– Что скажешь, Рик?
В проулке тесно из-за огромных мусорных баков и перегородившего проезд серого полицейского фургона. Двери входа на ресторанную кухню распахнуты, рядом валяются опрокинутые ящики с овощами. Все еще зеленый Макс держится за стену, вытирает рот салфеткой и шумно переводит дыхание. Пот градом катится по щекам и массивной шее, взмокшая рубашка липнет к телу.
Не повезло ему. Хорошо, я не успела позавтракать, а то, чего доброго, составила бы ему компанию. Зато Рик сохраняет невозмутимость, как и всегда.
– Какая именно вам нужна информация? – осведомляется он.
Окидываю Рика взглядом: стандартные метр девяносто два, штампованное лицо, бледная кожа и неестественно-белые, словно капроновые, волосы. На темно-сером комбинезоне – нашивка: "муниципальная собственность".
– Что ты думаешь об этом, Рик? Ведь там убили твоего собрата.
– Порча частного имущества является незаконным действием и подлежит...
– Заткнись, жестянка! – подошедший Макс раздраженно толкает Рика в плечо. – Марта, слышала? Порча имущества, нихрена себе!
Рик, конечно, не жестянка: физиологически он отличается от человека лишь тем, что был не рожден, а сразу, за несколько месяцев, выращен в эти вот метр девяносто два. Как и миллионы его "собратьев". Но Рик не обижается – не умеет.
– Порча имущества! – Макс оглядывается на дверь черного хода: там, в подсобке ресторанной кухни, теперь работают полицейские эксперты, ребята со стальными нервами. Им ведь еще определять происхождение гуляша в кастрюле на плите. Хотя, судя по найденной в холодильнике беловолосой голове, результат экспертизы предсказуем. – Так они и до людей доберутся, каннибалы... тьфу!
– Слово "каннибал" имеет иное значение, – Рик наставительно поднимает указательный палец. – Насколько можно судить по имеющейся у нас информации, явление каннибализма не имело места. Присутствует порча частной собственности и нецелевое использование...
Макса снова мутит. Он машет рукой, и Рик благоразумно затыкается. В это время оперативники группы Векшина выводят "повара": долговязый мужик идет, не поднимая головы. С виду-то обычный человек: в чистом кухонном кителе, сменных тапочках, только шапочку посеял где-то, да на скуле след тяжелого кулака. Это, наверное, сгоряча кто-то, им нельзя на самом деле. Скажут потом, что сам о лутку приложился, и я их, честно говоря, винить не буду.
Векшин выходит последним, оглядывается на нас с Максом, недовольно морщится, отчего старый шрам на его щеке дергается, белеет. Костя знает меня давно: в одном подъезде жили, вместе по деревьям лазили.
– Ну, довольны? – скользнув взглядом по Максу, он смотрит только на меня, будто это именно я виновата в сегодняшнем происшествии.
Тема универсальных помощников сейчас на пике, и мне часто приходят заказы на тексты. Но если я и писала о том, как удобно использовать их на кухне, то не в этом же смысле!
– Ты полегче, – Макс пытается его осадить, но по тону получается скорее просьба. – Мы-то тут при чем?
– Ни при чем, значит? – усмехается Костя. Под утренним солнцем его коротко стриженные каштановые волосы кажутся почти красными, а перекосившийся шрам придает зловещий вид. – А я все жду, когда кто-нибудь об этом напишет! – он кивает на двери. – Есть ведь отдел убийств, а повесили на нас. Почему, а?
– Прошу прощения, – встревает Рик. – Отдел убийств не может заниматься подобными делами. Убийство – это уголовно противоправное лишение жизни другого человека, а в данном случае...
– Заткни его! – Костя даже не злится и, махнув на нас рукой, уходит к своим.
Над городом висит смог. Машина с министерскими номерами едет по сонным, оцепеневшим от зноя улицам. Я на переднем пассажирском. За рулем – Рик. Макс быстро оценил водителя, который не устает и не отвлекается на дороге, и теперь почти не водит сам.
– Не надо было ехать, – устроившись на заднем сидении, Максим расстегивает несколько пуговиц рубашки. Эти рубашки ему покупает жена: все словно из гардероба моего дедушки. На каком-нибудь моднике сошло бы за винтаж, но упитанный Макс в них похож на Карлсона, только пропеллера не хватает. – Векшин и сам справился, а мне хватило бы фотографий, с головой.
– Не вечно же тебе в кабинете сидеть, – хмыкаю. – Иногда и поработать приходится.
– Выезд на подобные случаи входит в круг ваших рабочих обязанностей, – соглашается Рик.
– Только твоего мнения не спросили, – бурчит Макс.
Зря он так. Рик старается. Он уверен, что поддерживать беседу – хороший тон, однако получается у него это... своеобразно, так скажем.
– Я на эту работу устроился как раз для того, чтобы побольше в кабинете и поменьше вот этого, – Максим вздыхает. – Надо бы пиццу заказать, а? С утра не ел, да и то...
