Оглавление
Первое правило касты баловней Смерти: никому не рассказывать о касте баловней Смерти. Аль Пачино
Венеция не воняет! Она пахнет. И это был особый, чудный запах – запах денег! О да, Светлейшая пахнет странно и выразительно: прежде всего Серениссима – «сиятельнейшая, светлейшая» - пахнет морем - очень вкусно, у моря особый вкус и запах – и море это дорога к новым прибылям, открытиям и чудесам. Запах моря смешивается с двумя компонентами: людской жизнедеятельности и пряностей. Про всяких бздунов и вонючек не будем упоминать, но вот пряности! Пряности стали основным источником обогащения Венеции, и в большинстве старых домов старейших родов отцов-основателей Венеции, которые были записаны в «Либра ди оро» - Золотую книгу, - хранились запасы пряностей, а они пахли очень сильно. Особую атмосферу создавала эта смесь запахов моря и пряностей – о богатстве заявляла эта атмосфера.
Но сейчас в атмосфере витала вонь скандала и зарождающейся интриги.
Ветер с залива плясал свои танцы в его волосах, взлохмаченные и свободные, совсем не короткие, как у всяких болванов с севера, волосы оттеняли выразительное и полное лукавства во всех его проявлениях лицо молодого человека, который стоял в изысканном костюме перед компанией молодых венецианцев, и с позы надменного, знающего себе цену ловкача и пройдохи, таинственным и звонким голосом зазывалы вешал спагетти на уши молодым балбесам: «Никто из вас никогда не испытывал ничего подобного! Я предлагаю тебе познать невиданные ощущения! Никогда и нигде во всем мире ты не переживешь такого. Это стоит всех удовольствий жизни. Я спрашиваю вас, юные и полные огня сыны Венеции! Найдется среди вас хоть один смелый? Кто готов бросить вызов и рискнуть?» - и молодой апулиец из Тарантума рассмеялся в лицо компании молодых венецианцев, которую избрал для своих, несомненно, гнусных и пройдошистых целей.
Наглый Аль Пачино достал! Всего пять дней прошло, как он появился в Серениссиме, сиятельнейшей Венеции, но успел за это краткое время отличиться - всех достал! Получил серьезное предупреждение от самого Франческо Фоскари - дожа светлейшей Венеции - но не угомонился, бесцеремонный молодчик из Тарантума, уже всех достал!
- Стой, Марко, не делай этого, - завопил один из компаньонов молодого венецианца, пытаясь остановить своего друга.
Поздно! Сын старого прокуратора Лоренцо Морозини попался в ловушку. Марко Морозини выскочил из лодки на улицу к наглецу, и вплотную приблизил свое лицо к лицу нахала: «Я не боюсь!» «Вижу», - внезапно охладевшим голосом, который оттого прозвучал таинственно, но грозно, пугающе своим неожиданным переходом.
- Ты готов вкусить от запретного плода, Марко Морозини?
- Ты еще спрашиваешь? Так дела не делаются, апулиец, - рассмеялся ему в лицо Марко. - Что ты мне готов предложить?
- Слушай внимательно, Марко... - и Аль Пачино стал что-то нашептывать Морозини.
И вдруг все заметили, что лицо Марко меняется, сначала ушла ухмылка, потом улыбка, а потом и вовсе - блистательный красавчик, заводила многих вечеринок и забав, гроза «старых пердунов» почти побледнел от того, что сообщал ему апулиец.
- Нет, Аль Пачино, я докажу это себе! Ты еще увидишь, что такое смелость и сила венецианца, - вдруг воскликнул Марко и потянулся было к большому кошелю, свисающему с пояса.
Но Пачино сразу прервал его: «Оставь свои дукаты при себе, Морозини! Золото тут ни при чем! Если ты тварь дрожащая, никакое золото тебе не поможет. Докажи, что ты мужчина, Морозини. Ты меня слышал. Арриведерла, Марко, арриведерчи, синьоры!»
