Оглавление
«Мы в такие шагали дали —
Что не очень-то и дойдешь.
Мы в засаде годами ждали,
Невзирая на снег и дождь…»
А. Макаревич
Настоящая воробьиная ночь. Молнии с хрустом вспаривают ткань неба и с шипением вонзаются в сухую, жадно ловящую первые капли, землю. Громыхает большей частью за стенами, ближе к горизонту, но иной раз и над покрытым брусчаткой замковым двором раздается такое раскатистое «Бабах!», словно пушку рядом разорвало. Даже самые крепкие нервы не спасают, невольно пригибаешься. А то и приседаешь… Так и кажется, что на этот раз святой Георгий Победоносец не промахнется. Влепит прямо в макушку. К слову, что было бы совсем не удивительно. И не из-за чрезмерной греховности, а учитывая то количество железа и стали, которое я ношу на теле.
Зато тот же гром, которого пока еще бояться больше молний, разогнал по укрытиям всю стражу. И никто не мешает мне стоять на коленях перед небольшим слуховым окном в подвал левого крыла каземата, распоряжением Великого инквизитора превращенного в Дом дознания. Наверное, из-за того, что он единственный во всем городе сложен из неоштукатуренного красного кирпича. И навевает ужас на пленников, да и обычных горожан, только своим видом. Так и кажется, что это один из тех несчастных, с которого палачи живьем содрали кожу и выставили на помосте для устрашения.
У меня фантазия не такая буйная, так что никаких отрицательных эмоций и, уж тем более, рвотных позывов, вид кирпичной кладки не вызывает. Спокойно прислонился, для удобства и заглядываю внутрь…
А вот происходящее в пыточной не для слабонервных.
Время от времени протирая глаза, слезящиеся не столько от сочувствия, сколько от дыма факелов, который как раз сквозь это окошко и вытягивает наружу, пытаюсь разглядеть и запомнить лица людей, находящихся в комнате. Мне обязательно надо увидеть каждого, чтобы опознать днем. А это не так просто. Потому что десяток мужчин, в отличие от единственной, обнаженной молодой женщины, одеты не только в кожаные фартуки, но и натянули на головы полумаски, оставляющие открытыми лишь нижнюю часть лица.
Вот на эти носы, рты, подбородки, усы, бороды я и смотрю. На руки тоже… Формы пальцев, шрамы, кольца… Каждая мелочь пригодится, когда придется принимать решение. А ошибиться нельзя — убью невиновного. Поэтому стараюсь ни на что другое не отвлекаться.
Например на мощные лапы, покрытые густой рыжей порослью, цепко впившиеся короткими, толстыми пальцами в испещренные синяками бедра женщины. Руки и ноги женщины привязаны к специальным козлам так, что она стоит на четвереньках, касаясь пола только кончиками пальцев и… распущенными волосами. Рыжий насилует жертву неторопливо, по-хозяйски. Привычно… Часто останавливаясь и переговариваясь с остальными мужчинами. Он не садист, не маньяк. Он всего лишь выполняет свою работу. А если и получает от этого удовольствие, ну так всякое случается.
Женщина негромко стонет, но и только. Сопротивляться она уже не может.
На поданный знак одним из троих мужчин, которые находятся в подвале, не сняв сутаны, палач опять останавливается. Инквизитор (этих я знаю в лицо всех, но для них уготована иная участь и чуть позже) подходит к допрашиваемой спереди, берет ее за волосы и приподнимает голову. Второй рукой выдергивает изо рта кляп.
— Дитя мое… Готова ли ты отречься от Дьявола и вернуться в лоно Матери нашей Церкви?
— Будь ты проклят… — жертва отвечала сиплым шепотом. Видимо, сорвала голос. — Будьте вы все прок…
Кляп встал на место, оборвав ее на полуслове. Голова бессильно свесилась вниз.
