Мы успели. В самый последний момент успели. Не пришлось даже подключать тяжелую артиллерию в виде Тяжельникова. Сдав все положенные бумаги, мы получили благословение и официальное приглашение на съемки. Передача, разумеется, должна пойти по телевидению в записи – это ведь не футбол, а вот сама запись будет происходить в «Доме культуры железнодорожников». Место было знаковым - там проводили КВНы. Мы прибыли туда за два часа до начала, отметились, выяснили где станем дожидаться своей очереди выйти на сцену и принялись бродить по ДК.
Всё вокруг было как-то остро, нервно... Что мы, что люди вокруг, все явственно ощущали значимость и напряжение момента. Тут можно было или подняться или … Но о втором варианте тут никто не думал. Все мы надеялись на лучшее.
Участники программы бродили по коридорам, водоворотами закручиваясь вокруг членов жюри, в числе которых мы увидели и Секретаря ЦК Комсомола. Человеческий поток вскипал интересом, но через несколько минут водовороты теряли силу, рассасывались и исчезали в сторону буфета, из которого пахло хорошей выпечкой. Людей тут собралось множество и людей самых разных и у всех в глазах. В передаче участвовали самодеятельные артисты, и для всех участников это выступление было самым реальным шансом круто изменить свою жизнь и стать профессионалами. Призеры передачи такую возможность точно получали. Может быть, не все из них ею в итоге пользовались, но большая часть участников шла сюда, на сцену ДК, именно с этим желанием.
Когда концерт начался, мы вернулись в выделенную нам гримерку.
Несколько стульев, рояль, радиоточка, слушая которую, мы представляли, что в этот момент происходит на сцене. Голос Александра Маслякова рассказывал об артистах, об их производственных успехов и стремлениях. Еще до начала программы мы поинтересовались, кто тут можно будет увидеть. Оказалось, что тут кого только нет. В списках присутствовали и акробаты, были фокусники, декламаторы, но больше всего - певцов. К нашему удивлению ВИА было немного – всего три, вместе с нами. Обсудив это, мы решили, что это даже к лучшему – мы со своей музыкой будем на их фоне более заметны. Тем более нам представало заключать концерт.
Мы сидели, слушали, нервничали и недоуменно переглядывались.
Большую часть репертуара представляли клубы самодеятельной политической песни. Слова у песен были правильные, но… Какие-то не молодежные, что ли… Тексты однозначно предполагали наличие рядом с исполнителями или елки, палатки и строительной площадки, либо девушки в красной косынке или седоусого героя Гражданской войны. Как-то не верилось, что это все от души.
Музыка тоже изысканностью не отличалась. Хотя, чему удивляться? Она изначально задумывалось такой, чтоб песню можно было бы под одну гитару и не мастером-виртуозом, а студентом, освоившим пяток аккордов и простой бой.
- Халтура, - сказал Сергей.
- Конъюнктурщики, - поправил его Никита.
- А мы что, лучше что ли? – опустил я их с небес на землю. - Сами-то что тут петь будем?
Спорить не приходилось. Нас ведь и пригласили, что мы спели про Ленина. Нам был нужен политический капитал. Правда, у нас имелся камень за пазухой. Изрядная такая каменюка, вроде того, что вставил в руки пролетария известный скульптор в скульптуре «Булыжник оружие пролетариата». Мы одновременно подумали о припасенном нами булыжнике и одновременно хмыкнули.
- Ничего. Мы реабилитируемся. Сегодня же…
Имелась у нас одна задумка… Но сейчас… Сейчас в ожидании своей очереди нам приходилось сидеть и слушать что давали.
Из радиоточки то звучал голос Маслякова, то маршевые мотивы политических песен.
Серега неожиданно озадачил нас вопросом.
- Почему о Революции все время сочиняют какие-то марши? Почему нет революционной лирики?
Вопрос был настолько «не в кассу», что сразу стало интересно. А действительно почему?
- Ну это ведь революция, а не...
Никита запнулся, затрудняясь, с чем можно сравнить такую кровопролитную штуку как революция, чтоб было не обидно и понятно.
- Не танцульки в сельском клубе.
- Тем более есть, по крайней мере, одна...- вставил я.
- Ну и какая?
- «Дан приказ ему на запад
Ей - в другую сторону
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну…»
Сергей прищурился, припоминая мелодию, сперва кивнул, а потом все-таки отрицательно помотал головой.
