Оглавление
Ответ, как это иногда случается, пришел во сне. Вроде и не спал, так только на секундочку отключился, а уже в следующее мгновение открыл глаза, точно зная, что пытался вспомнить. Замок Хохбург! Четвертое июля! [авт., — время и место реальных событий изменено, в связи с дачей подписки о неразглашении] И теперь я точно знал, что нам предстоит сделать. Рывком сел и хотел окликнуть Митрохина, но меня опередил шум двигателей и старшина.
— Фрицы возвращаются…
Бросил взгляд на часы. Двенадцать… Судя по яркости света, падающего в пещеру — полдень. Что-то быстро они управились. И стрельбы слышно не было.
— Грузовики пустые, — доложил Гаркуша. — Наверно за помощью в гарнизон послали…
— Выскользнул наш лейтенант из кольца.
— Само собой… — проворчал Митрохин. — Васина в горах поймать — все равно что ветра в поле искать. Он ровную землю впервые увидел, наверно, только когда в военкомат пришел. Да и ребята с ним, все как один, из горных аулов.
Это хорошо. Значит, немцам будет чем заняться, и наши шансы на успех еще немножко увеличились.
— Замыкающий колонну грузовик остановился, — продолжал докладывать обстановку старшина. — Немцы грузят в него наши парашюты. Садятся сами. Все трое… Уехали. Товарищи командиры, разрешите доложить? В прямой видимости врага не наблюдаю.
— Как думаешь, Василий… — окликнул я Митрохина. — Ловушка? Или проскочили?
— Скорее, второе… — ответил тот. Правда, не сразу. Обдумывал варианты. — Зачем им это? Если бы фрицы знали о пещере, сразу обложили бы, как кроличью нору. Куда нам деваться? Все как на ладони. Предложили бы сдаться. А там — либо гранатами сверху забросали, либо подтянули огнемет…
Капитан не стал договаривать. И так ясно. Причем, это он еще преувеличил. На самом деле, в случае обнаружения укрытия, немцам вообще ничего делать не надо. Достаточно держать пещеру под прицелом. С водой, в данном случае, нам повезло. Но сути это не меняет, смогли бы продержаться на неделю дольше... А потом, либо сдаваться, либо застрелиться. Пока не ослабели так, что можно голыми руками брать.
— Гм… А скажи, Василий. Как так получилось, что в Москве о пещере известно, а фрицы — ни сном, ни духом?
— «Лесник»
— Что, лесник?
— Информацию по району заброски передал агент «Лесник». С ним работал полковник Стеклов [один из персонажей трилогии «Малая война»]. Так что никаких подробностей о нем я не имею. Случайно только один раз услышал, что «Лесник» старый антифашист, то ли из тех, кто с Тельманом работал. Или еще из Коминтерна.
Капитан сделал паузу, потом прибавил.
— Только я бы не стал считать эту информацию достоверной.
— Почему?
— А то ты Михаила Ивановича не знаешь? Если Стеклов произносит что-то вслух не с глазу на глаз и не в кабинете, его слова почти стопроцентная «деза». Профессор считает, что уши могут быть везде. И что враг подслушивает именно в тот момент, когда ты ожидаешь этого меньше всего.
— Ну, что ж, бдительность не порок. Вот только Стеклова я не знаю… Кто это? И полковник, и профессор…
Можно было покивать с умным видом, но не в этом случае. Я и так хожу по грани, любой неосторожный неологизм или не знание какой-нибудь общеизвестной мелочи выдаст меня с потрохами. Так зачем усугублять? А если капитану вздумается обсудить еще кого-то из общих знакомых, которых я буду обязан знать, если работал со Стекловым. Нет уж… Будем придерживаться прежней версии. Я — чужак. С другого ведомства. А это все равно, что с иной звездной системы или… будущего.
— Михаил Иванович — начальник аналитического отдела в разведуправлении штаба фронта. Золотой человек… Если операцию разработал «профессор», можно идти на задание посвистывая и играя на гармошке. Еще не было случая, чтобы группа не возвращалась с задания. Или с серьезными потерями. На пять ходов все просчитывает. Странно, что ты о нм не слышал.