— Продолжай, брат Себастьян. И можно жестче. Не церемонься. Остальные братья уже отдохнули. Так заполните же этот сосуд греха доверху. «Similia similibus curantur! [лат., — Подобное лечится подобным] Эти богохульники вознесли телесные удовольствия над духовным покаянием. Пусть же насладится досыта… Или — до смерти. Верно глаголю, братья?
Он посмотрел на двух других мужчин в сутанах. Те синхронно кивнули и перекрестились.
— Стало быть, решено. Мастер Теодор, нам с отцами пора к вечерней молитве, а ты остаешься за старшего. Если заблудшая овца запросит пощады и покается — умыть, накормить и больше не трогать. После утреннего молебна, оценим искренность раскаяния и решим ее дальнейшую судьбу. Станет упорствовать в грехе, — не утомляй дознавателей. У них и без этой еретички завтра дел хватит. Солдат Креста позови. Каждый воин, кто плащ с венцом надел — служитель божий и должен не только мечом святую веру защищать.
— Как прикажете, ваше преподобие, — поклонился один из тех, что в полумасках, отступая в сторону, поскольку выход из подземелья был у него за спиной. — Ad maiorem Dei gloriam. [лат., — Все во имя Господа]
Подождал пока священнослужители покинут пыточную комнату, а потом громко рассмеялся.
— Вот уж беда с этими стариками… Игнатий, у тебя, кажется, дядя десятником в роте «серых стрел»?
— Да. Старший десятник… — отозвался из дальнего угла, один из палачей помоложе. Помощник, видимо.
— Беги к нему. Скажи, все у кого завалялась пара монет и есть желание поразвлечься с молоденькой ведьмой, пусть сюда идут.
— Как же так, мастер Теодор? — рыжеволосый верзила уступил место другому палачу. Такому же мощному и огромному, но совершенно лысому. И настолько темнокожему, что рядом с ним жертва казалась вырезанной из нежно-розового мрамора. — Вы хотите нарушить приказ Его преподобия?
— Спаситель с тобой, Себастьян… — отмахнулся от рыжего старший палач. — К чему эта хула? Разве ты не слышал, что было велено поберечь силы братьев и призвать на помощь солдат? Ну, а кому хуже станет, если они при этом сделают небольшое пожертвование? Сам же давеча жаловался, что часть инструментов стоило бы обновить, а приор денег на кузнеца не дает.
— Но еще Его преподобие сказал: «Если заблудшая овца раскается — умыть, накормить и не…»
— И это не расходится с правдой. Но, я вроде, не глухой, а ни одного слова раскаяния или хотя бы мольбы о пощаде пока не слышал… — Теодор указал на жертву, усердно насилуемую темнокожим гигантом. — Неужто забыл, что когда за дело берется Отар, визжат даже немые. Видишь, как она головой мотает? Сопит, мычит, а ни словечка не пискнет.
— Как же она запросится, если рот заткнут? — простодушно удивился рыжий и двинулся в обход «козлов». — Надо кляп вынуть…
Но старший палач заступил ему дорогу.
— Стой.
Здоровяк недоуменно остановился.
— Скажи, Себастьян, кто умнее: ты или Его преподобие?
От такого вопроса палач даже икнул.
— Не понимаю… мастер.
— Вот и я не понимаю. Разве Его преподобие приказывал вынуть кляп?
— Нет…
— Не приказывал, — повторил медленно Теодор. — Знаешь почему? Нет… Я объясню. Ведьму забирать в Ад является сам Люцифер! И в этот миг она способна на такую ворожбу, что и вообразить страшно. А теперь отвечай: кто будет виноват, если ведьма проклянет кого-то из нас или всех жителей Тентоса сразу?
— Ой… — верзила по-детски прикрыл рот ладонью и опасливо покосился на женщину. К ней как раз пристраивался очередной подмастерье. — Вот, сука… Чур меня… Пропади ты пропадом, проклятущая! Тьфу! Тьфу! Тьфу! Спасибо за науку, мастер.