- Нет. Не считается. Слова тут, соглашусь, более-менее, но вот музыка…
- Хорошая музыка.
- Не возражаю. Вопрос не в качестве. Это ведь марш! Прикиньте…
Он начал ногой, словно «бочкой», задавать ритм марша и спел куплет.
- Под такую музыку только строем ходить…
- Ну и верно. У Революции есть и должны быть марши, а не вальсы, - поддержал друга я.
- Ну нет! Умеючи можно и революционный вальс написать!
- А что это тебя на лирику потянуло? – подозрительно спросил Никита. – Мало у нас лирики в репертуаре?
- Хватает, - Серега кивнул. – Но, во-первых вот эти…
Он ткнул пальцем в радиоточку, из которой неслось очередное политическое стихотворное воззвание.
- А во-вторых ведь вспомнилась мне хорошая песня Паши Кашина. «Life is beautiful». Помните?
Память у нас работала исправно, словно хорошо смазанный механизм. Я напомнил:
- Там слова в русском варианте «17-й год, шестое апреля...». Действительно, почти про революцию.
- Ну так там про 21-й век! Про 2017 год!
- Ну и что? – Сергей повернулся к Никите. - Кто знает, о каком веке тогда пел певец?
- Вот-вот. А почему не сделать как-то иначе. Век поменять и, заодно, месяц. Не про апрель спеть, а про октябрь? Ну, например...
Он задумался, явно пытаясь совместить музыку с каким-то рождающимся в голове текстом.
- «17-год, октябрь в разгаре
Лужи и снег на любом тротуаре.
Море народа хлестнуло на улицы
Сталин и Ленин немного волнуются...»
- «Beautiful! Life is beautiful...»- подхватил Никита.
- Не слишком нахально? – засомневался я. - Так вот запросто... Про вождей-то?
- Ничего. Нормально, – заверил меня Кузнецов, воодушевившись. - Идеологические шероховатости мы потом при необходимости подчистим рашпилем. Или ты думаешь, вожди не волновались? Наверняка нервничали! Я бы на их месте тоже волновался.
- Тогда не «Beautiful», а «К Смольному! Смело к Смольному!...»
Теперь, проникнувшись замыслом, возразил уже я.
- Почему это «к Смольному»? Это ведь не вальс юнкеров! Нет! К Зимнему дворцу надо идти! «К Зимнему! Смело к Зимнему!». Керенский же там сидел.
- А можно и иначе!
«17-й год. Ноябрь на пороге
Терпенье народа уже на исходе
Гнев пролетарский плещет по улицам
Керенский в Смольном серьезно волнуется.
- А забавно было бы выйти и спеть такое…
Мы посмеялись, давая выход нервному напряжению. Понятно, что всерьез о таком и задумываться не стоило. Это все нервы. Все-таки запись на телевидении вещь ответственная.
Радиоточка замолчала. Послышался негромкий шум зала и снова голос Александра Маслякова, объявившего очередного выступающего.
- Ангелина Василькова. Колыбельная из кинофильма «Цирк»!
Секунда - и в комнате зазвучал женский голос. Для нас он стал сигналом. По утвержденному списку следующие должен выступать какое-то вокальное трио, а за ними - мы.
- Ну, что, - Никита посмотрел на нас. – Не облажаемся? Не передумаем?
Мы отрицательно качнули головами.
- А слова никто не забыл?
- Помним,- за всех сразу ответил я. – Склероз остался в прошлом.
- Или в будущем. Но тоже далеко...
Уже в коридоре мы услышали шум аплодисментов и скороговорку ведущего, а следом - песня.
Александр Масляков позвал нас на сцену и, пока мы разбирали инструменты и устраивались перед микрофонами, рассказал о нас. Сказал хорошо. О нашей молодости, таланте и плодовитости. Напомнил названия нескольких наших песен, что исполнялись разными певцами и, оглянувшись, одобрительно улыбнулся.
- Вокально-инструментальный ансамбль «КПВТ»…
Первым номером мы исполнили «Вся жизнь впереди». Мы, когда репетировали, не старались сделать её более «роковой» и исполнили её поближе к «Самоцветовскому» варианту. Желания покуражиться и улучшить песню были, но мы благополучно избегли этого соблазна. У нас уже имелась в запасе хулиганская выходка и вторая такая могла бы выйти нам боком. Спокойно, распевно, вкладывая в песню душу, мы допели её до конца и дождались аплодисментов. Ряды софитов над головами заливали нас светом. Часть камер направлено на нас, часть в зал. Там молодежь от души приветствовала новую песню. Не триумф, конечно, но очень достойно.
