Оглавление
2013 г. 26 октября. Владивосток
«Зябко как… Но красиво! Эх, в тепло бы… Тефтелей маминых… Прикольное слово — тефтель. Уютное, домашнее… Мяконькое, влекущее… как сися! О! К Светке б под бочок… или Машке… Не, к Машке не надо. Мозги выебет сперва. О, ёпыть! Очнулся! Восстал из дремы боец! И насрать на слякоть, дискомфорт и запрет на возбуждение во время несения… Ну кроме как на нарушителей! И начкара, наверное… Блядь, промозгло-то как… Прав был батя: бардак в армии неистребим. Это — наше всё! В любой войне врагу — погибель, безусловно, но до того сами себя заебем…» Эти и подобные мысли стаями носились в голове старшего матроса-первогодка, стоящего с заряженным автоматом у трапа престарелого сторожевого катера. Под несение караульной службы и превозмогание связанных с этим тяжестей и лишений прекрасно думалось и вспоминалось хорошее, когда-то ошибочно принимаемое за обыденное. Мысли перескакивали с одного на другое, ассоциативные цепочки заводили порой в такие долбеня, что страшно становилось — как это всё умещается в ничем не выдающейся военно-морской голове первого года службы?
Глава 1
К марту 2013 года стало ясно окончательно: путь ребенку лежит в войска. Всё к этому предрасполагало. К учебе в институте у мальчика желания так и не завелось, да если б и было — знаний для сдачи приемных экзаменов ему явно не хватало. Аттестат средний, знания такие же, планов на будущее особо нет, ну имеется в виду конкретных. Поздняк, в общем, метаться. Спорт, точнее, физкультура — это да, увлекало, первый юношеский разряд по боксу и по вольной борьбе юноша получил, но и там, и там был признан тренерами бесперспективным. Почему? Ввиду отсутствия сильной мотивации, да и несильной, в общем, тоже. Не было «заточенности» на победу. Так что на «бюджет» с военной кафедрой юноша гарантированно не попадал. А про платный факультет и говорить нечего, это уже — по финансовым причинам. Первая всамделищная ссора у родителей как раз на эту тему приключилась — с криками, очень даже матерными, мать посудой в отца швырялась, отец, плюнув, на неделю в гараж жить переехал, — да всё без последствий и так и осталось. «Своих денег у нас нет, а кредит на „вышку“, если хочет, пусть он сам берет! Где хочет!» — это отцензурированное резюме батиного мнения. Непечатностей там набиралось страниц на пять, однако смысл не менялся. Так что пролетал ребенок мимо вуза. И наличие оформившегося у детиночки еще в детстве мнения — спасибо папе, — что Родина лучше пусть с просьбой в срок придет, чем заявится с требованием «отдать долги» в самый неподходящий момент, тоже было в строку, так сказать. Так что к моменту получения повестки некурящий юноша, умеющий мотать портянки, дать при нужде в хлебало или печень и на всякий случай, по совету отца, выучивший обязанности часового и дневального наизусть, особо насчет ближайшего года жизни не парился. «Батя служил, дед служил, я что, не справлюсь, что ли?» Героическое и комедийное кино про современные вооруженные силы его в этой убежденности вовсе не разуверяли, а как бы не наоборот.
Дня за два до отвальной, в смысле, до проводов, батя — трезвый — отловил в коридоре уже «стоящего одной ногой в казарме» сына, намеревавшегося бежать блуд потешить, на дорожку.
— Сын, пойдем-ка поговорим!
— Па-ап!
— Никуда твое сладкое мясо не денется. Пойдем.
Отцу проще было пойти навстречу. Одев куртки, двое мужчин вышли на улицу и уселись в скверике возле дома на влажные спинки ещё заваленных тающим снегом скамеек. Отец, удивив, достал откуда-то — чуть не из полы длинной мешковатой куртки — две пол-литровых банки очаковского «гордонса» с тоником. Пшикнули кольца, открыв доступ к содержимому.
— Парить мозги тебе я в очередной раз не буду, но вот выслушать — выслушай. Вопросы — потом. Войны вроде пока, тьфу-тьфу, не намечается, конфликтов — тоже. Хохлов можно в расчет не брать, там, если заварится всерьез, таких, как ты, не погонят. Поэтому — будь просто сам настороже. Замполиты…
— Нет уже замполитов…
— Как говно не назови — оно говном и останется. «Меня накормили отходами жизнедеятельности» — суть не изменилась: хватанул говна полную пасть! Так вот: замполиты и прочие вас будут накачивать, как мячики. Враг у ворот, враг не дремлет! И ты будь в струе! Держи лицо, мол, я начеку и в любой момент готов! Сам же помни слова капитана Смоллета.
— Будем ждать?
— И «будем настороже!» особенно.
— Смешной он…
— Только он, по сути, единственный оказался прав. Так что готовься всегда к худшему.
— А надеяться на лучшее?
— Знаешь, по первости надейся на то, что дембель неизбежен.
— А потом?
