Владимир Стрельников «За жизнь платят кровью»

Атласабад. Узбекистан

Муэдзин как всегда вовремя. Разбудил меня пятнадцать минут назад. Каримов уже несколько лет как запретил использование звукоусилителей при призыве правоверных на намаз, так наш и одной глоткой справляется. Зевнув, я поглядел на циферблат российских часов, которые мне подарил в прошлом году отец. Как раз на шестнадцать лет. Да, неплохо мы с ним тогда время провели. И почему его вторая жена так меня ненавидит? Настолько, что не позволила отцу на похороны матери приехать этой весной? Не знаю. Впрочем, я к этому уже привык. Когда десять лет из прожитых шестнадцати живешь с матерью, то как-то привыкаешь. Знаешь, что где-то далеко есть отец, есть еще родные, хоть и наполовину, но сестры. Симпатичные девчонки, и, в отличие от своей матери, незлые. По крайней мере, иногда SMS друг другу перекидываем. Впрочем, малявки они совсем, Ленке десять, а Маринке двенадцать лет.

Думая об этом, я неторопливо шел вдоль высоких дувалов махали. За заборами вовсю кипела жизнь, копошились хозяйки, разжигая очаги и готовя завтраки для многочисленных семейств. Подметали старые, выщербленные тротуары невестки соседей, с которыми я здоровался. Многие из них чуть меня старше, на год или два. Снова узбеки начинают девушек замуж выдавать, едва те школу закончат. Впрочем, сейчас по-другому никак. Бедно живем, очень небогато. Не все, правда, вон, одноклассница моя, Сайора, живет очень хорошо, но у нее отец шишка в районном масштабе, чем-то связанным с газом занимается.

Подойдя к синим, слегка пошарпанным воротам, я негромко постучал. Громко не надо, Джульбарс, старый лохматый пес, хлеб ест совсем не зря. Вот и сейчас он гулко, трижды гавкнул, вскоре с той стороны лязгнул засов, и небольшая калитка со скрипом открылась.

— Салам аллейкум, Гульсиной-апа, — поздоровался я с пожилой, лет пятидесяти, хозяйкой дома. — Зухра, доброе утро.

Собирающая веником на сбрызнутом водой бетоне листья молодая женщина в национальном платье из хан-атласа мне коротко кивнула, а пожилая хозяйка тепло улыбнулась.

— Валлейкум ассалам, Леш. За катыком пришел? — Хорошая тетка Гульсиной-апа. Добрая, не крикливая. И молоко у ее коров хорошее, из него великолепный катык получается.

— Да, вот возьмите. — Я протянул банку и деньги. Пока хозяйка бегала на веранду за сквашенным особым образом молоком, я прислонился к воротам с обратной стороны и глазел по сторонам. Что мне очень нравится в узбеках — они любят во дворах чистоту и порядок. Весь двор выметен усилиями Зухры, виноградник аккуратно обрезан, пара персин и черешня выбелены. Красиво. Джульбарс неторопливо подошел ко мне, ткнул лобастой головой в бедро. Привычный ритуал, я почесал ему за ухом. С этим барбосом я уже годов десять знаком, с тех самых пор, как меня мать самого утром начала отправлять за кислым молоком.

— Зухра, у тебя индоутки мешок с кукурузой рвут! — я обратил внимание на здорового белого селезня, сумевшего разорвать в углу мешок с зерном, и сейчас торопливо его глотающем.

— Вай, кутингисске! — невестка веником прогнала наглеца, и сейчас собирала зерно ладонями.

— Шайтан! Надо из него шурпу сварить. Доброе утро, Леша! — мне пожал руку вышедший во двор и зевающий во всю глотку Рахим, сын Гульсиной-апы и муж Зухры. — Как жизнь, в Россию не собираешься?

— Кому я там пока нужен, Рахим? Сначала хоть вырасти надо, к восемнадцати, может быть, поеду. Как раз в армию. — Не знаю, какие порядки в российской, но в узбекской армии вообще кошмар. Вернулся на днях соседский парень, много что веселого рассказал.

— Не приходили с собеса? Опять в детдом не звали? — Как умерла мать, ко мне трижды приходили из здешней конторы, которая за детьми следит. И, по-моему, были даже рады, что я отказался. Мне совсем скоро семнадцать, небольшую денежку на прожиток пересылает отец, дом все еще наполовину принадлежит ему, так что меня оставили в покое. Участковый приходит изредка, пару раз в неделю. И то потому, что живет через пять домов от меня.

— Наверное, через неделю придут. У них график, по-моему.

— Наверное. Ты как, на рыбалку сходить не хочешь? Бензин с меня, — Рахим хитро усмехнулся. Ну еще бы, старенький «Вихрь» жрет топливо как не знай кто. Но лодку и мотор я продавать не хочу, она у нас, точнее, у меня, еще с тех, советских зажиточных времен осталась. А вот у Рахима порой есть канистра-другая сэкономленного и честно зажиленного бензина.

