Оглавление
Атрелла действительно ушла из дома, не имея цели. Это был юношеский протест. И она сперва хотела просто уйти, дальше мысли не шли… уйти и все… и идти, идти… пока папа не прибежит и не скажет:
- Я выгнал этого гендера. Пойдем домой! Я все понял, и больше не буду делать эти операции!
Но он не догонял, а пустынная улица вела к городской площади. Девушка не спешила, но и не оглядывалась. Она шла с гордо поднятой головой, чтобы злые слезы не катились по щекам. Ветер задувал в отвороты капюшона зимнего плаща, и она никак не могла услышать, что происходит сзади. Периодически ей казалось, что раздаются скрипучие торопливые шаги, тогда она приостанавливалась, но никто не догонял, и она шла дальше.
Так ноги ее привели к центральной площади, богато уставленной светящимися столбами.
Выйдя на городскую площадь, Атрелла увидала зеленый и красный фонарики междугороднего парового перевозчика до Ганево́ла — домик на колесах. Решение возникло моментально. Она должна уехать! Куда? Да хоть куда! Раз папа не догонял ее, значит, она должна убежать как можно дальше. Пусть поищет!
На борту паровика значилось «Гра́зид-Ганево́л». На крыше большая надпись «Бурду́н и Грами́лин. ТК»
Междугородние перевозки компании Бурдун и Грамилин, чего не ясного?
Она постучала в водительскую дверь. Поднялась форточка, и высунулась бородатая молодая физиономия:
— Куда ты, на ночь глядя?
— Дяденька, мне в Ганевол, места есть?
— Есть, есть, тетенька! Если деньги есть! — весело ответил рыжий. — Иди с той стороны, скоро отправляемся.
— А сколько до Ганевола? А я не тетенька, — растерялась девушка.
— Один рыжий! — ответил бородатый водитель, — так и я не дяденька! — и, рассмеявшись, закрыл форточку.
Один лит. Это много. Атрелла пересчитала содержимое кошелька — тринадцать литов. Один сейчас — останется двенадцать. А в Ганеволе еще гостиницу нужно найти. И все-таки она зажала в пальцах монетку.
В повозке-домике пассажирский — второй этаж. На первом расположены паровая машина и кабина управления. Тут же можно налить кипятка, чтобы заварить сухофрокты или травяной настой. Кран торчит прямо из стенки машинного отделения. Атрелла отдала монету и поднялась в пассажирское отделение. На лавках, лицом по ходу движения, сидели три человека и два фардва. Рыжий водитель поднялся следом за девушкой, пересчитал пассажиров и сказал весело:
— Ты — шестая! Счастливое число, слава Безуте́шной! Едем!
Все нэреиты обожают четные числа, круги и квадраты. А золотое сечение считают чудодейственным магическо-математическим сочетанием цифр. У них вся архитектура подчинена золотому сечению. Вот и сейчас машинист паровика обрадовался, увидав, что новая пассажирка шестая, впрочем, он бы радовался и восьмой и десятой еще больше. ПРостио, потому что это на два лита больше. Деньги нэреиты ценят выше золотого сечения.
— А долго до Ганевола? — спросила Атрелла. Ее нисколько не смутило поминание всуе богини Нэ́ре, жены и противницы светлого бога Лита. Все люди в мире делятся на приверженцев или Ее или Его, есть еще и те, которые поклоняются разным стихиям и их духам, но это совсем дикие племена, живущие в густых джунглях или где-то на островах.
— Часа три-четыре, если метель не кончится. — Обернулся рыжий, — к полуночи будем в городе.
Дорогу заметает снег, а теплые камни, которыми выстлана дорога, не успевают его растопить.
Только сейчас она рассмотрела водителя: было ему тоже лет семнадцать, может, чуть больше, а по ранней растительности на лице, выкаченным синим глазам, недостаточно короткой шее и невысокому росту, но чуть побольше полутора метров, Атрелла безошибочно определила в нем фардва-полукровку.