— А потом начнется, как за половину перевалишь. И тогда уже всех дел — в жир обеими ногами не встать и не накосячить. Сильно, я имею в виду. Вообще, сильных эмоций у тебя будет в достатке…
— А «губа»?
— «Губа» — дело проходящее. Зато впечатлений — на всю жизнь…
Отец, забыв о попытках бросить, закурил и мечтательно уставился куда-то поверх головы сына.
— Я кэпа Мазолевского, командира-комендача, до сих пор помню…
Недолго помолчав и отхлебнув из банки, отец вернулся к разговору:
— Не о нем речь. Просьб к тебе только две. Не начни курить и вернись человеком. Это лично мои. Мать тебе ещё мозги пропилит насчет «пиши чаще», «питайся правильно». И — от службы не бегай, но и не напрашивайся на неё. Инициативных инициатива инициативирует первыми! Ладно! Вали на внеплановые вязки свои. Деньги есть?
— Есть.
— Вот и вали. А я пойду сдаваться матери…
Только действительность через день решила принять участие в его судьбе и добавить красок…
«Маленькие неувязочки» начались ещё на Угрешке{[1]}. Не, началось все как положено: пьяненьких в разной степени детиночек прогнали через строй врачей, дали пару часов протрезветь — и огорошили. «Куда-куда приписали? В погранвойска? Так туда и пойдете! Только не на год, а на полтора! Куда? В морчасти погранвойск!» Возмущающимся напомнили о священном долге гражданина и связанной с этим необходимости «стойко переносить все тяготы и лишения…». К хору недовольных и обескураженных наш герой примыкать не стал. Смысла не видел.
Позвонил домой, порадовал героического папашку. Отец гыгыкнул, в пять минут уложившись, рассказал о буднях Сортавальских «гидропогранцов» четвертьвековой давности, рявкнул на взрыднувшую в голос мать и посоветовал «прилипнуть к технике».
Дальше — и не жалко денег было государству — юного москвича в компании таких же юнцов посадили на поезд в Анапу, в некую «электромеханическую школу». Бардак продолжался: про флот пока, как и про драконов — ни звука. Камуфляж общевойсковой, кислотно-зеленые погоны, сапоги с портянками и — спустя месяц — наконец пошла теория с практикой. Ни чистки картошки, ни снегоуборочно-травопокрасочных мероприятий (в основном физо и неожиданно много стрельбы), и это, на минуточку, не отвлекаясь от натаскивания молодых людей на грязное и тяжелое военно-морское железо и прочие металлы. Приехавшие через два месяца на окончание КМБ мать с отцом отметили «отожранность» (отец) и замотанность и исхудалость (это мама). Батя, расспросив о порядках, завистливо цокал и приговаривал «мне б так». Учеба по ВУСу неожиданно «пошла»: то ли гены трех поколений рукастых автослесарей проклюнулись, то ли что, но эту школу он закончил с двумя «корочками»: моториста и электрика. ВУС-то один, а вот знания… И, решив внести в окружающий его бардак свои «двадцать копеек», наш выпускник на «распределении» попросился на Камчатку. Как сын бабушкиной знакомой за сорок лет до него, ставший юмористической семейной «притчей во языцех» эдакой. Бабушка внука лет с пятнадцати донимала вкрадчивым вопросом: «Куда деточка хочет служить отправиться? А! Деточка хочет на Камчаточку!». Хорошая была бабушка, остроумная, врач-стоматолог, до последнего лечившая людям зубы в обычной поликлинике и откуда её в «холодную» и свезли за полгода до призыва. А тот семейный «жупел», правда, ещё при советской власти по какому-то призыву в честь чего-то там уходил и мог выбирать место службы и род войск. Нашего же героя просто, для общего развития вроде как, спросили: «Зачем тебе это, сынок?». Тот привел близко к тексту ответ из прошлого. «Так я, может быть, никогда на Камчатку не попаду! А тут такая возможность!» — услышали в ответ «выпускающие» майор и подпол, переглянулись, хмыкнули, покрутили головами — и через два дня в компании семерых «счастливцев» наш дипломированный младший сержант, специалист аж второго класса уже перемещался по маршруту Анапа — Новосибирск — Владивосток под предводительством цельного каплея и под присмотром двух «старослужащих» старшин первой и второй статьи.
Вот из-за старшин-то и оказался юноша ночью на пирсе… Флотские и так «сухопутников» недолюбливают, а тут аж по четыре рядовых налицо! И каплей, с чувством отдыхающий телом в соседнем вагоне и предоставивший старшинам карт бланш на воспитание пополнения! В общем, уже на второй день путешествия состоялся следующий диалог:
— Я вам приказываю, товарищ солдат!
— Ах, оставьте, военный! Вы уже всех тут утомили!
— Грудь к осмотру, слоняра!
— Мужчина! Ты реально достал! Допросишься ведь!
— Да я тебя!
— Блин, ну, давай попробуем!