Замолкает. И верно: какая тут еда? Мутит до сих пор от увиденного. В машине душно, кондиционер не спасает. А в городе пробки, проспект почти встал – когда еще доберемся? У нас есть мигалка: оранжевая, правда, но народ на всякий случай пропускает. Только включать не положено, законопослушный Рик против.
Отвернувшись к окну, я смотрю на бледное отражение в стекле: с треугольным лицом и светлыми волосами, собранными в куцый хвост. Стаскиваю резинку. Тру занемевший затылок. За стеклом все кажется серым: мое отражение, стены зданий, бетонные заборы... даже листва на деревьях словно пеплом притрушена. Люди какие-то сонные, приторможенные – чисто мухи осенью. В потоке прохожих явственно выделяются высокие фигуры с белыми волосами: идут куда-то по делам хозяев, спокойные, энергичные. Им ни зной, ни пыль нипочем. Им все равно.
Первый "универсальный помощник для бытовых и прочих повседневных нужд" был презентован корпорацией "Гемод" года три назад, с тем же узнаваемым дизайном: сероватого оттенка кожа и неестественно белые волосы – главная отличительная черта. Универсальные помощники сразу позиционировались как недешевое удовольствие, но, невзирая на это, спрос на них постоянно рос, и с тех пор гемоды появились везде.
Телохранители – пожалуйста. Сотрудники элитного борделя – да не вопрос! А также няньки, сиделки... и просто мальчики на побегушках. Как Рик, например. Послушный и безотказный. Искусственно выращенное существо, напрочь лишенное эмоций. Да, этот высоченный беловолосый парень в комбинезоне – всего лишь удобный интерфейс программы, очень полезной, если нужно сопроводить сотрудника в неблагополучном районе или обеспечить передачу данных с гарантией от утечки.
Пробовали запустить линию гемодов женского пола: пышные формы, низкий грудной голос, глаза как у буренки – мечта! Но активистки правозащитных организаций увидели в них сексизм и ущемление, разгорелся скандал, идея зачахла на стадии разработки.
Популярность универсальных помощников привела к тому, что при министерстве социальной политики появился целый Отдел по делам искусственных организмов с одним единственным сотрудником в лице моего одноклассника Максима Гаева. И ценного объекта муниципальной собственности по имени Рик.
Формально я числюсь там же, на ползарплаты. Уж не знаю, с кем договорилась моя бывшая начальница из отдела кадров, но вторая половина зарплаты уходит кому-то из ее знакомых, "нужных людей". Плата за гибкий рабочий график.
Вторые ползарплаты за меня получает Макс. Ему сейчас нужнее, а блог и другие тексты на заказ все равно приносят больше. Зато остается трудовой стаж на госслужбе, контакты и доступ на рабочее место. И, конечно, возможность эксплуатации Рика: весной вон маман просила ей участок перекопать да засеять – Рик вместе с маменькиным Ксо справились за день. Быстро и бесплатно.
– На допросы поедешь? – голос Макса выводит из задумчивости.
После допросов сотрудников подпольного цеха, который накрыли на той неделе, и еще пары таких же кухонь в подсобках, вряд ли этот задержанный скажет что-то новое. А если и скажет, то лишь потому, что Векшин, в отсутствие наблюдателей вроде нас, не будет слишком уж следовать правилам.
– Не. Подожду, пока тебе Костя протокол пришлет. Ты же скажешь, если что-то интересное?
Он имеет право отказать: тайна следствия и все такое, а Макс у нас все-таки начальник отдела. Но его жена через меня витамины для беременных достает и косметику с приличной скидкой. А я, хоть и блогер, информацию еще ни разу не слила. Мне больше для себя, для понимания. Чем полнее видишь картину, тем лучше получаются заметки даже на темы, казалось бы, не связанные. Тем больше денег на счет: и за рекламу, и в качестве "спасибо" от читателей. Гемоды – тема популярная.
А скоро вообще взлетит: информация о подпольных цехах просочится рано или поздно.
– О, нет! – жалобно вздыхает Макс на заднем. Обернувшись, я застаю его пролистывающим виртуальный ежедневник. – У меня на сегодня пострадавшие записаны. С обеда.
– Уже заждались, наверное, – усмехаюсь. – Так что не расслабляйся, у кого-то сегодня будет очень длинный день!
– Ты умеешь ободрить, – Максим страдальчески закатывает глаза. Вздыхает: – Поможешь, а? А то мне с ними разговаривать... Эй, Рик! Радио включи!
Гемод щелкает кнопкой.
– ...открытие выставки пищевой промышленности, – вырывается из динамиков голос диктора новостей. – Во время торжественного мероприятия глава областной администрации заслушал обращение людей с особыми пищевыми потребностями. Граждане, которые в силу общественного давления и недостаточной законодательной базы по этому вопросу не могут позволить себе употребление в пищу искусственных организмов, известных как гемоды, просят предоставить им равные права с вегетарианцами, сыроедами, любителями корейской, японской кухни и прочими особо ориентированными в питании группами...