— Хочу. Давай послезавтра, с утра пораньше, до школы. Вечером соберем рыбу. Где сети поставим? — Наш поселок вроде как на небольшой речке. Правда, есть пара разливов, до которых по дороге не доедешь, а на лодке можно. Туда в принципе и на веслах можно, но долго, а вот обратно только на моторе, течение сильное. Тут до Ташкента далековато, рыбу везти невыгодно. Да и дорога три раза через казахскую территорию проходит, невозможно провезти рыбу и остаться в прибыли. И потому здесь браконьерим только мы, из-за чего рыба есть. И неплохая, крупный толстолоб не редкость, да и сазан или сом встречаются. Люблю я рыбалку, и на лодке очень люблю ходить. Жаль, сейчас все реже и реже.

Тем временем хозяйка вынесла мне литровую банку кислого молока, настолько плотного, что ложка куски срезала, оставляя следы. Так что я поблагодарил, попрощался, еще раз согласовав время рыбалки с Рахимом, и пошел в пекарню. Надо пару свежих лепешек купить.

Купил три, благо в кармане денег побольше оказалось, и сейчас спокойно шел домой, неторопливо отламывая горячие куски от душистой белой лепешки. Хорошая мука в этой пекарне, из Казахстана напрямую возят. Наша мельница серую выдает. Говорят, не хватает какого-то цикла, какого не знаю.

Зайдя во двор, я поглядел на бочком подходящего ко мне бойцового петуха. Сунул руку в карман, вытащил пригоршню жареных семечек и присел на корточки.

— Петя, Петя. — Петух горделиво подошел и начал аккуратно выклевывать семена подсолнуха у меня с ладони. Наше привычное утреннее действо. Как год назад к нам во двор забрел молодой петушок, так с тех пор и остался. Я с матерью спрашивал, чей, но никто из соседей не знал, откуда он прибрел. Вообще, поселок достаточно большой, восемь тысяч человек живет, за каждым цыпленком не углядишь. Так и прижился Петя у нас и вымахал в здоровенного бойцового петуха, длинношеего и длинноногого. Теперь даже коты стороной наш двор обходят, пару раз я выбросил со двора забитых насмерть и расклеванных огромных крыс. У нас-то им делать нечего, а вот у соседей через дувал приличный склад продовольствия в сарае, торгуют мукой, рисом, кукурузой. К ним эти серые и наведывались, даже тропы протаптывали. Теперь нет вообще. У соседей есть, а к нам даже нос не кажут.

— Ладно, сейчас вам зерна насыплю, и сам завтракать пойду, — зайдя в сарай, выгреб из алюминиевой фляги мерку зерна, высыпал курам в кормушку. Дробленка кукурузы и пшеницы, самое дешевое, что есть на рынке. Зимой придется кукурузу чистую покупать, чтобы куры неслись, а пока хватает. Взял охапку уже подсохшего клевера, бросил в курятник. По двору у меня имеет право гулять только петух, остальные сидят взаперти. А то курочка по зернышку клюет — весь двор в дерьме.

Газа опять нет, потому разжег во дворе печь. Надоело уже, постоянно, неделями отключают газ. Экономят, огромное количество газа уходит в Китай, для узбекской провинции его почти не остается. Сейчас еще ладно, теплынь, а зимой может быть кисло. Ладно, у меня одна левая розетка есть, и электрический, старый масляный радиатор еще советского производства. Не замерзну, не первая такая зима.

Быстро вскипятил чайник, пожарил яичницу, сорвал с куста пару помидорок. С мясом туго, но если удастся рыбалка, то фарша накручу. Котлет нажарю, может, пельменей сделаю. От этих мыслей вообще сильно есть захотелось, и потому зарубал все, что было на столе. А потом с полчаса сидел, и неторопливо пил чай, откусывая от кускового сахара маленькие кусочки, и заедая лепешкой. Так и подъел все, они-то вроде как большие, объемные, но пышные, легкие. Зато хорошо позавтракал, а на обед нужно до хлебокомбината пройтись, купить буханку свежего. Хлеб сероват, похож на ржаной, но вкусный.

Вообще, хорошо днем. Девчонки ходят, пусть абсолютное большинство и узбечки, но все равно симпатичные, солнышко светит, люди говорят. Это по ночам тоскливо, хоть волком вой. Ладно, хоть антенна спутниковая, смотрю российские каналы. И старенький компьютер, правда, Интернет дохлый-дохлый. Дорогущий он здесь.

И соседка иногда, вечерами, заходит. Не ко мне в дом, а в баню, у нас там дверь есть. Никто не знает, откуда она, обычно ей и не пользовались, до материной смерти. Дом-то нам с соседями достался от строителей, они тут неподалеку военный аэродром строили. Наверное, одну баньку на двоих сделали, и сообща пользовались. Ну а мы с соседкой… в общем, там мы сексом занимаемся.

Это после сороковин началось, когда дома убирался и готов был на стенку от боли в сердце лезть, и тоски, случайно соседка зашла помочь. Алсу Расимовна, тридцатидвухлетняя сероглазая и светловолосая казанская татарочка, вдова уже года четыре. Работает в нашей школе, учителем русского языка и литературы. Худенькая стройная женщина, со спины подумаешь, что девчонка.