Флотские действительно «сапогов» недолюбливают. По объективным причинам: пропустив «двоечку» в печень, мыслей о любви как-то не остается. Прибежавшему на шум второму «гидрачу», не разбираясь в намерениях, прилетело от экс-боксера же раскрытой ладонью в лобешник. Обоих, скрюченного и ошеломленного, вежливо и бережно, в шесть рук, усадили на одну нижнюю полку.
— Товарищи старшины, вы бы отъебались от личного состава, пока до синяков дело не дошло!
Старшины попереглядывались, помычали угрожающе и вняли — до конца пути до «специалистов» никто не домогался с «гениальными» идеями типа прыжков в ширину. Но — только до конца пути…
Оказалось, что так ждали пополнение на флоте, так ждали — аж все жданки прождали. И, прождавшись, от теплой встречи этого пополнения все, кто смогли, самоустранились. Переживания сказались, видимо… Отдохнувший в поезде каплей, придерживая натруженную печень, скинул это пополнение на какого-то молоденького старлея и пропал в дебрях штаба, а исполнительный старлей провел новоприбывших по всем кругам местного рая: медосмотр, баня, склад вещевого имущества, где, сдав камуфло и сапоги, солдатики переоделись и стали матросиками. Бескозырки, гюйсы… «ленты за плечами, как флаги за кормой…». Вот таких необмятых специалистов старлей и привел в расположение, сдал пузатому мичману в годах и тоже исчез.
— Ну что, сынки! С прибытием на Тихий океан! Размещайтесь!
Мичман снял фуражку, вытер выступивший трудовой пот и оставил недлинный строй предоставленным самому себе. Ненадолго: человек десять «стариков», поводя плечами и разминая кулаки, приближалась из глубины казармы с явно недобрыми намерениями. Ба, старые знакомые — старшины!
— Народ, вы как хотите, а я пиздюли терпеть не буду!
И, не дожидаясь реакции попутчиков, наш москвич, сбросив с плеча свой набитый эрдэшник, двинулся навстречу старожилам. Попутчики, надо сказать, оказались ему под стать, и «битва бобра с ослом» началась без всяких преамбул и предварительных ласк.
Итоги битвы подводили офицеры. Как положено, с криком, матюгами, поисками виновников и зачинщиков… По итогам: мичману — выговор, старлею — неполное служебное соответствие, а участникам — по три наряда и по лычке снять. И похуй всем на неувязки, сказано наказать — наказали. Радуйтесь, типа, что в дисбат не загремели! Вот и стоял теперь молодой специалист-моторист на причале и сторожил.
Холодный зябкий ветерок, запахи йода, солярки, чего-то гниющего, шелест волн — экзотика! «Что вы хотели, то вы и получили!» С полчаса назад с припаркованного с другой стороны десятиметровой ширины причала брата-близнеца объекта охранения ссыпалась толпешка в рыл пятнадцать — и ушли не строем, и своего часового не оставили… Фонарь включился, сумерки — хотелось бы сказать «и тишина-а-а!» — но нет. Что-то где-то поскрипывает, что-то обо что-то трется, волны то шипят, то поплескивают, ветер в чем-то посвистывает и погуживает — та еще обстановочка.
Так и пошла служба, и всё голой жопой да по стерне… К экипажу не приписали, состоял боец «прикомандированным к бербазе». Командиров — хоть жопой ешь, подчиненных — сам себе, как тот Челобака, человек-собака, который «сам себе друг». Полтора месяца такой, пардон, службы — и кошмар замполита, пардон, готов: когда надо — его нет, на все готовы отговорки и до дисбата рукой подать, да прихватить его не на чем. Пока не на чем.
Глава 2
Утро 23 февраля началось неожиданно: сразу после завтрака меня дернули к особисту. Прямо из столовой! В честь праздника, что ли? «Это жу-жу-жу неспроста!» — успело подуматься. Через десять минут оказалось, что «действительность — ещё кошмарней!». Прав был и Винни-Пух, и Высоцкий.
— Товарищ старший матрос, ознакомьтесь и распишитесь!
— Товарищ капитан-лейтенант, это что и в связи с чем?
— Сейчас вам, независимо от вашего желания, будут сообщены сведения, составляющие государственную тайну. Вопросы?
А какие могут быть вопросы, если все руководства по устройству и ремонту идут с грифом ДСП? Всё секретим! Ладно, прочел, подписал.
— Вы откомандировываетесь в распоряжение капитана второго ранга Полынина. Ему оч-ч-чень необходимо участие специалиста по силовым установкам. Крайне! Ждет в 224-м!
— Разрешите идти?
Каплей молча махнул рукой.
Возле помещения 224 предчувствия полной задницы начали оправдываться. У двери паслись — один стоя, другой сидя чуть в стороне — персонажи, даже на территории насквозь военного объекта поражающие всех своей крайней милитаризованностью. «Ходячая смерть террориста» — подумалось перед попыткой постучать в дверь.
— Куда?
— К кап-два Полынину.
— Кто?
