снова и снова, перемежая допрос молитвами и кое-чем еще… очень нехорошим. Для этого нехорошего у него имеется парочка молчаливых помощников. За все время они ни слова не произнесли, если не считать перешептываний друг с другом.

Уж лучше бы они языки чесали, чем…

Ему все равно каюсь я, ору от боли, молчу, или ругаюсь на двух языках. Даже то, что один из этих языков в его мире никому неизвестен, ничуть его не интригует. Часами или сутками, монотонным голосом, не громко и не тихо: спрашивает, спрашивает и спрашивает.

Одно и то же…

В перерывах между молитвами…

Его помыслы, если не придираться к отдельным меркантильным мелочам, благородны — он, похоже, искренне мечтает меня спасти. Но мне от этого не легче, потому что спасти он мечтает лишь душу.

На тело ему наплевать.

Неудивительно ведь он инквизитор.