И как-то так вышло, что лишился я с ней девственности, о чем сейчас ни грамма не жалею.

Она ко мне буквально на пару минут зашла, посуду забрать. Когда наклонилась, то в вырезе платья я увидел небольшую, но красивую грудь, и так и стоял, смотрел. Дыхание, как говорится, сперло, красивая женщина рядом, я стою, боюсь лишний раз вздохнуть. А она перехватила взгляд и улыбнулась.

— Извините, Алсу Расимовна, — я вспыхнул и отвернулся, для того в основном, чтобы скрыть колом стоящие шорты.

— Леша, глупый, — две тонкие руки обняли меня со спины. Я почувствовал, как к спине прижалось упругое женское тело, в душе вообще гормональный шторм начался. — Повернись ко мне.

— Алсу Расимовна, я… — обернувшись, я попытался что-то сказать и объяснить, но мне на губы лег тонкий палец.

— По-мол-чи! Просто стой молча, хорошо? — и женщина гибко опустилась передо мной на колени, потянув завязку шорт. От неожиданности я даже глаза закрыл, и только чувствовал, как умелые и нежные губы и сильная рука ласкают мой, такое впечатление, что дымящийся, член. Развязка вроде как наступила почти мгновенно, и вот уже соседка улыбаясь смотрит на меня снизу вверх, опираясь на мою руку встает, облизывая губы. — Только об этом никому, понял! И вечером открой дверь в предбанник, в десять часов. Это был аванс, будешь расплачиваться. — И соседка ушла, прихватив тазик с посудой. А я так и стоял минут двадцать со спущенными штанами, пытаясь отдышаться и прийти в себя.

— Алсу, — я едва не назвал ее по имени-отчеству вечером, после того, как она меня основательно покрутила. Точнее, работал в основном я, молодая женщина указывала, показывала, отдавалась и трахалась, трахалась, трахалась, получая наслаждение. — Но почему? Почему я?

— Потому что ты молодой красивый парень, Леш. А я молодая женщина, и мне хочется ласки. Знаешь, я даже завидую той девчонке, с которой ты будешь заниматься любовью.

— А мы сейчас чем занимались? — я нерешительно погладил ее по крепкой груди с острыми сосками. Но Алсу выгнулась, как кошка, взяла мою руку и провела ей вниз по телу.

— Мы сейчас здорово потрахались, Леш. Очень здорово. А любовь — это когда к тому, что ты трахаешься, прибавляется лунный свет. Поймешь, наверное, со временем. У тебя еще все впереди. — И соседка вскочила с полка, накинула халатик и, чмокнув меня в губы, исчезла за дверью.

С тех пор мы любовники. Жаль, что нельзя нам в доме, остальные соседки каждый ее шаг пасут. Еще бы, у нее в официальных любовниках один из наших местных богатеев, хозяин пары мясных магазинов. Жена у него затюканная, сам гоголем по поселку ходит. Точнее, ездит на белой «нексии». И пару раз в неделю вывозит соседку в уездный город, в ресторан, а потом в номер тамошней гостиницы. Откуда я это знаю? А Алсу Расимовна ко мне раза четыре в неделю, а то и каждый день вечером в дверку ширк, и у нас в предбаннике трах-тибидох происходит. Заодно плачется о жизни, о том, как тяжко жить вдове. А что, ни одна душа кроме нас про эти двери не знает, дочь у соседки в это время уже спит, ей отдых и мне разрядка, хоть о вечном стояке думать не приходится. Хотя вру, гормоны бурлят. Но все же полегче.

С Алсу и мной на днях прикол был. Стоит она передо мной на коленках, стонет, и тут ей по телефону этот мужик звонит. Алсу берет телефон, приказывает мне остановиться, но не вынимать, и отвечает. Мужик ей, мол, собирайся, заеду, отвезу тебя на канал, душа романтики просит.

А Алсу на него как полкана спустила. Ты, мол, такой-сякой, время видишь сколько? Я девочку ночью одну не оставлю, и т. д и т. п. Отлаяла его, и командует мне продолжать. И что-то ее этот звонок задел, она мне все душу вытрясла, злая как чертиха, не я ее трахаю, а она меня. Четыре раза на меня залазила, в четвертый раз с меня без сил упала. Ушла по стеночке, молча. С тех пор ее второй день нет. Не, днем-утром все нормально, здороваемся, разговариваем, она улыбается, но вечерами не приходит, хотя месячных у нее еще не должно быть, не время еще.

Ладно, пора в школу. Заткнув пару учебников и общую тетрадь сзади, за пояс джинсов, я вышел из дома.

15 сентября 2006 года, суббота, два часа пятнадцать минут, скоро утро

— Не, Рахим, я тут спокойно докачу. Не переживай, — я выгрузил «Вихрь» и улов, три крупных толстолобика и пару хороших сазанов в свою тачку, которую оставил у знакомых в магазине. Они и ночью водочкой или пивом приторговывают, я их периодически рыбой снабжаю. Спиртное-то я не пью вообще, матери пообещал, а вот шоколадку порой или пакет с сахаром я у них в ларьке беру. Вот и сейчас оставил хорошего усача, Исмаил-ака очень любит именно усачей, балдеет он от этой рыбы. Я и сам, конечно, от вяленого усача бы не отказался, но тут никуда не денешься, если нет денег, то нужно крутиться.