Выключаю. Оборачиваюсь к Рику:
– Будь человеком, поставь мигалку!
* * *
В Министерстве спокойно и тихо. До тех пор, пока не поднимаемся на восьмой этаж. Хорошо еще, что холл с диванчиками и пальмой, обязательным атрибутом всех госучреждений, находится недалеко от нашего кабинета: все диваны заняты, да еще кто-то кресла принес.
– Прошу прощения, был экстренный выезд. – Оглядываюсь: а людей больше, чем ждали! – Всех примем, не волнуйтесь! Сперва те, кто по записи, пожалуйста!
Кабинет у нас большой: три стола с лэптопами, полки, шкаф. Ведомства давно перешли на электронный учет, но на столе Макса постоянно бардак: бумаги из архива, какие-то распечатки, почеркушки... Зато мой стол чистый – я ж за ним не работаю, только кофе пью иногда.
У Макса беседовать с посетителями не получается: он тщится изобразить участие – они злятся. Что ж, сегодня ему повезло! Вытаскиваю лэптоп на стол – для имитации рабочего процесса, а заодно сведения уточнить. Усаживаюсь в кресло. Мне сложно выглядеть внушительно с невысоким ростом и блондинистыми волосами до плеч. Отчасти положение спасает строгая белая рубашка: ношу ее просто с джинсами – благо, пока для входа в министерство не установлен дресс-код.
Макс косится на часы. Ему домой, там жена беременная. Торопится. Наскоро поправив волосы, я киваю Максу:
– Приглашай!
Первой в кресло напротив опускается ухоженная пожилая дама. Прислоняет к подлокотнику трость с набалдашником в виде птичьей головы. Не перебивая, выслушивает и некоторое время молчит, глядя в точку над моим плечом. Потом судорожно всхлипывает:
– Как же... как же теперь...
Ее гемод был медбратом-сиделкой. Останки его нашли в холодильнике подпольного цеха четыре дня назад.
– Не беспокойтесь, пожалуйста. По медицинской страховке вам обязаны выделить нового.
Женщина качает головой, и я замечаю в выцветших глазах слезы.
– Как же... Вот как так можно? За что его убили? Он же никому ничего плохого не сделал! Он же...
Еще один глубокий вздох. Махнув на меня рукой – да, эта бесчувственная молодежь все равно ничего не понимает! – дама поднимается и, опираясь на трость, торопливо идет к выходу. А спустя минуту в кресло плюхается дядька с широченной физиономией, лоснящейся от пота.
– Почему мне отказывают в возмещении ущерба? Это была моя собственность! Моя! Или государство уже не защищает права собственника? Почему, я вас спрашиваю? Я подам в суд на компанию! На вас! Вот именно на вас, да-да!..
И ему, и нескольким следующим приходится долго, осознавая всю бессмысленность этого занятия, объяснять, что если гемод не был застрахован от кражи, то компенсацию они могут получить только с того, кто кражу совершил. Конечно, у них есть право обратиться в суд. Да, по поводу возмещения ущерба. Да, с иском к ООО "Гемод" тоже – обращайтесь, хотя вряд ли... Да, и с жалобой на меня лично тоже. И на Максима Юрьевича. И на Рика... хотя с него-то какой спрос?
"Куда полиция смотрит! На наши деньги живете, а нихрена не делаете! Вот наберут же таких! Знаем мы, каким местом вы здесь работаете!" – это пусть, это – легкие посетители.
Солнце опускается, рыжие лучи пробираются сквозь щели в жалюзи.
– Заходите, пожалуйста, – объявляет Макс, выглянув в коридор, и шепотом сообщает: – Последние.
Я их помню: владелец крупной строительной компании и его десятилетняя дочь. Пропавший у них гемод был сопровождающим девочки, но, как это нередко случается с детьми, маленькая хозяйка не смогла считать его вещью. И теперь мне предстоит сообщить, что ее лучший друг не вернется.
– Я куплю тебе нового, завтра же! – обещает растерявшийся отец, пытаясь обнять девочку, которая вырывается и ревет в голос. – Он будет точно таким же, вот увидишь!
Другой ей, конечно же, не нужен.
– Вот, Рик, – закрыв за ними дверь, я оборачиваюсь к гемоду, – вы слишком похожи на людей, чтобы все могли воспринимать вас исключительно как вещи.
– Это всего лишь внешнее сходство. Недальновидно так привязываться к имуществу, – отвечает Рик.
