Девушка подняла глаза и замерла. В бликах пламени, подрагивая от слабых волн горячего воздуха, фигуры на каменных барельефах фриза словно ожили. Люди, боги, животные – все позы выглядели естественно, а энергичные жесты – свободно. Невозможно было отвести взгляд от причудливой игры светотени в передаче движения складок тканей на их одеждах. Светильник Александры выхватил из мрака и озарил росписи альфреско – полные динамизма изображения битв героев с мифическими чудовищами. Стоящие у входа золотые сосуды с водою из Кастальского источника и резные каменные скамьи были едва различимы в темноте. Душа трепетала от мыслей о предстоящем.

Миновав первый предел, пифия поставила фонарь на пол. Пройдя в самый конец следующего зала, женщины остановились перед входом у западной стены. Александра знала – дальше ей нельзя – за дверью «святая святых» адитона находилась отлитая из чистого золота статуя Аполлона. Сакральное место – недостижимое ни при каких обстоятельствах как для простых паломников, так и для земных царей и признанных героев. Доступное исключительно жрецам, оно служило хранилищем сокровищ: священных сосудов, древних свитков, золота и прочей ритуальной утвари. Оттуда по наполненной благовониями галерее в подземную пещеру оракула спускалась узкая лестница. В гроте рядом с неугасимым огнем жертвенника в особые дни, сидя на высоком треножнике, вещала одурманенная ядовитыми испарениями жрица. Под каменным сводом пещеры у задней стены хранился «Центр Мира» – камень Омфалос с золотыми орлами. Здесь же рядом покоился прах, растерзанного титанами Загрея.

Пифия развернулась и как-то странно посмотрела Александре в глаза. Девушке показалось, что в ее долгом взгляде промелькнуло что-то наподобие жалости. Высохшая старая дева, отдавшая жизнь служению своему божеству, наверное, о чем-то сейчас тосковала, глядя на сочную молодую плоть.

- Здесь ты останешься до утра. Когда зайдешь внутрь, кинь покрывало на пол. Он чистый. Служанки каждое утро окропляют его водой из любимого ключа Светоносного.

Александра поставила лампу на пол. Подсвечивая снизу, ее свет делал угрюмое лицо пифии каким-то пугающе нечеловеческим.

- Прежде, чем я дам тебе выпить священный напиток, ответь мне на один вопрос: почему ты до сих пор не замужем? Такая красивая и молодая!

Девушка смутилась. Она не знала, стоит ли ей быть откровенной. Немного посомневавшись, решилась:

- Моя мать не видит достойных. Я, наверное, тоже. Ахейцы, данайцы, спартанцы – для нее они все жадные выскочки с запада, зарящиеся на богатство Илиона.

- На западе клином свет не сошелся. На востоке лежат другие могущественные царства.

- Персы – самодовольные тираны. Так она думает. А египетские фараоны женятся только на ближайших родственницах. Царица не считает их достаточно высокородными, чтобы смешаться с голубой кровью потомков гипербореев. Их боги принимают облик зверей. Они нам чужды. Она полагает, что я достойна стать женой бессмертного. К тому же …

- Что?

- В последнее время я начала ее слишком пугать своими дурными предчувствиями. Ей это не нравится.

- Она не одинока. Плохие предсказания никому не нравится. Вот поэтому здесь плату берут наперед, - усмехнулась пифия. - И давно это у тебя началось?

- Не очень. Наверное, с тех пор, как старая Сивилла умерла у меня на руках.

Пифия переменилась в лице. После паузы она бурно прокашлялась, а потом изрекла, словно подавившись:

- А я-то удивилась, почему старуха не захотела умирать в храме, проживши здесь почти триста лет, а зачем-то отправилась так далеко.

Смотрящие в пустоту глаза пифии, внезапно наполнились слезами, а в голосе задрожала плохо скрываемые горечь.

- Теперь многое становится понятно. Властвует рок и над смертными, и над богами. Значит, зря я надеялась …

- На что? – спросив, Александра тут же испугалась собственной дерзости.