Оставив единственный качающийся фонарь позади, я впотьмах, в освещенном только светом луны и звезд проулке неторопливо толкал свою тележку. Тяжеловато, но я парень здоровый, а свой груз не тянет. Дорогу знаю практически наизусть, не первый и не двадцатый раз здесь тачку толкаю, каждую выбоинку успел изучить. Так что топаю потихоньку. Тишина, собаки изредка брешут и вдалеке, на пределе слышимости, тепловозы гудят.

Проходя мимо бросающего из окон свет дома одноклассницы, больше похожего на замок, я было удивился тому, что они не спят. Празднуют, что ли?

Тут калитка в воротах распахнулась, грохнув об стену, и из нее выскочила Сайорка. Выбежав со света в темноту, сослепу запнулась об мою тачку и, взвизгнув, упала через нее.

— Сайора, ты чего? — удивился я здорово. Но удивлялся недолго, из калитки выскочил парень с женским чулком на голове и со здоровенным тесаком в левой руке. Рванул было к Сайоре, и нарвался на мой хук правой в челюсть. Хорошо нарвался, чистый нокаут. Так кулем и рухнул под ноги.

— Что это было? — снова повернулся я к девушке. Красивой, надо сказать, девушке. А сейчас вообще эффектной, в коротких шортиках и топике. Но та вместо ответа всхипнула и осела на землю. А из ворот выскочил еще один тип, тоже в чулке. Ну да, я много-то не шумел. Вот только у этого арматурина была, с приваренной крестовиной. Так что мне пришлось схватить из тачки свой багорик и шагнуть вперед. Тут и немного светлее, и девчонка под ногами не путается.

Тип, недолго думая, попробовал меня навернуть своей железякой с богатырского замаха, но я шагнул влево, ловя арматуру на древко и уводя удар в сторону, а потом резко, тычком тупой стороны ударил его в солнечное сплетение. И практически тут же, всей своей тяжестью и обеими руками, середкой древка по макушке. Тип молча лег у моих ног, надеюсь, что живой, а то у меня с перепуга сердце ходуном заходится.

— Мама! — моя одноклассница вскочила, и рванула во двор. Ну а я за ней, эти, похоже, пару минут полежат.

Сайорка взлетела по лестнице, и отлетела вниз от сильного удара по лицу. А я с ужасом увидел блеснувший ствол пистолета, который вытягивал из-за пояса еще один хрен в чулке, и длинным выпадом ударил его острием гарпуна в пах. Единственное место, куда я уверенно дотягивался. И попал, хорошо попал. Аж чвакнуло, а чулкоголовый с негромким воем схватился за причинное место, где сейчас торчал мой багорик.

Сайорка вскочила и длинным прыжком через пострадавшего грабителя, наверное, махнула в дом. А я подобрал пистолет (пневматика, чтоб его!), отбросил его в сторону, и затащил во двор обоих налетчиков. Содрал чулки с голов и ими же стал вязать. Какие-то незнакомые молодые узбеки, годов по двадцать пять. Оба живы, особенно тот, который на мой хук нарвался. В себя приходить начал, так что я ему в пасть сорванную с веревки тряпку засунул. Ничего, главное все живы, а Абдуразак-ака человек здесь не из последних, богатый, уважаемый, пусть он с милицией объясняется.

Подойдя к третьему, я поглядел на окровавленные руки, которыми тот, скуля, прикрывает свои причиндалы. Похоже, что-то я ему все-таки пропорол. И сдернул с него чулок.

— Ибрагим! — Млядь! Как же я попал! Это же младший из сынов нашего районного раиса! Ходили слухи, что он в дурной компании обретается, анашой побалывается. Но что такое может быть — мне и в страшном сне не могло присниться.

Я, несколько ошалев от нахлынувших в голову вариантов — главный из которых — бросить все и валить в Туркмению и пробовать через нее перебраться в Россию, что не обратил внимания на вышедшую из двери девушку. А та коротким и сильным ударом топорика с мерзким, глухим звуком пробила Ибрагиму висок.

— Ты чего? — я подскочил к девчонке и, схватив за руки, тряхнул, отчего топорик отлетел в темноту. — Ты что сделала, дурра?!!!

— Не ори, соседи спят, — злой, шипящий как у кобры голос Сайорки привел меня в чувство. — Они убили отца и мать, братик без сознания. Так что не надо, — тут девушка глянула случайно на растекающуюся из-под расколотого черепа кровищу и, схватившись за горло, согнулась в рвотных спазмах.

А я лихорадочно думал, что делать. Раис района вроде как белый и пушистый, но только вроде. Он Каримову дорогу не перебегал, особо в политику не лез, но про него нехорошие слухи ходили. И про исчезнувших в пустыне конкурентов, и про сгоревший завод, который он не смог к рукам прибрать. А за сына он вообще и мой, и Сайоркин дом спалит вместе с нами, если узнает.