Очень просилось рифмованное… про орган в макинтоше…
— Стармос Некрасов.
— Заходи.
Дальнейшее можно описать как вылизывание и захвальба… Мне дали понять, что я — чрезвычайно ценный специалист, надёжа России, гордость ТОФа и вообще — без меня, как без рук. Занятное чувство — с одной стороны, хотелось треуголку, руку за обшлаг и ногу на барабан. И грозным Наполеоном обозреть окрестности, в основном, в поисках какой-нибудь Жозефины или Кутузова. Жозефина, кстати, была бы гораздо более желанна и востребована! И вместе с тем, я — листок дубовый на скамье в парной, на который медленно опускается большая такая, волосатая и морщинистая задница. Прыщавая! Очень, знаете ли, занятно… А кап-два разливался!!! Типа, ещё чуть — и на меня та-а-акие блага прольются!!! Адмиралы «сырки» стирать будут, женская сборная по гимнастике в очередь на случку встанет! Замминистром обороны назначат, а то и замглавмедведем! Или — голос секретчика посуровел — на выбор мотористом в зажопье какое-нибудь на пару контрактных сроков. Каких сроков? А это, стармос, уже детали: от тебя лет пять отгонять будут всех, включая близких родственников… И посоветоваться-то не с кем! Но упоминание белых медведей убило окончательно.
Особых перемен в «тяготах и лишениях» от нового статуса и места службы я не заметил. Всех изменений — лычку вернули и вместо службы «затычкой» по вызову, которой перекрывают хронические узкости в процессе выполнения условно-боевых задач, меня с двумя такими же орлами отдали под командование старшего мичмана, пожилого дядьки отцова возраста. Персональный угол в казарме выделили на троих и ещё от всех нарядов освободили!!! И под его командованием, и, к слову, с его деятельным участием, началось превращение престарелого и попахивающего старой гарью довольно большого сторожевика в состоянии «разруха» в исправное и боеготовое состояние. «Да не может такого быть!» — скажете вы и будете неправы. Это, сцуко, флот! Здесь и не такое бывает! Естественно, никто нас не припрягал ни сваркой искрить, ни «кулеметы» чинить и отстреливать: для этого привлекались спецы гражданские и флотские, а вот все, входящее в наши ВУСы — обладателям их и доставалось. Под чутким руководством и бдительным присмотром, конечно. Персонально мне аж два наставника попались, тертые, опытные и знающие дядьки возрастом за полтинник. И под их присмотром и приглядом и о дизелях, и о электроустановке я как бы не больше, чем в «школе» узнал. Дядьки щедро опытом делились, и не сортом стали или латуни, из которых произведено то-то и то-то, а опытом эксплуатации и ремонта… Моё заведование сюрпризов не подкинуло: все три движка после регламентных работ фырчали и постукивали довольно и по первому требованию были готовы к команде «тапка — в пол!». Далее разобрались с генераторами. А потом пошли «побочные» фронты работ… Дальше я многое узнал по части «ободрать и покрасить как надо», «зафиксировать и проверить на отрыв» и «ПРИНЕСИ-ПОДАЙ-НЕ МЕШАЙ». Эта катавасия продолжалась до лета — в день защиты детей в семь утра принеслись два незнакомых каплея, и после недолгого общения с «отцом родным» нашу троицу обрадовали командой «к бою и походу приготовиться!».
Весь «бой и поход» заключился в переходе на артиллерийский полигон. Ах-х-х… офигенный, в общем, анабасис. Я, собственно, перехода и не видел: моё место в машинном, наверх меня позвали уже на месте. Зато дали потом, после пристрелки и калибровки штатного вооружения, пострелять и нам из извлеченных из укомплектованного бортового арсенала автоматов и «крупняка». Обгадились мы все трое: выстреленное летело куда угодно при небольшом волнении, только не в цель. Зато артиллерист-каплей и штатные «мясорубки» пристрелял, зачет выполнил, и, постреляв из «крупняков», довольный, пообещал «благодарность в приказе». Нужна она, конечно, как кусок селедки в шоколадке…
2009 г., Москва, НИИАА, лаборатория испытаний № 3
— Орлы мои и ты, орлица! Приказ подписан. Сроку вам — неделя: проверить, оттестировать, потом сдать «ответчик» и в следующую среду выдвигаемся в Брикет, на полигон. К 22-му быть готовыми к началу испытаний!
Грянуло тихое «Ура!» из трех мужских и одной женской глотки. Женщина, точнее, девушка, была «не местная» — ФИАН избавился от «рэволюционерки» с её идеями, откомандировав в институт. Тут-то она и развернулась!!!
2011.05.03.