Мы с Максом покидаем здание в числе последних. Рик остается: у него раскладушка в кабинете, уборная и душ есть на этаже, а больше удобств гемоду и не надо. На завтрак в столовую спустится: для него особое сбалансированное меню готовят. Одно время я удивлялась, что из-за Рика так заморачиваются: и поселили в кабинете, и кормят. Потом только поняла, что дорогая игрушка для руководства повод утереть нос коллегам: не каждое муниципальное ведомство может позволить себе гемода! Министерство тоже не может, по правде: Рик отделу достался от компании-производителя совершенно бесплатно. Кажется, его деятельность здесь сродни забиванию гвоздей микроскопом. Но, скорее всего, мы просто мало знаем об экспериментах компании "Гемод", в которые неприметная роль Рика вписывается вполне.
* * *
– Ксо, принеси палку!
Маман доставляет удовольствие смотреть, как здоровенный Ксо несется за палкой, словно болонка. С готовностью. С услужливой улыбкой. Опускается на четвереньки, подхватывает палку зубами, прямо с газона. Вместе с травой и земляными комьями. За белоснежные волосы цепляются сухие былинки и опавшие листья.
Маман смеется:
– Ты погляди, погляди!
Ксо подбегает и садится перед ней: чисто болонка! Только огромная. Человекоподобная болонка. И я ухожу в дом.
– Ну чего ты, чего? – мать заходит следом, кряхтя, усаживается в кресло. Машет гемоду, который замешкался на пороге: – Ксо! Умойся, давай, и чаю! Скорее! И пульт... где пульт?
Она так и не привыкла к браслетам-коммуникаторам, виртуальным экранам и прочим технологическим новинкам. До сих пор по старинке хранит десять пультов от разных устройств и противится установке интерфейса "умный дом". Зато оценила интернет-магазины с доставкой к дверям. И гемодов.
– Ох, ну вот же он! – радостно восклицает маман и щелкает пультом.
– ...отчитались о завершении ремонта речного вокзала, – разносится бодрый голос диктора. – Уже скоро жители и гости города смогут...
С кухни долетает аромат чая с жасмином. Именно то, что надо, чтобы перебить в воспоминании запах свежеприготовленного мяса.
Четверо выведенных из строя гемодов на этой неделе. С начала месяца – двадцать шесть. Двое по вполне прозаичным причинам. Первого сбила машина, и водитель спрятал тело, чтобы не возмещать убытки. Второго банально украли, но гемод запрограммирован слушаться только хозяина и не нарушать закон. Его избили и выкинули, так ничего и не добившись. Скончался от внутреннего кровоизлияния – слишком поздно его нашли. Остальные... Подпольный цех на окраине и две подсобки-кухни, вот как сегодня.
– В сложившейся ситуации мы видим ущемление наших прав, – в телевизоре темноволосый мужчина в шведке нежно-сиреневого цвета озабоченно говорит в подставленный микрофон, люди вокруг него то ли поддерживают, то ли просто очень хотят попасть в кадр, а на заднем фоне виднеются торговые павильоны. – У поклонников корейской кухни есть собачьи фермы, где выращиваются животные для определенных нужд. Не вижу причины, по которой нельзя подобным же образом выращивать гемодов. Тем более что потенциальные клиенты подобного производства – люди интеллигентные и утонченные, готовые хорошо оплачивать поставляемую продукцию при условии надлежащего качества.
– Ваш чай, пожалуйста, – Ксо ставит на стол поднос и принимается расставлять чашки. Поправляет выбившуюся из-под заколки белоснежную прядь – матери не нравится, когда он на кухне с распущенными: натрусит еще в еду. – Прошу прощения, Марта, вам сахар или мед?
Останавливаю жестом – сама положу. На экране телевизора тем временем снова студия:
– Официальный ответ на обращение в администрации обещают дать в ближайшие дни...
И снова мне мясом пахнет.
– Ма, может, выключим?
– Да пусть! – маман подтягивает к себе вазу с печеньем. – Пусть. Надо же знать, что в мире делается.
Знать она не будет, ей для фона. Чтобы чем-то заполнять тишину пустого дома. И Ксо ей затем же. В отличие от многих клиентов корпорации, она быстро усвоила, что Ксо – не человек, и именно это ей, пожалуй, нравится: человек бы не стал безропотно сносить тычки и выполнять глупые прихоти, вроде этих вот игр с "принеси палку".
– Что там у тебя на работе? – интересуется маман словно между прочим, доедая печенье. – Как Максим?
О моей настоящей работе она не знает: не хочется выслушивать каждый раз нотации о том, как надо держаться за должность при министерстве и не тратить время на глупые писульки. Про заработок ей тоже не объяснишь – не поверит. Придумает мне богатого покровителя, а там поди знай: обрадуется или, опять же, предостерегать начнет?
– Нормально. Готовится стать отцом.
Она кривится, вздыхает:
– С Маринкой своей? Ну ты гляди, какова ж вертихвостка! Сиськи, жопу отрастила – а что, мужику больше и не надо! Теперь совсем его привяжет, да.
У нас с Максом никогда ничего и быть не могло, но у маман исключительно собственническое отношение ко всем особям мужского пола, которые имели несчастье попасть в ее поле зрения.