— Для того я над вами, щенками, тут и поставлен… — кивнул Теодор. — Стало быть все мы делаем верно, как приказано. Овечка упорствует в ереси, а мы пытаемся навернуть ее на путь истинный, в меру сил и крепости духа. Не спи, Мартин! Видишь, ведьма даже не вспотела? Ты меня знаешь, — не люблю, когда от дела отлыниваю. Накажу за нерадивость! — погрозил подмастерью увесистым кулаком, и тот так рьяно принялся насиловать жертву, что аж тяжеленные, дубовые козлы с места сдвинулись.
— Другое дело, — одобрил мастер. Приподнял за волосы голову еретички, поглядел в мутные от боли глаза, но видимо не узрел там раскаяния, потому что пробормотал что-то, вроде: «Ну, ну…», и повернулся к заскрипевшей двери. Та приоткрылась примерно на ладонь, а в щель осторожно заглянула голова в круглом шлеме арбалетчика.
— Бог в помощь, мастер Теодор.
— А, это ты, Ганс? Заходи, бездельник. Велели боги, чтобы вы помогали. Деньги есть? Или опять в долг просить будешь?
Дальше я не слушал.
Во-первых, — глаза от дыма щипало так, что слезы горохом катились.
Во-вторых, — вроде, всех запомнил. А главное, только сейчас сообразил, что это мне вовсе ни к чему. Достаточно одного раскрыть. Максимум — двух. А уже у них выпытать настоящие имена остальных палачей и помощников.
Ну, и в-третьих, — кто-то приближался, и лучше чтобы меня не увидел. Кому нужен свидетель того, что я интересовался таинством допроса? Не дай Бог, вспомнит случайную встречу. Потом… Когда среди инквизиторской братии неожиданный мор начнется.
Шаги приближались довольно стремительно, и у меня хватило времени только чтоб отпрыгнуть на пару шагов от стены и изобразить праздношатающегося воина, неспешно фланирующего замковым двором. Мало ли кому захотелось вечерним воздухом подышать?
— Господин рыцарь! — обрадовался при виде меня, выбежавший из-за угла то ли паж, то ли оруженосец. — Господин рыцарь! Как хорошо, что я нашел вас! Пойдемте, скорее! Все уже собрались. Его преосвященство вас ждет!
И только теперь я заметил, что одет не в привычную байдану, а в настоящий рыцарский доспех. С каким-то вензелем на нагруднике. А поверх доспеха, на плечи наброшен белый плащ. Как я догадываюсь — украшенный большим красным крестом в венке.
— Мама дорогая…
* * *
— Опять маму зовет…
Знакомый и очень приятный женский голос доносился как сквозь толщу воды или слой ваты. Наверно, я когда спать ложился, уши заткнул. Сосед у меня буйный. В смысле, фанатик ремонта. Вроде и далековато вилла от виллы стоят, плюс забор, елки… А все равно, звук доносится. Особенно дрель раздражает. Упорно вызывает в воображении бормашину, зубной кабинет, вонь карболки… Сто лет всего этого уже нет в нормальных стоматологических клиниках, а почему-то вспоминаются именно эти ужасы. Не зря говорят, что впечатления детства самые яркие… и незабываемые.
М-да… Сон, во всяком случае, на раз снимают. Лучше холодного душа.
Кстати о душе? Что это за фемина в моей комнате, а то и в кровати? Сплю я всегда один. И не изменяю этому правилу уже лет пять. Сразу после похорон… А для приходящих подруг есть гостевая комната.
— Чему ты удивляешься? — раздается второй голос. Тоже женский и тоже знакомый. Хотя уже и менее приятный. — Это они только с виду такие большие и сильные. А случись что, сразу мамку вспоминают.
— Очнулся, что ли?
На этот раз мужчина. Уже лучше, чем гарем в спальне. Хотя, если вникнуть в суть вопроса, то не слишком. Очнулся кто? После чего? Стоп! Это они обо мне говорят?
— Нет… — ответила Приятный Голосок. — Бредит. Но кожа уже теплая и влажная. Румянец горячечный тоже сошел.