Дом-повозка был последним словом технической мысли. И хотя он, как и его предшественники, работал на перегретом пару — в отличие от прежних, в этом суперсовременном, воду грели не маги и не угольный котел, а недавно открытый минерал орио́н, способный нагреваться до пятисот градусов, если его чистая масса достигала полутора килограммов.
Атрелла деталей всего этого не знала, просто однажды папа прочитал в вечерней газете, что теперь найдена достойная замена углю и магам-тепловикам — орион. Те маги, что работали на транспорте, пытались возражать, спорить, но правительство стояло на своем — магию в стране нужно свести к необходимому минимуму. Многие волшебники уехали в другие страны, туда, где их не ущемляли, либо ушли служить в армию. Войска — единственное место, где им были рады.
В салоне тепло, потому что печка грела не только поршни двигателя, но и внутренние помещения. Атрелла устроилась на лавочке недалеко от лестницы, привалилась плечиком к окошку и стала ждать, когда, наконец, начнется путешествие. Рыжий водитель копошился на первом этаже, сопел, пыхтел, чем-то стучал, но вот хлопнула дверь, и послышался второй голос — видимо, напарник пришел. Из недр дома-повозки донеслось равномерное чуханье, шипение, и огромная машина, задрожав, покатилась по каменистой, припорошенной снегом дороге.
Дорога вела на юг. Атрелла думала: «Что делает отец? Почему он не побежал за ней? Впрочем, она теперь была уверена, что он не побежал, потому что упрямый. Он тоже разозлился. Его не понимают! Он же гений! А его не понимают! — у Атреллы от обиды защипало в глазах и снова выступили злые слезы, — Наверняка отец сейчас или разговаривает с гендером… — нашел себе достойного собеседника, понимающего гения О́рзмунда! Или нет, пошел, наверное, к бывшему своему помощнику — ассистенту из госпиталя — Гедерину. Хотя вряд ли, если отец и пойдет, то не на ночь глядя. Спать ляжет? Тоже вряд ли. Будет ходить по комнате и злится. Может быть под утро приляжет, потом будет долго молиться и просить прощения у Лита за вспышку раздражения. Врач должен начинать лечение в ровном состоянии духа. И его ассистент должен быть спокоен и уверен. А нет лучшего способа для приведения в равновесие душевного состояния, чем молитва. В одиночку отец не решится делать операцию. Обязательно нужен ассистент, который усыпил бы пациента и контролировал работу сердца и легких оперируемого. Атрелла с этой работой справлялась неплохо. Сон нужен не для обезболивания, а чтобы пациент разговорами и лишними движениями не мешал врачу. Все-таки отчасти отец прав, пол сменить гендеру это не бородавку срезать и не увеличить грудь моднице или половые принадлежности ловеласу, это полная переделка организма, от скелета частично, до половой сферы. Неизменным остается лишь мозг.
Атрелла всегда любовалась работой отца, несмотря на то, что последний год на его столе лежали одни лишь ломучие гендеры — работой виртуоза невозможно не любоваться. Руки лекаря — его инструмент. От кончиков аккуратных, закругленных и чуть заточенных ногтей до локтя. Каждое движение выверено и завершено. Когда профессор приступал к осмотру пациента, со стороны казалось, что он все пространство, включая тело больного, разметил на мельчайшие частицы и видел каждую и чувствовал. И это было так.
Вот он проводит кончиками пальцев от вершины лба пациента до промежности, мысленно обозначая срединную линию. Кожа под пальцами чуть приподнимается, липнет, будто притягиваемая невидимой силой — это отец настраивается на организм пациента, изучает его, определяет места, где может прятаться болезнь. Этот процесс недолог. Пациент еще не спит, он смотрит в потолок и отвечает на вопросы отца. Они общаются и даже шутят, но профессор предельно сосредоточен.