«…4. Направить в полном составе отдел «Лаборатория испытаний № 3» в г. Владивосток для дальнейшей разработки и изучения темы «Забег Моисея» и изделия «Трюмо»…
Глава 3
Возвращение с победой в родную гавань враз сбило весь праздничный настрой: с какого-то перепугу мы не к месту швартовки отправились, а посетили танкер, залившись под пробку, потом как-то непривычно быстро, прямо с грузовика и при участии каких-то деятелей обслужили обе артустановки и пулеметы и пополнили боезапас. Потом там же, всласть намудохавшись, втроем плюс трое каких-то местных архаровцев перевалили с подъезжавших грузовиков на борт и распихали куда положено довольствие на весь экипаж — «сундук» только указывал, куда что переть. Вы плохо себе представляете, наверное, сколько всего ОБЯЗАНО находиться на борту вполне обычного корабля. Пока распихивали «положенное» — принеслись на УАЗе-«таблетке» военно-морские «убийцы в белых халатах» и набили медпункт какими-то коробками, ящиками и биксами. Ну а далее — не жрамши-не спамши — нас понесло по воле командира в какие-то портовые долбеня, неведомые и неисследованные. Отчего такие? А спросите сборщика с вазовского конвейера, всю ли территорию любимого завода он облазил? И не морщитесь от брани, а выцедите главное: завод огромен, а он — человек маленький. Полезешь изучать самостоятельно — говны, говны, металлолом, колючка, ангары под замком, опять говны — и вдруг ракеты, лай собак, тревожные группы — это значит, что ты нашёл нечто, что находить персонально тебе не надо было бы. А порт-то всяко-разно больше завода! Так вот, очутились мы неожиданно для себя, заёбанные, но непобежденные, в эдаком крытом бассейне внутри высоченного здания, хорошо, мичман просветил потом, в плавучем доке. Набежавшая местная швартовая команда — я это уже наблюдал, покинув свою «нору» — пришвартовала нашего «погорельца» и умелась, оставив пару армейских термосов и какой-то небольшой ящик возле скинутых с пирса неуставных сходен. Мичман рявкнул «Стройся!», каплеи поблагодарили за службу и, пошептавшись в стороне с мичманом, тоже умчались в даль светлую. Чем, кстати, совсем и не огорчили! Думать ни о чем не хотелось, ни о высоком типа Родины, ни о низком типа баб. Хотелось тупо лечь, можно даже не похавав. Хотя похавать, в общем-то, можно… Мичман же, вернувшись, огорошил:
— Знач так, сынки. Харч в термосах, ночуете здесь. Спать — бдительно! Черт, херня какая-то… С самого начала…
— Тащ мичман!
— Что?
— С самого начала — это что?
Мичман помялся, вздохнул тяжело, набрал воздуха в грудь — и сдулся.
— Берите бачки, ящик — и пошли.
Расположились на камбузе — четверым места с лихвой хватило. В термосах — флотский борщ и такие же флотские макароны, отмеренные неизвестной, но щедрой рукой. В ящике — хлеб, сахар, масло, заварка. Тоже без экономии. Приятно, но настораживает, однако!
— Не буду размазывать… Корабль этот попахивает… По номерам — он затоплен в лохматом году на день Великой Октябрьской Социалистической Революции… В процессе пожара! И вдруг оказывается — из говна восстановлен, не понять по чьему велению, но, считай, в марципанчик! Плюс модернизировали черт-те как… Денег в итоге вбухали — чёрт, лучше б нам оклады увеличили… И всего экипажа — кто? Я, считай, пенсионер, и вы трое, разгильдяи-пролётчики… В общем, я — на берег, должен буду быть завтра. До обеда меня нет — начинайте волноваться. Вопросы?
Вопросов не было. Не знаю, как Сереге с Пашкой, а мне было ссыкливо как-то, если честно. Мичман, не дождавшись вопросов, скомандовал «принять пищу и отходить ко сну» и ушел. Мы остались одни.
Борщ, с добавкой, ушел в молчании… Макароны, видимо, стимулировали коммуникабельность — у всех сразу. Пашка первым озвучил всеобщую, видимо, идею:
— Парни. Давайте знакомиться по новой. Кто, что, откуда… А то я, например, про Родьку только фигню и знаю. Что он сам с Москвы и двух старшин в госпиталь наладил…
У меня возражений не было:
— Из важного — бокс и борьба, не супер, но выдать могу в случае чего. После школы специалистов мечтал служить на Камчатке. Телки нет, только мама и папа. По моему заведованию: движки и электрика в норме. Часто и не всегда впопад юморю, так что извиняйте если что.
— Сергей. Учили на артиллериста, нахватался попутно многого. Могу стрелять, рулить нашим «Летучим голландцем», работать на радаре и радио. Здесь за звонки домой по ЗАСу{[2]}. Костромчанин.
— Ну а я — просто матрос Павел. Умею много, но пока не очень хорошо. Санинструктор ещё… Повздорил с коком. Сам из Питера.
Слышал я про этого кока… «Самый толстый главстаршина» за борт выпал… Типа, искупаться захотел. Сам. Знатная у нас компания!
За чаем посовещались и постановили: на ночь оставляем трап, но задраиваемся наглухо и отбиваемся до утра. Первый проснувшийся будит спящих, завтракаем и раздраиваемся. А дальше видно будет. Может, вообще через полчаса придет кто и на берег сгонит!