— Ну, ты положим, тоже не всех моих знакомых знаешь… — отшутился я, но, на всякий случай, прибавил. — Пойми, чудак человек. Я.работал совсем в другом конце Союза. А к вам буквально на днях прикомандирован. Вещи даже не разобрал, так и остались лежать в чемодане.
— Да чего ж тут не понятного… — кивнул капитан Митрохин. — Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону… Что дальше делать будем, командир? Фрицы ушли, может и нам пора выдвигаться?
— Сейчас прикинем. Давай карту.
Василий развернул на полу карту, подсветил фонариком.
— Покажи точно, где мы находимся.
— Ну, пещера не отмечена, но примерно, тут, — Митрохин указал кончиком ножа точку. — С точностью до ста метров. Точнее смогу сориентироваться, только после того, как наружу выберемся. Я ведь не по карте ее нашел. По приметам…
— Мне достаточно…
— Достаточно для чего?
— Сейчас объясню. Сегодня какое число?
— Двадцать девятое июня… — машинально ответил капитан, потом хохотнул негромко. — Ничего себе. Натурально лешак. Даже даты не знаешь? Тебя, что в тайге поймали и в мешке везли, прежде чем к нам засунуть? Год хоть какой, ты в курсе?
— Сорок второй, кажется… — вполне серьезно ответил я, отыскивая надпись «Хохбург».
Капитан кашлянул, словно у него вдруг запершило в горле, но оставил ответ без комментариев.
— Отлично!
Замок оказался буквально в нескольких десятках километров. Расстояние двух скрытных ночных переходов. Если не придумаем ничего более подходящего.
— Смотри сюда! — и ткнул пальцем в найденный замок. — Видишь?
— Хутор какой-то что ли? Или как у них это называется… о, вспомнил — фольварок?
— Нет, капитан. Это замок Хохбург! — произнес многозначительно. — И то самое место, куда нам надо попасть кровь из носу. Причем не раньше и не позже шести часов вечера четвертого июля! То есть, немного раньше не страшно. А вот позже — ни в коем случае.
— Замок, говоришь… — потер переносицу Митрохин. — Доводилось мне в сороковом году побывать в одном замке… Вернее, Брестской крепости. Но, если они не сильно отличаются… Не знаю, что и сказать. Ты командир, и военспец… тебе виднее… Но впятером… Даже если у фрицев гарнизон в десять раз меньше Брестского, то все равно никак не меньше усиленной роты… Может, все-таки лучше мост рванем? Там хоть какой-то шанс…
— Не дрейф, капитан? Помнишь, что Владимир Ильич сказал? Нет такой крепости, которую не смогли бы взять большевики.
— Оно-то так… — не посмел спорить с вождем мирового пролетариата Митрохин. — Но…
— Отставить «но». Будем думать. Времени больше чем достаточно. Почти пять суток! Неужто ничего не сообразим?
— Гм… — капитан опять потер переносицу. — Думаю, ты не стал бы так уверенно говорить, если б не имел хоть какого-то плана. Верно?
— Верно… План имеется. Но, пока только в общих чертах. Детали придется прорабатывать отдельно. И в этом нам очень бы помог «Лесник». Тебе точно не дали никаких контактов? На самый крайний случай.
— Алексей, мы же диверсанты, а не резиденты. Уничтожил — ушел. Нам резервная связь не полагается. И с собой такой мощности передатчик на спине не потащишь. Если задание будет выполнено, об этом и без доклада узнают. Пути отхода и эвакуации оговорены. И все… Дальше, как повезет.
— Да, не густо… Придется полагаться только на то, что есть… Или искать «Лесника» самим.
— Вообще-то, кому, если не тебе?
— Не понял? Объясняю… — усмехнулся капитан. — Кто еще может найти в Черном лесу неизвестного лесника, если не леший?
— Шутишь? Это хорошо. Ну, а если кроме шуток, то есть у меня одна ниточка. Осталась из Испанских времен. Никогда не предполагал, что выпадет случай воспользоваться.
Конечно же, я опять на ходу выдумывал очередную историю, которая могла бы объяснить мою осведомленность. И не вызвать подозрений у товарищей.