— Что молчишь? — девушка пришла в себя, и уже даже умылась под небольшим фонтанчиком.

— Думаю. Если Салиев узнает — нам точно не жить. — Мне не хотелось умирать, честно. Очень хотелось жить, и жить на свободе. А если Абдуразак-ака погиб, то кто мне поможет?

— Так это Ибрагим? — девушка глянула в залитое кровью лицо, с трудом снова справилась с тошнотой. — А с этими что делать?

— Ты иди, погляди, как братик, собери свои вещи, только маленькую сумку, собери все золото, драгоценности, деньги, документы. Никому не звони и не связывайся по Интернету! Беги! — мне было жутко до дрожжи в коленках, но я уже понял, что никогда не буду прежним. Поглядел на нахмурившуюся девушку, решительно кивнувшую мне и побежавшую в дом, а сам подхватил свой багорик. Острие у него длинное и достаточно острое, сам из арматуры отковал. Пойдет вместо пики.

Очнувшийся бандюк, мыча и суча ногам, пытался отползти. Но уперся в стену спиной и только попытался дернуться, когда я изо всех сил всадил ему пику чуть ниже горла. Меня самого чуть не вывернуло от хрипа и запаха крови и дерьма. Но деваться мне было некуда, оставлять свидетеля — смертный приговор, да и не я первый напал. Если бы не мой удар — лежать бы мне с выпущенными кишками. А потому я выдернул из него острие багорика и коротким ударом пробил висок так и не пришедшего в себя второго налетчика.

— Братик, Санджар, он умер, — волоча по земле сумку, ко мне подошла чуть живая, бледная как стенка девушка. — Он умер, Леша. Они все умерли!!! — И уперевшись мне в грудь, заревела.

Но была тут же успокоена моей хлесткой пощечиной.

— Не сейчас! Пошли ко мне домой, там наревешься! Твои отец и мать точно не хотят, чтобы тебя нукеры раиса замучили! — вот в чем я ни разу не сомневался, так это в том, что легкой смерти нам не видать. Восток — не то место, где мстят коротко.

— Успокойся! Сайора, или мы сейчас выживем, или сдохнем. Нехорошо сдохнем! Соберись, подруга!

Девчонка поглядела на меня ошалевшими глазами, держась за щеку. Медленно кивнула, как будто соглашаясь со своими мыслями, и поглядела мне в глаза.

— Леша, можно я попрощаюсь? Я же их больше никогда не увижу? — на меня смотрели огромные, темно-карие девичьи, умоляющие глаза.

— Три минуты. Всего три минуты, Сайора. Время пошло! — я подошел к прикрытым воротам и выглянул в проулок. Сзади глухо упала на землю сумка, хоть и относительно небольшая, но тяжелая. Легкий топот девичьих ног. Блин, повелся на девчачьи глазки, недоумок. Сейчас не об этом думать надо.

Впрочем, в проулке тихо. Вообще тихо в поселке, собаки только гавкают. Неподалеку засвистела совка.

— Точно к смерти, — меня передернуло. Вообще, меня сейчас не то что знобило, а аж колотило, и зуб на зуб не попадал. Это что, отходняк такой? Так рано, еще смыться отсюда нужно.

Тихонько стукнула притворяемая пластиковая дверь, еле слышно скрипнула поворачиваемая

ручка.

— Что будем делать, Леша? — Сайорка, очень серьезная, чуть приведшая себя в порядок, с собранными в роскошный хвост волосами подобрала сумку и подошла ко мне. — Может быть, поедем на машине? — девушка кивнула на светло-серый паркетник.

— Как далеко мы проедем? Через границу все едино на машине не проскочим, да и на любом посту тормознут. Кроме того, я очень плохо вожу автомобили. А ты? — Сайора отрицательно покачала головой. — Тогда так. Сейчас идем ко мне домой. Оттуда ты с мобилы коротко позвонишь дяде в Ташкент и тут же разберешь мобильник и снимешь аккумулятор. Сейчас никому вообще не звони. Держи! Только не стучи им по забору, а то ты любишь палкой по ограде провести. — Я протянул ей свой багорик. Оставлять улику против себя не стоит. Пневматический пистолет я тоже подобрал и бросил в тележку.

— Леш, все равно здесь собак нет. — Грустно улыбнулась девушка, закрывая калитку на замок. Подошла ко мне, подхватившему тележку, и пошла рядом. — Кстати! Нас с собаками по следу не найдут?

— Ты забыла? Тут же через пару часов стадо коровье прогонят. Все затопчут и загадят. Сама же всегда жалуешься, что утром спать не дают, а отец коровьи лепешки от ворот откидывал? Да и откуда здесь служебные собаки? А пока из Ташкента привезут, все следы исчезнут.

— Да. Дура была, — девушка отвернулась, прикусив кулачок, чтобы не расплакаться, но все равно ее плечи вздрагивали.

— Главное — нам выжить. Мне очень жаль твою семью, но тебе нужно жить и держаться! — Блин, как сухо и официально это звучит. Но что сказать еще, не знаю.

Сайорка промолчала, и так мы потихоньку шли до моего дома. Пошарив рукой через забор, я откинул засов и пропустил девушку впереди себя.