— Румянец… Говорил же, сразу отвар давать! У басурман каждая вторая стрела отравлена. Они специально в колчан гнилое мясо кладут. Вроде, царапина, пустяк. А потом лихорадка. И либо руку отрезать, либо хоронить. Хорошо хоть кровь пустить догадались. Но от пиявок зря отказались.
— Типун тебе на язык, Кирилл! — возмутился еще один голос. — Лекарь, а того не знаешь, что врачевать надо с чистым сердцем и добрыми мыслями. Иначе все твои снадобья, что мертвому припарка. Тьфу ты, прости Господи. Никак заразилась.
— Так, с кем поведешься, Оксаночка…
Еще один мужской. Сколько ж их здесь? Кирилл, Оксана… Имена знакомые. Вот только никак не вспомню откуда. А надо вспомнить. Непременно надо. Заодно, глядишь, всплывет и почему я здесь валяюсь на подобии бревна. Не то что рукой или ногой пошевелить не могу — глаза и те не открываются.
— Тихо вы… — опять мужской голос. Еще один! По интонациям, привычный распоряжаться. — Разгуделись, чисто шмели. Шли бы вы отсюда, а? Дышать в курене нечем. Мелисса, не зыркай. Тебя это не касается. Мы все знаем, что от атамана ты ни на шаг не отступишь. А остальным тут нечего делать! Или я недостаточно громко говорю?
Послышался шорох и шарканье ног. Причем, судя по звукам, людей в… Как он сказал? Курене? Неважно. Внутри людей было больше, чем я слышал голосов и имен. Но и без сопротивления не обошлось.
— Знаешь что, Мамай! — возмутился тот, которого Кириллом называли. — Иди черкесами своими командуй. Думаешь, если Антон тебя наказным атаманом над ними поставил, то ты теперь всюду распоряжаться будешь?!
Угу… Кое-что проясняется. Меня зовут Антон и я — атаман. Интересно чего… Шайки благородных разбойников или кровожадных и беспощадных пиратов? Хотя, тогда меня называли бы капитаном.
— Сам уйдешь или помочь? — невозмутимо поинтересовался Мамай. — Понадобишься, Мелисса позовет.
— Я-то уйду… — проворчал угрожающе Кирилл. — Но и ты попомнишь. Придется лечить, я тебе не обычных пиявок приставлю, а конских!
— Испугал молодку толстым хреном… — фыркнул Мамай. Но, поскольку Кирилл таки подчинился, тему развивать не стал. Заговорил с Мелиссой. Причем, голос его потерял большую часть строгости. — Он твой, сестра… Думаю, тебя учить не надо. Сама знаешь, как с казаком обойтись. Чтобы побыстрее на ноги поставить.
— Спасибо, — нежно проворковала та самая, чей голосок мне понравился сразу. — Я уж сама хотела повыгонять лишних, но у тебя лучше получилось. А за Антона не беспокойся. И согрею, и кровь по жилам разгоню. К утру, как новенький будет.
— Твои бы слова да Господу в уши, сестра… — ответил тот. — Делай, что должно. Я у входа черкесов поставлю. Никто не побеспокоит. А понадобиться что — им же и скажи. Хоть из-под земли достанут.
После этого еще одни шаги удалились, а рядом словно сбрасываемая одежда зашуршала. Интересно зачем? С меня сейчас толку даже меньше, чем с козла молока. Только уши работают… и мозги поскрипывают. А поскольку в моем курене запала сонная тишина, их и напряжем в полной мере. Пора эти пазлы собирать в одну картинку. Если к утру я хочу быть не просто новеньким, а еще и при здравом уме и памяти. Итак, вопрос первый! Что со мной случилось? Где именно и когда?
«Герой был тяжело ранен и вынесен с поля боя на руках товарищей. Все ваши характеристики снижены до первого уровня. Время до полного исцеления «11 часов 33 минуты»
Этот голос звучал не как прежние. А будто, прямо в голове раздавался. Тоже, к слову, что-то смутно напоминая.