Так и сделали, а зря. А может, и не зря — хрен его знает, как и что изменилось бы…
2 июня 2014 г. 04:00
— Ну что, коллега, рискнем? Развеем, так сказать? Долбанем, как Гитлер? Спозаранку?
— Вов, достал! Чё те неймется-то? Три попытки — всё в жопу!
— Я с Марией Анатольевной пересчитал всё. Заново, с нуля. Переучли всё и вся, на всё заложились и перезаложились. Мизер с любого хода!
— Так у неё и спроси!
— Мнется, спрашивал уже. А у нас через полчаса всё равно тестовый прогон!
— Давай-ка лучше недельку потерпим. Заказчик приедет — тогда и предложим.
— Где осталось ваше научное любострастие, коллега? Давай-ка лучше не ссы! Напругу подадим, если что — типа, оно само, а мы, герои, успели среагировать и предотвратить. Зато, если получится — мы в шоколаде.
— Умеешь ты убеждать! А то, что в бассейне — кораблик — это как?
— Да он пустой стоит! Ну отправим в никуда ещё один — и что? Три корыта уже в это никуда отправили… Тем более если что, то оно само…
И через полчаса эти два научных светилодебила «дали». И даже среагировать в процессе попытались, но вот только не среагировалось оно как надо. С электричеством так бывает: включилось, и хер выключишь, только рубить провода, а нечем, да и страшно. Арка перехода возникла, где и как уже и предсказывалось и возникалось, и в неё устремилась вода, пропадая невесть где. Даже не устремилась, а ломанулась, как в прорву. Корабль, пришвартованный «на отъебись», дзынькнув порванными тонкими швартовами (ну а на хера в бассейне капитально швартовать?) и кабелем подачи, отправился вместе с потоком в «никуда». Свалившийся трап отправился туда же.
Глава 4
2 июня 2014 г. 04:00 по наручным староземельным часам или 18.04.28 г. по календарю Новой Земли.
«Бля-я-я!»
Бубух!
Черт, больно! С первым я спал, и снилось мне, что воспарил я высоко и неожиданно вниз рухнул, подбитый «мессером» с лицом каплея военно-морских погранично-финансовых войск Дзевентковского. Со вторым я влепился в переборку над койкой напротив и шмякнулся на вышеупомянутую. Приложился знатно, зато враз осознал — творится бабуйня какая-то… И аварийка загорелась… Я живенько одевался, проклиная себя за неурочный гедонизм. Вот с какого перепуга пришкварилось мне раздеться на ночь глядя? «На простынку… Пора привыкать… Указ скоро…» — это я уже додумывал, вламываясь в соседнюю каюту. Пашка, сидя на полу с видом «лихим и придурковатым», напяливал «гады».
— Живой?
— Не дождетесь. Что Серый?
Я ломанулся в дверь напротив, одновременно зовя Серегу… Неудобно вышло: «Серега!!!» — испуганным лосём я проорал ему практически в лицо.
— Спокойнее, коллега, я жив и почти здоров. Разбужен, конечно, нетрадиционно, возмущен крайне и негодую…
Из-за спины Пашка с некоторой паникой произнес:
— Пошли на палубу, и скорее. Вдруг мы тонем?
«Тонем» стало спусковым крючком: мы наперегонки ринулись наверх.
Я выскочил вторым, выталкивая из проема Пашку, и сам был оттерт от выхода Серегой. Немая сцена: вместо докового пейзажа вокруг было солнце и вода… Везде, куда ни посмотри, — вода! И — тепло, даже жарко…
— Это… это…
Всё, на что меня хватило, я тут же озвучил.
— С моей точки зрения, Пельш со своим «Розыгрышем» уже переходит границы.
«И, по-русски вспомнив мать, рухнул капитан»{[3]}. Капитанов, правда, среди нас не было. Пашка, как стоял, так и сел на палубу, Серега неторопливо присел на комингс, я остался стоять. В голове вертелось одно: «Аккумы надо поберечь, динамку заводить надо…».
Спустя два часа мы собрались там же, где ужинали. Почему через два? Да, блин, ретивое взыграло — не сговариваясь, что делать, мы разбежались по кораблю «осматриваться в отсеках». Я попутно запустил один «дырчик» из двух «слабосилков» — на корабле появился нормальный свет. В общем, сижу я, позитива — ноль, обдумываю то, что Серега выудил на мостике… Судя по унылым лицам приятелей, вяло ковырявших вчерашние макароны, состояние у них было сродни моему. Земля была в сотне метров от нас, но — внизу. На полсотни км вокруг — никого и ничего. Из хороших новостей — несколько сигналов, по мнению Сереги, подпадающих под заумное определение «радионавигационных» и находящихся в районе «до 1000 км». Учитывая, что, по инструкции, преодолеть мы можем раза в два-три почти поболее, новость условно-хорошая. Да и остальное, вообще-то — тоже ничего! Мы не на спасательном плотике посередь океана, кораблик вполне исправен и как положено снаряжен… И заряжен… Я поневоле заулыбался.