— Проходи, Сайора. Поднимайся наверх. — Я поставил тачку в угол, а сам повел девушку туда, куда с трудом заставлял заходить себя по субботам, чтобы убраться. В материну комнату на втором этаже.

— Вот. Будь здесь. Кровать заправлена чистым, если хочешь, ложись отдыхать. Туалет внизу, ванна тоже, но вода только холодная, я обычно в баньке моюсь. Если хочешь, я принесу пару ведер теплой воды. — Пропустив девушку вперед, я поставил ее сумку около кровати. — Извини, тут ни телевизора, ни компьютера. Точнее, комп у меня есть старенький, но он стационарный и в моей комнате.

— Ничего, Леш, спасибо. Мне бы поспать сейчас. Но сначала помыться. Я до сих пор себя грязной чувствую. Перед тем как я вырвалась, они меня всю облапали. — На ресницах у девушки снова задрожали слезы, а я только заметил под топиком Сайоры наливающуюся краснотой ссадину. И на бедре тоже.

— Сейчас принесу воду, помоешься и ложись спать. Меня не жди, мне еще рыбу разделать надо, — и я вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь. Внизу подхватил два не новых, но чистых оцинкованных ведра, принес горячей воды в ванную комнату, которую практически никогда не использовал по назначению, привел туда девушку, а сам пошел чистить и разделывать улов. Мало ли что произошло, если я сейчас рыбу не вычищу, на куски не порежу и часть не засолю, а часть в холодильник не суну — все пропадет. Да еще Алсу нужно рыбки отнести, у нее дочка любит жареную рыбу.

15 сентября 2006 года, суббота, девять часов утра

— Ну что, Леш? Я звоню? — У Сайоры побелели пальцы, сжимающие корпус недешевого мобильного телефона. У меня-то простенькая «нокиа»-3310. Дубовая, надежная.

— Звони. — Кивнул я. — Только недолго.

Девушка кивнула, нажала кнопку вызова и после заспанного ответа затараторила по-узбекски, захлебываясь слезами, которые ручьем потекли у нее из глаз. Но говорила недолго, после чего нажала отбой и протянула телефон мне.

— Леш, отключай сам, у меня руки трясутся. — Всхлипнув, она высморкалась в насквозь промокший платок. А потом снова разревелась, упав на кровать. Я поглядел на ревущую девчонку, почесал затылок и сходил в кладовочку, где у меня стояла пара бутылей с виноградным вином. Сам жал, сам готовил. Может, вино хуже, чем у французов или итальянцев, но очень вкусное получилось. И темно-темно-бордовое, густое. Да еще очень сладкое.

Поднявшись наверх, я налил полный стакан вина и протянул его Сайорке.

— Пей!

— Ты чего, Леш? — утирая нос, пробормотала девушка. — Я не хочу!

— Пей, тебе это как лекарство. Прореветься ты уже проревелась, теперь хоть выспишься. А то на свою тень сейчас похожа. Пей, — я вложил стакан с вином в руку девушки.

Та недоверчиво попробовала, удивленно причмокнула и, чуть морщась, выпила весь стакан.

— Какое вкусное, кто его делал? И пьяное, — Сайора качнулась, пытаясь встать.

— Ты давай ложись, — я уложил ее в кровать, задернул занавески. От стакана вина захмелеет, но не будет пьяной вроде бы. Вообще-то, я с алкаголем вообще в никаких отношениях не состою. Маме же пообещал вообще не пить, вот и не пью. Вино делал, чтобы пацанам было что на свой день рождения поставить. Так у меня оно еще когда будет, дожить сначала надо.

Закрывая дверь, окинул Сайорку восхищенным взлядом. До чего все-таки красивая девушка моя одноклассница! Мда, а ведь школа, по крайней мере здесь, у нас точно кончилась!

Через полчаса возле дома Сайоры, к моему огромному удивлению, остановилась целая кавалькада машин. Среди которых был черный «мерин» нашего раиса. Не понял я, ведь Сайора звонила своему дяде? Он ее что, сдал?

Один из микроавтобусов сдал задом к дувалу, и через высокий забор перемахнул шустрый парень. Впрочем, буквально через минуту он перелез обратно. Ну да, Сайора закрыла двери на ключ, а что калитка, что ворота хоть и из дерева, но сделаны очень серьезно.

Парень подошел к раису и что-то негромко сказал. Салиев взвыл, схватившись руками за голову. Окружающие его люди стояли молча.

Мимо моего двора проехал старый милицейский «уазик» и «нексия» прокуратуры. Остановились возле машины раиса, из «уазика» вылезло наше милицейское начальство, а из «нексии» молоденький узбек в цивильном. Подошли к раису, поздоровались.

— Вот так. Вот тебе и дядя, Сайора. Похоже, сдал он тебя. — Девушка просила дядю приехать сюда и вызвать милицию. А тот, видимо, решил не рисковать. В принципе, его и понять можно, старший брат мертв, его жена и сын мертвы, племянница, которая убила сына раиса, в бегах. Видимо, он решил не помогать, а извлечь из этого максимальную выгоду. Хотя, я же не знаю, что именно он сказал раису и ментам, так что пока не буду возводить напраслину на человека. Вот куплю сегодня пару новых симок, пару стареньких мобильников, Сайора позвонит и спросит.

