- Марина! Костян!
Вопль долбанул в уши так, что я зажмурился и замер, как от настоящего удара.
По стенам заметался луч фонаря, потом второй. В проёме появился Джор.
- Вы тут? Вы целы?
- Я цел, с Маринкой что-то поганое...
- Ух ты!..
- Джор, потом! Ты один?
- Тут мы, тут, - появился и Хайям. – Что с ней?
- Не знаю, упала.
- Носилки бы...
- Давай вон на щит положим. Ошизеть, где вы его взяли?
Мы положили Маринку на щит и почти бегом бросились по туннелю.
- Как вы нас нашли? – на бегу спросил я.
- По запаху!
- Это как?
- Собак привёл. Белый такой, огромный, как медведь, знаешь его?
- Наверное. Видели в тайге...
- Так что с Маринкой?
- Всё было нормально – буквально минуту назад...
- А кто там на стуле?
- Ведьма какая-то, наверное. Засушенная. Кто-то её засушил на память... Валим, ребята, из неё на Маринку что-то высыпалось, и теперь вот...
По восходящему коридору идти было труднее, особенно на последних метрах, когда он совсем сузился, но мы справились. Повозиться пришлось, когда вытаскивали Маринку наверх. Она была твёрдая, застывшая – наверное, в той позе, в которой падала: полусогнутые ноги, руками будто бы держит, прижимая, невидимый мяч, голова опущена. Запасливый Хайям ещё из дома прихватил бухточку репшнура и не забыл его взять на поиски – так что, быстренько соорудив из шнура и из щита люльку, Маринку всё-таки вытащили наверх: Артур и Рудольфыч тянули, мы втроём подсаживали снизу и страховали.
Потом вылезли сами.
Говорят – сам не видел, но почему бы не верить? – что бывают многослойные сны, сны-«матрёшки»: то есть ты вроде бы просыпаешься в своей постели, всё как надо, но на самом деле это просто следующий сон, и сейчас что-то начнёт происходить. И так раз за разом. А вот гениальные стихи я во сне сочинял неоднократно и сам от себя приходил в бешеный восторг – правда, то, что оставалось в памяти, наутро становилось просто бессмысленным набором слов. И так же с логикой: то, что во сне было чёткими и строгими построениями, при дальнейшем рассмотрении превращалось в набор абсурдных силлогизмов...
Это я к чему? К тому, что с какого-то времени мы все, хоть и пребывали в жёсткой реальности, всё глубже погружались в «логику сна». Возможно, это началось с появления той «медузы». Не уверен, но допускаю.
А теперь память ведёт себя так же, как после пробуждения...
Итак, Хайям и Джор спускались вниз; Рудольфыч и Артур вытягивали Маринку сверху; Патрик, Антикайнен и Валя тут же принялись над нею хлопотать, а Вика отпустила какую-то неуместную остроту и едва не огребла от Патрика пинка по заднице; пересчитали? это десять; но кто-то же сидел у рации и вызывал: «Полынь, полынь, я бирюза-пять, как слышите? Да, нашли, нашли, но девушка без сознания... что? Нет, пульс есть, пульс есть, не ранена, но без сознания, без сознания, не реагирует. Да, ждём, пеленг даю...» Вроде бы припомнилось лицо, вернее, половина лица, другая прикрыта ладонью, на голове лыжная шапочка или капюшон толстовки, и рацию именно он таскал на себе, она ведь немаленькая... Олег? Нет, не Олег... но имя короткое и мягкое... И, главное, никто, кроме меня, его не помнит. А Маринка, если и помнит, то не говорит.
Артур копался в аптечке, и я понимал, что он сейчас просто в панике, он не знает, что делать, их в «герце» учили, конечно, оказывать первую помощь, но к такому – нет, не готовили... Я вообще не понимаю, где к такому могут готовить, потому что для начала такое надо себе представить. И, соответственно, в аккуратно собранной аптечке просто не было необходимых препаратов – и я сомневаюсь, что эти препараты нашлись бы и в МЧС-овском госпитале, и в районной больнице, и где-либо ещё.
Кажется, это называется кататония: когда у человека судорожно напряжены все мышцы тела. Или при кататонии тело разгибается и голова закидывается? Не помню, да и не важно. Зато помню, что именно в таком положении вытаскивали мы Вовку Чернова из сгоревшего КамАЗа: ноги согнуты, руки прижаты к груди, голова опущена. И почти такого же цвета кожа...
Маринка была пепельно-серого цвета. А круги вокруг глаз – по-настоящему чёрные. И ногти чёрные. Она была совершенно неподвижной и холодной, и только в ямке под горлом бешено билась жилка.
- Артур, ну сделай же что-нибудь! – кричала Валя. А может быть, Патрик. А может быть, я.
Артур трясущимися руками ломал ампулы, что-то набирал в шприц.
- Вену! Вену мне дайте!
Хайям быстро распорол рукав Маринкиной ветровки. Я был рядом, увидел: все вены на руке вздулись; они лежали под кожей, как корни какого-то растения. И если кожа была серая, то вены – чёрные. И когда Артур только дотронулся до одной из них иглой, вена лопнула, и вылетели длинные брызги тёмной-тёмной и очень густой крови. И дальше кровь потекла вязкой струёй.