– А Векшин как? Ну тот, из полиции? Ни с кем не встречается, а? Ты гляди, гляди, и этого проворонишь!.. Ксо, чайник холодный! Подогрей!
Я качаю головой: привыкла уже. Маман пытается поженить меня с каждым встречным. Недавно соседу-пенсионеру сватала – я едва со стыда не провалилась. А она: "И что? Тебе ж его не варить? Ха-ха! Зато вдовец, детей нет, дом большой, и денег лопатой... Чего, скажешь, в свои двадцать пять лучше найдешь?"
За окном уже почти стемнело, зажглись фонари у дороги, над крылечками. В этом районе дома только частные, с опрятными лужайками и клумбами. Детские площадки, сквер с лавочками и озерцом, хорошая школа и садик с новыми методиками – по западному образцу. Один из лучших районов города. Мать переехала сюда уже после развода: отец денег дал и на дом, и на всякие излишества вроде гемода. Откупился, в общем, спихнул мать на меня, чтобы жить с новой семьей подальше отсюда, не вспоминая о прошлом. Честно говоря, его сложно за это винить.
– Ксо, ты не видишь что ли, он же опять холодный! Вот бестолочь! – маман сдергивает полотенце со спинки стула и раздраженно хлещет гемода по рукам, по лицу. – Бестолочь! И за что я тебя кормлю, а? Бестолочь! Только заварку перепоганил. Живо свежий завари!
– Ма, перестань!
– Да ну его! – и провожает гемода хлестким ударом пониже спины.
А я начинаю собираться.
Гемоды – прекрасные помощники по дому. Вот Ксо – он и еду приготовит, и покупки принесет, и напомнит о лекарствах, даже укол сделает. И врачу позвонит, если у маман вдруг сердце прихватит или еще что случится. В общем, идеальный уборщик, сантехник, повар.
Некоторые идут дальше, их несложно понять, но... Находясь в материном доме, я опасаюсь заметить то, что не для моих глаз предназначено, и заблаговременно ухожу, никогда не оставаясь на ночь.
* * *
– Приветики, Марта! – Лидка звонит, когда я уже выхожу из метро. – Ну что, все в силе? Едешь с нами?
Она меня уже давно хочет в новый модный клуб вытащить. Мне и надо бы – как раз напишу о нем, может. Но после сегодняшнего утра, долгих разговоров с потерпевшими и чаепитием у матери хочется забраться в уютную постель и наслаждаться тишиной и одиночеством.
– Давай в другой раз, а?
– Я так и знала, – вздыхает Лидка. – Ну, ловлю на слове! Завтра я в "Черную рыбу", там интересная дискуссия будет, что-то про стереотипы... Пойдешь?
"Черная рыба" – это арт-кафе в центре. Кроме того, чтобы чай попить, можно и книги полистать, и с интересными людьми познакомиться. Встречи проводят с публичными персонами, дискуссии на актуальные темы. Занятное местечко, атмосферное.
Договариваемся встретиться без пяти шесть рядом с этой самой "Рыбой". Ставлю напоминалку себе – с этой работой немудрено забыть! И, наконец, домой.
В лифт со мной заходит Лилия Васильевна, давняя мамина знакомая. У нее на руках – патлатая шавка с кривыми лапками. Соседка и ее собачка меряют меня поразительно похожими взглядами, полными презрения. От избытка чувств собачка то и дело фыркает.
Они выходят на седьмом, и лифт бесшумно едет дальше, на восемнадцатый этаж. Захожу в квартиру, некоторое время стою у огромного окна, любуюсь следами отгоревшего заката на небе и огнями далеко внизу, наблюдаю, как за рекой собираются тучи – ночью будет гроза. Потом только включаю свет: по старинке, клавишей. Решила оставить себе такую возможность, потому что иногда слишком хочется тишины, чтобы нарушать ее голосовыми командами.
Ставлю чайник, развожу какао из порошка. Открываю новости: нет, пока о подпольных цехах ни слова. А я обещала Векшину молчать... Ух, как же обидно! Вот сенсация будет! Жаль только, не моя.
Пищит браслет-коммуникатор. Обычно я его снимаю на ночь, как и наушник, но еще не успела.
– Не спишь еще? – усталый голос Макса. Где-то, фоном, его жена шумит посудой, и он старается говорить тише: не нравится Марине, когда он из дому звонит по работе. – Векшин протоколы прислал. Ничего такого... Был спрос, решили срубить бабла по-быстрому.
– Мне перекинешь?
– Ну... – мнется.
– Ладно. Не надо. Спасибо, что сказал.
– Там это... мне только что Аверина звонила.
Анна Юрьевна Аверина – ведущий специалист корпорации "Гемод", одна из создателей универсальных помощников. Дама чрезвычайно занятая. Вот уже которую неделю я жду, чтобы она рассмотрела мою заявку на посещение производства.