Особенностью методики профессора Орзмунда было то, что он, не как обычный лекарь, обнаружив проблему в организме, посылал мысленный импульс на ее исправление или, как поступали большинство лекарей низких рангов. Они читали молитву Литу: «Исправь, исцели по своему разумению» и бог что-то исправлял или не исправлял, если не считал нужным. Потом лекарь объяснял: «как Лит решил, так и будет». Только почему-то одних лекарей Лит слушал лучше, других хуже, собственно этот авторитет лекаря перед богом и позволял определить его ранг. О чем Атрелла никогда не задумывалась, почему ее Лит слушал всегда и всегда выполнял ее просьбы? Впрочем, как и ее отца. Он-то имел высший ранг, потому и стал профессором в двадцать два года.
Профессор же никогда не говорил, что он «сам как бог», но он не просил, а брал организм здоровый и переделывал, как просил заказчик. Поэтому лечащим импульсом или молитвой тут не обойтись. Ви́тунг О́рзмунд подключался к системам и начинал их перенастройку, направляя активные вещества в органы и ткани, изменяя их работу, форму, размеры, он «видел» организм изнутри, прекрасно зная его строение. Атре́лла обычно стояла у головы пациента и, приложив пальцы левой руки к виску, а правой — к груди, следила за тем, чтоб пациент спал, но при этом не прекращал дышать, и чтобы сердце его билось и легкие функционировали. Она чувствовала, внутренним зрением «видела», как отец работает, как, повинуясь его мысленным командам-образам, зарождаются в костном мозге молодые универсальные клетки и отправляются в органы, где в спешном порядке заменяют ненужные старые ткани. При этом, если отец формировал организм противоположного пола, новые ткани были закладкой новых органов.
Каждая операция длилась по четыре-пять часов. А каждый гендер переносил по четыре операции и проводил в доме не меньше двух недель. Ведь после каждого вмешательства нужно было дать время организму измениться и приготовиться к новым «исправлениям». Атрелла никогда не спрашивала, сколько отец запрашивал за каждую операцию, с ним рассчитывались через банк, но, судя по тому, что он купил новый дом на окраине Гразида и жили они безбедно — платили помногу. А если Гедерин ему откажет? Может такое быть? Вполне… тогда отцу придется… нет, он, наверное, сразу предложит помощнику хорошие деньги за ассистирование. Ну и ладно! И пускай! А она помогала совершенно бескорыстно. Ей вообще очень нравилось лечить. Просто так. Не за что-то, а потому что очень приятно больных делать здоровыми.
Атрелла действительно ощущала процесс выздоровления как какое-то свечение оранизма, которое возникало, если болезнь исчезала под ее руками.
Она провела правой ладонью перед лицом и принялась рассматривать ее. Талант отца передался ей. Это понятно. Так бывало не со всеми, но вполне естественно, когда дети наследовали способности родителей. Во всяком случае, она могла также много, как отец. Не все понимала, но ощущала в себе силу исцеления. Умение хорошее, знаний вот маловато и опыта. В детстве она замечала что, ссадины и ранки у товарищей по уличным играм заживали от ее простого прикосновения. И это никого не удивляло. Неплохие лекари рождались и в тех семьях, где не было никаких предпосылок для этого. И не считалось чем-то чудесным, если годовалого младенца водили босыми ножками по больной пояснице дедушки или бабушки и боли проходили. Таких «целителей» можно было встретить в каждой деревне десятки.
В салоне тарантаса тускло светили молочные шары, отчего свет был белым, неживым. Атрелла рассматривала руку, пальцы, ногти. Повинуясь ее желанию, ладонь становилась полупрозрачной, видны были сосуды, мышцы, косточки. По сравнению с отцовской рукой, широкой как лопата — ее ладонь тонкая, пальцы длинные, но не такие, как у гендеров — паучьи, а просто изящная девичья рука.
