Оглавление
Темнота, запах пыли, мокрого цемента, какого-то гнилья. И при этом волна неожиданного тепла, которым сменяется вечный холод перехода. Затем удар по голове, сильный, как будто ею врезался в косяк, аж зубы лязгнули, а в глазах искры. Отмахнулся, но так и не наткнулся ни на что. Рука выдернула ребристое тело фонарика из поуча, большой палец утопил резиновую кнопку. Яркий луч света разрубил темноту словно мечом.
Подвал. Вон ступеньки, выход. Подвал большой, из бетонных блоков, какой бывает под многоподъездным домом. Трубы в ржавой сетке. Надпись красным на стене, краской, не кровью. Краткое матерное слово на русском. Дома?
Левую руку к голове — кровь на ладони. Во что я врезался, мать его, а? Нет же ничего вокруг, а вон как рассадил. Да и как я мог врезаться, если течет из-под шлема? Шлем же на голове, в нем хоть гвозди головой забивай.
Насти нет. И я ее не чувствую. Чувствую «дверь» прямо здесь, где я сейчас, но она до меня не проходила. Не было ее. И «дверь»… «дверь» пока того, в одну сторону, кажется. И я здесь один. Назад? А нет «назада». «Радар» это услужливо подсказывает, про систему «ниппель», про туда дуй, а оттуда сами знаете что. И еще этот «радар», или что-то другое подсказывает: мне очень, просто позарез нужно наверх. Не бежать из подвала срочно, тут безопасно, а именно надо. Очень сильно надо, сильней просто некуда.
Взбежал по ступенькам, толкнул легко отворившуюся скрипучую и рассохшуюся дверь, оказался на следующем пролете лестницы, в каком-то невероятно обшарпанном подъезде. Стены сплошняком размалеваны, на потолке подпалины, справа, в углу площадки, куча дерьма со смятым листом бумаги сверху.
Дальше, к выходу.
На выщербленном асфальте передо мной, прямо перед выходом из подъезда — труп. Странная, неестественная поза, нелепо вывернутая голова, кровавые дырки от пуль в спине, точнее — в джинсовой куртке.
Еще один труп дальше, лежит на боку, спиной ко мне. Я лица не вижу, но точно знаю, что это я. Тот я, на место которого я, который я настоящий, нынешний, угодил. Мне не надо видеть, я знаю. Меня убили. Только что, пока мы с Настей неслись по тоннелю между мирами. Он умер, а меня затащило на его место. Мое место. Я это даже почувствовал, почувствовал, как меня оторвало от Насти и швырнуло неизвестно куда. Даже удар по голове — это след той пули, что убила меня.
Кто меня убил? Вон трое мужчин «кавказской наружности». У одного что-то вроде «узи» в опущенной руке, у второго пистолет. Третий стоит у машины поодаль, курит и говорит по мобильнику. Меня, стоящего в глубине грязного и темного подъезда, пока никто не заметил. Да и не ожидали. Отсюда никого не ожидали, как мне кажется.
Я включил почему-то выключившийся ред-дот, вскинул автомат. Первого, который с телефоном, он дальше. Они без броников, это видно, так что всех успею, тем более «пустоголовыми». Три цели, удобно расположены.
Бах! Активные наушники задавили звук выстрела, который в подъезде должен быть оглушительным. «Телефонист» с простреленной головой завалился вперед.
Бах-бах! Бах-бах!
Тот, что с «узи», схватился за грудь, ноги подломились. Тот, что с пистолетом, молодой совсем, как я успел заметить, дернулся, увидел меня, даже попытался прицелиться.
Бах-бах!
Еще двойка в грудь. Все, упал. Кто-то еще?
Осторожно высунулся из подъезда, не опуская автомата. Вроде никого. Две машины на улице. Что-то вроде «корейца» справа, белый хэтчбек с явными следами «сельского тюнинга», опущенный днищем чуть не до земли, а слева, чуть дальше, серого цвета небольшой кроссовер. Пять трупов на земле. Тишина.
Вышел, не опуская автомата, огляделся.
Мамадарагая, где же это я?
Девятиэтажки-панельки старые, грязные, облезлые, с выбитыми стеклами, измалеванные до второго этажа. Дальше ржавый остов разобранной машины, еще дальше — еще один. Тут что, война была? Но эти две машины новенькие с виду. Ну, почти.
Стволом по сторонам, подбежал к себе, присел.
Красная олимпийка, иначе и не назовешь, джинсы, кроссовки. Рядом на земле кепарик какой-то. Я что, такое носил? Не верю, это же жуть какая-то.
Из рукава рука с какими-то хитрыми часами, вместо циферблата просто черная пластинка, как экран на мобильнике. Возле руки пистолет. Похож на «сиг-зауэр 229», но что-то чуть не то с ним.
Пуля в затылок. Лицо — мое. Мой возраст, мое все. Как в зеркало смотрюсь, только у отражения нет левого глаза, там выходное, пуля там вышла. Ну и померло отражение. Совсем.
— И кто это тебя так по-подлому, кореш? — спросил я и коснулся рукой виска убитого.
