Дневник из дурки • Кладбище
— Ты понимаешь, что мы на кладбище?
Борис оглянулся по сторонам.
— Откуда? Кресты, надгробья, старые веники у деревьев…
— Не надо было мне ехать. Ты ж в говнину.
— А кто меня, блядь, заберёт? Ты ведь не хочешь, чтобы я тут остался? Представь, если я замёрзну да умру. И вы все соберётесь на мои похороны, скажете, каким я был отличным парнем, и привезёте меня снова сюда.
— Ты мне позвонил и попросил тебя отсюда забрать. Так что поднимай жопу с могилы, — я посмотрел на имя на обелиске, — Софии Штоль и пошли к выходу.
— Это труднее сделать, чем ты думаешь. Я пока не готов идти.
— Ты если продолжишь так бухать, то нихуя не добьёшься успешной успешности, не станешь высокоэффективным менеджером, не оставишь ничего после себя, кроме токсичных долгов, и не будешь нужен своим позитивным внукам, не говоря уже о детях.
Борис заржал.
— Подъебнул, считается. А вот, по-твоему, Штоль София, девятисотого года рождения, ныне покойная, достигла невероятных успехов? Прожила восемь десятков, скорее всего, не пила, внуков как грязи — и что? Что бы ты знал о ней, если бы не я? И кому она нужна теперь, прячущаяся под моей пьяной задницей? Ты видишь здесь толпу её родни, спрашивающей совета у её мудрых костей? — проорал он.
— Что с ногами?
— Это очень интересная история. Когда я добрался досюда, то угодил в лужу-яму из какого-то земляного говнища, ушёл по колено, постоял в раздумьях минут пять и выбрался, придя к вышеупомянутой Софии.
— Итак, спрошу один раз: что с ногами?
— Ну, я ботинок утопил. А желание нырять в топь как-то пропало, — он выставил вперёд ногу в носке, через дырку в котором выглядывал большой палец.
— Господи, — я снял шарф и отдал ему. — Намотай на ногу, а то простынешь.
— Это не совсем то, на что я рассчитывал, ну да бог с ним. Сам намотай.
Я соорудил некое подобие портянки.
— Ты ещё и блевал?
— Немного совсем. Можно сказать, номинально. Но в свою защиту, господин прокуратор — за пределами кладбища.
— Но смог многое пронести на территорию на плаще.
— Давай выкурим по одной под этой дивной луной, постоим немного в её свете и в бой…
— Ну ты и мудак.
— А ты лучший друг этого мудака.
— Только сегодня.
— Только сегодня.
Мы сидели на лавке около могилы, свет проходил через редкие снежинки.
— Смотри, какое небо красивое! — вздохнул Борис, икая.
— Да. Красивое. И место отличное. И время. И никто не мешает, и не скажешь, что прям совсем одни.
Он наклонился, рукой подобрал немного первого снега, стараясь не зачерпнуть грязь, сел, закинул голову вверх и начал натирать снегом лицо.
— Рассказывай.
— Даже так?
— Только так.
— Но сначала я снова закурю.
Я прикурил сигарету и отдал ему.
— Благодарю, — он набрал полные лёгкие дыма и выплюнул его перед собой. — Ленка была беременна.
— О как!
— Вот так. Два месяца. Как-то тихо, нежно даже. Не то чтобы планировали, но… Она же не хотела детей, а тут прям поменялась, собралась вся, воскресла. Смешно так суетилась, ворчала беззлобно и очень мило тупила.
— Ты сказал «была».
— Да. Выкидыш. Позавчера. Без причины или с причиной — какая сейчас разница? В общем, случилось так.
— Бля, чувак, мне жаль.
— Мне тоже. Я ей сказал, что ничего страшного, что жизнь продолжается, что мы справимся. А она сорвалась, колотила меня, ревела, орала. Я попытался успокоить, обнять, а она гадостей наговорила, свалила всё на меня.
— Что свалила?
— Да всё, с сотворения мира и до потери ребёнка. Астрологию приплела, сиротство моё. Ну, я оделся и вышел.
— И решил, что нет лучше места, чем кладбище.
— Сначала пошёл в бар. А там накатило — и ситуация, и слова, о которых она, я уверен, уже жалеет. А потом начал пить, и полезло в голову говно — что, возможно, я действительно виноват, и что больше детей не будет никогда, потому что не хотел, и что, — он встал и прокричал, — нихуя у нас больше ничего никогда не получится!
Свалился на лавку, достал из кармана фляжку, отхлебнул, передал мне.
Пиздец, конечно, а здесь-то зачем?
— С предками посоветоваться.
— Они здесь?
— И да, и нет. Я же рано осиротел, архивы, традиционно, сгорели. В общем, я знаю, что они на кладбище, а на каком — не знаю. Как из детдома вышел, начал ходить и искать. Но, сам понимаешь, вокруг города некрополь кольцом — что тут найдёшь? Вот и выбрал им это кладбище — дорожки здесь широкие, добираться удобно, и как-то вот сюда я их и определил. Понимаешь?
— Думаю, да. Поедем ко мне.
— Поедем. У тебя на меня обувь найдётся?
— Резиновые сапоги есть в шкафу. С тёплыми носками не обморозишься.
— Да завтра уже и снега этого не будет.
— А вот дождь может.
Когда мы проходили сторожку, на нас выскочил мелкий старичок с дубинкой наперевес.
— Тут нельзя ночью! Я в милицию звоню! Кто такие?
Борис подошёл к нему вплотную. Дед побелел и остолбенел.
— Не кричи. С ботиночком я прощался, — он указал на ногу. — Невосполнимая потеря. Но сейчас он с папой и мамой.
Выгреб несколько бумажек из кармана, впихнул их в нагрудный карман робы сторожа.
— Благодарю за службу!
Дед тихо отчеканил:
— Служу Советскому Союзу!
— Тут ему, блядь, и место.
Борис сплюнул под ноги и обернулся ко мне.
— Ни разу за сутки не позвонила, понимаешь? Поехали на хуй отсюда. Жрать хочу.