- На то, что ее последние минуты достанутся мне. Но, видимо, даже самая великая жертва, положенная на алтарь твоего кумира, ничего не значит, если твою участь Лахесис сплела еще до рождения. Ну что ж … Все во власти судьбы. Опаляющий светом сегодня ночью вернется из Гипербореи. Пусть сам решает.

Пифия протянула кувшин Александре.

- На, пей!

Взяв в руки сосуд, девушка с опаской понюхала содержимое:

- Это не ядовитое? Хотя, пахнет приятно.

- Ядовитое, но не сильно. Сначала тебе будет весело или даже смешно. Потом, когда все кругом заиграет красками и запоет необычными звуками, ты испугаешься. А еще через некоторое время, ты провалишься в глубокий сон, похожий на смерть. И если Опаляющий светом не захочет тебя взять в свой храм, то после пробуждения ты ни о чем не вспомнишь, – потом, немного подумав, тихо добавила, - И если честно, то я бы хотела, чтобы так и случилось.

- Почему? – удивилась Александра.

- Боги иногда бывают доступны для смертных. Но я ни разу не видела, кого бы их любовь сделала счастливым. Как и людьми, ими овладевают плохие страсти – и ревность, и властолюбие, и коварство. Нет ничего мучительней любви самовлюбленного эгоиста. Она высушивает и съедает всю твою душу без остатка. У тебя остался последний шанс, Кассандра. Ты можешь отказаться и не принимать напиток священного экстаза.

- И тогда я ничего не узнаю и не пойму?

- Знания счастья не дают. Скорее, наоборот. Знание, как голодный уроборос, вечно пожирающее само себя и никогда не насыщающееся, приводит в дебри зауми или погружает в иллюзии.

- Нет! Даже заранее зная, куда приведет мой путь, я не сверну с него.

Дрожащей от волнения рукой она поднесла кувшин к губам и сделала один осторожной глоток. Прислушалась к ощущениям. Страх исчез, и его место заняла спокойная обреченность. Все кончено! Путь назад отрезан – здесь и сейчас она прежняя должна умереть. Наверное, то же самое чувствовал мудрый Сократ, добровольно выпивая цикуту – невозможность сопротивляться року. Но после первого глотка останавливаться было уже бессмысленно, и она осушила дно ...

Пифия молча приняла пустой сосуд из рук послушницы. Ни жалости, ни сожаления на ее лице больше не было, осталась только маска холодного равнодушия. Того, что ранит сердце гораздо сильнее любой, даже самой жгучей ненависти. Женщина подняла с пола фонарь, развернулась и, полная сдержанного величия, направилась к выходу. Через короткое время звук ее шагов стих, громыхнула, закрывшись, массивная дверь и Александра осталась в кромешной темноте одна.

Но к собственному удивлению, страха не испытала. Спокойной рукой девушка отдернула плотный полог и по ступенькам спустилась в адитон. Здесь внизу пахло по-другому. Сладковатый запах испарений поднимающийся из щелей в плитах пола, слегка щекотал носоглотку. В порядке установленного ритуала накануне ей пришлось поститься, и сейчас, на голодный желудок, напиток причастия в купе с веселящим газом подействовал очень быстро. Видимо, в питье был подмешан наркотик, потому что Александра испытала удивительную легкость, сменившую прежнее напряжение. Голова закружилась, и захотелось смеяться. Все показалось знакомым. Смутные воспоминания когда-то пережитого сна в пещере темного бога всплывали перед глазами обрывками и тут же исчезали.

Теперь, когда она ничего не видела, звуки и запахи усилились многократно. Обострившийся слух улавливал в воздухе каждый шорох. Шумное трепетание крыльев ночных бражников походило на барабанную дробь. Потеряв ориентацию в темноте, бабочки громко ударялись о стены храма, словно залетевшие вовнутрь большие птицы. Пение сверчка под потолком оглушало. Пробежавшая в стороне мышка гулко поцокала по мрамору острыми коготками, будто медными подковами. Ошеломляя напором, сквозь тело Александры в виде пульсирующих разрядов пронеслось огромное количество энергии. Головокружение усиливалось и, чтобы не упасть, она прижалась спиной к стене и медленно сползла на расстеленное на полу покрывало.