И, уже ставший занозой в сердцах многих красоток Серениссимы, молодой красавчик Аль Пачино отвесил знатнейшим молодым венецианцам такой изящный поклон, да такой искусный, что они просто задохнулись от дикого противоречия. Им хотелось вынуть мечи из ножен и накормить этого задаваку сталью, но, при этом, все признали мысленно: апулиец был маэстро, дотторе арс дольче вита, мастер вести себя изысканнейшим образом, знаток многих тонкостей искусств и греховного, но такого сладкого времяпровождения. Вот ведь несносный задавака!
Аль Пачино заявился в Венецию вскоре после того, как заблаговременно отправил письмо к синьору Кристофоро Моро, патриарху одного из старейших семейств города, входящих в список ди оро – книги золотых родов - «Двадцати четырех родов». Старик Кристофоро легко вспомнил своего хорошего знакомого купца из Тарантума, Джузиано Пачинума. Со смехом рассказывал друзьям, что давным-давно этот апулиец его здорово выручил в Неаполе, можно даже сказать, жизнь помог спасти, когда на улице затеялась славная баталия между наглецами Неаполиса и венецианцами. И вот тогда и там, на сторону венецианцев внезапно встал невысокий, но поразительно бесстрашный, задиристый, просто фурьоза какой-то, ловкач с мечом - у него оказалось абсолютно неподходящее имя «Мирный-Пачино»... все посмеялись над этим воспоминанием. Но оказалось, что, даже по той заварушке, Джузи Пачинума помнит и Томаззо Челси, которому тогда крепко досталось, но пирушку после той драки он помнит и маленького апулийца, дерзкого черта помнит. Патриарху Моро задали вопрос: «Что интересного может добавить уважаемый Моро об этом письме?» Старик усмехнулся: «Апулиец. Хуже - из Тарантума - предатель. Хочет связать судьбу со столицей». Все покивали головой. Гость странный и забавный.
Тарас, основанный спартанцами, Тарантум, был городом яркой судьбы... Апулийской судьбы. Не важно, кто основал порт Тарант, не важно, кто захватывал порт впоследствии - но население его постоянно продавали в рабство: «Веры Тарантийцу мало!» Абсолютная истина - не надо не то, что верить, даже доверять дураку не следует. А ставить дом на перекрестке, и из века в век терять свободу и жизнь, не в силах защитить свой дом, может только дурачок. Дурачки дурацкие дурили в Тарантуме свою долю. Из века в век уничтожалось поселение Тарант - жителей убивали, увозили в рабство, но опять возрождалось поселение, которое располагалось в удобной бухте на перекрестке многих морских путей Средиземноморья, возрождалось опять до следующего налета. Тарантийцы крутились, как могли: они были союзниками всех против всех, всегда и во всем – и быстро приобрели свою незавидную славу ненадежных, предателей, никчемных дурачков. Они поддерживали римлян против Карфагена, и Карфаген против Рима. Они поддерживали арабов против Византии, и византийцев против арабов. Все эти союзы были не важны - их не принимали всерьез, и город грабили и разрушали постоянно. Никакой нормальной жизни там не было. Такова была странная судьба Апулии - юга Италии, особенно городов-портов на берегу Ионического моря.
И вот в сиятельнейшую Венецию – жемчужину Средиземноморья намеревался заявиться очередной плут с юга – наследник рода Пачинусов.
С именем Лешка не парился: каким сокращением было имя «Аль» его не волновало: «Алексей-Александр-Альбус-Аленделон-Аласторгрюм», да хоть «Асталависта, бэйби» - это его не волновало. Потому что имя Аль звучало интимной, скрытой гордостью. Зубриков обожал работы этого мастера - привычно, приятно Лешка гордился возможностью прикоснуться к такому имени. Пачино - «мирный» - довольно редкая фамилия, маловато было в Италии таких, скромных и тихих, сдержанных и мирных, горячие все были, открытые страстям. Но легенду Зубрикову создать смогли. Золото это инструмент надежный. Смогли сваять записи и накропать хроники по архивам юга Италии, и даже Неаполь оказался полезен. Пачинусы, конечно, это вам не в Бразилии «Педро», но были на юге Италии Пачинусы, жили, умирали, нашлись «доноры» для целей атлантов. Достойный, скромный род купцов, из Таранто.