Руки лекаря могут преодолевать любые живые ткани, если только это не железо или камень, провести руку можно через одежду и даже через тонкий слой дерева. Главное — это почувствовать вибрацию ткани. У живых вибрации особенные, у неживой ткани дерева или материи одежды — вибрация отличается, но особых проблем с проникновением нет. Вот только целиком через деревянную стену не пройти, нужно раздеваться догола. Атрелла слыхала, что некоторые лекари могут полностью погружаться в растущее дерево. Вот только выходил ли такой лекарь обратно? Способности осознанно чувствовать организм, как и способности волшебников обычно проявляются у детей лет с четырех — пяти, и достигают максимума к одиннадцати — двенадцати. И тут как кому повезет. Чем больше систем одновременно может ощущать и контролировать лекарь, тем выше его ранг. Большинство целителей ограничивается двумя, самыми простыми, десятки — тремя, и только единицы могут сразу держать под контролем все системы. Лекари первого и второго рангов могут заживить несложные раны и снять боль. Третьего и четвертого ранга — способны собрать переломанного человека и при этом избавить от боли, но им не хватает сил довести пострадавшего до полного исцеления даже за один день, потому остпавляют человека в госпитале и каждый день доводят его здроровье до кондиции, были бы у того деньги. Пятого и шестого рангов — специалисты наиболее востребованные в госпиталях, выполняют сложнейшие операции и лечат тяжелые болезни, вроде раковых опухолей. Конечно, для этого еще нужно много учиться. Одной чувствительности и интуиции мало. Работа лекаря отнимает немало сил, поэтому нужно хорошо питаться. А чтобы хорошо питаться, нужно обязательно работать за деньги. Это — закон. Всякий труд должен оплачиваться. И звучит однозначно: «Всякая работа должна быть оплачена и с дохода выплачен налог в государственную казну». Бесплатно работают только дурачки, безумцы или преступники — враги государства. Правда, иногда очень хочется всем помочь и всех вылечить. Прямо до зуда в ладошках. Но такая работа не накормит. К тому же и закон запрещает. Папа говорит, что бесплатно можно помогать только друзьям и родственникам или в долг. А если чужие просят, то нужно обязательно за плату или под расписку. А то от благотворительности недолго и с голодухи ноги протянуть. Ведь кормить бесплатно точно никто не станет, кроме монастыря Лита. При этих богадельнях всегда есть благотворительные харчевни для нищих, но и там дают еду, если поработаешь на уборке или уходе за больными.
Будто бы в ответ на эти мысли, с передних сидений потянуло съестными запахами. Дорога всегда пробуждает аппетит, и запасливые путники обязательно берут с собой чего-нибудь перекусить.
Девушка вдруг вспомнила, что ела давно, ужинали еще до шести вечера, а в гневе на отца забыла положить в сумку хоть что-нибудь из еды. Она ведь не собиралась уходить из дома, все произошло само собой. Атрелла сунула руку в сумку, зная, что не найдет там ничего съестного. Это было подсознательно, а вдруг, где-то в уголке за подкладкой завалялся сухарик или конфетка? Желудок наполнился соком и, переминая в складках слизистой активную кислоту, удивлялся отсутствию еды. Нужно было срочно что-то делать. Но что?
Можно сходить вниз, к машинистам. Те знают, что среди пассажиров почти всегда найдется голодный и берут с собой свертки со снедью, на продажу. Только цены задирают раз в десять. Но это их право. Не хочешь – не бери и сиди голодный. Атрелла представила, что этот рыжий запросит за пару бутербродов и бутылочку компота из сушеных ягод еще один лит, и голод немного уменьшился.