— Видишь, на западе от замка обозначен небольшой городок. Еммендинген.
— Да…
— Так вот… Когда я возвращался из… командировки… один мой хороший друг… из немецких товарищей, на прощание сказал, что если мне когда-нибудь понадобится помощь, то я всегда получу ее в гаштете «Длинноногий олень», который находится в южной части Еммендингена. Надо будет всего лишь попросить у бармена бокал «Espolla» [сорт испанского вина] урожая тридцать шестого года… — немного подумал, и прибавил еще один штрих. — Если в ответ предложат Темпранильо, то все в порядке. Этот человек сведет меня с нужными людьми. Если подадут то, что заказал или что-либо другое — значит, явка провалена.
— Богатая у тебе биография, Леший… — как бы даже с завистью протянул Митрохин. — Книги писать можно… Небось и на Халхин голе побывал?
— А вот это, дорогой товарищ, как раз нельзя… Не там мы с тобой служим, где поощряется издание мемуаров. Даже, если удастся дожить до отставки. Ни об Испании, ни об Номон-Хана… Ни о том, что нам еще только предстоит сделать.
* * *
Вышли через два часа… Ровно в четырнадцать. Кстати, вовремя вспомнил и перевел стрелки на европейское время. А то хороши б были немецкие солдаты, сверяющие часы по Москве.
Могли и раньше, но решили еще немного подождать. Вдруг, мы только высунемся, а тут как раз вернутся грузовики с подкреплением. А еще ждали, может, услышим стрельбу или что другое укажет на изменившуюся обстановку. Но все подтверждало, что нам удалось проскользнуть незамеченными. Следящий за противоположным склоном, старшина доложил, что птицы ведут себя естественно, не выказывая тревоги. А это самый верный признак того, что людей поблизости нет.
Двигались не наобум.
Оказалось, что группа имеет соответствующие обстановке документы и форму. То есть, полковник Стеклов учел тот факт, что в районе передвижения будет объявлена тревога. И мы были всего лишь одной из групп, отправленных на поимку диверсантов. Скорее всего, благодаря помощи того же «Лесника», у нас имелись солдатские книжки и прочие аусвайсы, без экспертизы совершенно не отличимые от настоящих. Главное, было не попасться на глаза «сослуживцам» из своей части. Ну, тут уж, как говорится, все предусмотреть невозможно. Хоть что-то да остается на волю случая.
Под немецкими маскхалатами на всех, в том числе и на мне, хорошо сидела, слегка поношенная зеленовато-серая форма горных стрелков, с обязательным эдельвейсом на правом рукаве. И кепи, само собой. Все рядовые. Офицером в группе оказался только капитан Митрохин. Правда, в вермахте его понизили до лейтенанта. Хотя, для правдоподобия, во главе группы из четырех солдат вполне хватило бы и унтера. Но, тут психология… Любой, случайно заметивший нас офицер, тут же захочет узнать, что мы делаем? А задавать такой же вопрос, без явных на то оснований, другому офицеру — решится не каждый. Кроме жандармов, конечно. Но они больше дороги патрулируют. А мы лишний раз с горных троп сходить не планируем.
Думая о своем, не сразу услышал, как зло, хоть и шепотом, матерится старшина.
— Ты чего, Петрович?
Вместо ответа Гаркуша загнул еще крепче и кивнул подбородком в сторону ближайшего склона, на котором паслось стадо коров. Большие, хорошо упитанные животные, лениво щипали траву, отмахивались хвостами от мух и тихонько позванивали, повешенными на шею, колокольчиками.
— Не понял…
— Жируют, сволочи…
— Да ладно тебе… Это ж коровы. У них национальности нет.
Старшина дернул шеей.