И тут меня как током продернуло, как двести двадцать сквозняком. Так тряхануло, что в глазах темнота, а как она разошлась, так я себя сидящим на заднице обнаружил. И одновременно с этим пришло некое знание. Его знание. Мое. Словно невидимые пальцы пробежались по картотеке и возникли мысли:
«Надо сваливать».
Еще:
«Серая машина — моя».
И еще:
«Снимай нахрен сбрую, не надо в ней маячить».
Нет, сваливать надо не бегом, бросая все, но и засиживаться тут нельзя. Тут что-то пошло не так, как должно было пойти, меня убили. И тот, в джинсовой куртке, был со мной. Он же меня, кажется, и убил. Штопор у него погремуха. Серега Штопор. А я… нет, он… или уже я? Я — Вован. Уже не Влад, а Вован. И Боб еще. По-разному гонят.
Быстро по своим карманам… есть, ключи от машины, от серого кроссовера. На ключах логотип «Лада», но какой-то незнакомый. Та же картотека вдруг услужливо подсказывает, что кроссовер называется «Лада Тайга». Не знаю такую. Точнее… он знает… знал… а я нет. Вот эти два момента в голове как-то путаются.
Сипатый детский голос:
— Мужик! Слышь, мужик!
Расслабился. Даже не заметил, как два пацана подошли, лет по двенадцать, наверное, каждому. С виду сущие беспризорники или просто шпана малолетняя, рожи уже бандитские. А меня в лыбу до ушей тянет — дети же! Здесь есть дети, настоящие. Самые настоящие, живые дети, я их своими глазами вижу.
— Мужики в поле пашут, — не принял я по какой-то подсказке формы обращения. — Чего тебе, воин?
— Чё воин-то? — оскорбился тот. — Ты жмуров шмонать будешь? А то ща уже мусора приедут, попетают тя.
— Отзынь, красноречивый, ща не подъедут.
Знание: просто так они сюда не ездят, только большими силами. Хорошо если через час заявятся. А пацаны просто хотят, чтобы я свалил, надеются с трупов чего-нибудь ценного взять.
— Гляну. Что оставлю — твое.
У кавказцев должно быть что-то важное, у «телефониста». Он мне показал за пару секунд до того, как я помер. Вон, сумка на нем через плечо, маленькая. Ридикюль такой. Пошел, присел, глянул в лицо убитому, уставившемуся в небо остекленелыми глазами. Лет сорок ему, бородка светлая, аккуратная. Одет модно, наверное, — пиджак черный кожаный, серые брюки, туфли с острыми носами, водолазка черная же.
Пуля над левым глазом вошла, сразу умер. Мобильник на земле валяется.
Сдернул сумку с трупа, заглянул — деньги. Несколько пачек, перетянутых резинками. Да, это, наверное, пригодится.
Что-то еще? Нет, все, шмонать холодных не по понятиям, тут не война. И вообще это улики.
По понятиям?
Ну да, картотека подсказывает. И весь ты по ним тут и жил.
Тормознул только у того трупа, что с автоматом, присел. Убитому под тридцатник было, волосы длинные, ни бороды, ни усов. Тоже в кожаном пиджаке, только водолазка белой была, сейчас кровью пропитана почти целиком. Но мне автомат интересней…
Ну да, «узи» самый натуральный, я таких много видел. На стволе резьба под глушак, но глушака нет. И черный он почему-то, крашеный, а все «узи», что я видел, были серыми, фосфатированными.
Ладно, к машине. И снять уже надо сбрую с себя.
В багажнике кроссовера сумки. Но сперва рядом разгрузку, на нее шлем, очки пусть останутся пока. Флисовый свитер весь в крови слева, так что его бы тоже долой. Из разгрузки ИПП, подушечку к ране, прижать и обмотать, как получится, кровь надо останавливать, мне же еще ехать.
Под любопытными взглядами малолеток перебинтовался быстро. Так, что в багажнике? Сумки. Тяжелые. Сложил спинку заднего сиденья, затем вытащил из бардачка моток мусорных пакетов, почему-то точно зная, что они там есть. Оторвал один пакет, надел его себе, убитому, на голову. Затем, подумав, подобрал с земли кепарик и надел уже на себя. Может, бинт так чуть прикроется. Потом подобрал пистолет, сунул в карман брюк.
Так, теперь труп надо затолкать в не такую уж и большую машину. Это задачка.
— Слышь, мужик! — крикнул все тот же светловолосый беспризорник. — Помочь?
Беспризорники, но оба с планшетами. Говорят и попутно играют во что-то быстрое, явно друг с другом.
— А помоги давай, — согласился я.
— А чо дашь?
— Жмуров обшмонать, забыл, что ли?
— Не, ты полтос давай, — замотал он головой.
Совсем белобрысый. Морда круглая и вообще-то довольно чистая. Может и не беспризорник вовсе.
— По чирибасу на рыло или поджопник, — предложил я альтернативу, как-то легко, на подсказках, входя в новую роль.
— Ладно. — Пацаны синхронно кивнули.