Она принялась глубоко, но не шумно дышать. Кислород прихлынул к мозгу, голова закружилась, сигнализируя, что еще чуть-чуть, и произойдет потеря сознания. Атрелла не купилась на этот обман: она хорошо знала, что сознание померкнет еще не скоро, и есть время накачать кислород в ткани. Легкое покалывание и подергивание в мышцах сообщило, что активизировались ферменты, расщепляющие жир. Теперь нужно было перехватить образовавшийся избыток жиров в крови, не дать бесцельно сгореть, а сперва, перекачать через печень и превратить в сахар. Часть энергии, полученной из жира, пошла на синтез глюкозы, однако печени этот сахар был не нужен, у нее был полон запас гликогена — животного крахмала. И поднявшийся уровень глюкозы в крови уменьшил чувство голода. Желудок немного успокоился, но появилось легкое жжение в мышцах и коже. От недорасщепленного жира в крови остались обломки — молекулы кетонов, они еще больше снизили аппетит и вызвали чувство легкого опьянения. После такой процедуры организм требовал покоя.
Атрелла не заметила, как задремала. Очнулась она от того, что задергался пояс на талии. Стараясь не шевелиться, она сделала веки прозрачными.
Один из фардвов, ранее сидевший на передней лавке, стоял рядом и копошился в сумке Атреллы.
Стараясь не показать вору свое пробуждение, она, тихонько сложив правую ладонь в форме копья, быстрым движением, прямо через одежду воткнула руку в грудь фардва.
И вот уже горячее сердце бьется в ее ладони.
Воришка не ожидал такого решительно противодействия. Как не ожидал, что спящая девка окажется лекарем. От страха он чуть не потерял сознание, инстинктивно отшатнувшись.
Атрелла немного сжала его сердце пальцами, и вор застыл, почувствовав, приблизившуюся смерть. Он не вспомнил, что лекари-литарии не убивают. Как только девушка ослабила хватку, он снова попытался отскочить, но Атрелла уже послала в позвоночник парализующий импульс, и ноги фардва приросли к полу.
— Отпусти, — одними губами просипел неудачник, — я ничего не взял.
Он понял, что крепко влип. До сих пор обворовывать лекарей ему не приходилось. Воровское братство официально не запрещало этого, лох он везде лох,
Страх его Атрелла чувствовала и не могла понять, нравится ей это или ей или все-таки больше жаль вора-неудачника.
Но она вспомнила, что все воры — нереиты, а она литарийка и жалеть преступника — значит согрешить не только пред своим Богом, но и перед его безутешной супругой, которая не признает жалости и доброты, считая их тяжкими грехами. Тут мнения богов сошлись.
— Так я тебе и поверила, — вполголоса сказала Атрелла и придав твердости голосу принялась уверенно врать, — у меня в сумке лежало пятьдесят литов, а сколько осталось?
— Врешь! — засипел фардв, и Атрелла снова чуть чуть прижала его сердце пальцами.
Фардв посинел и чуть не свалился в обморок.
— Хорошо, хорошо, пятьдесят!
— Ну, так клади их на место.
— У меня нет, — сипел воришка, — я должен брата позвать…
— Вот еще, — шепотом сказала Атрелла. — Это я сейчас позову на помощь, и вас выгонят из дилижанса в метель… если к утру до жилья доберетесь и не замерзнете — ваше счастье!
Она немного разблокировала позвоночник фардву, чтобы тот мог пошевелить руками.
Дорога была весьма неровной, поэтому каждый толчок от катков по брусчатке вызывал у фардва сердечный приступ. Он слазил в бездонный карман и положил в сумку девушки свой кошель.
— Отпусти! Вот все, что есть, — тридцать четыре лита, семьдесят нюфов.
Атрелла же не спешила. Она другой рукой, прикоснувшись к голове воришки, прочитала состояние его организма, подлечила парой импульсов хронический простатит фардва, видимо следствие неумеренных половых радостей, чуть расширила артерии в малом тазу, разбила пару камушков в почках. А еще она обнаружила, что фардв недавно поел.
Голод снова напомнил о себе, и девушка перевела в свою кровь часть уже расщепленных переваренных продуктов из крови фардва, решив, что ему и половины хватит, а ей нужно восстановить затраченную на лечение энергию — и только после этого убрала руку из его груди. Жаль, что в тарантасе не окакзалось ни одного гендера, чтобы зафиксировать сделку. Впрочем, это тоже нельзя, она должна была бы назвать себя и номер лицензии. А ее-то и нету!