Лежа на спине, она чувствовала, как внутри нее зашевелились и поползли тонкие побеги чего-то доселе неведомого, которое постепенно завладело ею и оплело коконом. С этого момента погружение в какофонию быстро сменяющихся образов стало уже пугать. Вспомнив предостерегающие слова пифии, Александра засомневалась в благоразумности своего выбора. Мышечное напряжение постепенно возрастало, по коже побежали мурашки холодного озноба, а перед глазами в виде вспышек замелькали странные картины иных миров и других жизней. Онемевшие руки и ноги слушались плохо, и показалось, что с нее безжалостно начали сдирать панцирь воли.

Осознав собственную беспомощность, Александра теперь уже в панике задавалась вопросом – зачем и ради чего она пошла на столь опасную для своего мозга и тела экзекуцию? Стоило ли все это страдание того, чтобы обмести запретное для всех прочих смертных? Уверенность была абсолютная – она умирала. Умирать она не хотела. Почувствовав, как ее начало выкручивать из тела, а с лица снимать кожу, из первобытных глубин ее существа вырвался животный инстинкт. Душа заметалась в поиске спасения. Штормовой вал бил, крушил и опрокидывал на скалы парализованное страхом сознание, как выброшенную за борт бутылку с последним посланием. Набирающий ярость и скорость цветной калейдоскоп тащил в бездонную воронку неизвестности. Лихорадочно цепляясь за гладкий пол ногтями, Александра пыталась вернуться назад в привычную среду, но вместо этого слышала только чей-то издевательский хохот. Голова гудела, словно пустая тыква, по которой колотили палкой. На долю секунды ужасная волна, давая ложную надежду, отступала, но тут же неумолимо накатывалась очередная, и было непонятно – жива ли она до сих пор.

Силы были неравные. Усталость и отчаянье мягко и настойчиво накрывали ледяным саваном. Ее засасывало в омут, но раздавленная, сопротивляться она уже не могла, да и не хотела больше – ей стало все безразлично – пусть все случится. Краски исчезли. Глубина переживания выключила мыслительный процесс полностью. Победившая стихия подхватила и потянула туда, где живым не дозволялось быть – в Великую Тьму – в ту, в которой исчезают все этические смыслы.

Отдав себя ее всесокрушающей силе, Александра медленно погружалась в темно-зеленую пучину. Похожие на водоросли длинные волосы девушки распустись веером, а безвольные руки раскинулись и всплыли вверх. Бездна поглощала. В последний раз, подняв глаза, она увидела, как над головой на зыбкой поверхности океана печально качается серебряная луна. Превращаясь в точку, ее свет в виде тонких ниточек слабел постепенно, а потом исчез полностью, и наступила тотальная тьма. Александра лежала на дне вниз лицом в полной уверенности, что умерла, и кто-то неизвестный, сжимая ладонью ее грудь и задыхаясь от возбуждения, прерывисто шептал ей в ухо:

- Любимая, ты возвратилась ко мне.

Что-то знакомое, когда-то уже давно пережитое, вернулось к ней в тот же миг. Разные эпохи и разные жизни перемешались в сознании, и невозможно было понять, где сейчас прошлое, будущее или настоящее. Александра знала, кого она увидит, если перевернется. Запах, голос, щекочущее ощущение на коже от его белокурых волос – все сохранив, подсознание пронесло сквозь века и ничего не забыло. Это было очевидное соприкосновение с чем-то изначальным, требующим отдаться стихийному процессу, не рассуждая. Девушка открыла глаза. Храм был наполнен мерцающим золотым светом. Все слилось в единое – страсть, наслаждение, боль, страх и восторг. Перевернувшись, она посмотрела на Солнцеликого. Все тот же, отвечающий всем канонам красоты великолепно сложенный бог в белоснежном хитоне, с драгоценной фибулой на левом плече.