Масляков, переждав аплодисменты, сказал:
- А вот у следующей песни очень интересная история… Она появилась на свет не только по вдохновению авторов, но и по поручению ЦК Комсомола. Как это ни странно слышать, но получилось это именно так.
Он обернулся к нам, и мы закивали.
- Так оно и было.
- Расскажите об этом…
Я шагнул вперед, к микрофону.
- Да и говорить особенно не о чем. Вы уже сказали, что нам посчастливилось побывать на Берлинском фестивале в составе нашей делегации… И в поезде мы встретились с товарищем Тяжельниковым. Он и поручил нам написать песню, которую мы хотим сейчас, исполнить.
Масляков снова повернулся к камерам.
- Кто-то из вас, возможно и слышал её, но вот так как она звучит в авторском исполнении…
Он сделал приглашающий жест, и мы начали петь…
Что говорить - песня получилась и впрямь заводной. Конечно, никакой роковости тут не было, но вот душевный подъем она обеспечивала, тем более мы не жалели комсомольского задора.
Мы допели её до самого конца под слаженные аплодисменты зрителей. Они почувствовали и слова, и музыку. Неожиданно для меня и Никиты. Сергей озорно подмигнул нам и прокричал:
- Ленин! Партия! Комсомол!
Я чувствовал иронию у его словах, но, не задумываясь, присоединился к нему, и теперь два наших голоса полетели по залу.
- Ленин! Партия! Комсомол!
Через секунду включился и Никита и поддержал нас… Вдруг, неожиданно для нас, зрители в зале начали подниматься с мест и включаться в скандирование.
- Ленин! Партия! Комсомол! Ленин! Партия! Комсомол! Ленин! Партия! Комсомол!
Теперь тут не было и тени иронии. Это был единый душевный порыв, сплотивших людей. Все подумали, что это не наша самодеятельность, а запланированная концовка номера. Тяжельников, сидевший в жюри, улыбался. Перехватив мой взгляд, он поднял большой палец. Оценил.
«Нормально» -подумал я. - «Надеюсь, что и все остальное он тоже сможет оценить…»
Ведь это было еще не все, что мы приготовили для этого вечера. То, что прозвучало, предназначалось для простых людей, слушателей, а вот сейчас мы вытащили из-за пазухи камень, предназначенный для Политбюро. Соблюдая внешнюю вежливость, я сказал:
- Минуту, товарищи! Позвольте показать вам еще одну песню.
И не дожидаясь никакой реакции устроителей, мы слаженно заиграли… «Ватерлоо». На русском, разумеется, языке. Оригинальных слов песни никто толком не помнил. Главное было то, что там должно было быть слово «Ватерлоо», а все остальное… Мы то понимали, что петь её не будем никогда и поэтому Никита накропал несколько куплетов со смыслом - «Ты победил, я тебя влюбилась, ты мой «Ватерлоо» и тому подобное…. Для нас главным было в том, что после этого выступления останется вещественное доказательства того, что мы сыграли песню, которую будет после 6 апреля этого года всемирно известным почти на два месяца раньше, чем её услышали во всем остальном мире. Вон сколько свидетелей наших провидчесных способностей! Я оглядел зал. Человек четыреста, не меньше. Четыре сотни свидетелей! Надеюсь, это не спишут на массовую галлюцинацию или коллективное помешательство. Дав и гипнозом это о тоже не назовешь - на магнитной пленке гипноз не пишется, а это останется.
Песню, разумеется, в эфир никто не выпустит, а вот запись - она останется и, возможно, сможет стать для кого-то аргументом…
Никто ничего не понял. Время для этого еще не пришло. Я смотрел в зал, испытывая облегчение от того, все задуманное нам удалось выполнить. Взглядом я отыскал Тяжельникова и подмигнул. Он улыбался и как все тут ничего не понимал в происходящем. Ничего… Чуть позже мы объясним, что и для чего мы это сделали… Мы закончили, дождавшись аплодисментов. Разумеется, народу понравилось, в этом сомнений не было. Но через десяток секунд аплодисменты перешли в тревожные возгласы.