Но, наверное, Маринке это и было нужно: по крайней мере, она шевельнулась. Она шевельнулась и даже попыталась повернуть голову, но тут её в первый раз охватили судороги. Я держал голову, чтобы она не разнесла себе затылок, ребята удерживали руки и ноги.
Потом Марина начала кричать. Это был жуткий хриплый вопль (кино «Экзорцист» смотрели? Вот там примерно то же самое)... но судороги её на время отпустили, и она попыталась то ли приподняться, то ли повернуться на бок. Сначала мы ей просто по инерции не давали двигаться, потом – начали помогать. Она действительно повернулась на бок, потом на живот, потом стала приподниматься на четвереньки... и тут, ребята, чуть не заорал я сам, потому что в какой-то момент она всей позой стала похожа – просто один в один – на то белое чудовище, Лилину собаку, в момент, когда она приготовилась на меня прыгнуть... даже голова наклонена ровно так же, даже лапы расставлены... и бессмысленное серое лицо, чёрные круги вокруг глазниц – и красноватое мерцание в глазницах...
Но тут сзади донёсся вибрирующий свист лопастей и низкий вой турбин – и одновременно с этим звуком Маринку вновь заколотило. Я снова схватил её за голову, смягчая удары лбом о землю, а она ещё как будто пыталась ползти, взрывая ногтями землю.
Вертолёт пронёсся над головами, почти мгновенно завис и развернулся боком, выпустил шасси и сел. Он был почти чёрный, цвета грозовой тучи, и какой-то неизвестной мне марки. На борту шла оранжевая надпись: «МЧС - EMERCOM».
Упал люк и образовал трап. По трапу быстро сбежали четверо в того же грозового цвета униформе и в оранжевых беретах. Один, явно старший, шёл прямо к Рудольфычу.
- От вас поступил сигнал бедствия? – спросил он, после чего представился: - Капитан Шарапов, служба спасения.
- Да, это мы... Девочке плохо... Но как вы быстро!
- Мы просто оказались рядом, нам передали вызов. Через десять минут больная будет у врачей. Берите, ребята, - кивнул он своим.
- У вас и носилок нет? – спросил Сергей Рудольфович.
- Штабная машина, не санитарная. Но ничего, сиденья разложим, будет ещё лучше...
Я уже несколько секунд чувствовал, что Маринку больше не трясёт. И что она пытается поднять голову.
- Ты меня слышишь? – наклонился я к ней. – Ты как?
- Пить, - сказала она.
- Ребята, воды! Дайте воды!
Две фляжки протянулись ко мне, я схватил ближайшую. Маринка села, двумя руками упершись в землю. Я отвинтил колпачок и стал поить её. И почувствовал, что если не попью сейчас сам, то умру.
Маринка отвела от губ фляжку.
- Что со мной? – спросила она.
- Не знаю. Сейчас тебя в госпиталь...
- А это ещё кто?
- Спасатели.
- Это не спасатели... - на выдохе произнесла она и повалилась на бок.
- Ну, взяли, взяли, - сказал капитан Шарапов.
- Постойте!
Это сказал я – честно говоря, ещё ничего не понимая и желая просто чуть-чуть потянуть время: может быть, удастся разобраться. Я встал, почти не чувствуя ног – то ли потому, что отсидел их на корточках, то ли от страха. От Шарапова исходила не то чтобы угроза... нет, он ничем не угрожал и вообще был предельно дружелюбен, но... а, вот, сообразил: было видно, что такое поведение для него непривычно. Он плохо играл плохо выученную и явно чужую роль.
- Девушка без сознания, а вы даже не измерили ей давления, не посчитали пульс! Разве так можно? – я говорил нарочито нервно, нарываясь на ссору, на скандал. Если Маринка права и они не те, за кого себя выдают...
- Парень. Десять минут, и она в госпитале. Мы трындим дольше, чем будем лететь. Ребята, кладите её на щит и понесли.
- Человек стал чёрный. У человека судороги. А может, мы тут тоже все заразные, а? Вы сейчас улетите, а мы начнём падать один за другим. Вдруг это эпидемия? Вы хоть немножко врач? Вы понимаете, что делаете?
- Парень, - с видимым огорчением сказал Шарапов. – Ну кто тебя тянул за язык?
И тут, ребята, что-то вокруг переменилось. Совсем легонько, совсем неслышно. Просто у Шарапова на поясе вдруг оказалась кобура, к которой он потянулся. А у троих «спасателей» в руках возникли автоматы... они, наверное, всё время были, только мы их не видели. А на вертолёте надпись «МЧС - EMERCOM» исчезла, и появилась странная эмблема: земной шар, расколотый зигзагообразной трещиной...
И я понял, что сейчас нас будут убивать.
14.
