Темнота светилась…
Краем сознания я понимал странность этого ощущения, но темноту и впрямь пронизывали тускло красные волнистые линии, словно кто-то размотал клубок выцветшей красной шерсти и несильный ветер шевелил эти обрывки у меня перед глазами.
И абсолютная тишина.
Я не слышал ни звука, и поэтому вся это черно-красная фантасмагория походила на древнее, немое, неумело снятое цветное кино. Ленты и линии медленно переплетались, становясь то тусклее, то ярче, то шире, то уже. Какими-то ленивыми червяками одни уползали из поля зрения и снова возвращались, а другие крутились, свиваясь в медленные спирали.
Какое-то время я смотрел на все это ничего не понимая, но потом возникло новое ощущение. Пришла боль. Она не была огромной или нестерпимой, она просто была, и мне стало понятно, что мир вокруг не ограничен темнотой и цветом. Вокруг меня существует целый мир, а не только несколько тусклых красок.
Именно боль потащила меня из темноты. Линии стали ярче и в какой-то неуловимый момент темнота стала светом. Белым светом.
В этот момент я почувствовал себя живым.
Надо мной парил потолок. Белый, словно снег. Двигаться было необычайно тяжело и меня хватило только на то, что повернуть голову. Одного взгляда достало, чтоб понять, что я в больнице. Казенная кровать с белой металлической спинкой, стойка с капельницей и какой-то аппарат с круглым темным экраном, на котором пульсировала зеленоватая линия. Повернув голову в другую сторону, я увидел друзей.
- Как вовремя-то,- сказал Сергей, увидев мой взгляд, а Никита, уловив страдальческую гримасу, поинтересовался:
- Ты как?
- Живой,- неопределенно прохрипел я.
Я еще не соображал ни где я, ни когда я. Не до этого было. Немножко подумав, добавил:
- Рука болит…
С трудом повернув голову, я посмотрел туда, где болело. Руку, в районе локтя, охватывала марлевая повязка и из неё торчала игла. Сразу стало понятно, что за боль вытащила меня из темноты. Капельница.
- Хорошо, что только рука. Тебя тогда неслабо приложило…
Слова из меня вылезали с трудом, соображалось тоже не очень, и я не ответил.
Когда я понял, что я скорее жив, чем мертв, мне стало спокойнее. По ощущениям понятно было, что мне изрядно досталось, но ведь жив же! Несколько минут я, просто молча дышал. Друзья также молча смотрели на меня. Мне показалось, что они чего-то ждут и спросил:
– Я что-то пропустил? Что-то случилось? Грузовик? Столб?
Сергей с Никитой переглянулись.
- Он еще ничего не понял, - сказал один другому.
От этих слов веяло неприятностями и напрягся. Вот только что я чувствовал себя довольным жизнью от того, что выжил, не погиб под обломками, но от слов друзей внутри сделалось как-то нехорошо. Похоже было, что я что-то важное упустил.
- Чего я не понял?
- Ну-ка вспомни-ка чего-нибудь… - предложил Сергей.
- Что вспомнить?
Друзья молча смотрели, не пытаясь подсказывать. Я напрягся, наморщил лоб. Мыслей в голове вообще никаких не было. Казалось, что внутри, в черепе, что-то гудит, словно трансформатор работает… Трансформатор... Электричество… Столб… Током меня что ли ударило? Или просто столбом приложило? Что ж они, гады, молчат? Я же помню, как тот столб валился на нас. С трудом ворочая языком я заговорил перемежая каждые два слова вздохом.
- Берлин помню... С Ленноном виделись… Пиво пили… Столб помню...
Мысль о столбе заставила тело содрогнуться, словно меня снова шибануло током.
- Ты будущее вспомни.
Я неуверенно улыбнулся. В голове продолжало гудеть, но я успел удивился связке слов «вспомни» и «будущее». Вспомнить то можно только прошлое! Что-то такое шевельнулось, но мысль мелькнула хвостом и ускакала.
- Вспомнить что?
С внезапным раздражением Сергей почти крикнул.
- Что будет через год, помнишь? А через десять лет? А музыку помнишь?
Эти вопросы я попросту не понял. Они не имели смысла, да интересовало меня в данный момент иное.
- Мы где? И когда?
Недожавшийся внятного ответа Никита сказал, глядя на Сергея.
- Он, похоже, вообще ничего не понимает… И не помнит.
- Столб помню,- напомнил я,- и грузовик. Берлинский. И Джона Леннона.
Сергей сожалеюще поморщился.
- Мы уже в Москве. В госпитале.
Друзья сидели рядом, и я только сейчас обратил внимание, что они одеты в одинаковые больничные халаты. Почему-то мне вспомнился кусочек «Небесного тихохода», тот момент, где герои песни песню, прогуливаясь по парку.