У Зубрикова были задумки, как устроить в Венеции парочку пакостных затей, но у него не было никакого плана! На этот раз он честно выдал друзьям: «Идите в задницу, а я в Венецию. Пару месяцев пообжиться надо. Надо чутка принюхаться - мелкий ведь городишко, там с полторы сотни тысячи народу всего после чумы. Я его быстро распознаю. Потом и решать буду: что там с ним делать. С вами зарешаем. Флот удавить - это одно, это просто, спалить им корабли. Но они богатые, с запасами живут, они возродят флотилию - думать надо.
Может там вообще подводно сработать надо - как она вообще построена - Венеция? Я не понимаю вас. Она что, реально на столбах стоит? Да вы гоните! Это же дурдом. Не бывает такого! Дайте подводную взрывчатку, я тихо устрою несколько взрывов, и они сами дунут со своей Венеции. Хотя... давайте я там посмотрю, как они живут».
***
В начале июня темнеет поздно. Башенные часы церкви Сан-Джакомо ди Риальто показывали шесть вечера, торговцы на рыночной площади готовились сворачивать свои дела. И звон колоколов церкви святого Джакомо вовремя напомнил молодому Морозини, что пришло время отвечать за свои слова.
Ночь Венеции была нетороплива, приближалась незаметно, убаюкивая негромким вечным плеском волн моря и шелестом воды каналов: бирюзово-зеленая днем, она обращалась в аспидно-черную с приближением ночи.
Марко не стал пользоваться услугой семейных гондольеро, они, конечно же, отвезли бы его на остров призраков, но потом бы все разболтали отцу. А дело предстояло затейливое. Быстро сговорился с перевозчиками, а деньги решали все в таком деликатном деле, и отправился на место встречи с апулийцем. За те полчаса, которые уходили на путь до остова Повелья можно было снова подумать о том, что они собирались устроить этой ночью, об этом несносном, но симпатичном госте. Венецианец усмехнулся: это апулийский наглец был хорош! Уже несколько вызовов на честный поединок принял и провел такие схватки, что все задиры поняли: а он хорош! С коротким мечом, практической копией мечей древней республики, апулиец обращался отлично, в бою двигался ловко, и никогда не унижал своих противников – он словно показывал урок тем, кто пришел посмотреть на поединок.
Марко, как и большинство его друзей из старинных семей Венеции, спросил у отца: «Этот Пачино, почему его не поставят на место?» А отец усмехнулся ему и погрозил пальцем: «Он гость Серениссимы. Докучный, несносный, но гость. Он богат, он делает достойные подарки и расплачивается за свои проделки. Не так уж он и отличается от вас, молодых дурачков в своем желании безобразничать. Разбирайтесь между собой как хотите. Знаешь, что он хочет подарить Фоскари на день рождения?» Марко не знал, и Лоренцо Морозини не стал его мучить и рассказал, что молодой мерзавец заказал у лучшего мастера золотых дел забавную тросточку, украшенную жемчужинами. Тонкую такую тросточку. А когда мастер сказал, что эта палочка скоро переломится, апулиец пояснил, что назначение у предмета не простое, а особое: почесывать задницу. Намек на полноту дожа был несомненный, Франческо Фоскари с детства был полненьким парнем, а с возрастом еще больше потолстел, и чесалка задницы ему очень даже пригодится. Полезная вещь, если руки не достают.
Марко Морозини улыбнулся: проделка ловкая, и подшутил над дожем, и никак не призвать к ответственности – а цена вещицы в семнадцать тысяч дукатов… дорогой подарок, достойный подарок. Такие деньги швырять на глупости! Лучше бы с куртизанками прокутил.