— Леша, а что случилось? — сзади ко мне подошла Алсу с дочкой.

— Доброе утро, Алсу Расимовна. Привет, киз (девочка), — поздоровался я с ними. Поглядел на толпу возле ворот дома Шакировых, пожал плечами. — Не знаю, что-то случилось. Близко подходить неохота, не дай бог что-то серьезное.

— Да-да, — пробормотала моя соседка и прошла немного подальше.

Через три часа в проулке было не протолкнуться. Наверное, половина поселка собралась, гул стоял от голосов. Близко к распахнутым воротам не подходили, там сейчас уже с десяток наших, поселковых милиционеров шарахались. Что-то писали, перетаскивали вещи туда-сюда, короче, по моему разумению, делали все, чтобы запутать следствие.

Тела погибших вывезли практически сразу, сыночка и его дружков на машине раиса, погибших из семьи Шакировых на машинах «скорой помощи», древних, дребезжащих «рафиках».

В общем, постояв еще с полчаса, переговорив со знакомыми парнями, я зашел в дом и поднялся наверх, постучав в комнату с девушкой.

— Сайора, открой, это я, — негромким шепотом позвал я. Изнутри скрежетнул ключ в старом замке, и дверь открылась.

— Ну как там? — Девушка уже полностью протрезвела, немного поспала и даже переоделась. Сейчас она была в простом платье из хан-атласа, с повязанной на голове черной косынкой. На столе тихонько жужжал ноутбук. В наушниках, лежащих рядом с ноутбуком, тихонько повторялись слова на арабском языке. Видимо, продолжает учебу, Сайорка девчонка умная, по-английски почти свободно говорит и арабский учит. И это не считая родного узбекского и русского, на котором она говорит почище меня.

— Твой дядя, как говорят, должен приехать сегодня, и сразу будут похороны. Никаких следственных особых процедур не будет, вроде как замять хотят. Но сама понимаешь, это слухи. Милиция начала обход, скоро сюда придет, так что сиди тихонько, как мышка. Свет не вздумай включать в комнате, когда меня не будет.

— Леша, сейчас утро, — Сайора покачала головой. — Ты, я смотрю, тоже слегка того.

— Не слегка, а капитально. Поджилки до сих пор трясутся. Еще хорошо, если с участковым разговаривать придется. Тут замы начальника бегают, говорят, злые, как черти. — Я поглядел на часы. Вообще-то, уже не утро. За полдень перевалило. — Так, я сгоняю в Дустлык, куплю телефоны и симки. Не нервничай, судя по всему, никто не знает, что ты здесь, и никто пока на нас не думает. Закройся. Захочешь чаю или минералки — спустись вниз и возьми в холодильнике. Свежий не ставь, впрочем, пока и газа нет.

— Ладно, Леш. Аккуратно сам, и спасибо тебе, — девушка подошла ко мне и поцеловала в щеку. Неожиданно, надо сказать, и приятно.

— Ладно, пока, — я смущенно прикрыл дверь. Эх, ну почему вот так?

Когда выкатил из сарая свой велик, к калитке подошел наш участковый.

— Леша, подойди, поговорить надо.

— Здравствуйте, Тухтасин-ака, — я подошел к калитке и открыл ее. — Проходите.

— Ты куда собрался? — капитан поглядел на мой велик и сумку через плечо.

— Хочу в Дустлык сгонять, Тухтасин-ака. Говорят, есть программы, обучающие английскому, куплю пару дисков. И «стрелялок» с «бродилками» купить. Мои игрушки надоели уже.

— А, ясно. — Участковый устало кивнул. Кивнул на закрепленный под навесом лодочный мотор. — Я слышал, что ты сегодня ночью поздно возвращался? Ничего не слышал, может быть, видел что-нибудь?

— Это вы про дядю Абдуразака? — Меня явственно передернуло. — Нет, не видел, разве свет горел у них на втором этаже и вроде как во дворе. И сычик кричал, жутко так. Накликал.

— Понятно. Время не помнишь? — Капитан написал ручкой что-то на листе бумаги и поглядел на меня.

— Знаете, как-то не помню. — На самом деле, вот не помню я, во сколько это было. Помню, что поздней ночью, но до утра еще было время. — Я в ларьке рыбку Исмаилу-аке оставил, может, там помнят.

— Нет, они тоже запомнили, что после полуночи, а вот когда не знают. Ладно, вот здесь распишись. Пиши — «С моих слов записано верно». Дату, подпись. Ладно. Осторожнее смотри, мало ли. Тут такие веселые дела пошли, что никто не знает, чем все закончится. — Участковый протянул мне на своей планшетке листок протокола и ткнул пальцем, где нужно расписаться.

После чего он пошел по своим делам, а я выкатил велик и погнал в райцентр, благо он неподалеку. И на самом деле, нужно будет купить именно то, что я сказал участковому, а то его сын может спросить диск с игрушками, а у меня его нет.