- Мы в военном госпитале? - уточнил я. – Где летчики? Почему?
Сергей повернулся к Никите.
- Похоже, что этот чертов столб на него не один раз, а, по крайней мере, дважды.
- Ага,- поддержал его Никита,- и оба раза на голову. А потом еще и грузовик по мозгам туда-сюда проехал…
Мне стало смешно. Я засмеялся и пожалел. Было весело- стало больно. Смешно и больно.
- Хватит ржать,- сказал я. – Больно же… Рассказывайте, что тут в конце концов происходит.
- Лучше ты расскажи, как себя ощущаешь?
Требовательный взгляд друзей заставил меня напрячься и попытаться честно ответить на вопросы. Дурнота в организме куда-то потихоньку уходила. Словно туман в мозгах развеивался.
- Я же говорю - живой, а остальное приложится.
- Тогда вспоминай.
- Что?
- Все что вспомнишь.
- С какого места?
- С какого вспомнишь.
- А это поможет? – усомнился я.
- Поможет, поможет,- ответил Никита. – Давай... Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
Я наморщил лоб, вспоминая прошлое. В мозгу перед мысленным взором потянулись картинки... Вот школа, музыка, концерты. Вот Фестиваль… Потом всплыло лица Андропова, Пугачевой… Люди они, конечно, приятные, но от воспоминаний здоровья у меня не прибавилось.
- Помню. Только чувствую все равно хреново…
- Лет тебе сколько? – влез Сергей, не выдержав. Дурацкий вопрос.
- Восемнадцать…
Друзья переглянулись. Я видел, что мой ответ радости им не прибавил.
- Вот и нам по столько.
Кто-то из нас изрядно тупил. То ли они, то ли я.
- А сколько должно было быть?
Я все еще никак не мог понять, что вокруг меня происходит.
- Мы остались одни,- сказал Никита. – Мы - одни. Мы теперь только молодые. Мы теперь не умные и не опытные. Мы ничего не помним о Будущем.
Каждое следующе «не» звучало все громче и громче.
И тут я вспомнил ВСЕ.
События последнего года промелькнули перед глазами цепочкой стоп-кадров. Конкурсы, пластинки, статьи в журналах, выступления… Как высоко взлетели! К сожалению, трамплином для этого взлета стал не наш талант, а чужое знание. Чужое? Мысль дернулась, остановилась. Или не очень? Там же ведь были тоже мы… Точнее не мы, а... Мы другие, более старшие, более опытные, более знающие… В моей черепной коробке какое-то время назад жил кто-то другой! Более мудрый, более знающий и именно он стал тем, кто превратил никому неизвестных школьников в тех, кем мы сейчас стали.
Я попытался вспомнить хоть что-то из того будущего, в котором скрылся великовозрастный я, но ничего не получилось. Нет. Там не было никакой стены между Сегодня и Завтра. Стену можно было бы попытаться пробить взорвать или обойти, но тут… Там вообще ничего не было. Это было как конец провода. Вот он есть и вот- его уже нет…
Я закрыл глаза и снова попытался нырнуть в прошлое, что-то понять, что-то вспомнить... Ничего. За закрытыми глазами было темно, и только тускло переливались красноватые линии. Я видел, как они бледнели и снова наливались светом. Неужели все кончилось? Кто мы теперь без них? Никто? И звать нас «Никак»? КПВТ! Т- талантливые!
Захотелось зло рассмеяться и тут… Тут я вспомнил анекдот. Про мужика, нашедшего лампу с джинном. «У тебя все было!»… Это ведь про нас. Про нынешних нас!!!
Даже боль в рёбрах не остановила моего смеха.
- Вспомнил что-то? – встрепенулся Сергей.
- Да,- прокашлял я. – Анекдот… Старый.
Меня никто не понял. Им было не до анекдотов. Безуспешно обыскав свою память, и не найдя там ничего, друзья искали спасение в моей, но и в ней не нашлось ничего, кроме этого древнего анекдота, да черных дыр беспамятства. Зато их там нашлось столько, что… Короче, все наши планы, все надежды, верно шли на.., в... и ко... В смысле- ко дну.
- Про джинна помните анекдот? «У тебя все БЫЛО…»
Анекдот они вспомнили, но не улыбнулись. А ведь действительно это было смешно- мы стали реальными персонажами анекдота. Как и у того мужика из анекдота, у нас все было. Молодость, деньги, , репутация, связи... Не каждому в жизни так может повезти. Я вздохнул. В груди кольнуло.
Было и прошло… Было и сплыло в неизвестном направлении.
- Плохо нам будет, - подвел я итог безуспешным попыткам прорваться в Будущее.