Но и здесь апулиец вел себя вызывающим образом. Аль Пачино вовсе не жаловал куртизанок! Нет, он ими не пренебрегал – отвешивал комплименты, читал им свои стихи – стоит признать, потрясающие слова умел находить апулийский поэт, чтобы растрогать души. Со всем вниманием встречался Пачино с куртизанками, стал завсегдатаем на вечеринках молодежи и более солидного общества, и там блистал.
Аль Пачино не спал с куртизанками! Они его не интересовали как женщины! Сначала многие чуть брезгливо скривились, заподозрив молодого апулийца в склонности к постельным забавам содомийского характера. Но вскоре все узнали забавное: апулиец с удовольствием пользовался услугами жриц продажной любви. Но это были именно продажные женщины – не куртизанки, а путтаны - работницы самого низшего класса, с которыми куртизанки не имели ничего общего. При этом Пачино показывал класс: он посещал самые лучшие заведения, и платил за ночи щедро, слишком щедро, но за свои деньги со своим слугой они устраивали настоящие оргии, о которых уже шептались многие, на которых уже побывали многие, надев на лица маски, и признав – Пачино безобразник и развратник, но такой потешный! Он с хохотом ответил на прямой вопрос: «Почему он брезгует телами куртизанок?» - «А они что, у вас, в Венеции, промеж ног особые какие? У них там не вдоль, а поперек?» И общество шлюх смеялось, и все смеялись. А потом, в более пристойной встрече, Пачино ответил серьезней: «Не манит никто, не приглянулась. Всем хороши девочки, но не стоят их услуги в постели того, что им принято давать – я деньгам и более достойное применение найду». И наглый апулиец шел и заказывал подарок дожу на день рождения.
Марко Морозини признал, что ему хотелось бы поближе сойтись с Пачино. С парнями апулиец не знался, все больше крутился в обществе солидных людей. И ему это нравилось!
Сам молодой Морозини этого не понимал, он еще не закончил обучение в Константинополе, в который обязан был вернуться по осени, и пока только готовился принять первое назначении от Совета, связанное именно с должностью агента Сиятельнейшей в старом Константинополе. А коммерческие дела семьи вел отец – это были серьезные сделки. И ладно! Главное, сегодня он утрет этому наглецу нос, покажет чего стоит Марко из рода Морозини – древнейшей семьи Венеции. И он станет первым! О таких развлечениях никто не слышал. Это было уму непостижимо. И за такое могут и в тюрьму упрятать! Но рискнуть стоило. Этот Аль Пачино всем уже доказал – его словам можно верить. Иногда. Когда апулиец серьезно вел дело. В этот раз всё было серьезно. Речь шла о жизни и смерти – таким не шутят.
Апулиец и место для жительства выбрал странное, страшное и неприглядное. Он получил дозволение построить себе дом на острове Повелья. А это был небольшой островок, расположенный в лагуне всего в пяти километрах к югу от Венеции. Полвека назад во время очередной войны с Генуей, генуэзский флот совершал нападения на малые острова, не решаясь бросить вызов Сиятельнейшему городу. Тогда всех жителей Повельи переселили на соседний остров, с крепкой обороной - Джудекку, там было безопасней. Остров Повелья не остался необитаем – на его северной части остались проживать призраки и духи старого кладбища, и немногие больные, которые не прошли карантин в госпитале в южной части острова. Повелья стал местом, где задерживались почти все суда, при малейшем намеке на угрозу чумы. На острове давно был основан госпиталь, в котором работали хорошие доктора.
После окончания той войны жители не стали возвращаться на старые места – кому это надо? Уезжать от близости к центру деловой жизни никто не захотел, да и недоброй славой издавна пользовалась Повелья, остров призраков и жертв заразы – ну его!
Апулиец получили разрешение строиться на южной части Повельи, и уже щедро оплатил работу строителей и сделал значительные траты на покупку материалов. Золотом он не сорил, но траты у него были огромные – вызывали зависть у молодых венецианцев. Плевать, что Пачино остался один из рода, и все его деньги, это наследство – завидно и всё! Апулиец тратил десятки тысяч дукатов в неделю – это вызывало нехорошие мысли.