Трупы им пофигу, вообще. Навидались? С чего вдруг? Ладно, позже об этом.
— А дрон не прилетит? — вдруг тихо спросил второй, темноволосый и чем-то похожий на таджичонка, после того как дверь машины захлопнулась, подперев ноги моего трупа.
— Не, ты чё, — отмахнулся белобрысый. — Крюкины пацаны уже три посадили, ссутся мусорские. Их там начальство за дроны раком шпарит, Крюка сам говорил.
Я сел за руль, сказал, пользуясь новыми странными знаниями, которые приходили в голову словно из ниоткуда порциями:
— Вы по-бырому давайте шмонайте, пацаны, а то с Муслимки подъехать могут. Взяли че надо и отскочили, поняли? И бабки держите. — Я выдал им по червонцу через окно.
— Чё, тупые, штоли? — возмутился белобрысый. — Жену учи болта сосать, мля.
— Ща добазаришься, метлу подрежу, — пригрозил я, но тему развивать не стал. Просто завел машину, воткнул первую и поехал, чуть не заглохнув на старте. Привык к большим американским, а тут мощи совсем немного как-то.
Как бы то ни было, но кроссовер тронулся с места и покатил на выезд из района, который, как я тоже уже знал, назывался в городе Гадюжником. И это название, глядя вокруг, я принял легко и без всяких сомнений, Гадюжник и есть. Причем хоть от слова «гадить», хоть от слова «гадюка», ибо и такого вокруг хватало.
Пейзаж не менялся. Заброшенные дома, но все же обитаемые. И обитаемые не так чтобы мало. Где-то к вроде бы убитым домам подходят явно нелегальные кабели, где-то просто людей видишь, в окнах и во дворах, а где-то даже белье по балконам висит.
Я знаю, куда мне надо. Мне до конца этой разбомбленной жизнью улицы, там направо и до леса. Почти до леса. «Тайга» чуть ускорилась, задребезжала пластиковым салоном на кочках. Простенько все внутри. Вроде бы и думал какой-то дизайнер, но не слишком долго, не напрягался, думая. Так, округленько все. Механика, на дверях крутящиеся ручки стеклоподъемников, причем по форме такие, какие когда-то на моей «девятке» были, то есть никакой продвинутости. Тесновато, но терпимо, больше с отвычки. Труп вон сзади все же уместился, пусть и сложить пришлось вдвое.
Опять вдруг пришло знание: машина на газу. Все они здесь на газу, кроме чиновничьих и ментовских.
Вон вдали вижу конец улицы, а навстречу едет микроавтобус потреханый, за рулем молодой парень, рядом с ним, на пассажирском сиденье, девка. Автобус чем-то на старый фордовский похож, но та же картотека услужливо подсказывает, что это новая уазовская «буханка». Относительно новая, как я понимаю, потому что именно эта выглядит очень старой.
Дальше район стал еще более обитаемым. Панельки-свечки сменились длинными панельками же, но пятиэтажками. У подъездов появились кучки парней, стояли машины тут и там. Другие группы, с виду сущие торчки, собирались тут же, держась при этом подальше от тех, что у подъездов. Эти грязные и как из помойки, а те в модных, как я понимаю, трениках и куртках.
Тут и нового знания не надо — торгуют здесь. Модные — барыги, только организовались уже не как у нас обычно это дело организовывалось (а организовывалось оно так, потому что у нас ни фавел, ни гетто, ни трущоб не было). А этот Гадюжник теперь — трущоба из трущоб, поэтому все вот так.
Торчки — у них денег нет, крутятся тут, чтобы или развести кого-то на дозу, или кинуть, или на иную удачу надеются. В долг выпросить, например. А реальный покупатель сюда просто приходит и уходит, или уезжает. Мою «тайгу» провожают взглядами, полиции тут не видно. И не должно быть видно, как я уже знаю. Да, вот и подсказка: полиции просто так здесь вообще не бывает. Только с рейдами, только большими силами, но у этих на всех въездах на район дозорные из местной мелкоты, неожиданно сюда не вломишься.
Тут и уже загашенных хватает, хотя, как понимаю, на улицах не употребляют, для этого тут пустых квартир и целых домов пруд пруди, заходи и… кури, снова подсказало знание. Двигают тут больше амфетамины, тут на них все сидят. Кто не совсем конченый, тот нюхает, раздробив кристалл, кто уже спекся — тот курит. По вене уже последняя стадия, таких меньше. Вон мужик с седой бородой сидит на заднем бампере старенького универсала с поднятой задней дверью — он трубки продает стеклянные, через них курят. Сунут кристалл, жгут его турбо-зажигалкой и дым тянут, отъезжают.
Тут все есть: и скупка краденого у торчков, и девки-наркоманки с минетами за двадцатку, а то и десятку, сутенеры и барыги такими квартиры набивают, и все есть, что хочешь, все, что бывает в самых жутких трущобах по всему миру. Просто у нас этих трущоб и в самые дурные времена не было. Так что тогда тут случилось?
Знание помогать отказалось, как будто для него вопрос слишком общий.