– Чего хотела?
– Да спрашивала, какие новости, – вздыхает Макс.
Ясное дело, хороших новостей нет. Только лучше б она начальству звонила или Векшину: Максим-то бумажками занимается, от него поиск гемодов не зависит.
– Странно, что в такое время... Но она ж у нас великий ученый, часов не замечает.
– Угу, – соглашается Макс. – Хотя мне показалось, у них там что-то случилось. Она нервная была какая-то.
– Да она всегда нервная!
– Ну... да, наверное. Ладно, пойду я, а то Маришка там... Пока.
Но я успеваю услышать Маринкино обвинительное "Мааакс!" до того, как он нажимает "отбой".
"Мы реагируем на гемодов по-разному. В основном их научились замечать лишь тогда, когда они нужны – будто мебель. Вы ведь не цепляетесь взглядом за рабочее кресло – просто знаете, что оно есть. Просто подходите и садитесь. Но люди частенько наделяют вещи своими чертами. Так бабуля отчитывает телевизор, за то, что сломался, или шикает на дверной замок в надежде, что он послушается и не щелкнет. Так я ругаю последними словами лэптоп, когда он, зараза, вдруг виснет.
С гемодом все еще запутанней: глядя в человеческое лицо, очень сложно не "наделять". Не воспринимать. Не сопереживать".
П.П.
Глава 2
Вечерняя жизнь города кипит на небольшом пространстве: четыре торговых центра и площади, улицы между ними. Кто еще не пресытился прогулками – ходят вдоль широкого проспекта. Веранды кафе заполнены. Шумно вокруг: музыка, голоса, автомобили. Свет огней акварельными пятнами растекается по мокрому асфальту. И тут же, в квартале от этого кипения-бурления – тихие, почти безлюдные улочки со старыми домами и арками, ведущими, словно в другой мир, в уютные тесные дворики. На одной из таких улочек и располагается "Черная рыба". Найти ее вечером, не зная заранее, мудрено: ступеньки в подвал, вывеска без подсветки. Но проезжает машина, отсвет фар скользит по боку плоской металлической рыбы, прикрепленной к стене.
– Марта, привет! – Лидка подбегает, на ходу сворачивая виртуальный экран. Отчаянно стучат высоченные каблуки – удивительно, как она ухитряется не смотреть под ноги и при этом не перецепляться на каждом шагу! Блестящие локоны, яркие губы. Лидка обнимает меня, звонко чмокает возле уха – не взаправду, тоже почти виртуально. – Чего не заходишь? Меня ждешь? Фух, сейчас я дыхание переведу, а то запыхалась... Ну все, идем!
Под ее критическим взглядом я одергиваю жакет – дань "утонченному обществу" и прохладному вечеру – и первой спускаюсь к двери.
Мягкий перезвон колокольчиков возвещает о нашем прибытии. Посетители оборачиваются, чтобы скользнуть взглядами и тут же вернуться к своим делам, разговорам, разглядыванию книг на полках, картин на стенах, кофе в компании и без. Только сидящие в соседнем зале – те, кому видно входную дверь – глазеют с любопытством.
– Вы на встречу? – выглядывает хозяйка "Черной рыбы", Иванна – высокая рыжеволосая женщина в громоздких очках. – Проходите. Мы скоро начнем. Пока можете книжки полистать. Захотите чая или кофе – подходите к стойке.
Ненавижу места, в которые нельзя зайти незаметно и раствориться. "Черная рыба" – из таких. Сразу ощущаешь себя чужеродным элементом в некой давно устоявшейся системе: сюда ходят, в основном, одни и те же люди, хотя в последнее время все больше новичков. Помнит меня Иванна или нет – не знаю, но виду не подает. Я прихожу изредка на встречи или презентации, когда собирается немало людей. Но такие, как я, обычно не возвращаются.
Лидка заваривает чай и уходит в соседний зал. Слышу оттуда высокие ноты ее смеха.
Раньше в "Черной рыбе" была выставка работ о суициде: картины, фото. Изречения – черным маркером на криво оторванных листах. Висели вороньи чучела – к счастью, кажется, не настоящие. Я еще писала об этом, только статью так заминусовали, что ее быстро из топа выкинуло. Иванна тогда возмутилась критике. Экспозиция, мол, – это отражение определенного пласта культуры, и вообще: не стоит слишком серьезно относиться к подобным вещам.
Экспозиция сменилась, и мне интересно поглядеть, какие пласты культуры отражают в "Черной рыбе" теперь. Подхожу к ближайшей картине: сердце, нож, кровь, руки, бокал с алым – кровью, видимо? Подпись: "Любовь". Неожиданно, да.
Следующее произведение: крупные мазки, темная краска – синяя, черная. Угадывается человек, лежащий в ванной. На его руке – ярко-красная полоса. Красные капли стекают по пальцам, постепенно чернея, и расплываются лужей. Подпись: "Скука".