У меня два раза в жизни были случаи, когда я твёрдо знал, что вот сейчас умру (и это не когда меня ранили – потому что ранил меня уже на базе пьяный прапор случайным выстрелом, а я был настолько уставший, что даже не сразу почувствовал боль). Это очень интересное состояние, и я отчасти понимаю тех, кто пытается проживать его снова и снова. Я – нет, я не хочу никаких повторений и никаких новых откровений, ничего такого... Просто в этот миг (ну, или не миг, время перестаёт иметь значение) ты вдруг обретаешь какую-то особую свободу, становишься невероятно умным и проницательным, через тебя буквально потоком льётся вся информация этого мира, и ты ею владеешь, и при этом ты спокоен, твёрд и слегка ироничен. А главное, если ситуация не до конца безнадёжна, ты вполне можешь успеть просчитать несколько вариантов своих действий, и, если позволят время, инерция тела, реакция мышц – взять и выкрутиться. Придумать выход удаётся, мне кажется, всем и всегда – другое дело, что не хватает, как правило, времени. Секунды. Доли секунды. Даже при наличии нужных навыков и рефлексов.
Вот и сейчас – я видел, как тянется за пистолетом Шарапов. Меня он за противника не считает – мелок, в очках, голос дрожит, даже пули жалко, можно походя ботинком в канаву спнуть. Я присяду, наклонюсь вперёд и прыгну с места – нас разделяют четыре шага, - правым плечом врежусь в солнечное сплетение, головой – в бицепс, выхвачу пистолет (кобура без крышки, только предохранительный ремешок с кнопкой), и пока мы падаем, постараюсь передёрнуть затвор, а потом – перекатиться через плечо вперёд. Даже если они среагируют сразу, стрелять будут с опозданием, в то место, где меня уже нет, а с линии рассеяния я ухожу. Первый выстрел – он у меня точно будет - в ближайшего автоматчика, а дальше – как пойдёт. Возможно, будет и второй.
Я понимал, что у меня в лучшем случае один шанс из тысячи. Но, может быть, кто-то из наших, воспользовавшись коротким замешательством в рядах противника, сумеет убежать...
И тут снова раздался рокот вертолёта.
Из-за самых верхушек деревьев вынырнул, описал полукруг и быстро пошёл на посадку «Ми-2» - белый, с оранжево-синей полосой вдоль фюзеляжа. Он сел буквально в тридцати метрах от нас, и вот из него-то выскочили ребята в правильной эмеркомовской форме с медицинскими сумками через плечо и первым делом выволокли сложенные носилки.
- Следите за щитом, - бросил Шарапов своим и пошёл навстречу спасателям. Боюсь, что те, как и мы поначалу, просто не видели оружия...
- Ни слова, ясно? - сказал один из шараповских; голос у него был резкий, лающий.
Все трое держали нас на прицеле, и я мучительно силился понять, как это выглядит со стороны – может быть, дружеской беседой?
Маринка между тем снова очнулась и села. Чернота с её лица и рук вдруг начала сходить – будто краска стремительно испарялась.
- Щит... - тихо сказала она.
- Здесь, - ответил я.
- Ага... - она протянула руку и взялась за край. Тут же вздрогнула и закусила губу, будто её не сильно, но чувствительно ударило током. Но руку не убрала.
Шарапов и настоящие спасатели остановились друг против друга.
- Лейтенант Ларин, инструктор Центра стажировки, - отрекомендовался командир спасателей. – Что тут у вас случилось?
- Антон Шарапов, Министерство недропользования, отдел аналитики и разведки. Пролетали мимо, увидели сигнал. Но, похоже, уже всё в порядке, ложная тревога. Просто перепугалась девушка.
- Ну, давайте посмотрим.
- Да говорю вам, всё в порядке.
- Вызов был, я обязан...
Нет, у меня не было и одного из тысячи. Вообще не было шансов. Я бы умер в том самом просчитанном прыжке ещё на лету. Шарапов выхватил пистолет мгновенно и мгновенно же выстрелил – сначала в командира, потом того, который нёс медицинскую сумку. Третий спасатель попятился, прикрываясь сложенными носилками...
Всё заняло две секунды, вряд ли больше. Ребята и упали-то почти одновременно.
Но, видя это, пилот Ми-2 дал по газам и пошёл на взлёт.
Вертолёт не может взлететь мгновенно, даже самый лёгкий. Ему нужно время на раскрутку самих турбин и на раскрутку ротора. Так вот, ротор крутился всё быстрее, а Шарапов шёл к вертолёту и стрелял на ходу. У него кончились патроны, он не останавливаясь сменил магазин и продолжал стрелять. И всё равно вертолёт поднялся в воздух, тут же наклонился вперёд и едва не изрубил Шарапова лопастями – тот успел распластаться по земле. Вертолёт свечкой взмыл вверх и завис над нами, медленно поворачиваясь на месте...
И тут я понял, что он сейчас упадёт. Сюда, прямо на нас. Видимо, пилот был или убит, или ранен.
Кажется, одновременно со мной это понял Сергей Рудольфович.
- Бегом! – сорвавшимся голосом закричал он. – Бегом, бегом!!!
А сам – бросился на ближайшего автоматчика и прижал его к земле. Тот от изумления только отбрыкивался.
Я подхватил Маринку одной рукой и Патрика – другой, Маринка поволокла за собой щит – и мы, почти стелясь над землёй, метнулись куда-то к опушке леса, в заросли иван-чая. Над нами ревело раненое железо...
За спиной отрывисто рявкнули короткие очереди, потом кто-то из стрелков сорвался на длинную. Свиста пуль не было слышно, и я понял, что они стреляют по вертолёту. А потом всё-таки свистнуло над головами...