Призраков и духов старого кладбища Марко не боялся, а вот необходимость принять участие в развлечении, на которое он дал согласие – напрягало. Но пути назад уже не было. А впереди его ждала компания Пачино.
У апулийца была компания, как у всякого купца. Прибыл он на отличной каракке, по городу шлялся в компании слуг – во главе которых выступал молодой дерзкий нахал с глазами прирожденного убийцы. Вот с этим самым Никколо никто не связывался – понятно стало очень скоро, на расправу скор Никколо. В отличие от хозяина парень действовал быстро решительно и с угрожающим результатом – он просто прирезал несколько своих соперников – таких же телохранителей, как и сам. И никто ничего ему не предъявил – это было нормально, это было в правилах цеха – рискнул своей шеей, отвечай за последствия.
Когда в сумерках показался восточный берег Повельи, Марко поразился увиденному. Всего дней девять прошло с начала стройки, но на берегу уже стояло довольно приличное здание. В наступающей темноте оно не выдавало себя светом окон, фонарей и факелов охранников – казалось, что дом уже заснул. Но это было не так. Повелья ожила – и первыми вестниками жизни на острове мрака и неудачи были коты, которых сразу раздобыл, скупил и подсобрал по островам Венеции этот странный Пачино. Коты безобразничали по кустам, мяукали и урчали, а некоторые сразу кинулись к подъезжающей гондоле и уселись, с подозрением невозмутимых хозяев присматриваясь к гостю. Время от времени они поворачивали морды друг другу, словно хотели задать вопрос: «И что понадобилось этому придурку от нас на ночь глядя?» Но не задавали – коты мудры, они помалкивают, знают, хитрецы, что начни они разговаривать, тогда люди их быстро припашут работу трудиться и на службе потеть. Марко сошел на берег, и отпустил довольного оплатой гондольеро назад в Венецию. Хотел было пнуть одного из наглых котяр, но кот был не дурак! Предугадав недоброе он фыркнул и встал и отошел, словно насмехаясь над молодым задирой: «Свиней пинай, сам чушка неделикатный!» Когда Морозини подошел ближе к дому, и стал искать вход, ему навстречу вышли три человека. Одеты они были в манере этого забавного апулийца. Аль не стеснялся всем показывать, что поскитался по свету уже немало, повидал много, и многое ему пришлось по душе. В своих костюмах он свободно и смело смешивал части одеяний из разных стран и сторон света. Пачино носил узкие штаны, и получались и не шаровары, а какие-то особые кальсоны, вроде и прилично и неприлично одновременно. И непонятно! Рыцарские шоссы – чулкообразные штаны он не носил, но его штаны все были узкие, иногда специально смятыми и словно сплющены особым образом так, что выглядело это забавно, но приятно глазу. Однажды он разгуливал по Сиятельной в несуразных грубых штанах, на которые глазели все и ничего не понимали: штаны были из грубой ткани, это было сразу заметно, но окрашены они были в сочный богатый тоном синий цвет, а это кричало о достатке хозяина. И были штаны забавными, узкие, обтягивающие зад и ноги – но совсем не шоссы – и со странными мешочками, пришитыми к задней и передней части штанин. Такие забавные мешочки, совершенно открытые сверху, без завязок – очень глупо и непрактично, ведь и воришка запустит лапу загребущую и выпадет что особо ценное. Но дуришка Пачино только хохотал: «Джинсы это вам не шоссы, понимать надо! Не рубите вы фишку ковбойства и прочей американской фирмы». Все так и поняли: «фирманы» арабские это было дело тонкое, но непрактичны были эти джинсы и глупы. Изысканно и более стильно выглядели те же арабские штаны – этого у Аля Пачино было не отнять, штаны он позволял с себя снимать только шлюхам. Украшениями он не увлекался, но иногда его одежды украшали и серебряная вышивка и жемчуг.
Слуги были в простых штанах, сапогах и куртках, совсем непохожих на модные в Венеции, но выглядели люди очень прилично, хоть и необычно.