А вот конкретное — улица Восьмого Марта, она отделяет Гадюжник от грязноватой, но все же обитаемой промзоны. И на улице уже движение наблюдается. Какие-то машины узнаю, какие-то еще нет. Вон «газель» с кузовом-ящиком, вон явно «камаз», но какой-то другой, гружен трубами. На перекрестке мне направо, но ехать не до конца, недалеко совсем. Если прямо, то дальше налечу на пост полиции. Милиции, опять всплыла в мозгу подсказка. Милиция здесь, не полиция.
Асфальт раздолбан, местами заплатки, местами просто ямы. Напоминает начало девяностых скорей, но это не девяностые, это намного позже.
Зазвонил телефон в кармане у трупа. Ладно, пусть звонит, пока не до него. Пока мне с этим своим трупом надо в глухом месте один на один оказаться. Телефон звонил долго, упорно, трижды подряд, потом все же умолк. Потом зазвонил еще один, я по звуку нашел его в подлокотнике, там тоже маленький бардачок с плохо запирающейся крышкой.
Выудил аппарат, посмотрел. Смартфон как смартфон, только логотип производителя незнакомый. На экране пульсирующий силуэт зеленой телефонной трубки, подпись «Большой». Кто такой Большой?
В голове словно целый пласт знаний оторвался от дна болота и всплыл на поверхность. Ага, вот он кто. Потом наберу, когда с главным покончу. Есть что сказать.
А вон и съезд на грунтовку, прямо через почти исчезнувший тротуар и вырубленные кусты. «Тайга» свернула на проселок, поехала под уклон, покачиваясь на кочках. Тут редко ездят и еще реже ходят. Место нехорошее, можно запросто забрести и не выбрести, сюда совсем одичалые люди из Гадюжника ходят по своим совсем нехорошим делам. Могут просто за ботинки убить, или даже наудачу. Мало ли, вдруг в карманах что-то такое есть, что можно махнуть на дозу или бухло. Дадут по черепу трубой или нож сунут, а потом глянут, было что при тебе или так завалили, впустую.
Слева речка под романтичным названием Помойка, настоящего имени и не знает никто. Дальше она уйдет в широкую старую трубу, которая когда-то была закрыта решеткой, но потом ту выломали, как проржавела. Дорога пройдет по трубе сверху, а справа как раз и будет огромная нелегальная свалка — самое страшное место в городе.
Мне никто этого не диктует, не объясняет, не показывает картинки. Просто я этого не знал раньше и вдруг стал знать. Это знание даже ощущается как свое, хоть и немного сбивает с толку иногда, потому что приходит неожиданно.
Грунтовка грязная, недавно дождь прошел, так что сама по себе возникает мысль о том, что надо заехать к Халилу на мойку. Не моя мысль, а его — я в зеркало глянул на труп сзади, — а теперь моя.
Вон труба. Дорога чуть вверх, за ней огромная свалка. На мусоре две фигуры бомжей в последней степени одичания, оба на меня уставились. Я их просто проигнорировал, проехал мимо, они же проводили меня взглядами мутных, налитых кровью глаз, чисто зомби какие-то.
Обычно маршрут с телами на самой свалке и заканчивается, возникает новое понимание реалий окружающего мира. Можно дать бомжам денег и тело исчезнет с гарантией. Что именно они с ним сделают, никто не знает, и даже задумываться на эту тему не хочется. Цена исчезновения с гарантией — ящик дерьмовой водки. Или деньги на него. Или бормоты, она снова вернулась в этот мир.
Но мне дальше. Дальше лесок, в него тоже заехать можно, а в этом леске никого не бывает, хотя бы из-за близости к свалке и одичалым бомжам. Даже милиции с рейдами тут никогда не бывает, не нужно им здесь ничего. Черная дыра, провал в пространстве.
Дорога превратилась в колею в траве, повела между кустов в желтый густой осинник. Земля под колесами мокрая. В верхушках осин гуляет холодный ветер, срывая листья и бросая их на ветровое стекло. И тут осень, и тут она мерзкая.
Все, достаточно. В багажнике должна быть лопатка, это я точно знаю, как и про те пакеты.
2
Земля была мягкой, добротную могилу я выкопал быстро. Расстелил несколько больших пакетов, разрезав их на полотнища, положил на них свой труп. Как-то не получается сочувствовать. Вроде и свой труп, но я ведь на самом деле жив, так что мозг отказывается воспринимать реальность этой смерти, скорей оценивает ее как дурацкую шутку. И этого себя я никогда не знал, а трупов видел уже много. Не трогает.
Карманы, карманы в первую очередь. Мобильный, явно дешевый, чуть ли не одноразовый. Три входящих звонка с неизвестного номера. Взять или выбросить?
Выбросить, разобрав на запчасти, он одноразовый. Надо было это раньше сделать, вообще-то.