Ночью, когда я вышел из баньки, в которой пришлось расслабиться с соседкой, и зашел в дом, меня в темноте кухни встретила Сайора. Она не знала, где я и что делаю, я ее вообще часа четыре не видел. Не стоит туда-сюда бегать, я в обычные дни в доме сиднем не сижу, хватает дел.

— Леша, мне очень нужно попасть в наш дом. Хотя бы во двор. Сможем пройти по улице? — Глаза девушки блеснули, как пара бриллиантов. — Пожалуйста.

— Сайора, ты чего? — Сказать, что я удивился — ничего не сказать. — Тебе из дому выходить не стоит, ну разве во двор, здесь не видать ни с улицы, ни от соседей ничего. А ты — к себе домой. Никшни, девушка, нам с тобой еще предстоит выжить.

— Леша, пожалуйста, мне очень надо, — Сайора всхлипнула. — Если я это не сделаю, то отца обману, он мне наказал это. Пожалуйста.

Блин! С другой стороны, девка на нервах, только семью похоронили, а она взаперти в комнате сидит, и носа не кажет наружу.

— Ладно! Через час выйдем! — Есть у меня один способ добраться до их двора. Проверенный неоднократно, и никто не знает. — Только у тебя есть темные брюки, майка или рубашка и какая-нибудь обувь спортивная? — Девушка отрицательно кивнула головой про обувь. — Хотя у тебя тридцать восьмой размер? Я тебе от моей матери кроссовки дам, обуешь?

— Надену. Сделаю все, что ты скажешь, Леша.

— Все не надо, а то я такого могу наговорить, — я усмехнулся было, представив Сайору на месте Алсу, и вспыхнул от прилившей крови. Блин, поосторожнее в желаниях надо!

Впрочем, по-моему, Сайора тоже покраснела.

16 сентября 2006 года, воскресенье, час ночи

— Потихоньку, здесь ветка от орешины мешает, — прошептав это, я подал руку и помог девушке взобраться с дувала на крышу сарая. Внизу лениво брехала маленькая собачонка-пофигистка, потому я здесь и лазил порой. Был бы злой и здоровый барбос — не решился бы, мало ли, углядит кто.

— Ты откуда эту дорогу знаешь? — взволнованно дыша, прошептала мне в ухо Сайора, прижавшись ко мне упругой грудью. Она-то в волнении не заметила, а у меня дыхание перехватило.

— Ну… У вас очень вкусная черешня, Сайора. Иди за мной, только аккуратно. И не бойся, крыши меня держат, а я восемьдесят пять килограммов вешу. Тут еще два двора.

Сзади тихонько фыркнули. Вскоре я спрыгнул внутри опечатанного милицией снаружи двора и переставил лестницу к дувалу.

— Слазь! — А сам потихоньку подошел к калитке и прислушался. Нет, тишина.

— Леша, придержи лестницу, пожалуйста, — громкий шепот Сайоры подозвал меня обратно, и дал возможность полюбоваться длинными ногами в черных джинсах и круглой попой девушки. Недолго, правда. И слава богу, а то мысли начали всякие разные зарождаться. Но вот она оперлась на мою руку и спрыгнула на землю. — Спасибо. Сейчас нам в гараж нужно пройти, а потом, если ты не возражаешь, я быстренько вещи соберу себе, ладно? А то два платья, брюки и маечка, совсем носить нечего.

— Только быстренько, хорошо? И в доме вместе будем, я тебе подсвечу. А что в гараже нужно? — В принципе, кто ночью пойдет в опечатанный дом? Разве какой воришка. Блин, а ведь может быть. Надо поосторожнее!

С этими мыслями мы зашли в просторный гараж, в котором Сайора прямиком подошла к добротному, сваренному из толстого уголка и листовой стали верстаку и нырнула под него, подхватив с верстака отвертку. Светя фонариком, она что-то там сделала, И буквально через две минуты передала мне весьма увесистый сверток. Я бросил его в старый школьный рюкзак и поглядел на девушку.

— Теперь вещи, Леш. Пошли? — и, дождавшись моего кивка, Сайора пошла к дому. Дрожащими руками достала ключи, открыла дверь, не обращая внимания на печать.

— Свети под ноги, ни в коем случае на стены или в окна! — предупредил я, шагая за ней следом по лестнице.

— Леша, я все хочу спросить. Откуда ты так драться научился, и вообще неплохо разбираешься, что делать в таких ситуациях? — Сайора на цыпочках шла вверх по витой лестнице. На площадке обернулась ко мне. — Может быть, отцово ружье возьмем?

— А у вас что, ружье есть? Конечно, возьмем! — Я было обрадовался, но рано. Сейф был взрезан болгаркой, и все его содержимое пропало. — А боксу дядя Сема учил, ну и многому еще. Ты же его не знаешь, вы сюда недавно переехали. Жил у нас сосед, бывший моряк Северного флота. В чине капитана второго ранга ушел в запас, и жил здесь, в Узбекистане. А недавно уехал в Северодвинск, вроде как опять на службу позвали. Блин, нету ружья, жалко.