— И чего оскалился, как дед Пахом на лампочку Ильича?
Хамская Пашкина тирада настроения не испортила. Могла, но не испортила.
— Паш, а чего нюниться-то? Есть на чем плыть, что есть-пить, чем и из чего стрелять… Даже, по Серегиному мнению, есть куда, ну плыть я имею в виду! Доплывем до людей — там видно будет!
— А если они нас это? Того?
Ожидаемо Сергей оторвался от макарон.
— А на «это» и «того» у нас — два крупняка и «акашки» для особо непонятливых. Распилим любого гада!
— А когда всё кончится?
— Паш, быть «адвокатом дьявола» — занятие простое и благодарное. Какие ещё мысли против «поискать людей»?
Я плохо представлял, кто такой этот адвокат, но конструктив Сереги мне был родней и ближе, так сказать.
— Пашк, давай тогда отправим Серегу к его радиотряхомудии, а сами посмотрим и проверим, чё у нас тут вообще есть, а?
На том и решили остановиться… Попили чаю и отправились, куда уговорено: Серега на мостик, а мы — ревизовать и знакомиться с имуществом. Точнее, сперва, по общему желанию, разошлись по каютам переодеться: жара начинала давить.
«Плох тот солдат, у которого нигде ничего не заховано!» Вдвойне это относится к «маслопупам» и вообще к тем, кому по уставу положено регулярно, а чаще постоянно, пачкаться и загрязняться. Я — хороший, ну в этом плане! Помимо «своего» подменного имущества, у меня наличествовало и «благоприобретенное»: «учителя» незабвенные на прощание одарили меня мешком с прикольными одежками типа новомодных медицинских, и охапкой кожаных тапочек на резиновом ходу, по их словам, одноразовых, так что одеть было чего. Напяливая легкие штанцы и футболку, которые «деды» называли «эрбешкой», я про себя сетовал, что не попал в подводники: они там, по словам дядьков, по жизни в этом рассекают. Потом углубленно обмыслил идею — не, на фиг такие ныряния. Форточку не открыть, радиация опять же…
— Ты готов? Ух ты, везуха тебе…
Пашкиной фантазии хватило лишь на превращение штанов подменки в бриджи, а тельник лишить рукавов. Пришлось делиться… Подумав, и Сереге выделил и одежку, и обувку, так что мы снова начали напоминать команду корабля. Единообразие в обмундировании, так сказать.
Спустя часа четыре мы с Пашкой ввалились на мостик. Я пришел в обнимку с монструозным двухствольным гранатометом и руководством, а Пашка притащил пятилитровую канистру спирта, найденную в медпункте — он уже час не мог с ней расстаться. Ухайдокались в полусмерть, зато прихваченный блокнот был тщательно, двумя почерками, заполнен сведениями, что можем употребить сами и что — выделить от души пока неизвестным, но стопудово наличествующим где-то рядом супостатам. И вовсе это не паранойя!
— Ща бухнём!!!
Блин, как же меня достала эта фраза за последний час… Серега поморщился, уставившись на нас: видимо, тоже особого энтузиазма к «бухнуть» не испытывал. Пашка несколько раз перевел взгляд с меня на Серегу.
— Пасаны! Вы чо как неродные?
— Паш, я те в который раз говорю: «Погодь с синькой!». Серый, новости есть?
Серега встал из-за заваленного какими-то казенного вида бумагами стола, разминая лицо руками. Потер глаза и посмотрел на нас слегка ошалелым взглядом.
— Есть чем потресть… Сплошь непонятки. Для начала — глубинных бомб у нас нет, как и бомбосбрасывателей.
Не, не то что бы я был фанатом «рыбалки на динамит», но появилось чувство некоей потери…
— Вместо них у нас присутствует некое «изделие ГММ-4У», ща, где-то…
Серега зарылся в ворох бумаженций.
— А! Во! «Гидромеханический метатель! С тонной пятикилограммовых зарядов типа противодиверсионных гранат. Пока не пощупаем — не поймем… Далее…
«Эксперт» опять зарылся в бумажки.
— По модернизации — впечатление, что мы на каком-то опытовом корабле. Сплошняком новинки науки и техники, мать её. У нас по идее должна стоять носовая «трехдюймовка» носовая, теперь хренушки — такая же «мясорубка», как и на корме… Я мозг сломал в этих актах приема-сдачи, согласованиях и прочей лабуде… Родь!
— Ай?
— Ты у себя ничего странного не наблюдал?
Я, честно говоря, подзагрузился. Единственное, что пришло на ум — опечатанный электрошкаф со странной аббревиатурой БПТ/РБ на дверце и успокаивающе помаргивающим зеленым огоньком светодиода. Как-то вдруг тревожно стало… «Здравствуйте, госпожа Паранойя! А мы к вам! — Кто это „мы?“ — Это я! И — прошу миловать и жаловать — МОЯ ШИЗОФРЕНИЯ!!!» Озвучить свои мысли я не успел — взгляд Сереги соскользнул на увесистую дуру, которую я так и не выпустил из рук.