«Морозини. Добро пожаловать, иди с нами», - просто без претензий пригласили его в дом. Марко спокойно пошел за ними. Интересно ему было, просто любопытство его грызло: что за проделку и затею измыслил этот Пачино? Выглядело все очень неприятно, но увлекательно, до жути увлекательно.
Когда он вошел в дом, Марко увидел большую комнату, непривычно большую, так не строились в Венеции. В комнате, даже зале, было два камина, не растопленные по случаю жаркого времени года, стоял большой стол и несколько кресел. В одном из кресел сидел Никколо и – даже не встав из кресла!
Он улыбнулся: посмотрим, что там дальше мне покажет этот нахал.
И нахал показал ему. Воспоминания о той ночи до самой смерти не покинули Марко Морозини. И они всегда согревали его кровь, придавали уверенности и бодрости – он тогда здорово извернулся, но вывернулся! Хорошо повеселились.
***
«Первое правило касты баловней Смерти: никому не рассказывать о касте баловней Смерти», - Аль Пачино улыбнулся, словно бы вспомнил нечто известное только ему, а Марко подумал, что правило какое-то нелепое. Апулиец продолжил совершенно холодным тоном, в котором не было ни капли торжественности, напротив, даже некая скука:
«Второе правило касты баловней Смерти: никогда никому не рассказывать о касте баловней Смерти.
Третье правило касты баловней Смерти: в танце участвуют только двое.
Четвертое правило касты баловней Смерти: не более одного танца за один раз.
Пятое правило касты баловней Смерти: танцоры танцуют без обуви и голые по пояс.
Шестое правило касты баловней Смерти: танец продолжается столько, сколько потребуется.
Седьмое правило касты баловней Смерти: если начавший танец потерял сознание или делает вид, что потерял, или говорит «Хватит» - танец окончен.
Восьмое и последнее правило касты баловней Смерти: новичок обязан начать танец».
Аль Пачино кивнул своему телохранителю и тот вышел из залы, а хозяин продолжил:
- Сейчас я тебе покажу этот танец. Это тайный танец. Он посвящен Смерти. Никогда не забывай об этом, Марко. Никколо, поехали!
И за стеной раздались звуки: кто-то начал играть на барабане, а потом негромко вступили гитара и труба. Аль напомнил, откуда он родом: «Слушай и смотри танец из Таранта, это тарантелла, танец касты баловней Смерти. Фаворити делла Морте!»
И он показал. И Марко никогда еще не видел более безобразного, отвратительного, развратного и нелепого танца. А потом началось обучение:
- Это же тебе не лезгинка, а тарантелла! Показываю все сначала. Носком правой ноги ты давишь паука. Вот так, оп-оп-оп-оп-оп, - и Пачино снова показал Марко, что «давить» надо как бы размазывая паука «вращательным движением ноги». – Второго паука ты давишь носком левой ноги. А теперь! Оба паука ты давишь вместе!
И Аль принялся «давить пауков», ноги его то вставали на пятку, то на носок, при этом он безобразно вилял задницей и совершал руками разные нелепые движения. Марко поразился – по отдельности все движения казались частями пляски дикаря, но все вместе… смотреть на танец этого тарантийца было интересно. Все движения со стороны выглядели не так сложно. И когда Марко сам попробовал, ему эта тарантелла понравилась.
Почему Зубриков выбрал твист? Да просто потому, что вокруг танца будет накручено всякой таинственной дури, а чтобы репетировать дома запретный и секретный танец, много места не надо – заперся в комнате и танцуй в уголке, придумывая и разучивая новые движения. Танец был простой, но в него можно было напридумывать много всяких своих приколов и обозвать их по-разному. И даже соревноваться – у кого прикольней движение придумалось.
Слово «клуб» было английским каким-то, на латинском все было нормально с обозначением закрытого элитарного общества: «каста», от «castus». У слова оказалась просто масса примерно одинаковых значений, но все они были вариациями трех основных: чистота, безукоризненность и благочестивость. И Зубриков был абсолютно согласен с такими трактовками своего начинания: дело он затеял для наведения порядка и чистоты в Европе, и дело это благое и честное.