«А еще что скажешь?» — попытался я разговорить невидимого собеседника. Но тот больше не отзывался.
Понятно. Дело ясное, что дело темное. И спасение утопающих, как обычно, в руках самих утопающих. Ух, ты… Похоже, не все чувства атрофировались. Тепло, исходящее от примостившегося рядом женского тела, я почувствовал. Не жар, а именно легкое, приятное согревание. И сразу накатила сонливость.
Нет, нет! Мы так не договаривались! Отставить сон! Сперва я должен вспомнить, что со мною случилось. Ну же, давай! Сосредоточься, Антон! Что ты помнишь?
Вспышка! Яркая вспышка… Потом удар. Похоже, наконечник копья скользнул по щиту и только краем задел шлем. Но по голове будто обухом топора засадили…
Обухом… Королькович! Воевода Смоленский… У меня с ним был уговор… Так-так… Не торопись. Тяни дальше за этот кончик. Договор… Что-то я должен был сделать по именному приказу короля для Речи Посполитой… Но что именно?
Вспомнил. Я согласился сжечь Маслов Брод… Что за бред? Как можно сжечь брод? А, это не тот брод, который через реку, а деревню с таким названием. И что? Я согласился? Японский городовой! Вот уж не ожидал от себя такой подлости. Не верю! Не мог я подписаться на убийство мирных жителей. Должно быть какое-то объяснение!
— Тише, тише, атаман… — проворковала Мелисса, еще плотнее прижимаясь. — Это всего лишь плохой сон. Выспишься, отдохнешь и снова будешь крепким, сильным. На радость друзьям и на страх врагам.
Сон?! Нет, милая, ошибаешься. Сон был о инквизиторах, а Маслов Брод я таки сжег. Правда, перед этим вывел из деревни людей. Ф-фу… Вспомнил. Даже от сердца отлегло. И жителей спас и наварился на этом неплохо. Воевода мне грамоту на владение селом Полесье, с прилегающими к нему землями, передал. И еще денег посулил. А гетман Войска Низового Запорожского сразу торбу червонцев отсыпал. Да и то, лишь аванс. Обещал, при личной встрече, еще добавить. Неплохо, неплохо…
А что дальше?
Дальше мне нужны были деньги, крестьяне и бойцы в отряд. Поскольку грамота на владения, даже с королевской печатью, не делает их твоими навсегда. Если ты не в состоянии обеспечить развитие и защиту.
Мысль о том, где все это можно заиметь в кратчайшие сроки и без особых усилий, мне подсказал, кажется, тот самый сотник, что и вознаграждение от Хмельницкого передал. Имени не помню. Не гетмана, сотника… Неважно. Не все сразу.
В общем, собрал я своих бойцов, которых к тому времени уже имелось дюжина или больше. Имена и лица по-прежнему ускользают… И стал бомбить возвращающиеся из набегов в Крым обозы людоловов и прочих добытчиков живого товара. Освобожденных пленников принимая в отряд, по доброй воле, разумеется, и не всяких — только самых отборных рубак. Селянам предлагая на выбор — свободу вообще, или адресную — с ПМЖ. Места поселения: Полесье и Пороги… Смотри, имя сотника забыл, а название его деревушки помню.
Занятная у меня амнезия. Тут помню, тут — не помню. Прям, как в «Джентльменах удачи». Только там главный герой, по легенде, с верхней полки в поезде упал, а меня — приложили чем-то по башке. Видимо, в последнем налете…
Эй! Не понял? А чем это моя сиделка занимается? Осторожнее, девочка, я же не парализованный.. а только бесчувственный… местами. А местами весьма даже чувствительный. Особенно, ниже пояса.
Ммм… Так вот значит как она собиралась разогнать кровь по жилам. Интересная тут медицина. Но я не против… И даже «за». Особенно, после того сновидения, в стиле БДСМ… Вот так… да, да… не останавливайся… Еще немного… еще… Ого! Это ж сколько я воздерживался? Спасибо, милая. Очнусь, придумаю как отблагодарить. Губки у тебя под стать голосу — нежные, мягкие.