— О! Крутая фигня!
Я почувствовал, как широкая лыба сама собой появляется на лице.
— А то! Прям BFG из старого DOOM’а…
— Шикардос. «Глубинки» не заменит, зато метров на триста, если мне не изменяет память, лупит. Народ, может, пожрем? Тем более сумерки практически можно считать сгустившимися…
Странно, подумалось мне. На батиных «командирских» ещё пяти нет, а на улице реально темень… Пашка, не дожидаясь меня, унесся вместе с «его пр-р-релес-с-стью». Удивительно деятельная личность: пока я, составляя компанию Сереге, пожелавшему курнуть, постоял с ним на палубе, разглядывая окрестности, Пашка нарезал черняхи, разбавил спирт и, вывалив на сковороду остатки макарон, разогрел.
— Холодными перебьемся или как?
Решили перебиться холодными… Ни к чему хорошему это не привело, тем более что одним полулитровым ковшиком разбавленного спирта мы не ограничились.
Глава 5
Первое утро, 18.04.28 г.
Часы показывали херню какую-то. Даже, скорее, «цену на пшеницу в Афганистане» — это лучше определяет ту ересь, которая отображалась на циферблате с советской ещё атрибутикой погранвойск. Трясти часы или иным способом добиваться от них, а равно и от кого-либо еще, не хотелось напрочь. Здравствуй, похмелье номер три!
Похмелье, вернее, его разновидности, несмотря на юный вроде бы вроде возраст, были мне уже ведомы и даже изучены и классифицированы. Пока мне было известны три разновидности. Первая — коктейльная, когда пьешь всё, что в наличии, не соблюдая правил однородности, непонижения градусности и прочие. В результате — мозголомка, амнезия и нежелание жить без опохмела. Вторая — куражно-бравурная, приносящая ту же амнезию, последующие моральные терзания и часто — следы в виде синяков, постыдных болезней и апофеоза в виде голого тела разновидности «кукушидла» с пилорамным характером и матримониальными планами в постели рядом поутру. Эта разновидность сопровождается сентенциями типа «больше никогда» и «больше никого и ни за что». Сейчас посетила третья, самая милая и безобидная. Не хотелось ничего: ни пить, ни таблеточку, ни барышню… Ничего не хотелось, лежалось комфортно и великолепно думалось о чем угодно. Главное было — стараясь не двигаться, дождаться позывов в туалет, дотерпеть до стадии «ща затопит глаза» и только тогда вставать. Попробовать ранее — обречь себя на адовы муки, болеть будет всё, даже непричастное ко вчерашним возлияниям и последующим, если они были, непотребствам. Удав вроде в мультике сказал: «У меня есть мысль, и я её думаю!». Вот ему я и уподобился. Благо мыслей было много, а времени на решение этих логических кроссвордов особо и не было.
На часах полночь, а снаружи светло — как такое может быть? Правильно, другое полушарие. Какому больному идиёту с таким же чувством юмора придет в голову тащить за пол-экватора антиквариат с экипажем типа «три танкиста совсем без собаки»? Соблюдая массу режимов типа тишины, секретности и радиомолчания? Думалось туго — окромя бесящегося с жиру Абрамовича или хихикающего проказника Прохорова на ум никто не приходил. Ну пионеры, по батиным рассказам о его счастливом детстве, на подобные шкоды были способны — стянуть из местного музея снаряд времен войны и подкладывать его пьяным вожатым под бочок ночью… Но — где музей и где те пионэры? Сплошные неувязочки. Кстати, о неувязочках!
Мысли, повеселив, бодро свернули в более благодатные пажити. Точнее, в сторону Сереги. Трижды он попадался мне на глаза сидящим за ноутбуком… Матрос-срочник с чем угодно в руках, от автомата до сиськи, воспринимается адекватным и естественным. Акварель, макраме, выжигание по дереву… С ноутбуком, причем увлеченно работающим с ним — нонсенс. Ну я так думаю. Вдобавок я прикинул ситуацию на себя: попутно овладеть ещё парой специальностей я не успел бы. А штурманское дело — это, блин, такое дело… Начал припоминать — и хлынули факты, косяки и неувязки…
Дождавшись пожелтения (мысленного) белков глаз, я, посетив гальюн и одевшись, отправился расставлять буквы над точками. Для начала — к Пашке. Тот сидел у себя и, разглядывая футболку, видимо решал крайне животрепещущий вопрос — надеть её и встать и идти или отложить от греха и прилечь обратно?
— Что, маешься?
— Угу. Если надеть — надо вставать, встану — захочется пить. А спирт — он коварен, попил воды — и снова вчерашний вечер…
— Одевайся и пошли.
— Куда?
— Слушай, Паш, у меня сил тоже не сады. Вопросы к Сереге есть, я подумал, что ты…
«Окуньки оживились!»