Я толкнул девчонок в спину и упал сам. Приподнялся, обернулся. Один из стрелков, без берета, стоял на колене и целился правее нас – в Артура и Вику. Но падающий вертолёт коснулся земли как раз за его спиной, взметнулась земля, что-то стремительно метнулось по воздуху... стрелка разорвало в клочья, а я еле успел снова вдавиться в землю – над нами с рёвом пронеслось тяжёлое и крутящееся...
Фюзеляж, лишившийся ротора, вломился в лес, и что-то снова лопнуло внутри машины, лопнуло, как множество перетянутых струн, и вдруг показалось пламя.
- Бегом! – скомандовал я, поднимая Патрика и Маринку, Маринка не желала отпускать щит, но и не могла подхватить, я схватил его, забросил за плечо – и тут две пули одна за одной врезались в щит, в его бронзовую окантовку. Это Шарапов выцеливал меня издалека. А потом я увидел, как над землёй мёртво подлетел Сергей Рудольфович – и тут же раздалась короткая очередь...
Щит свалился – лопнул ремень. Маринка попыталась сгрести его в охапку, но я схватил её за руку и поволок подальше, Патрик бежала чуть впереди, краем глаза я видел Артура и Вику, Джора и Валю, и не видел Хайяма и Аську, и тот парень с рацией – он тоже куда-то пропал...
Илья. Его звали Илья. И какая-то очень обычная фамилия... вспомню. Раз уж вспомнил имя.
Снова ударили выстрелы, и на нас посыпались ветки и щепа. И тут что-то рвануло в упавшем вертолёте. Взрыв был глухой, но пламя и, главное, дым спасли нас – закрыли видимость. Несколько очередей вслепую...
За нами не погнались. По лесу мы ломились как лоси, как кабаны, оставляя просеки – но погони не было.
Потом, когда дыхание пресеклось, когда меня прожгло от горла до желудка, когда я уже еле переставлял ноги, но всё ещё подгонял девчонок, на нас вывалился Джор, а несколькими минутами спустя – Хайям. А потом мы сами чуть не наступили на Артура и Вику, которые крест-накрест валялись за поросшим мохом валуном.
И Илья... Он был с Хайямом. Кажется.
Кашин. Илья Кашин. Да.
И вот, сбившись в стадо, мы стали ломиться дальше, без карты, компаса, каких-то ориентиров... бегом, полубегом, шагом... потому что ног уже не было, а какие-то болезненные бескостные и бессильные отростки. И мы ползли по лесу, оставляя влажный след...
- А Рудольфыч? – вдруг спросила Валя.
- Ты что, не догоняешь?! – взвилась Вика. – Или на самом деле дура? Нет его больше, нет, и всё!
- Только орать не надо, - очень ровным голосом сказал Джор.
- Кто орёт? Ты посмотри! Кто орёт?! Что вообще происходит? Кто это был? Нас чуть не убили! А всё из-за неё! – Вика ткнула пальцем в Маринку. – Чёрт тебя понёс в это подземелье! Всё из-за тебя!
- Вика, замолчи, - сказал Артур.
- С чего вдруг – замолчи?! Всё нормально было, пока эта... пока...
- Если ты не заткнёшься... - Маринка шагнула вперёд.
Я поймал её за локоть, легонько придержал. Она дёрнулась, но тут же расслабилась.
- Я не специально туда полезла, - сказала она. – Если помните, я сбежала от вас. О того, что вы делали, и от того, что наговорили. Костя, а...
- На два слова, - позвал я.
Мы отошли чуть-чуть.
- Ты совсем не запыхалась. И не вспотела.
- Сама не понимаю.
- Ты помнишь, что было в подземелье?
- Что-то сумбурное. Пытаюсь вспомнить, но всё летит перед глазами... А что там было?
- Мумию помнишь?
Маринка молча покачала головой.
- Пошли к ребятам.
Мы вернулись. Там было плохо. Валя рыдала, её успокаивали Аська и Джор. Вика сидела насупившись, ни на кого не глядя. Артур изображал бодрость и уверенность, но получалось фальшиво. «Про нас, актёров МХАТа! говорят! что мы-де! – пе-ре-иг-ры-ва-ем! Какая, ха-ха, не побоюсь этого слова! - чушь!!!» В общем, лучше бы он никого не ободрял.
- Как по-твоему, - подошёл Хайям, - почему они за нами не погнались?
- Не знаю, - сказал я. – По крайней мере одного у них убило, я видел. Скорее всего, нужно было замести следы...
- Они забрали щит, - сказала Маринка. – Только он их интересовал. Мы – нет.
- О как! - задумался Хайям. – Тогда точно надо сматываться. Подальше и поскорее. Пока их интересы не поменялись.
- Ты помнишь, кто-то упоминал про МЧСовские учения? Это ведь где-то поблизости.
- На том берегу озера, - сказал Хайям. – Я сам про них подумал, но на лодке сейчас стрёмно.
- Это да. Рацию мы, конечно, бросили... Ребята, у кого мобилки с собой – гляньте, может, есть поле?
(Рацию бросить сложно, значит, после того, как мы все встретились, Илья всё-таки незаметно отстал и исчез...)