Хорошо то как… Легко на сердце от… забавы веселой. Она грустить не дает никогда…
Теперь прижмись, как раньше. Я больше не сопротивляюсь. В основных непонятках разобрался, остальное — подождет. Можно и вздремнуть чуток. Потому что утро вечера мудренее, а сапоги надо чистить с вечера... Кстати, интересно чем там, во сне, все закончилось? Нашел я палачей, отомстил — или помешало что-то? Хорошо бы досмотреть… Терпеть ненавижу, когда история обрывается на самом интересном месте.
* * *
Солнечный луч пробился сквозь слой еловых лап и кольнул в глаз. Хочешь, не хочешь, а придется вставать.
«Вы хорошо отдохнули и восстановили силы. За время отдыха получен опыт — «610» очков. С отрядом разделено «380» очков. Часть ваших бойцов достойна повышения»
Не знаю, кто именно, но уж один из моих спутников точно заслуживает пары слов благодарности. Когда проснется… Видимо, всю ночь у моего ложа караулила. Вон как посапывает сладко, пристроив златокудрую головку на мое плечо. Ну и пусть отдыхает, тревожить не стану. Если ни Мамай, ни де ла Буссенор еще в курень не ворвались, значит, никаких срочных дел нет. Полежу немного…
В отличие от вчерашнего дня чувствовал я себя превосходно. И выспался, и внутренне равновесие приобрел, и даже вспомнил недостающие фрагменты прошлого. А именно, о важной части моего Крымской вояжа. О новом товарище — Кара-мурзе. Гнусном предателе, которого сам же и помиловал, вопреки просьбам друзей — Сабудай-мурзе. Мятеж принца Саин-булат хана... В котором я принял самое непосредственное участие, закончившееся свержением и убийством бывшего правителя Крымской орды Махмед-Гирея. Того самого, что устроил нам ловушку в Ак-Кермене, но благодаря моей прозорливости и, чего там скромничать, полководческому таланту, сам оказался в смертельной западне. Поскольку хитрость его я разгадал, и покойный нынче хан был пойман нынешним правителем орды почти без войска в Перекопе.
Ну, а после его казни, и подтверждения уважаемыми людьми чистоты крови Саин-булат хана, дающей ему права на Крымский престол, все стало намного проще. С фирманом нового хана, сотней нукеров и моих черкесов Сафар-бей привел к присяге всех мурз, беев и беков тем или иным образом считавшихся подданными Крымской орды. Ну а сам Саин-булат, собрав все дары, какие только сумел, заторопился с посольством в Стамбул. Поскольку, только после одобрения султаном, он становился истинным правителем Крыма, вассала Османской империи.
Простились мы с ним хорошо. Я получил звание трехбунчужного бека. И широким жестом отказался от десяти тысяч талеров — подарки для султана и без меня обескровили казну. Жест был оценен и взамен я получил негласное разрешение еще немного «поработать» на Муравском и Черном шляхах. С единственным условием, убивать только харцызов и башибузуков.
Условие меня вполне устраивало, так что мы с Булатом, выпили чаю с шербетом и пахлавой, обнялись и раскланялись. Новый хан даже снизошел до того, что провел меня до самой двери тронной залы, непрерывно заверяя в дружбе и посильной помощи против моих врагов. И, наверно, чтоб окончательно сразить невероятной щедростью, Саин-булат хан разрешил мне вербовать в свой отряд любого его подданного. От простого пастуха и до вельможи.
Честно говоря, была у меня мысль воспользоваться. Татары — верные и преданные господину, как псы. Если не жалеть денег на экипировку, да натаскать как следует — порвут любого врага, как Тузик грелку. Да и своего не подпустят, пока не разрешу.