— А я смотрю на них и вижу Смоленскую дорогу. Сорок первый год. Когда наш полк на марше немецкие бомбардировщики накрыли. Солдаты рассредоточились, залегли… А полем колхозный скот в тыл перегоняли…
Гаркуша продолжал рассказывать, как немецкие летчики, сбросив бомбы, расстреливали из пулеметов стадо, а я думал, что война — это не просто сражение двух государств, а еще и страшная пандемия, заразившись которой, заболев — люди перестают быть людьми. В целом, сохраняя рассудок, теряют человеческий облик, возвращаясь к первобытным инстинктам. Важнейший из которых — убей врага, или и сам погибнешь и весь твой род умрет…
Пастушок нас тоже заметил. Парнишка лет двенадцати. В белой рубашке с короткими рукавами, черные шорты на помочах. Вскочил, вскинул руку и ломанным фальцетом юного петушка крикнул: «Хайль, Гитлер!»
— Ну, я тебе сейчас покажу, Хайль… сучонок фрицевский… — вскинулся старшина.
— Отставить! — Митрохин отреагировал быстрее и зло прибавил. — Под трибунал захотел? Нервы сдают?
Потом небрежно взмахнул рукой, отвечая на приветствие, и поманил пастушка к себе.
— Комм…
Тот рванул к нам там, словно волки гнались. Едва затормозить успел.
— Яволь, гер официр?! — парнишка встал по стойке «смирно» и преданно глядел в глаза.
Пока мальчишка бежал, капитан достал из кармана шоколадку, и теперь протянул ему.
— Битте, юнгер зольдат.
— Данке шён, гер официр!
Митрохин кивнул и прежним, небрежным жестом отправил парня обратно к стаду.
— Выпороть бы его, да нельзя… — проворчал старшина. — Понимаю… Секретность… Но шоколадом угощать на кой?
— А на той, Петрович… — объяснил капитан, — что пригонит парнишка стадо вечером домой и начнет рассказывать, что видел офицера и солдат. Может, никто и не обратит внимания, а может — наоборот. Найдутся уши, которых такие события интересны по долгу службы. И он расспросит пастушка, что делали эти военные? О чем спрашивали? А хлопец, как на духу поклянется, что его только угостили сладким и ни о чем не спрашивали. Смекаешь к чему я веду?
— Что диверсанты так себя не ведут?
— Смекаешь… Не весь ум, значит, от злости потерял. Поэтому, старшина, на первый раз обойдемся без взысканий. Но если еще хоть раз выкинешь подобный фокус — отправлю в хозчасть. Будешь веники для бани вязать до самой победы!
— Виноват…
— Это само собой…
Пока капитан шерстил подчиненного я вдруг понял, что в моем плане имеется еще одна брешь. И не просто дырочка, а такая дырища в полу, что в нее запросто вся операция провалиться может.
Язык! Не в смысле, пленный для допроса, а умение разговаривать. Потому что лично я из немецкого знал только десяток самых расхожих фраз.
«Halt! Hände hoch! Ergib dich! Nachname! Rank! Position! Anzahl militärische Einheit! Was ist der Name des Befehlshaber?! Wo ist der Sitz? Wo ist der Raketenstartkomplex? Wo befinden sich deutsche Truppen? Sie lugen! Du müsst es wissen! Erschießen!» [нем., — Стой! Руки вверх! Фамилия! Звание! Должность! Номер части! Как зовут твоего командира?! Где штаб?! Где ракетно-пусковой комплекс? Где немецкие войска? Вы лжете! Ты не можешь этого знать! Расстрелять!]
— Товарищи, скажите, кто-нибудь владеет немецким? Не в размере школьной программы, а в совершенстве, как настоящий фриц?
— Я, — отозвался Митрохин. — И Лютый… Михаил Иванович говорил, что если не строить слишком длинные предложения, то я сойду за уроженца Вены или немца долго жившего в Австрии. А у Бориса специфический пронос шахтера из Рурской области. Особенно, если будет что-то жевать. А что?
— В общем-то, ничего особенного. Только на встречу в гаштет придется идти кому-то из вас двоих. Потому что я на хохдойче только послать могу.
— Ну, это не самое страшное… Был бы толк. Если связной не знает тебя в лицо, какая разница, кто закажет стакан вина?