- Откуда тут поле... - проворчал Артур, но выволок из внутреннего кармана неизвестную мне модель с выдвижной антенной. – Шведский, военный, - пояснил он, перехватив мой взгляд. – Зверь-машина. Ну... ну, давай, собачка. Ищи.
С телефоном в руках он медленно повернулся вправо, влево...
- По нулям.
Я вытащил из кармана компас.
- Ребята. Когда мы утром шли – вон в той стороне я слышал машину. Предлагаю сейчас быстро дойти до дороги и там уже решать, что делать дальше.
- Что делать! – воскликнула Патрик. – Милицию надо поднимать! ФСБ! Пограничников! Это же!.. ни в какие рамки...
- Пошли, - сказал я. – Я впереди, Джор замыкает. Стараемся не шуметь. Если махну рукой, мгновенно ложитесь. Ясно?
Так я стал командиром.
15.
К дороге мы вышли через полчаса. Ну, не к дороге, строго говоря. К просеке с глубокими колеями. И тут же услышали надсадный дизельный вой. Где-то совсем рядом грузовик сражался с топью. Потом он вылез из-за поворота.
Это был КамАз-тягач с прицепом. На прицепе лежали всего два бревна – но, ребята, я даже не представлял, что в этой тайге могут расти такие баобабы...
Девчонки выскочили из лесу и принялись махать и кричать.
Лесовоз подъехал почти вплотную и, резко выдохнув, затормозил. Дверь кабины открылась, высунулся водитель.
- Вам чего?
- Нам куда-нибудь к цивилизации... - начал я, но Вика меня оттолкнула.
- На нас напали! – закричала она. – Это какие-то бандиты!..
- Бывает, - сказал водитель. – Чёрные копатели, скорее всего. Им не попадайся... Ну, лезьте. Троих могу в кабину, остальные на брёвна – и держитесь там крепче...
Вика хотела вопить дальше, но Артур в кои-то веки грамотно и не без нежности её присёк.
Аська, Валя и Патрик забрались в кабину, парни полезли на прицеп, затащили туда же Вику. Я стоял, готовясь подсадить Маринку.
- Ребята! – заговорила вдруг Маринка удивлённо-испуганным голосом. – Нельзя ехать! У них же вертолёт. И вообще... это не люди, которые Рудика убили. Я видела...
- Что ты видела?! – завопила Вика.
- Это дьяволы, демоны, не знаю... но не люди.
- Иди сюда, а? – Артур подал руку. – Потом с этим разберёмся.
- Я говорила, что она больная! – Вика опять взвилась - никак не могла угомониться.
- Слушай, заткнись! – заорал на неё Артур. Терпение у золотого мальчика явно закончилось на предыдущем ходе. Вика отпрянула.
- Я не поеду! – в голосе Маринки вдруг прорезалось такое отчаяние... в общем, весь мой страх и ужас от всего происходившего вдруг подобрался, отступил – а на его место на миг пришёл настоящий ужас... это было как в той школе, когда я спустился вниз и заглянул в подвал, и мы все поняли, что смерть – это будет самое лёгкое... То есть до меня, наконец, дошло, что мы ничего не понимаем и почти ничего не видим, а то немногое, что успели увидеть, не рассмотрели – и что на самом деле всё куда страшнее и безнадёжнее...
- Костя? – Артур посмотрел на меня, ожидая, очевидно, что я выскажусь – и Маринка станет послушной и выполнит нужную команду.
- Ладно, - сказал я. – Поезжайте. Мы тут... как-нибудь выкрутимся... Ну, ты знаешь, что делать. Давайте.
- Поехали! – закричал Артур. И Джор тоже закричал: - Мы вернёмся! Девчонок отвезём – и вернёмся! Ментов приведём!..
Так, ребята. Вот тут мне опять придётся отвлечься и попытаться как-то объяснить... Помните, я говорил о трёх источниках моего вдохновения: памяти, диктофонных записях и записях от руки в блокноте? И что я не помню, как эти записи делал, хотя почерк мой, он своеобразный и трудноподделываемый, и тем более не помню того, о чём писал, не то что в деталях, а вообще – о чём? Собственно, к этому моменту я и подошёл. То, что я расскажу дальше, взято целиком из тех записей. В голове моей сейчас ничего такого нет. Наверняка было. Но сейчас нет. И только временами – на полсекунды, не больше – как проблеск... Сейчас - могу только прочитать запись и очень близко к тексту пересказать. И ещё – железобетонная уверенность в том, что всё записанное – именно так и было, всё правда до буквочки.
Но и эти проблески – не моя память. Как будто вспоминаешь полузабытое кино или чьи-то рассказы...
Не хочу я этого писать, неприятно, мерзко до липкости, но и обойти не могу.
Ладно. Скоро сами всё поймёте.
Волков заказал самолёт, как только понял, что «процесс пошёл», поэтому звонок Шарапова, «Шарпа», застал его уже на аэродроме Петрозаводска.
- Вы были правы, - сказал Шарп. – Это щит.
- Он у вас?
- Да. Я выслал борт.
- Хорошо, жду.