- Вон! Вон! Смотрите!
- Там!
Кто-то из зрителей вскочил и руками показывал нам за спину. Я обернулся.
Над нашими головами тянулась от одной стены к другой стальная ферма, на которой закреплена была осветительная аппаратура. На мгновение мне показалось, что над головой открывшийся гороховый стручок. Где софиты - горошины. Ей полагалось бы спокойно висеть, но она словно бы взбесилась – раскачивалась, выгибалась дугой. С потолка посыпались искры вперемешку с кусками камня и вдруг звон, словно начали лопаться струны на гитаре. Дзинь, дзинь, дзинь… Я машинально посмотрел на гриф, но тут же сообразил, что звук летит сверху.
Когда я поднял голову, то увидел, как один из концов стальной фермы, на которой крепились светильники оторвался от потолка и рывками, раскачиваясь, летит вниз.
- Берегись!
Совет был хороший, но несвоевременный. Я опоздал. Заскрежетали какие-то скрепы и стальная ферма, вместе с прикрепленными к ней софитами, рухнула прямо на нас. Кто-то резко потащил меня в сторону, но я зацепился и рухнул, запутавшись в проводах.
Грохот, еще один удар и отчего-то ощущение подвешенной в совершенно ненужном месте люстры.
Люстра вспыхнула, подарив странное ощущение от попавшей в меня молнии… Попавшей, но не убившей, а, напротив, наполненный меня чем-то таким, чего ты не можешь пока определить. Мозги силились понять, обрисовать, сравнить испытанное ощущение с чем-то понятном и тут пришла аналогия. Я представил, как внутри головы тасуется колода карт. В ловких невидимых руках, половинки колоды приникали друг-другу, карта к карте, лист между листом и сдвигались, создавая что-то новое. Единое целое…
Я обхватил голову руками…
У меня есть руки и голова!
За костями черепа две Вселенных, две памяти, сливались с одну.
Глаза мои открылись, и я осознал, что стою в какой-то комнате. Стены, мебель, фотографии…
Сдерживая стон, упал в кресло. Я чувствовал, что это не было опасно, но это было все-таки невыносимо.
Когда в глазах закончилась рябь, я попробовал встать, но не смог – ноги не держали.
- Что я? - медленно спросил я.- Где я? Когда я?
Вопросов имелась тьма, а ведь где-то имелись и ответы.
Так и не поднявшись, я стал оглядываться. Память- теперь уже не знаю старая или новая- подсказывала, что это моя квартира. Вот фотографии… Мы и Тяжельниковым. А вот и Пугачева… Мы и Горбачев… Этот-то тут при чем? Несколько статуэток в виде скрипичных ключей… И главное- Лена, дети…Сперва маленькие. А потом- взрослые. Я немного успокоился. В какой- бы из Вселенных я не находился, слава Богу, главное оставалось по-прежнему.
«Это будущее?» - подумал я.- «Какое?»
И тут как прорвало…
В моей голове потоком рванули картинки еще раз прожитого прошлого - диски, концерты, новые песни и стадионы, заполненные людьми, встречи с незнакомыми людьми… Я не волновался. Я был уверен, что весь этот поток воспоминаний войдет в свое русло и словно карточки в картотеке разложится по своим местам. Машинально расстегнул рубаху… Шрам нашелся на старом месте. Это была не новая жизнь, а старая жизнь, прожитая по-новому. Значит и впрямь другая жизнь. Фотографии. Жена, дети…
Пазлы складывались один к одному, составляя крепкий фундамент своих отношений с новой реальностью.
Из ревизии воспоминаний меня выхватил телефонный звонок.
- Алло…
Мембрана отозвалась знакомым голосом.
- Ты живой? – спросил Никита.
- Живой, - медленно ответил я. – Но вот я это или нет, я сказать не берусь.
Он хмыкнул.
- Погоди немного. Мы сейчас с Серегой приедем и разберемся...
«Неужели все кончилось?», - подумал я. От этой мысли стало на душе так горько, что я заплакал... Я трогал глаза руками, но ладони оставались сухими.
- Все кончилось... Все кончилось... – повторял я. Все было на своих местах. Пылесос, кот Филимон... Неужели и правда - все.... Черным валом накатилось отчаяние.