Документы. Права, категории на легковушку и грузовик. Фото вроде мое, но лицо все равно незнакомое. Ни такой прически у меня никогда не было, ни одежды, ни даже взгляда. Чужое лицо. Паспорта не нашел, зато нашел «удостоверение личности» с чипом как на кредитке. Опять мое фото, мое имя и все остальное. На обратной стороне адрес: «ул. Новаторов, дом 3, кв. 11».
Снова вдруг знаю, что я там не живу, квартира сдана, да еще и через кого-то. Так мне нужно. А живу я на Новом микрорайоне, квартал «Б», корпус 10, квартира 27, вот так. И при этом знание подсказывает «на» вместо «в». На микрорайоне. На тюрьме. Даже так?
«Единая банковская карта», тоже с фото и чипом. Выдана давно, а выглядит как новая. Картами не пользуюсь? Судя по изрядной пачке разнокалиберной налички — нет. Карта это засветка, контроль, и по жизни, и по налогам, я туда только какое-то пособие по какой-то инвалидности получаю и почти не трачу. Это я опять вдруг знаю.
Бумажник. То есть лопатник. Гаманок. Все деньги и документы обратно в него. Котлы, то есть часы, с его руки на мою, а свои пока в сторону, что-то подсказывает, что таких тут нет, не надо маячить. На шее крестик на тонкой золотой цепочке, его на себя. И там же, на шее, толстая золотая цепь, как в лучшие времена. И на пальце «гайка» странной формы, похоже, что ее как кастет можно использовать. Все на себя, это приметы, надо соответствовать прототипу.
Теперь особо неприятная часть — раздеть труп и надеть это все на себя. В своем дальше точно нельзя, оно в крови и оно явно другое, даже шпанята малолетние смотрели на меня очень странно. Не надо этого. Впрочем, одежда вполне чистая. Кровь сначала стекала на асфальт, а потом в мешок. И так все чистое, а местный я гигиену соблюдал, все явно стираное и свежее. Через пару минут я был уже как он. Кепарик не забыл, снова натянул поверх бинтов. Дурацкий он такой, клинышком, на глаза натягивать надо. Но я такие у барыг на Гадюжнике видел, так что тут это модно, похоже.
Пистолет. Пистолет по виду именно «сиг» и именно «229». Но только без всякой маркировки вообще. Даже без серийного номера. На стволе в вырезе затвора вижу штампик «9 Para». Именно так, а не «9 mm», как обычно бывает. Еще у «сигов» покрытие дорогое, а этот просто черным «серакотом» крашен. И пластик на рукоятке дешевый, черный, скользкий, даже чуть гуляет.
Китай. Маньчжурия. Контрабанда. Опять знания.
Выбросил магазин на ладонь, глянул на патроны — явно не высший класс, стальная гильза вроде советской, на донце только калибр вытиснен, никакой другой маркировки. Пуля простая оболочечная. На «порноул» похоже, короче.
Опять звонок на телефон, опять «Большой». Потом.
Все, с трупом все. Раздет до трусов и носков, лежит у ямы. Татуировок нет, к счастью, но есть пара шрамов, каких нет у меня. И нет на нем тех, что есть на мне. Надо учитывать, но это все под одеждой, так явных различий не вижу.
Завернув кое-как труп в пакеты, столкнул его в яму и забросал землей. Притоптал, набросал листвы. Все, как и не было Вована Бирюкова. Был, да сплыл.
Вдевая ремень в джинсы, заметил в нем хитрость — справа он двухслойный, а между слоями что-то вроде петли вшито. Для чего — сразу понятно. Сунул туда китайский «сиг», и он встал как влитой, с легким наклоном вперед, чтобы рукоятка под одеждой не выпирала. Вроде и не кобура, и она самая по факту. А ничего так, остроумно. Зато узнал с оттенком почтения, что метод сам покойный и изобрел.
Теперь багажник.
Багажник удивил. Три сумки, в одной шесть таких «узи», как у того кавказца. Тоже никакой маркировки, зато есть два глушителя. С ними четыре «узи» поменьше, которые «мини». К каждому автомату по два длинных магазина и по одному короткому. Упаковано все в толстые полиэтиленовые пакеты, никаких изысков.
Во второй сумке нашлось десять пистолетов. Пять таких как у меня и еще пять массивней. Опять же с виду тот же «сиг», только модель другая, «220». Ну да, и калибр сорок пятый, на казеннике ствола штампик. И опять никакой маркировки вообще. Китай, контрабанда, я уже в курсе. Два глушака под сорок пятый калибр и два же «двести двадцатых» с резьбой на стволе, под них как раз.
Сумка с патронами, в цинках. Оба калибра, больше все же «девятки». В сумке с пистолетами еще сверток. Развернул, а там таблетки. Много, килограмма три, красные и синие вперемешку. Подсказка: дурь клубная. Расфасованы в пакеты грамм по сто, наверное.
Так, я еще и наркодилер.
Нет. Стволы — мой… наш товар, наркота попутное, «отжатое». Предположение: наркота и стала источником проблем. «Что-то пошло не так».
Деньги. По купюрам считать не буду, просто по пачкам прикину — семьдесят две тысячи рублей. Это тут сколько? До хрена? Наверное, до хрена, раз начали валить друг друга.