Но, здраво поразмыслив, решил от этой идеи отказаться. Панцирные казаки, черкесы и крымчаки в одном флако… в смысле, в одном отряде — гремучая смесь, покруче нитроглицерина. Никакая инфузорная земля не поможет. От малейшего толчка или искры так рванет, что костей не соберешь. А с учетом того, что каждый мой боец двух, а то и трех десятков обычных воинов стоит, то и разрушения получу тоже соответствующие.
И все-таки… Великие мужи учили, что не стоит класть в корзину оба яйца. Вот и я решил, замостить соломкой запасной аэродром. Тем более, повод был.
Желая обеспечить себе надежный тыл, мало ли как дела в Стамбуле сложатся, Саин-булат хан попросил меня отвезти Кара-мурзе пайцзу на владение Ак-Керменом. Новый хан понимал, что случись что, помощь он получит только от таких же, как и он сам, мятежников. Людей, которые подняли и возглавили восстание с первых дней. Потому что шелковый шнурок вручат им всем [шелковый шнурок — знак того, что вельможа приговорен султаном к казни и, если не желает публичного позора, должен удавиться сам. Иногда знак привозил палач] А имея за спиной такую мощную крепость и преданный гарнизон, можно еще попытаться выторговать помилование. Например, угрожая тем, что ключи от города отдадут врагу.
Так что лучше коменданта и главы для Белой крепости, чем Кара-мурза, с которого, собственно, эта вся история началась, и поискать трудно. А у меня был к нему свой разговор. Тоже доверительный. Татарин спас мою жизнь, я — отплатил тем же. Чем не повод посидеть за достарханом и поговорить открыто? Притом, что моя просьба не шла вразрез ни с планами мурзы, ни с пожеланием хана Булата. Потому что сводилась к одному пожеланию — за мои деньги купить в Ак-Кермене небольшой, но крепкий дом. А еще нанять и экипировать десятка три отборных головорезов. Года на два… Лучше всего из осужденных к галерам беглых рабов христиан. И пусть живут в той усадьбе до первого требования. И городу лишние бойцы не помеха, и я буду знать, что если когда-то придется впопыхах бежать в Крым. У меня здесь будет не только надежный кров, но и парочка «острых мечей».
Кара-мурза меня понял с полуслова и пообещал все сделать в лучшем виде. От предложенных дукатов отказываться не стал… Поколебался немного, но после того, как его имущество попало в руки Сабудай-мурзы, лишних денег у татарина не было. А с первых же дней запускать руку в казну, он еще не был готов.
В общем, посидели, выпили, покурили кальян и расстались довольные жизнью и друг другом. Кара-мурза остался управлять городом и крепостью, а я — отправился к уже облюбованной переправе через Днепр. Где меня с нетерпением дожидался Мамай и остальные спутники...
— С добрым утром… атаман… — промурлыкала в ухо Мелисса, томно потягиваясь. Из-за чего шелковое одеяло скользнуло с плеч девушки аж до пояса, открывая моему взгляду великолепную грудь. — Как ты себя чувствуешь?
— Отлично.
Но черной сестре моего слова оказалось недостаточно. Сперва лоб пощупала, потом за запястье подержала. Ухом к груди приложилась. Веки пальчиками раздвинула, осматривая глазные яблоки. При этом, не обращая ни малейшего внимания, на форму одежды. В смысле, ее полнейшее отсутствие… как на мне, так и на ней..
А я что? Сказал доктор «мышите, не мышите» — исполняю. Приятно все-таки с утра по раньше созерцать нечто желанное взгляду. Причем, под любым ракурсом. И пусть это не совсем мое, всего лишь бессрочный абонемент All inclusive, но так тоже неплохо. Не срастется, не сложится — никто никому ничего не обещал и не должен.
— Угу… — изогнула бровь златовласка, лукаво поглядывая на одеяло, пытающееся изобразить подобие шатра. — Похоже, выздоровел.
— Твоими молитвами, Пчелка…
— Спасибо… — Мелисса по-сестрински чмокнула меня в щеку и стала одеваться.