— Тоже верно…
— Командир… — Помело говорил глядя между нами, мол, сами решайте, кто из вас старше, мое дело маленькое. Явно боец еще не определился, достоин ли я заменить их капитана. Приказ приказом, а новичка всегда воспринимают в штыки. Особенно, если он занимает чужое место. — Смотрите, вон там… — указал на склон следующей горы, примерно в пяти-шести километрах. — Видите, сквозь деревья красное пятно проглядывает?
— Думаешь, дом?
Митрохин поднес к глазам бинокль.
— Точно… Неплохой домишко. Два этажа… Хозяйственная пристройка. По склону к нему идет гравийная дорога. Подворье не просматривается.
Я тоже вгляделся, приложив ладонь козырьком. Не бинокль, но если солнце за спиной… Пристройка небольшая. На фермерское хозяйство не похоже. Либо охотничий домик какого-нибудь фона, либо небольшая гостиница. Здесь же курортов, как у нас в Карпатах или на Кавказе. С каждой лужи целебные воды текут. Один Баден в Бадене чего стоит. Хорошее может получится укрытие для группы. Оттуда и до Еммендингена рукой подать. Если не ошибаюсь — городок должен находиться в низине, на противоположном склоне. И до замка Хохбург тоже. Километров пятнадцать. Только не прямо, а наискосок — в северо-восточном направлении. В горах, каждый километр надо умножать на два, но все равно это не расстояние для молодых, тренированных мужчин. Особенно, если перед этим имелась возможность нормально поесть и поспать.
А отдельно стоящий в безлюдной местности охотничий домик как раз и мог предоставить нам этот комфорт. Все лучше, чем неизвестно где и как кантоваться пять суток.
Дело ведь даже не в удобстве. В конце концов, сейчас лето и несколько ночей под открытым небом не бог весть какое испытание. Проблема в другом. Можно, побриться, надраить сапоги, и вообще привести себя в порядок, но — мужчина, который долго не снимал одежду, даже если не занимался тяжелым физическим трудом, пахнет, как дикий зверь. Причем, это амбре не перебить никакими одеколонами.
И такая досадная мелочь могла разрушить мой план на корню. Потому что четвертого июля в замке Хохбург соберется исключительно высшее общество. Фюрера не ждут, но кто-нибудь из первых лиц — Геринг или Гиммлер обязательно будут присутствовать. Так что любого, хоть чуточку вызывающего подозрение, человека, пусть даже с самыми надежными документами, проверят со всей прусской тщательностью.
— Окна второго этажа закрыты… Дверь на балкон тоже… — продолжал описывать увиденное капитан Митрохин. — Слишком далеко, трудно сказать точнее, но рубль за пять, что дом пустует.
* * *
Не меняя направления, специально для пастушка, прошли еще около километра, пока рельеф местности не укрыл нас от любопытных мальчишеских глаз. Здесь круто свернули и двинулись напрямик, срезая путь.
Еще через час спустились с холма к дороге.
Первое и самое естественное желание диверсанта, как можно быстрее преодолеть открытое пространство и скрыться. Тем более, что лес на той горке, где мы заметили дом, начинался буквально в нескольких десятках шагов, сразу по другую сторону дороги.
Но еще на подходе, я заметил, что если не торопиться, а пройти по дороге еще метров пятьсот, то можно отлично запутать след. На всякий случай. Вдруг, в связи с ожидающимся прибытием больших шишек, прикажет какой-то слишком мнительный офицер, для очистки совести, прочесать район высадки диверсантов, еще раз. И в пещере найдут оставленные нами комбинезоны. Мало вероятно, но возможно. А оно нам надо? В общем, береженного Бог бережет, а неосмотрительного — конвой стережет.
В том месте, что я выбрал для сбрасывания хвоста, с горы стекал небольшой ручеек. Но дело не классическом хождении по воде, аки посуху… Прием известный всем и каждому, и по этой же причине почти не эффективный. Собаки пройдут вдоль ручья и все равно надут место, где нам придется выбираться на берег. Меня заинтересовал утес, нависающий буквально над дорогой. Ничего особенного, просто скальная порода, возможно, подмытая в паводок тем же ручьем, выглянула наружу, образовав отвесную стену. Метров шесть в высоту. С виду настолько крутую и неприступную, что никому даже в голову не придет мысль, что здесь можно взобраться наверх, не сломав шею.