Через пятнадцать минут в служебном секторе сел САТ-BS – один из трёх построенных вертолётов этой марки и единственный в нашем полушарии, Волков им очень гордился, это вам не яхта, которых, как грязи; в прошлом году Волков удачно организовал банкротство этой перспективнейшей фирмы и сейчас покупал её вместе со всей документацией, персоналом и ноу-хау через подставных швейцарцев. Вертолёт был сделан целиком из углепластика и легко развивал четыреста пятьдесят километров в час на малой высоте в режиме огибания рельефа, то есть был практически невидим для радаров; Волков полагал, что родной армии не обязательно знать, куда летает по делам министр недропользования.
Салон был удобен, но аскетичен – как он любил. Ничего лишнего.
За исключением экипажа, в машине был только Ульфур, правая рука Шарпа.
- Расскажи в двух словах, - велел Волков.
- Перехватили разговор со спасателями. Пропала пара студентов, заблудились в тайге. Обыкновенное дело. А утром уточнили, что студентов нашли, но в плохом состоянии – не дышат и почернели. Шарп сразу понял, в чём дело. Попытались успеть вывезти первыми – не успели. Спасателей пришлось ликвидировать. Болто погиб. Пока это выглядит как авиакатастрофа, но, боюсь, могут докопаться. Туда вот-вот генеральская комиссия прибудет, землю рыть. Хорошо бы не министр, с его чутьём. Мы успеем раньше, но не намного. Студенты сейчас в тайге, решили пока не трогать, никуда не денутся. Это всё.
- Хорошо... То есть со спасателями, конечно, прокол...
- Времени было в обрез.
- Не надо было затевать стрельбу.
- Вы же сами распорядились...
- Да. Потом разберусь и решу. Про министра не беспокойся, я организую, чем бы ему лично заняться. Где сейчас щит?
Ульфур молча показал в заднюю часть салона.
Щит казался новёхоньким, словно только что из рук мастера, время над ним было не властно. Волков благоговейно взял его в руки. Тяжёлый...
- Никто из вас в крипту не входил? – спросил Волков, хотя и был уверен в ответе.
- Нет. Студенты входили.
- Это понятно... Ладно, сколько нам ещё осталось?
- Шесть минут.
- Хорошо, Ульфур, хорошо...
Он провёл ладонью над щитом, прислушался. Как будто пламя бушевало там, в глубине ясеневых брусьев, наискось прошитых железными прутьями и склеенных рыбьим клеем... Потом – положил руку на щит. Жгло. Лабиринт, вырезанный на лицевой стороне, тут же начал светиться, как уголья под пеплом. И напротив, холодным по-зимнему был бронзовый, покрытый запирающими рунами, обод.
- Две или три пули в него попало, следов нет, - сказал Ульфур.
- Кто же это посмел? – спросил Волков.
- Болто.
- Тогда понятно, почему он мёртв.
- Его зарубило винтом...
- Да хоть молнией. Не имеет значения. Так что, Ульфур, имей в виду – щит этот неприкосновенен. Причём неприкосновенен дважды... Но эти детали тебя уже не касаются. Главное усвоил?
- Да, шеф.
Вертолёт Волкова сел совсем рядом с избой. Разбитый Ми-2 горел на опушке леса, и многие деревья уже охвачены были огнём. Слышен был рокот другого вертолёта – который, надо полагать, тушил пожар. Видимо, Шарп проявил инициативу, у остальных полномочий не было. Правильно, если с радаров пропала «птичка» спасателей и на связь они не выходят, генеральской комиссии не миновать. И хорошо наскипидаренная комиссия может откопать что-нибудь интересное и имеющее отношение к недропользованию... а это непорядок. Пожар и его тушение по продуманной схеме – самый эффективный способ сокрытия улик. Их и так-то ищут через два раза на третий. Первые два – кто витноват и на кого свалить. Сейчас сигнал медленно и судорожно ползёт снизу вверх, одновременно с месту предполагаемой катастрофы летят другие борта, а вслед им несутся многоэтажные инструкции, поскольку командирам важно не столько найти пропавших (при внезапном исчезновении понятно, что выжить парни могли только чудом), сколько прикрыть тылы к моменту проверки. Но вот когда сигнал доползёт до самого верха, подключится их плосколицый министр со своим поистине звериным чутьём, а значит, Ульфур прав, и в самом ближайшем будущем и в отдалённом территориально пункте должно произойти хорошее, развесистое ЧП с достаточным числом жертв, чтобы министр по ЧП без колебаний улетел в нужном направлении. Заготовки есть, надо только отдать распоряжение.
- У нас двадцать минут, - снова предупредил Ульфур.
Волков как будто не слышал.
Со щитом в руках он вошёл в избу и просто спрыгнул в дыру в полу. Быстро, как будто ходил здесь тысячу раз, прошёл весь туннель и вошёл в круглую крипту. Свет ему был не нужен, он прекрасно видел даже в полной темноте. Подошёл к мумии.
- Ну вот и встретились, - сказал он. – Не ждала, красавица?
Мумия промолчала.
Закинув щит за плечо, он обе руки положил мумии на виски.
- Что ж, пришло время... - и оборвал себя, замолчал, прислушиваясь. – Что?!! Ах ты ж тварь!!!
Сильнейшим рывком он оторвал голову мумии и швырнул куда-то далеко. Там раздался сухой рассыпающийся удар.
- Обманула! Обманула! Пустая, сука!