Пистолет чистый, кстати, ни разу не стрелял кроме как в цель в лесочке, можно не сбрасывать. Статья за него и так есть, до шести лет, но сверху ничего не навесят. Осталось с моим рюкзаком и экипировкой разобраться. И автоматом.
Автомат уже задействован, но сбрасывать его не хочу. У меня к нему большой бэ-ка и вообще я к нему привык. И глушитель есть, правда, без дозвуковых патронов. Закопать?
Закапывать не в чем, убью хорошее оружие. И еще на мне маленький «смит-вессон», в рукаве, на бицепсе, я его не снимал, и большой FN с ред-дотом, пустынного цвета. Подозреваю, что таких тут нет и быть не может, так что тоже лучше бы припрятать. До лучших, а если точней, то до худших времен.
Есть тайник, в гараже. Лично мой. Не бог весть что за тайник, любой обыск его сразу вскроет, но пока положить можно. Там уже что-то лежит, просто подсказчик пока не подсказывает.
Тогда все, тогда надо звонить.
— Алё, — басовитый голос в трубке. — Ты где? Чё там у вас?
— У нас все не очень.
— Товар? — голос резко сменил тональность.
— У меня.
— Фух, — выдох, — это хорошо. Сам как?
— Приболел мальца, но дома отлежусь.
— Ты где? Дома?
— Пока нигде. Через час дома буду.
— Давай, я подъеду. Штопор чё?
— Штопор всё. И весь головняк с него.
— Ну я понял, давай.
Отключился. Тогда домой надо, на Новые микрорайоны.
Развернулся на поляне, покатил обратно к речке. Бомжей у моста уже не было, на кучах мусора разве что ворон здоровая стая. На подъеме подгазовать пришлось немного. Движок и вправду так себе, сил семьдесят, наверное. На выезде на дорогу огляделся — ничего подозрительного, вроде.
Как ехать? Мне не через весь город, но все равно через центр, так быстрее. Пока слева Гадюжник, справа промзона. Гадюжник смотрит пустыми провалами окон на город. Как зомби, готовящийся сожрать все, что видит.
Чуть дальше по Восьмого Марта трущоба отступила, сменившись еще жилыми старыми панельными домами. Местами в первые этажи встроены магазинчики, причем совершенно анархично. Была квартира и вход в нее из подъезда, а тут с фасада дверь пробили и крыльцо пристроили, кто как сумел. Продукты, одежда, ломбард, электроника и так далее. На углу пивнушка, но это уже не квартира, там изначально «стекляшка» была.
Тут самый дерьмовый район города, в старых панельках как-то поддерживается жизнь. Прохожих почти не видно, у булочной стайка бабок что-то обсуждает, да на крыльце салона сотовой связи сидит группка пацанов в трениках и с бритыми бошками — гопота местная.
Машин чуть больше стало, начали выезжать и из боковых улиц на главную. Все больше неновые, при этом почти ни одну модель не узнаю без подсказки из головы. А так «лады» все больше, именно «лады», а не «жигули», не встречал я такого названия. Несколько УАЗов, потом милицейская «волга» с мигалками проехала навстречу. Тоже какая-то совсем непривычная, похожая на «американцев» начала двухтысячных.
Потом ментов так увидел, пешими. Форма темно-синяя, шевроны на рукавах, кепки-бейсболки. На меня внимания ноль, и это хорошо, а то с моим грузом будет забавно спалиться в первые же часы в новом мире.
Чем ближе к центру, тем оживленней район. Но все равно странное впечатление, потому что с одной стороны это другое время, позже даже того, из которого я провалился, а по ощущениям так на начало девяностых тянет. Скопления ларьков где попало, разношерстные вывески, битый асфальт, тротуары кошмарные.
Народ процветающим не выглядит, моя машина так и вовсе за крутую тачку выходит, как в былые времена новая «девятина» где-нибудь в глухой провинции. Да и сам я, со своими цепью и «гайкой», да в таком прикиде… и кепочка еще эта дурацкая.
С Восьмого Марта свернул на Академика Патона, она вроде как по краю центра идет, к мосту, по которому я из Южного в Заречье смогу попасть. Тут трамвайные пути потянулись. Асфальт вдоль них не очень, прямо скажем. Грязюка. И что мое второе я на мойку машину гнать хотело?
Передо мной нагляком из переулка встряла серебристая «двадцать вторая» — такая же «лада» как у убитых кавказцев. Только вместо того, чтобы брюхом по асфальту чиркать, эта вся чем только не увешана и музыка бамбасит на все окрестности. Электронное что-то, словно тут эпоха рэйва не закончилась. В машине, по мордам судя, «чиста пацаны». Бошки бритые, у водилы олимпийка вроде моей. Только молодые совсем, вообще сопляки. На ум пришла то ли своя, то ли подсказанная мысль о том, что такие не заживаются подолгу. Это во всех мирах за правило, пожалуй.