— Свободен, дурень, деньги возьму, потому что простату восстановила. Сердце слабенькое, видать, с малых лет воровством промышляешь, а не трудом горняка?
Фардв успокоился. Он заблестел глазками:
— А ты ничего, бедовая девка! Если б знал, что ты лекарка, не сунулся бы.
— Если бы у бабушки, — вспомнила Атрелла любимую папину поговорку, но заканчивать не стала, она неприличная, вместе этого перевела тему.- Ты из Ганевола?
— Нет, — фардв сел на лавку рядом с девушкой. — Мы с братом из Рипена, город Блавна, слышала?
Атрелла покачала головой, а зачем они тогда ездили в Гразид? Ей сразу не пришло в голову, что на самом деле братья обычные транспортные воры. И болезнь – отговорка.
— Нет. Не слышала. Я местная, и никуда еще из города не выезжала.
— А сейчас куда? — любопытству фардва не было предела.
Атрелла хотела было пооткровенничать, но вдруг вспомнила, что рядом с ней вор и мошенник, и достала из-за пазухи золотой круглый медальон Гразидской портовой больницы с надписью: «Младший лекарь округа Гразид». Медальон ей выдали для свободного прохода мимо охраны во время летней практики. А она после увольнения оставила себе золотой кружок как украшение.
— Еду по делам в Ганевол, вызвали к больному, — продолжала врать девушка.
— Че, у них там своих лекарей нет?
— Значит, нет. — Атрелле наскучил разговор. — Иди к брату, и если замечу, что шарите по сумкам у пассажиров — пеняйте на себя.
Фардв кивнул и поплелся в головной конец салона.
Чувство голода у девушки прошло. Она внимательно смотрела на передние сиденья.
Фардвы шебуршились, разговаривали негромко, но очень живо, воришка-неудачник получил пару раз по круглой башке увесистым кулаком. Потом братец встал и пошел к Атрелле. Она ждала, не спуская с него глаз. Братец сел напротив.
— Слышь, лекарка, рыжьё верни.
— Я вас не понимаю, — холодно произнесла девушка. — Говорите нормальным языком.
— Я тебе щас скажу, газель! Ты брата лечила?
— С какой это стати? Ничего я не делала.
— Он говорит, будто ты его уговорила полечиться и содрала с него тридцать рыжих, — фардв смотрел на Атреллу, выпучив голубые глазки, — а лицензия у тебя есть? На практику? Молода ты больно… сейчас приедем, вызову бебешников, пусть оена с тобой разбираются!
От слова «бебешники» у Атреллы ослабели ноги. Служба «безопасность безутешной» занималась всему случаями различной благотворительности и бескорыстия. Особенно они любят лекарей. Лекарей, которые лечат и денег не просят. Лекарей, которые не имеют лицензии.
— Да с чего вы взяли? Ничего я ему не делала, это он хотел меня обокрасть!
— Не трынди, мы бедные, но честные фардвы, я везу брата в Ганевол лечиться от простатита, у нас направление есть от лекарей из Блавны, а ты людей без заработка оставила… Знаешь, что за это бывает?
— Что я? — Атрелла поняла, что вляпалась, практика без лицензии — серьезное преступление, могут так наказать, мало не покажется. Но как они докажут?
Фардв полез за пазуху и сунул Атрелле свиток — выписку из Блавенской больницы, там на медицинском языке ясно читался «хр. простатит».
— Скоро мы приедем, я покажу брата лекарям, и что они скажут? Слы, деффка, тебе нужны неприятности? Верни рыжьё, и разбежимся.
Атрелла кинула фардву на колени кошель его брата.
— Он сам мне подложил, — улыбнулась она, — не мое это. А брата твоего я не лечила. Запомни.