- Плохо будет не только нам, - сказал Сергей. – Ты про Андропова подумал? Ему-то как в этой ситуации? Он на нас надеялся, а мы…
Вот тут Сергей был прав на все сто процентов. Наши беды - вот они тут и нам понятны, но ведь есть еще КГБ и Юрий Владимирович. То, что случилось с нами его не просто огорчит… Это расстроит какие-то планы. Что мне, что моим друзьям хватало жизненного опыта понять, как может повернуться дело. Только вот в этот момент я больше думал не об Андропове, а о нас.
- Значит, нам будет еще хуже, чем просто плохо… Если мы ничего не помним, если все наши планы перетерты в пыль, то что в сравнению с этим какое-то КГБ?
Я сказал и тут же спохватился.
- А вы кому-то говорили?
Друзья отрицательно качнули головами.
- Пока некому. Вокруг нас только врачи и санитары.
Я облегченно выдохнул.
- Хорошо… Значит пока есть время подумать над этим. А где мы?
Я огляделся более внимательно, но ничего нового не нашел. Палата она и есть палата. Нас тут лежало трое, но определенно раньше комната была рассчитана на четверых. Приглядевшись, увидел на полу метки, следы от четвертой кровати, что наверняка вынесли из комнаты, чтоб поставит столик с телефоном. Понятно, что никаких лишних ушей рядом с нами быть не должно – вдруг мы тут бредить начнем и рассказывать о позавчерашних тайнах? Подумал так и снова испытал острое чувство обиды. О забытых нами тайнах!
За окном шелестела листьями крона какого-то дерева, береза, похоже. Третий этаж как минимум. И погода хорошая. Лето.
- Какой-то военный госпиталь. Скорее даже не военный, а комитетский.
- А вы-то сами как?
Я оглядел друзей повнимательнее. Ну синяки, ну ссадины на лице… Но ни бинтов, ни гипса... Значит обошлось без переломов. Можно было бы сказать, что легко отделались, если б не потеряли самого главного. Вот и подергали Мироздание за усы…
- А долго мы тут…
- Три дня. Нас оттуда самолетом. Мы-то еще вчера в себя пришли, а тебя, похоже, и впрямь посильнее долбануло. Только вот сегодня и вынырнул.
Утомлённый новостями я прикрыл глаза и тут же открыл их, вспомнив фразу Сергея.
– А что значит «вовремя»?
Сергей недоуменно поднял брови.
- Ну, когда я очнулся, ты сказал «вовремя»?
- А! Сегодня наш майор Иванов должен приехать. Все здоровьем интересуется.
Новость была, конечно, ожидаемой. Рано или поздно это должно было произойти. Никита поежился, и я понял отчего. Чувство у нас сейчас было одно на всех. Это было чувство потери и неуверенности. И страха. Майор ведь придет не просто интересоваться здоровьем. У майора- служба. Ему нужно нас информационно доить. А у нас такое…
- У разведчиков это называется провал… Что ему скажем?
Мне никто не ответил и тогда я снова спросил.
- Страшно?
Наш поэт неожиданно покачал головой.
- Нет. Скорее необычно… Я ведь помню ощущение, как мы с ним и с самим Андроповым на равных разговаривали, а теперь внутри пробую так говорить и…
Он сморщился, словно не хотел, но вынужден был признаться.
-… не получается.
Никто не возразил. Нам ведь действительно придется заново выстраивать заново отношение с окружением.
- Если не можем быть, придется казаться… Про концерт не забыли? Концерт на «День Советской молодежи»? С ним что?
Я задал этот вопрос, что поддержать ребят, ободрить их и вдруг с ужасом понял, что не могу на него честно ответить. Этот вал ужаса был побольше того, что я испытал, сообразив, что остался один и не помню будущего.
В этот момент я не мог сейчас сказать, что я могу и чего не могу. Умею ли я играть сейчас также хорошо, как до поездки в Берлин и подлянки Мироздания?
Меня снова затрясло. Что мы все сейчас можем? Чего мы стоим?
То, что память пропала это, конечно же беда и Андропова мы сильно огорчим… А вот делать, если из головы исчезло умение играть? Как без этого дальше жить? Снова учиться? То, что мы не сможем дать миру что-то новое- это одно. Это плохо, но терпимо, а вот если мы сможем повторить даже старое… В горле мгновенно стало сухо, а в животе холодно.
- Гитара тут есть? – хрипло спроси я.
Друзья одновременно пожали плечами – мол откуда в больнице гитара? А меня снова словно холодом сыпануло. Я-то ведь помню, как я играл! Я умел играть! Я и сейчас аккорды помню… А что теперь?
- Капельницы тут есть, а с гитарами проблема...
- Нет гитары. Так что остынь и жди.
В палате повисло напряженное молчание. Страх все глубже и глубже вгрызался в душу. Я боялся даже представить, что это такое - потеря умения играть. Очередной вал паники остановил Сергей.