Перетяжки через улицу, реклама всего: бытовой техники, машин, агентств недвижимости, торговых центров. Включил музыку — у меня блатота какая-то заиграла, вырубил сразу в ужасе. И при этом увидел, что у меня к стерео подключен маленький плеер. Глянул поближе — MP4. Хоть что-то знакомое. Потереть все нахрен с него и накачать приличной музыки.
Тут очередная мысль: почему о Насте не беспокоюсь? Настя еще не здесь. Я чувствую, я знаю, что она здесь будет. Очередной выкрутас времени. Буду ждать, подготовлю место к приему. Все. Так что рано беспокоиться, о делах пока думать надо. Понять для начала, где я вообще.
Жить тут можно?
Ой, вот это я не знаю. Как-то так себе впечатление, очень уж так себе. Но дети тут есть, детей много, значит, живут тут обычной жизнью, никаких вечных эльфов, мать их так. То есть однозначно лучше, чем там, откуда я появился.
И опять же тонкость — мой прототип передал мне твердую уверенность в том, что прожить долго для меня — большая удача. Это обстоятельство заставляет сильно задуматься. Сменить род занятий? А как? А на какой? Как это все вообще здесь делается?
Река под мостом широкая, метров пятьсот, наверное. Под дождем ожидаемо серая и даже на вид холодная. По реке буксир баржу с гравием тянет вниз по течению. После моста указатель «пос. Энергетик, 10» — и стрелка направо. Туда свернула «газель» с логотипом мебельного магазина на борту.
Иномарок вообще нет. Ни одной. Нет привычной рекламы всяких мировых брендов. Тоже вообще. Вот это особенно странно, так не бывает. По крайней мере, не было на моей памяти, и даже в тех же девяностых народ в Россию подержанные иномарки потащил, как взбесившись. У меня самого такая БМВ была, которая через три тысячи пробега накрылась раз и навсегда. Зато эти три тысячи как понтовался…
Трамваи вроде знакомых чешских, но явно новей. С виду современней, но громыхают как встарь.
Мне опять сворачивать, на Новомостную. Пропустил на перекрестке троллейбус совсем неизвестного мне вида, свернул следом и тут же его объехал, потому что тот свернул к остановке. На остановке кучка людей рабочего вида, куртки вроде дешевых китайских пуховиков, сумки через плечо, там же какая-то девчонка с зелеными волосами, пирсингом и бледным лицом.
Дальше дорога посвободней и пошире, разогнался. Заправка справа, на колонках написано «пропан». Ага, буду знать, у меня больше половины бака пока. Или баллона? Наверное, все же баллона.
Снова указатель, на этот раз налево: «Новые Микрорайоны». Туда и свернул. Проехал мимо какого-то рынка, затем торгового центра, возле которого разминулся с еще одной милицейской «волгой», а вот дальше район пошел совсем непривычный. У нас так не строили никогда.
Дома пошли трехэтажные, очень длинные и со множеством подъездов. С одной стороны входы, с другой на первом или цокольном этаже — гаражные ворота. И указатели съездов с номерами кварталов. И так уныло, ряд за рядом, квартал за кварталом, одинаковые дома. Местами между ними детские площадки, вызывающие своим видом только скуку, какие-то чахлые полудохлые скверы. Стены и ворота гаражей расписаны граффити или просто матерщиной.
Доехал до нужного съезда, там покатил вдоль ряда домов, пока не доехал до десятого. И уже там свернул на «воротную», а не на «подъездную» сторону. Над воротами номера, дом длинный, как китайская стена. Вон мой номер, «27», мне туда.
Сдал к воротам задом, вышел из машины. На воротах незабвенная эмблема «Спартака» и информация о том, что он чемпион. Вот как. Ворота же самые обычные, распашные. Внутренний замок и еще навесной. Отомкнул оба, обнаружил внутри голые стены из бетонных блоков, в дальнем конце маленькая лесенка до двери.
Гараж же маленьким не был. При желании по длине можно было втиснуть еще одну «тайгу», если очень постараться. Закрыл ворота изнутри, на замок и засовы, огляделся.
Так, подсказчик, ну же!
Третья и четвертая плита от того угла. Подцепил отверткой, поднял — под ними немалая емкость. Свалил туда оружие и патроны, следом свое барахло разом, пусть пока. Там еще свертки всякие, но сейчас не до них, времени мало, потом разберусь. Деньги и наркоту с собой — и наверх.
Дверь из гаража вывела в кое-как покрашенный подъезд с потеками сырости по внешней стене. Бетонная лестница, простые крашенные сварные перила. Обычная железная дверь, «27» на ней выведено краской по трафарету. Ожидал от этой двери гулкости, но замок провернулся глухо, и открылась она тихо — явно заполнена чем-то.
Квартира чуть удивила, никаких подсказок я на ее счет покуда не получал. На фоне всеобщей обшарпанности она выглядела как островок домашнего уюта. Так вроде все просто, но чисто и даже какой-то стиль есть. Маленькая прихожая с зеркалом и вешалками, из нее можно в ванную зайти. Там все простенько, но чисто и тоже вроде стиль наличествует. Затем довольно большая комната и из нее вход в кухню. На ум сразу пришло слово «Икеа», именно у них все такое.