Этой мыслью я и поделился с товарищами.
Идея понравилась. Обмозговали и приступили к реализации.
Я и Лютый — как самые рослые — образовали первую ступень пирамиды. На нас взгромоздился Митрохин. А уже на плечи капитана вылез Помело. Потом мы с Лютым взяли капитана за ноги и подняли вверх, на вытянутых руках. Митрохин — проделал то же самое с Помелом… Увы, чтобы зацепиться, не хватало каких-то пятнадцати-двадцати сантиметров. Имей боец жесткую опору, он без проблем подпрыгнул бы и все, но «живая» лесенка такой возможности не давала. Пришлось вернуться на исходную, и повторить операцию, предварительно подложив под ноги ранцы.
На этот раз высоты хватило. Помело зацепился за край камня, подтянулся и взобрался наверх. Дальше в дело пошли уже испытанные ремни от автоматов. Сперва выдали на гора имущество, потом поднялись сами.
Старшина тем временем, как самый опытный обеспечил ложный след. Для чего несколько раз прошел и пробежал по дороге с километр туда и обратно.
То есть, для возможных преследователей, картинка вырисовывалась следующая. Неустановленная группа военнослужащих, в количестве пяти человек, спустилась с холма, вышла на дорогу и села в на попутку, направляющуюся в противоположную от Еммендингена. Там их и следует искать… Благо, движение автотранспорта имелось, хоть и не слишком оживленное, но все же. Только за то время, которое ушло на подъем всей группы, мимо проехали три грузовика. Один и пара…
Само собой, что едва заслышав шум двигателя, мы прятались. Митрохину, уже поднявшемуся почти до половины, даже пришлось экстренно спуститься…
А под конец и вовсе трагикомедия случилась.
Гаркуша закончил заметать следы и только собрался присоединится к нам, как на дороге раздалось тарахтение мотоцикла. Старшина юркнул в ближайшие заросли и затаился. Мы тоже…
Мотоцикл появился быстро. Zündapp KS 750. Любимое средство передвижения фельджандармерии. Один — за рулем, второй — в коляске, за пулеметом. Мы ожидали, что он, как и грузовики, проскочит мостик не останавливаясь, но тут, сидящий в коляске, что-то прокричал водителю. Указывая при этом на скалу…
Мотоциклист скинул газ, съехал на обочину и остановился. Немцы были так близко, что я мог без труда прочитать «Feldgendarmerie» на их бляхах. Что же он заметил, черт глазастый?
Фриц тем временем выбрался из люльки и неторопливым шагом двинулся к скале.
Такого развития событий мы не предусмотрели. Стрелять нельзя, а убить человека в каске, бросив в него сверху нож — это трюк для цирка. Тем более, что второй жандарм с мотоцикла не слезал и мотор не глушил. Вся надежда оставалась только на то, что старшина сможет в одиночку убрать двоих. Не поднимая шума.
Ситуацию разрядил «цепной пес», как фельджандармов называли свои же, за висевшую на цепи горжетку. Насвистывая какой-то бравурный марш, он подошел к каменной стене, повозился с брюками и стал мочится.
— Аккуратнее, Франц! — окликнул его мотоциклист. — Смотри, не подмой скалу. А то рухнет еще на твою голову.
— Не бойся, Курт… — парировал тот. — Если что, моя голова и камень выдержит. Это ты у нас после кружки шнапса с ног валишься.
Шутливая перепалка натолкнула меня на мысль, как заставить полицейского убраться быстрее. Не давая времени, разглядываться по сторонам. Я лежал не прямо над немцем, а в стороне, так что сдвинутый мною небольшой камень, даже напугать его не мог, не то что зародить подозрение, но как намек годился. Что я тут же и проделал…
Камень, как и полагается, свалился не в одиночку. А осыпался с шумом, прихватил с собою горсть земли и гальки помельче.
— Donnerwetter!* (нем., — Гром и молния!) — выругался Франк, отступая на шаг и торопливо заправляя штаны. — Накаркала, старая ворона. Того и гляди, точно чего на кумпол свалится.