Игра светотени подчеркивала безупречность его греческого профиля и усиливала рельеф надменного подбородка. Александра невольно залюбовалась – высокий, подтянутый «гепард». Его гордо посаженная голова на прямой сильной шее демонстрировала уверенность. С привычным выражением глаз опытного сердцееда он ей улыбался. Без условностей и церемоний долго разглядывая девушку, олимпиец, наконец, произнес:

- Ты не Сивилла.

Потом прищурившись и заглянув Александре в зрачки, задумчиво добавил:

- Но часть ее сейчас в тебе.

- Однако ты ждал ее, а не меня. Не так ли, сын Зевса? Жаль, что я тебя разочаровала.

Тень пробежала по нахмурившемуся лицу дельфийца, и горькая складка воспоминаний прочертилась между его бровей.

- Да. Она любила меня и была мне верна. За что все ее прихоти выполнялись мною беспрекословно, начиная с пророческого дара. И хотя по ее просьбе я воздвиг необоримые стены вокруг ее родного Илиона, все равно дом Сивиллы был здесь. Но ты не разочаровала меня. Ты так же прекрасна, как и она в свои юные годы, и даже очень похожа. И то, что мой дар предвиденья Сивилла оставила именно тебе – это что-то значит. Ты достойна занять ее место. Я многое могу и смею, но судьбы смертных подвластны не мне, а моим сестрам Мойрам – они определяют твою участь. Так ты хочешь стать моей возлюбленной и главной пифией этого святилища?

Вопрос был задан формально. Это было настолько очевидно, что отрицательный ответ даже не предполагался. Он вообще мог не спрашивать. Александра отодвинула от себя руку Аполлона и встала на ноги. Любуясь девушкой, он смотрел на нее снизу, лежа на покрывале, запрокинув локоть под голову.

- Я царская дочь. – ответила она спокойно. - Мне не пристало быть чьей-либо любовницей. Даже бессмертного. Брачное ложе я разделю только с законным супругом, которого сама выберу и полюблю. Ты ведь еще не женат, Солнцеликий?

После нескольких секунд замешательства в надежде, что ослышался, до него, наконец, дошел смысл сказанного. От изумления бессмертный потерял дар речи, а его красивое лицо застыло с широко распахнутыми глазами. Казалось, что олимпиец увидел голову Медузы. Такого он даже представить себе не мог. Случалось, что его отвергали богини или нимфы, бывало, что ему изменяли. Смертные женщины требовали от него в оплату за благосклонность богатство, власть и славу. И он их покупал. Но никто и никогда не осмеливался предложить ему подобное – жениться! Немыслимо!

Светоносный бог вскочил на ноги. Александре почудилось, что воздух вокруг него вспыхнул.

- Чтооооо?! – взревел он. - Я не ослышался, женщина? Повтори!

От его вопля стены должны были содрогнуться и упасть. Но Александра даже не шелохнулась. Пожав плечами, она без вызова тихо ответила:

- У благородной девушки нет причины торговать своей любовью. Тебе нечего мне дать. У меня уже есть все – я дочь самого богатого царя Ойкумены. Я молода и красива. Поэтому ты можешь получить меня, только взяв в законные жены. Если, конечно, найдешь способ меня покорить и влюбить в себя.

- Я могу тебя убить, дерзкая.

- Можешь. А зачем? Чего ты этим добьешься? Проще прогнать меня. Утром, когда я проснусь, то ничего не буду помнить, как те женщины, которых ты отверг, не пожелав сделать жрицами своего храма. Я просто уйду навсегда. Ты хочешь этого?

Аполлон молчал. Его раздирали противоречивые эмоции – злость, даже ярость и непреодолимое любопытство одновременно. Что-то странное и пугающе непонятное чувствовалось в этой девушке – она как будто была не из его мира. Никто и никогда за тысячу земных лет не бросал ему – высшему существу – столь дерзкий вызов. Это ошеломляло. И покоряло.

- Нет. Не хочу, – ответил он задумчиво. - Оставайся. Утром ты ничего не забудешь. Клянусь Олимпом. Теперь засыпай, Кассандра. Отсюда и сюда проход только через сон. Я подумаю, что с тобой делать дальше.