В комнате зеркальный шкаф во всю стену, широкая кровать, отделенная от остального пространства декоративной перегородкой. Диван, два кресла, низкий столик, у окна стол с компьютером. На окне жалюзи, явно потому, что с соседним домом чуть не окна в окна.
Так, деньги… деньги пока в кухонный шкаф, чтобы на глаза случайно не попались. Не было никаких денег вообще. Не было — и все тут.
Таблетки в холодильник, прямо в пакете. Их сейчас отдать надо будет. Все, вроде. Теперь переодеться, потому что по легенде я весь в крови был. И вид понесчастней, я же ранен. И ждем этого Большого, так как почти что час и прошел.
Звонок в дверь оказался с незнакомой мелодией. Я поискал глазами домофон, но ничего у входной двери не нашел. Пришлось топать в холодный подъезд самому и спускаться на первый. Там уже отпер еще одну железную дверь длинным ключом с двойной бородкой, на этот раз гулкую и крашеную в бурый цвет. За ней, перед самым крыльцом, оказалась еще одна «тайга», только вишневая и на модных дисках, а на самом крыльце стояло двое — здоровила с бритой головой, лет сорока, со сломанным носом и ушами, и совсем молодой вертлявый шустрик чуть за двадцать возрастом, с убранными в хвост длинными волосами.
— Живой, Вован? — здоровила шагнул в дверь, облапив меня и похлопав по спине. — Чё с репой?
— Касательное, — изобразил я многозначительную лаконичность. — И сотряс, похоже, блевал дважды.
Вихлястый тоже вошел следом, протянул тощую ладонь для рукопожатия. Саня, Саня Сирота. Фамилия у него Сиротин, он Большому каким-то родственником приходится, ну и возит его заодно.
— Может, лепилу пригнать? — забеспокоился Большой. — Пусть колес каких даст или чё.
— От сотряса только лежать, — отказался я. — Нет от него колес.
Поднялись в квартиру, я захлопнул за гостями дверь. Затем, не теряя времени, открыл холодильник, выудил оттуда пакеты с таблетками и выложил на стол.
— Товар.
— Чё там вообще было? Разъясни за замес, чё за дела? Чё не так пошло? — Большой взял у меня пакеты, встряхнул ими зачем-то, затем передал Сироте, который сразу запихал их в сумку.
— Меня Штопор завалить пытался. Сзади в затылок. Я отражение в стекле увидел, дернуться успел.
— Сам Штопор щас где? Ты его?
— Не я. — Я покачал головой и тут же изобразил страдание. — Штопор в натуре дебил, он на их выстрелы нарвался. Они его, а я уже их.
— Всех? — чуть прищурился Большой.
— Если их трое всего было, то всех. Сколько на низкой «двадцать второй» приехало.
— Остальное тоже не сдал?
— У меня все осталось. — Я прислонился плечом к косяку кухонной двери, изображая слабость. — Там даже терок никаких не было, сразу все понеслось. Слышно уже чего?
— Да так, непонятно что. Я Панкову звонил, но тот на измене, начальство рядом, не сказал ничего. Штопор, сука! — Большой ударил здоровенным кулачищем по похожей на лопату ладони. — Вот всегда за ним гниль чуял, но чтобы так…
Знание: Панков — мент, из ГУВД, Большой ему платит за информацию. Штопор с нами недавно и он не в бригаде, а так, прибился. Пару дел подгонял. А за Штопором Большой не чуял ничего на самом деле, вполне доверял.
— И все?
— Пока все. — Большой закусил нижнюю губу, явно нервничая. — Надо было тебе Штопора увезти оттуда, хотя бы зажмуренного. Начнется сейчас…
— С Муслимкой однозначно начнется, увози Штопора или нет, — неожиданно возразил Сирота. — Они один хрен в курсе.
— Они в курсе, так теперь еще и мусарня впишется. Сколько трупов? Четыре? Вот и прикидывай.
— Большой, не до того было. — Я картинно вздохнул. — Кровища льет, — я показал на повязку, — в башне треск, в глазах искры, еле сам уехал. Потом отключился даже.
— Где ныкался?
— Да на Помойке, где еще? Чуть бомжи не сожрали.
— Ага, эти могут, — заржал Сирота. — Слышал, как пацан с Вагонки в шашлыке партак фуцана одного нашел, какого они же бомжам за ящик водяры сдали?
— Да гонево, — прервал его Большой. — Для шашлыка шкуру бы сняли. Как маленький, в натуре.
— Ты Большой, я маленький, все законно, — хихикнул Сирота.
— Погоди, не мешай. Вован свалится щас. Значит, так, — повернулся Большой ко мне. — Пока тихо сиди, лечись. Жди звонка или почты. Лепилу точно не надо? А то Абрамыч подъедет, ему десять минут.
— Не, точно. Просто отлежусь.
— А это? — Толстый палец с татуировкой в виде восходящего солнца показал на повязку.
— Обработаю сам, я умею.
Откуда-то умею, да. И они это знают.