Он нечеловечески быстро обежал всю крипту, надеясь, что где-то здесь находится нужный ему предмет. Но всё было мертво и холодно.
Ульфур и Шарп ждали у выхода.
- Летим, - сказал Волков, стремительно проходя мимо них.
- Куда, шеф? – спросил Шарп, взбегая следом за Волковым по трапу.
- Искать этих ваших студентов...
BS поднялся, развернулся на месте и стремительно ушёл за лес, а с севера показались Ка-50, волокущий на тросе огромную бадью с водой, и два Ми-8 со спасателями...
- Вот они, - сказал Ульфур. – На лесовозе.
- Останови их, - сказал Волков.
- Можно... э-э...
- Можно. Теперь можно.
16.
Это рассказал Джор. Когда мы сидели в подвале.
- Ну, едем мы. Из грязи выбрались – камни начались. Хорошие такие булыганы, в борта и днище лупит почище града. Кидает по-чёрному. Вылететь – на счёт «раз», только отвлекись и разожми пальчики. Кобетова орёт, Артур её за один бок держит, мне приходится за другой. По сторонам не смотрю. Вдруг над самой головой – вжжжухххх! И ветром сверху – как даст. Листья, ветки полетели. И вот такая туша над самыми головами... Я думал, машину сдует, честно. Или что он нас так прямо и раздавит. Потому что такая туша... А он обогнал, развернулся – и повис, гад, над самой дорогой. И так чуть-чуть влево-вправо – как пританцовывает будто. И смотрит. Если честно, я чуть в штаны не навалил. Потому что... ну, нельзя так. Не может быть, не должно быть... Ага. Ну, шофёр наш по тормозам, я об кабину локтем, самым нервом – чуть не взвыл... А кэп выходит, и в руках у него шмайссер. То-то про чёрных копателей вспомнил... Встал впереди машины и таким конкретным загибом... А я вдруг думаю: сейчас по нему как вмажут из всех стволов, и всем нам хана. По кабине стучу: девки, наружу! Они что-то поняли, но медленные, чёрт... но поняли. Дверь хоть открыли...
И тут, Костян, что-то такое случилось... не знаю даже, как описать. Ни из каких стволов по нам не шарахнули, но было ещё хуже. Вот представь: как будто воздух сгустился и таким комом, или мячом - со всей дури – хрясь! Машину подкинуло и назад – и я снова об кабину, уже рёбрами... А Хайяму вон два зуба сломало. И Артур всей мордой... В общем, приложило нас. А водила и выстрелить ни разу не успел. Я потом глянул... в лепёшку, в общем. Вмяло в капот. Чем они так?
- Не знаю, - сказал я. Хотя уже догадывался.
- И тут вылезает откуда-то этот бритоголовый, лыбится на нас в полные сто десять акульих – и так ручкой показывает: прошу, мол, гости дорогие...
- И вы пошли, - сказал я.
- Угу, - сказал Джор. – И ты бы пошёл.
- Пошёл бы, конечно. Я же разве в упрёк? Я так.
Но это уже было потом. А пока мы с Маринкой отплевались от густой соляровой вони и забрались в кусты: на военный совет.
- Что-нибудь объяснишь? – спросил я.
- Да, нет, не знаю, - сказала она. Это цитата откуда-то, Маринка её везде вставляет, а откуда она – я забыл. – Нас ищут, Кость. И как скоро найдут...
- В любом случае. Ты хоть что-нибудь ещё вспомнила?
- Не уверена, но... Это было как сон. Девочка в каких-то лохмотьях и огромная белая собака. Они что-то говорят мне – обе! – а я не понимаю, хотя все слова знакомые...
- Это ты видела...
- Ну да, я сначала их видела, потом тебя, а потом этих... не знаю, как назвать... Когда человека превращается в волка – это оборотень, так? А когда волк – в человека?
- Не бывает таких.
- Видишь – бывают.
- Выборотень, - предположил я. – Выворотень. Точно. Пусть будет выворотень.
- Ты всё смеёшься.
- А что де... постой. Девочка в лохмотьях и с собакой. Ты же их видеть не могла, ты туда не плавала!
- Так они есть?
- Одета в коричневое платье с клеёнчатым фартуком, да? Не лохмотья, просто рабочая одежда...
- Платье, да. Без фартука. И меховая безрукавка – ну очень старая, вся в прорехах...
- Руки у девочки очень длинные, чуть не до колен?
- Да... Да-да. Я ещё подумала...
- Постой, Мариш. Белую собаку мы видели ночью, и белая собака привела наших к той избе с подземным ходом.
- Собака меня остановила и не позволила идти дальше...
- А иначе мы могли бы и не найтись. Чёрт. Как-то уж очень всё... плотно. Не находишь?
- Что?
- Ну, обложили нас плотно. Подсказки...
- А где ты их раньше видел?
- Да у той саамской ведьмы. Вроде как дочка её. Девочка, разумеется. Не собака.
- Я бы уже ничему не удивилась... Туда далеко?
- Далековато. Если лодку позаимствовать...
Издалека донёсся шум вертолётов. Нарос и стих.
- Если лодку, - скала Маринка, - то можно рвануть к спасателям. В конце концов, силовая структура. И их же, в конце-то концов, люди погибли. По-моему, это самое разумное.