— Надо менять кнайпу… — хохотнул мотоциклист. — Похоже, у фрау Марты слишком забористое пиво! Лучше динамита!
Перебрасываясь с товарищем, становящимися все скабрезнее, шуточками по поводу неизвестной Марты и ее племянницы, немец умостился в коляске, и мотоцикл, фыркнув выхлопной трубой, покатился дальше.
А старшина Гаркуша, когда взобрался на скалу, показал нам большой палец.
— Это лучшее, что могло случиться. Теперь псы нас точно не учуют. Не знаю, кто та фрау, и из чего она варит пиво, но такую вонь даже в конюшне не встретишь. Любые запахи перебьет на раз…
Дальше двигались без приключений. Держась намеченного направления, примерно через полчаса вышли к узкой, односторонней дороге с гравийным покрытием. Дальше, держа ее в поле зрения, стали подниматься по склону. Но вскоре отказались от этой затеи.
Лес здесь был большей частью сосново-пихтовый. Но не дикий, ухоженный. Никаких случайной поросли. Все деревья примерно одного возраста, нижние сучья обрублены, подлесок тоже… Парк, а не лес…
Хуже не придумаешь. Просматривается на километр в любую сторону. А движение, на фоне неподвижных стволов, и с еще большей дистанции можно заметить. Не укрытие, а самообман. Лучше совсем не прятаться.
Да и вопросов меньше. Группа стрелков марширующая прямо по дороге, вызывает куда меньше подозрения и вопросов, чем она крадущаяся лесом.
Так и сделали. Вышли на дорогу, отряхнулись от иголок, и пошли дальше.
— Тишина такая, что аж на голову давит, — пожаловался Лютый.
— Понимаю, — поддержал я разговор. — С Ржева не могу заснуть в тишине. Под артобстрел или бомбежку — дрыхну, хоть бы хны. А как затихнет канонада, тут же вскакиваю. Все время кажется, что фрицы в атаку пошли.
Видно было, что с нами все согласны, но в разговор больше никто не вступил. Да и вообще, какая-то вялость в группе ощущалась. Устали, что ли? Рановато вроде, а с другой стороны — это я сегодня воевать начал, прежняя жизнь не в счет, а они второй год лямку тянут. Играя со смертью в прятки. И я решил, что товарищей надо взбодрить. А что поднимет настроение лучше хорошего стихотворения. Особенно, если оно написано таким же фронтовиком.
— Когда на смерть идут – поют,
А перед этим можно плакать, —
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв – и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
[Перед атакой, С. Гудзенко]
Во как, сразу встрепенулись. Лица желваками заиграли. Взбодрились? Отлично. А теперь, отыграем взад.
— Лютый, ты немецкие песни или стихи знаешь?
— В смысле? — даже с шага сбился боец.
— В самом прямом. Если знаешь, хоть какую-то, пой или декламируй. Вслух… Или хотя бы анекдот расскажи. Можно похабный, только на немецком.
— Зачем?
— Вместо шапки невидимки… Ребята, ну забудьте, что вы диверсанты во вражеском тылу. Вы доблестные германские воины. Альпийские горные стрелки! Элита! Находитесь дома, в родном Фатерлянде… Фронт далеко… Радоваться должны. А посмотрите на свои унылые морды? Да я нас всех скопом отправил бы на гауптвахту только за эти кислые рожи, своим видом, подрывающие боевой дух гражданского населения! Быстро всем улыбаться, словно в самоволке и на свидание чешете! И я не шучу! Это приказ! Да пой же, Лютый! Скоро дом покажется, а мы как в атаку идем…
— Есть петь, — кивнул тот и негромко затянул нечто вполне мелодичное и, судя по ухмылке Митрохина, достаточно фривольное. Как раз для солдат:
— In der ersten Hütte, da haben wir zusammen gesessen.
In der zweiten Hütte, da haben wir zusammen gegessen.
In der dritten Hütte hab' ich sie geküsst
Keiner weiß, was dann geschehen ist.
[нем., — В первом шалаше мы вместе сидели,
Во втором шалаше мы вместе ели,
Я её поцеловал – в третьем шалаше
И никто не знает, случилось дальше]