- Я попробовал представить себя за барабанами,- сказал он и, прикрыв глаза, выпрямился, словно уселся за воображаемую ударную установку. Руки его поднялись и, на мгновение замерев, вдруг проворно замолотили по воздуху. Руки летали беззвучно, но ветер пробежал по палате, разгоняя запах лекарств. Это продолжалось секунд тридцать. Сразу видно было, что стучит он в своем воображении не по парочке пионерных барабанов, а по полноценной ударной установке.
Потом наш барабанщик открыл глаза и с улыбкой пояснил.
- Мышечная память, похоже, не потерялась. Помнят ручки-то…
Стало чуть легче. Это хоть что-то… Луч света в темном царстве.
- Ох, твои ручки…- пробормотал я немного успокаиваясь. - Ну дай бог…
Ему-то было хорошо. Он уже знал, что может… А мы с Никитой? Может быть и впрямь не все так страшно? Глядишь, может быть и обойдется. Страх не ушел, но я затолкал его куда-то поглубже.
Я закряхтел и попробовал сесть, как друзья. Получилось. Смысла думать о дальних неприятностях сейчас не было. Нужно было готовиться к ближним неприятностям. Нужно ждать майора.
- Майор ведь для разговора придет… Сознаваться будем?
- Сознаваться нам пока вроде бы не в чем, - ответил Никита.
- Ты не ерепенься, - остановил его я. – Сам же понимаешь ситуацию. Даже если мы играть по-прежнему сможем, то им-то от нас не музыка нужна, а информация…
- А ты сам не напирай, - обозначил свою позицию поэт. – Может быть, через день другой все войдет в норму и станет, как было?
Этому разговору положил конец скип открывающейся двери. Сквозняк шевельнул занавесками на окне и в палату вошел Иванов. Разумеется, в гражданском и с белом халате на плечах. В руке, как и всякий нормальный посетитель больницы, майор держал белый целлофановый пакет. Сквозь пластик явно выпирали яблоки, а может быть и груши. Только я ждал не этого…
- А гитару случайно не принесли? – стараясь не показывать волнение, спросил я.
Гость улыбнулся.
- Значит, на поправку идете? - довольно сказал он. – Хорошо! Так и доложу.
Я нервничал и надеялся.
- Доложите, доложите. Гитара-то есть?
- А не рановато вам? – с сомнением спросил чекист, кивая на мою капельницу.
- Нормально,- ответил Никита. – Нам песня строить и жить помогает.
- Ага,- добавил Сергей. – А также выжить и выздороветь!
Майор улыбнулся еще шире. Это была улыбка Деда Мороза – человека с подарками! Для меня это было сейчас важнее всего. Выйдя в коридор, он вернулся с моей гитарой.
- Как знал, что она вам понадобится…
Игла в вене мешала, и я выдернул её. Сейчас для меня не было ничего важнее этой проверки.
Я с трудом разжал сведённые судорогой страха кулаки взял аккорд. Скрюченные пальцы царапнули струны, как вороньи когти. Струны задребезжали, и холодный комок продавился вниз, в живот. Сердце пропустило удар, но я взял себя в руки. Через десяток глубоких вздохов я все-таки смог сыграть начало «Лестницы в небо». Когда я понял, что умение играть, никуда не делось, я чуть не расплакался. Глядя на Никиту, я передал инструмент ему. С каменным лицом он принял гитару, взял один аккорд, другой… Того зажима, что был у меня, у него не было и он сразу заиграл «Ты меня на рассвете разбудишь…»
Умение никуда не делось!
- Пронесло,- сказал Никита, и я рассмеялся, а сквозь смех поправил его. - Миновало…
Майор, не понимая, чем вызвана наша радость, все-таки посмеялся вместе с нами. Для того, чтоб избавить себя от его вопросов следовало перехватить инициативу и спрашивать самим.
- А что там произошло? – поинтересовался я. - Ну, в том кафе…
Майор глянул остро, но никакой провокации на моем лице не обнаружил.
- Ничего страшного. Одна случайность нашла другую… Бывает…
- А врачи что говорят? – поинтересовался Сергей. – Вы у них были?
Майор кивнул.
- Говорят, что легко отделались, но дня три-четыре полежать придется. Так что вам лежать и выздоравливать.
Никита хотел что-то возразить, но майор строго взглянул на него, обрывая прения.
- Я к вам на минутку заскочил, мимоходом… Ничего нового для Юрия Владимировича у вас нет?
Мы все трое разом покачали головами. Без тени огорчения он кивнул в ответ.
- Ну, тогда отдыхайте спокойно. За вами тут присмотрят.
Он положил на столик рядом с телефоном пакет с передачей.
- Это вам, чтоб быстрее выздоравливали. Фрукты. С родителями мы связались, успокоили. Так что и вы о них не волнуйтесь. Да и вот телефон, позвоните… А мне пора.