- Мы на том озере будем, как мыши на блюде. Вдоль берега пойдём. Ну, сутки идти, я думаю... чуть больше. Вода там есть, а со жратвой – перетерпим. Перетерпишь ведь?
- Наверное, - сказала Маринка. – Я сейчас ничего не хочу.
- Тогда надо берег найти. – Я вытащил компас. – Туда. Наверное. Скорее всего...
Мы пошли вдоль дороги в ту сторону, откуда приехал лесовоз, и через каких-то десять минут вышли на другую дорогу, на хорошо укатанный просёлок. По которому мы, надо полагать, когда-то и приехали в эти заколдованные места. А ещё через полчаса я увидел характерный блеск между деревьями и понял, что мы, наверное, приближаемся к озеру – а значит, и к хутору тоже.
И точно: вот показался забор, скат крыши... Вдруг как бы ниоткуда перед нами возникла Лиля, на этот раз без собаки, приложила к губам палец и поманила за собой. Я услышал, как тихонько ахнула Маринка: наверное, узнала её.
Мы пошли за Лилей и скоро остановились перед входом в землянку, настолько поросшую травой, что с двух шагов нельзя было понять, что это жильё.
Пальцем Лиля показала нам: «вниз». Сама огляделась, сделала два шага в сторону и исчезла.
- Слушай, Кость...
- Что?
- Просто – слушай.
- В ухе гудит. Слышно плохо.
- Ну, всё-таки...
Стараясь отрешиться от гудения (которое, надо признаться, уже начинало меня раздражать), я напряг слух. Да, что-то доносилось из-под земли, но разобрать – увы, не мог ни черта.
- Поёт, - объяснила Маринка.
Теперь я понял, что да – это звуки пения.
- Спустимся? – шёпотом спросила Маринка.
Я кивнул. Мы оба не сдвинулись с места.
Вдруг пение стало громче и чётче; полог, прикрывавший вход в землянку, шевельнулся, угол его откинулся, и на земляные ступеньки выскочила огненно-рыжая лиса. Не обращая внимания на нас – или ничего не видя? – она скользнула рядом, продрав жёстким боком по моей ноге. И, покачиваясь на неверных лапах, ушла в кусты. Слышно было, как она трещит и возится там. Не лиса, а какой-то ёж.
- Идите сюда, - позвал знакомый голос снизу. – Только свет не впускайте. Осторожно.
- Э-э... Ирина Тойвовна?
- Она самая. Ну, быстрей, быстрей. Хотите, чтобы нас всех накрыли?
Этого мы не хотели.
Плотных пологов было три, и свет внутрь действительно не попадал. Внутри землянки горела лампадка, освещая, настолько я мог видеть, только саму себя.
- Я вас вижу, - сказала Ирина Тойвовна, - и буду говорить, куда идти. Возьмитесь за руки. Теперь налево, вдоль стены, медленно... это шкаф, обойдите его... ещё шаг, нащупывайте скамейку, садитесь. Вот так, молодцы. Константин, можете ещё подвинуться, девочке будет удобнее.
- А со светом никак нельзя? – взмолилась Маринка. – Очень... нервно.
- Пока нельзя. Итак, что вас привело сюда, молодые люди?
- Ну... вообще-то, Лиля, - сказал я.
- Лиля только показала дорогу. А привело вас?..
- Нам всё рассказывать?
- Желательно всё. Что помните, что подумали, что поняли. И, как я понимаю, Костя, ваша роль была... второго плана, так это называется? Так что, Марина, начнём с вас...
- А откуда вы знаете, как меня зовут?
- Поживёте с моё, научитесь узнавать и не такое. Ну сами посудите, барышня, как вас ещё могли назвать? Имя у человека может быть одно, редко два. И только однажды мне попался человек, который всю жизнь прожил не под своим именем. Был совершенно несчастен и раздёрган, потому что на самом-то деле прожил не свою жизнь... Всё, начинайте рассказывать. Если будет нужно, я переспрошу. Или остановлю.
К тому, что я уже рассказал, Маринка сейчас добавила довольно много. Например, она заподозрила Артура в том, что он подсунул ей какой-то синтетический наркотик, потому что мысли у неё путались, а физическое желание она испытывала какое-то совершенно неистовое, никогда раньше такого с ней не было. На что ведьма сказала: «Нет, он тут ни при чём...» - и велела рассказывать дальше. И второе: её амнезия о пребывании в подземной гробнице вроде бы чуть-чуть отступила – но замещалась она воспоминаниями странноватыми. Маринка хорошо помнила, как провалилась, как я полез её спасать – но в то время, когда я возился наверху, к ней в темноте подошла чуть светящаяся девочка лет четырёх, голая и босая, но с широким поясом на пузике и с ажурной диадемой на голове. Она постояла рядом, не отвечая на вопросы и вообще как бы не замечая Маринку, но потом послюнила палец, быстро нарисовала у Маринки что-то на лбу, сплюнула под ноги и ушла, через секунду растворившись в темноте. Тут Маринка вспомнила про фонарик в телефоне... А когда мы спустились к широкому туннелю (Маринке помнилось, что мы попали в него сбоку, и шёл туннель в обе стороны, и по нему туда-сюда гулял ветер; то есть совсем не то, что помню я) и пошл