Фардв уставился на Атреллу рачьими глазками, не моргая. Видимо, думал, что б еще с нее содрать. Раз ему удалось вернуть потерянное, надо доить глупую девчонку, она сейчас пойдет на все, лишь бы от нее отстали! Победа в споре его вдохновила на продолжение «обирания» лекарки-нелегалки. Но тут пришел младший фардв-воришка и расстегнул штаны, показав огромный «сук».
У Атреллы глаза на лоб полезли.
— Что вы делаете?! — она, конечно, всякого навидалась в больнице летом, но вот что бы так беспардонно демонстрировали неприличное!
Однако исцеленный братец на ее вопрос не отреагировал. Он возбужденно тыкал пальцем в торчащий орган и восхищенно говорил:
— Вага, глянь!! Это ж чудо! Я и не мечтал! Все птички мои! Сами слетятся!
Братец Вага ревниво поглядел на гордость любого фардва и спросил Атреллу:
— А если я тебе отдам все рыжьё — мне такой сделаешь?
— Да ну вас! — она поняла, что этот эффект - результат расширения артерий. — У меня лицензии нет! Штаны застегните! Хватит уже тут размахивать! Вы людей пугаете!
— Ты это, не гоношись, я пошутил насчет лицензии, — сказал братец фардв. — Мы не в претензии, я могу доплатить, если тебе мало.
Фардв-воришка спрятал свою гордость и застегнул маленькие пуговки на гульфике.
— Как тебя, лекарка, ты с нами по-людски, и мы по-человечески, мы все понимаем, брат погорячился, был не прав, — уважительно сказал он.
— Да прав твой брат, — наивно призналась Атрелла, снова забыв, как легко используют мошенники любую слабость доверчивых собеседников, — нет у меня лицензии, только учиться еду. Отвалите, господа. Инцидент исчерпан.
Она уже жалела, что вообще вмешалась в проблемы воришки. Правду говорят, не делай добра — не будет и зла. Но не возвращать же ему теперь простатит? Тем более, она не знала, как это можно сделать?
Неисцеленный фардв с выражением влюбленной собаки на круглом лице, положил на ее колени увесистый кошель, перепутешествовавший к девушке уже второй раз, и достал из кармана еще один.
— Вот еще сорок рыжих, сделай, я ж не бесплатно, — фардв, видимо, был все-таки свой, рипенский, да и нереит, раз воришка. Среди литариев воров нет.
— С какой стати? Идите к лекарям! — Атрелла попыталась избавиться от кошелей. Фардвы ж не удержатся и раззвонят по всему миру, что какая-то девушка-недоучка им сделала такие агрегаты… нет уж. Но фардв обеими руками прижимал мешочки с деньгами к ее коленям.
— Да ты… — фардв видимо хотел сказать, что такая работа стоит не одну сотню литов — рыжих, но осекся. — Мы никому, клянемся. Мы ж имени твоего даже не знаем. И не спрашиваем. И забудем все.
«А вот это хорошая идея!» - подумала лекарка, - как это мне самой в голову не пришло.
Лицо Атреллы приняло выражение холодной решимости. Она посмотрела на фардва-воришку: — Садись рядом с братом!
Тот послушно сел и сложил руки.
Она, действуя обеими руками, кончиками пальцев прикоснулась ко лбам фардвов, и те мгновенно погрузились в сон, затем пролетела по участкам их быстрой памяти, удаляя все свои образы и впечатления. Тут же послала брату импульс на расширение артерий в малом тазу. И, запустив мозги фардвов на легкий сон и пробуждение, переложила кошели им на колени, а сама пересела на другую лавку, так, чтобы видеть мошенников, но они ее не видели.
Теперь братцы проснутся и ничего не будут помнить. И единственный вопрос их озадачит — как они тут оказались, если в начале поездки занимали передние места?