— И все? — протянул я разочаровано. Поскольку был совсем не против перейти от созерцания изящества к его прикладному использованию.
— Вечером… — девушка смягчила отказ самой нежной улыбкой. — Не верь телу... — взгляд скользнул по одеялу. — Ты еще слишком слаб, атаман. Дел много, а время уходит. Тебя же снова мой мир во сне звал, да? И не отрицай. Я же здесь была. Все видела и все слышала…
— Я тоже кое-что почувствовал, прежде чем заснуть… — привычно попытался увильнуть от сложной темы, с которой я еще не готов был разбираться. Но послушница Черного Собора не собиралась так просто сдаваться.
— Перестань, атаман, — сморщила носик девушка. — Не веди себя, как прыщавый юнец. Ты же мужчина. Воин! Полководец… И сменив хана в Орде, еще раз доказал это. Значит, и мы с Иридией не ошибаемся. Антария ждет тебя.
— Мне бы твою убежденность… — проворчал я, неохотно слезая с постели.
— А ты не сомневайся… — проворковала та. — Делай, что должен. И пусть будет, что будет.
С этим не поспоришь. Тем более, в данный момент у меня нет альтернативы. Поскольку желание пошалить сменилось гораздо более мощной и первозванной потребностью. Так что я по-быстрому натянул рейтузы, сунул ноги в сапоги, набросил на плечи куртку и шмыгнул наружу.
— Слава!
«Вы заработали уважение! Характеристика «Лидерство» повышена на «1» очко.
— Сла-ава! Сла-ава!
Моб твою ж ять! Так и до конфуза недалеко… Стоявшие у входа в шалаш черкесы первыми рявкнули приветствие, а там и остальные подхватили.
Да, как подхватили! Чтоб мне лопнуть! Пока я на простынях прохлаждался, мои офицеры не дремали. Выстроили отряд, словно для смотра. Замерли двумя шеренгами, как под линеечку. Несмотря на то, что верхом. И лошадей по мастям подобрали. Панцирные казаки Мамая все как один на вороных боевых конях. Черкесы — на белоснежных степных скакунах. А офицеры красуются на тяжелых бронированных аравийцах. Загляденье просто. Кони защищены кольчужными масками и попонами. Очень похоже на легендарных сарматских катафрактариев [греч., — покрытый бронёй. Тяжёлая кавалерия в Античную эпоху]. Только у тех броня была настолько громоздкая, что лошади передвигались шагом, а вскачь их пускали буквально перед рядами противника. Только чтоб разбег для удара успели набрать.
У моих же кольчуга легкая. Могут нестись, как ветер. От прямого столкновения с копьем не защитит, но режущую стрелу и саблю остановит. А главное, живот прикрыт. Излюбленное место удара ополченцев, вооруженных пиками или косами. Спешенный рыцарь им уже не так опасен, как всадник. Вот и стараются в первую очередь коня убить.
Красавцы, одним словом. Похоже, пока я восстанавливал справедливость в Орде, Мамай тоже не дремал, а поставил дело разграбления разбойничьих обозов на поток. Иначе, откуда столько денег? Лошади, особенно, боевые — не одну тысячу за хвост стоят. Отару овец или средних размеров стадо купить можно. Вон как щеки надул, довольный. И идальго тоже не хуже казака лыбу тянет. Усы и эспаньолка, будто знак хиппи во все стороны разъезжаются.
Да и народу в отряде заметно прибавилось. Не помню… амнезия, блин… сколько у меня было панцирных казаков до этого, но уж точно не три десятка. Да и черкесов не двадцать… Даже, двадцать два! Двое ж еще за спиной маячат. И в охранении, наверняка, не меньше тройки бойцов. Сам же приказывал… Растет сила. Если так и дальше пойдет, скоро сами себя не прокормим. И запасов Полесья надолго не хватит. Придется еще чье-то хозяйство к рукам прибирать. Чисто по-соседски…
— Здорова, молодцы!
— Слава!