Подходит еще одна посетительница, останавливается в паре шагов. На первый взгляд она лет на пять меня младше. Одета забавно: слоями – брюки, платье, блуза, рубашка, жакет, да еще, словно этого мало, объемный шарф, из которого ее коротко стриженная голова выглядывает, как булавочная головка из подушки. Постояв, посмотрев задумчиво на картину, девушка идет к следующей.
Полотно под названием "Осуждение": человеческая фигура, едва намеченная все теми же крупными мазками, стоит на четвереньках, пронзенная черными полосами.
Дальше: человек, словно разрезанный вдоль, раскрывающий себя руками, заглядывающий внутрь, во внутренности – "Самоанализ".
И финальное: руки, очертания тела, брызги то ли крови, то ли огня. То ли звезды фейерверка. "Самосожжение". Хмыкаю, оборачиваюсь.
Негромкий гул голосов из соседнего зала. Неподалеку другая девушка и молодой человек застыли в схожих позах, перелистывая взятые с полки книги. На обложках такие же крупные, темные мазки, как на картинах. В той же тональности. Оборачиваюсь к полотну напоследок, взгляд снова падает на подпись. Хм, в первый раз я прочла неправильно: картина называется "Самосъедение".
Звенит у двери колокольчик. Долговязый парень улыбается широким ртом, едва не кланяется, здороваясь с рыжей. И уходит в соседний зал. Что ж, пора и мне туда.
Парень берет себе стул, усаживается. Отвечая на приветствие, кивает так, что голова, кажется, вот-вот отвалится. Ему неловко, и он очень рад быть здесь. Публика самая разная, но в основном молодежь. Есть и фриковатый народ, вроде той девушки с шарфом, есть и вполне обычные. Вроде Лидки. Первые сидят со скучающим видом либо негромко беседуют со знакомыми. Вторые жадно глядят по сторонам, у них горящие глаза и улыбки, скрывающие волнение.
Они теперь вхожи.
А шарф можно и в следующий раз накрутить.
На магнитной доске позади рыжей крупная надпись маркером: "Стереотипы. Методы противодействия".
Большеротый парень вскакивает, приносит мне стул, ставит его возле Лидкиного и улыбается до ушей в ответ на тихое "спасибо".
– Итак, к нам присоединились Андрей и... – рыжая вопросительно смотрит на меня.
– Марта.
– Очень приятно, я Иванна. Присаживайтесь, скоро начнем.
А люди приходят и приходят. Завсегдатаи и друзья хозяйки подтаскивают ящики, коробки, даже каремат, но все равно кому-то придется стоять.
– Удачно пришли, да? Ух, сколько людей сегодня! – шепотом восхищается Лидка. Ее улыбка выглядит натянутой: в короткой юбке, приталенной блузке и лаковых туфлях на каблуке подруга ощущает себя неуместной.
Но тут снова звенит колокольчик над дверью, и лицо Лидки меняется.
– Ааа! Смотри, смотри! – она округляет глаза, хватает меня за руку.
– Добрый вечер, – в помещение заходит невысокий брюнет, снимает светлый пиджак, вешает его на плечики у двери. Под пиджаком оказывается шведка нежно-сиреневого цвета, и тут я этого брюнета узнаю: именно он вещает по телеку о защите прав "граждан с особыми пищевыми потребностями" или как их там.
– Добрый вечер, – Иванна встречает его рукопожатием, переходящим в дружеские объятия. Потом представляет собравшимся: – Известный правозащитник и общественный деятель Мика Савин!
И еще регалии перечисляет: член союзов таких-то, обладатель премий сяких-то. А мне сразу вспоминается вчерашнее утро, и просыпается желание сводить этого Мику на экскурсию по подпольным кухням, которые нам с Максом и Костей довелось увидеть.
Мика присаживается под восторженные овации, улыбается белоснежно – кажется, вот-вот сверкнет зубами, словно в рекламе. И глядит на всех холодными темными глазами. Как у гемода. Улыбка существует отдельно, взгляд отдельно.
– Сейчас каждый, – Иванна добродушно улыбается, поправляет очки, – по желанию, конечно, выскажется, где и как он встречается с проявлениями стереотипных представлений, и как на него это влияет.
И начинается!
В основном, конечно, фриковатые ребята – в шарфиках, в таких же очках, как у Иванны, со смешными галстуками и забавным сочетанием розовых брюк и рубашек в горошек – рассказывают о том, как их не понимает дремучее серое общество. Немного разнообразия вносят девушки, которых якобы не воспринимают всерьез именно из-за пола. Тут я бы их поддержала, если б не вспомнила бывшую начальницу Ольгу Дмитриевну – ее-то попробуй не восприми всерьез! Хотя под мужика не косит, ходит в узких платьях с глубоким декольте, что на ее пятьдесят каком-то размере выглядит внушительно. Так что у этих девочек проблема не пола, а отсутствия дресс-кода. В странной одежде, со спрятанными за огромными очками лицом они просто не похожи на взрослых, на серьезных людей, которым можно доверять серьезные дела.