За спорами-разговорами время пролетело. Через лобовые окна салона в снежном мареве виднелись городские огни — Ганевол! Атрелла чуть повернула голову. Фардвы пришли в себя и удивленно рассматривали кошели на коленях. Оглядывались, спрашивали друг друга — что они забыли в хвосте дилижанса и почему сидят спиной к движению? Ответов у них не находилось, об Атрелле они не вспоминали, ибо нечего было вспоминать. Пассажиры-люди спали и ничего происходившего не слышали и не видели.
Дилижанс покатился по городским улицам. Атрелла взяла сумку, спустилась по лестнице и постучала в отсек водителей. Из двери высунулась все та же бородато-рыжая физиономия.
— Чего те? Скоро приедем.
— Да я понимаю, подскажите мне недорогую гостиницу, до утра… — она невольно перешла на стиль фардвов, — перекантоваться.
- Я не справочная, - грубовато ответил рыжий .
Он хотел уже закрыть дверь, но Атрелла умоляюще поглядела на него:
— Вам что, трудно? Я же не местная.
Рыжий полукровка, по видимому, был не конченый нэреит, как говаривал папа Витунг про тех, кто бесплатно пальца о палец не ударят в ответ на просьбу, смягчился:
— Ладно. Дилижанс остановится на портовой площади. В те гостиницы, что выходят на нее, не суйся — обдерут. Иди на улицу Канатную, и там увидишь таверну «Баркас». Хозяина зовут Жабель Дохлый.
Атрелла удивилась, лицо приобрело жалобное выражение — это же подстава! Она так назовет хозяина, а он обидится и ее зарежет. Рыжий сжалился второй раз:
— Нет, это его кличка в порту, на самом деле его зовут Жабери́н Дохола́н. Скажешь, что ты от Ла́рика из клана Грами́лин, он меня знает. Ну, а дальше сама разберешься.
— Дорого у него?
— Вообще он скряга, комнату снять на ночь — везде два нюфа, он ломит четыре, если согласишься не торгуясь, может поселить в сущем отстойнике, потому бейся за каждую монету, он уважает бережливых.
Атрела спросила, стараясь не выдать голосом тревоги:
— Он нэреит?
Ларик усмехнулся.
— Как все, нормальный дядька. В эту гостиницу всю жизнь вложил. Я его с детства знаю, клан Дохолан с нашим дружен с давних времен. А вообще там прилично — белье свежее, цветы в номерах.
Напарник в кабине рявкнул:
— Лар, харе трепаться! Подъезжаем!
Рыжий Ларик схватил Атреллу и потащил наверх, она не отбивалась. Он отпустил девушку, пихнул ее к лавкам.
— Господа пассажиры! Мы прибыли в город Ганевол! Начинаем торможение, приготовьтесь, упритесь ногами и руками, чтоб не разбить себе рожи!
Атрелла хихикнула:
— Лица!
— Это у вас — лицо, — сказал Ларик и пошел вниз, — а у них — рожи.
Комплимент, даже такой неуклюжий, оказал свое действие. Атрелла смутилась.
Торможение — долгий и не простой процесс! Сперва сбросили давление в котле, а когда уже оставались сотни метров, водители задействовали тормоза. Дилижанс скрипел, послышался запах горящего металла, машину потащило по брусчатке, отчего весь салон наполнился мерзким дребезгом, наконец, она остановилась. Пассажиры потянулись к выходу. Атрелла уже на площади снова подошла к Ларику. Портовая площадь хорошо освещалась, а вот улицы расходились темными провалами.
— И которая из них - Канатная?
Ларик показал направление:
— Туда, там рядом. По левой стороне — пятый дом. На вывеске парусная лодка. Не ошибешься.
Погода в Ганеволе слякотная. Снег в безветрии мягко покрывал брусчатку, таял на зачарованных камнях и чвакал под ногами. Повсюду фонарные столбы светили молочно-белым светом. Атрелла пошла в указанном направлении, и тут ударил большой колокол. Ратушные часы отбили полночь.