– Основная масса стереотипов – порождение патриархального общества, – замечает Савин. – Все оттуда: и упреки женщинам, что лезут в дела не их ума, и мужчинам – за недостаточную мужественность. Есть и более древние стереотипы, нормы, утратившие актуальность. Например – дело, которым я занимаюсь сейчас. Использование универсальных помощников, как вы знаете, в основном ограничено нашими представлениями о том, как надо обращаться с человеком. Пусть и низшего сословия, но именно человеком. Штука в том, что гемоды – не люди. И человечеству дается с их помощью уникальный шанс! К примеру, реализовать полезные моменты антропофилии – это новые перспективы в медицине, в диетологии и косметологии. Но стереотипные представления, которые ошибочно распространяются на гемодов, не дают обществу сделать решающий шаг.
Пауза. Некоторые перешептываются с умным видом. Лидка наклоняется ко мне:
– Это он о чем, а?
Дальше речь идет о "методах". Мика Савин оставляет тему гемодов и обсуждает различные глупости, которые предлагают собравшиеся:
– Можно поменяться одеждой с кем-то из коллег другого пола, который тебя поддерживает. На день или два. И таким образом заставить окружающих воспринимать нас всерьез вне зависимости от одежды.
– И еще уговорить начальство ввести веганский день! Почему у мясоедов есть все дни, а у нас ни одного! Так все попробуют и поймут, что ничего ужасного нет! Те же котлеты можно из моркови приготовить или шпината.
– Вот именно, – одобрительно улыбается Савин. – Стоит подтолкнуть человека к тому, чего он никогда не делал, дать попробовать то, чего он пробовать не собирался – и он взглянет на мир другими глазами. Не вашими, да, но поймет, что и ваш взгляд имеет право на существование.
Часа через два мероприятие официально заканчивается, но народ не расходится: собираются небольшими группками, беседуют, кто-то у барной стойки заваривает чай или кофе, бросая денежку в коробку для оплаты. Лидка, улучив момент, подходит к Савину.
– Ой, я ваша поклонница! Можно с вами сфотографироваться? Марта, сфоткай нас, а?
Поворачиваю браслет, навожу на них камеру. Мика так лучезарно улыбается, что затмевает даже красавицу-Лидку.
О гемодах он больше не вспоминает, но слова о "попробовать то, чего он пробовать не собирался" не выходят у меня из головы. Почему-то думается: а все ли клиенты ресторанов, где ребята Векшина вскрывали кухни в подсобках, знали, чем их кормят? А если нет, то чем сейчас платят за молчание тем, кто знал?
Лида вызывает такси, подвозит меня до метро – дальше нам в разные стороны. На улице прохладно после вчерашней грозы.
– Ну, ты как, не жалеешь? Понравилось? – спрашивает Лидка.
– Не жалею.
Махнув рукой напоследок, я запахиваю жакет и спешу к стеклянным дверям станции.
* * *
Поезд гонит по тоннелю затхлый воздух с запахом плесени и металла. Цифры на электронном табло невозмутимо отсчитывают время. Людей немного, они смотрят пустыми взглядами кто на табло, кто в стену напротив. Некоторые, словно кичась, стоят у самой белой черты на краю перрона. Мой взгляд цепляется за парня в куртке с надетым капюшоном – что-то в нем знакомое чудится. Джинсы в пятнах подсохшей грязи, рукава тоже. Он стоит близко к краю, но, ссутулившись, втянув голову в плечи, то и дело покачивается, едва не падает и, вздрагивая, вновь принимает вертикальное положение.
"Обдолбанный", – решаю сразу и смотрю в спину с ленивым любопытством: упадет или нет?
Поезд свистит по рельсам, приближаясь к станции, ветер качает мои волосы и словно толкает парня в плечо.
Я хватаю его за куртку, оттаскиваю назад. Вагоны проносятся мимо, парень испуганно дергается и, обернувшись, глядит на меня из-под капюшона: светлая, почти серая кожа, бледные губы, темные глаза и белоснежные, словно капроновые, пряди волос. Самый обыкновенный гемод.
Или, вернее, самый необыкновенный: в его глазах страх.
Отшатнувшись, гемод оглядывается украдкой – не заметил ли кто? И вновь глядит на меня, словно ждет, что я сделаю, не подниму ли тревогу.
Раньше я узнавала гемодов, даже со спины. Всегда. Безошибочно. По силуэту, развороту плеч. Росту, стандартизированному до миллиметра. По тому мертвому безразличию, ощущению невовлеченности, которое исходит от их поз, сквозит в каждом движении. Сегодня я не узнала гемода впервые, и теперь понятно – почему.
– Ты... – я заглядываю под капюшон, в знакомое до мелочей лицо. – Ты человек?