Favoriti della Morte - Баловни Смерти - звучало таинственно и мощно. Леша знал, что все языческие преклонения перед Смертью отошли в прошлое. Но вот ведь странная вещь – на своем, глубоко интимном и душевном уровне, он лично, прежде всего, искренне почитал две женские «божественности»: Марию и Мару. Еврейская дева-мать и славянская богиня Смерти были ему как-то симпатичны, приятны и понятны, хотя он вообще не мог толком ничего из этого понимания объяснить. Это был случай «Верую, ибо абсурдно», хотя «абсурд» это было довольно сложное логическое понятие, в котором он так и не разобрался, но принимал простое толкование его как «нелепость, нелогичность.
Довольно скоро Пачино признал, что Морозини вполне готов к испытанию. И вот только теперь Марко по-настоящему начал волноваться, потому что в комнату вернулся Никколо с небольшой деревянной коробочкой в руках. Телохранитель подошел к Пачино и встал рядом. Аль совершенно серьезно посмотрел на Марко:
- Пятое правило: танцоры танцуют без обуви и голые по пояс. Разувайся и раздевайся по пояс.
Марко покачал головой, но не стал спорить, это ведь был вызов ему, и он не подведет. Он отошел в угол, и присел в кресло, снял свои туфли, и пурпуэн с сорочкой. Самыми популярными цветами тканей Венеции всегда считались зеленый, изумрудно-зеленый и винно-красный – это были цвета моря и имперского достоинства. Серениссима, блистательная Венеция, была достойной Императрицей Средиземноморья, это она доказала всей Европе.
А вот дальше случилось то, от чего ему поплохело. Он подошел к Пачино и Никколо. И тогда Аль открыл крышку коробки и жестом пригласил Марко полюбоваться на содержимое. Марко заглянул…
Паук! Опаснейший тарантул! Чей укус был смертелен. И только тогда Морозини внезапно понял, на что он дал согласие. И не успел он ничего возразить, как Пачино сунул руку в коробку и схватил паука. И тогда его телохранитель – этот непочтительный наглец Никколо быстро поставил пустую коробку на столик у стены, и подошел к Марко. А Пачино негромко приказал: «Вытяни левую руку, Морозини». И Марко не смог отказать этому приказу. В его голове молниями сверкнули несколько мыслей: «Я не умру! Они не могут меня убить – я Морозини! И я не боюсь».
Тарантиец даже не стал прикасаться к руке обращенного, он видел, что венецианец справится – он просто посадил паука тому на предплечье, и аккуратно придавил пальцем.
Марко даже не почувствовал укуса. В ушах звучали слова хозяина: «В первый раз, чтобы пройти обряд посвящения в члены касты баловней Смерти, тарантул укусит левую руку – она ближе к сердцу, Марко. Если ты не справишься – ты умрешь. И ты умрешь, если не справишься. Ты думаешь: «Их обвинят в моей смерти!» Да – обвинят. Вот только ты не умрешь. Я верю в тебя, Марко – ты будешь хорошо танцевать. Богине будет приятно.
Потом Аль бросил паука на пол, почти в центр залы. Никколо снова оставил их наедине. Пачино улыбнулся:
- Третье правило касты баловней Смерти: в танце участвуют только двое. И твоим партнером буду не я, Марко. Теперь тебе будет приятно.
И за стеной раздалась барабанная дробь. В залу вошла босая, полуобнаженная девушка. И Марко оцепенел – девушка была хороша! Она была сочной, высокой, с аккуратной грудью, белая кожа её ясно выделялась в полумраке комнаты. И на лицо она была чудо как симпатична.
И вдруг барабанная дробь резко прекратилась. Аль Пачино голосом полным веселья и предвкушения предложил девушке показать себя.
И вновь начал играть барабан, и гитара и флейта. И даже пара негромких женских голосов постоянно поддерживала мелодию, повторяя напев «У-у-у-у-увап-вап».
Девушка улыбнулась Марко улыбкой смелой, задорной и возбуждающей, он знал такие улыбки и такие взгляды – она его хотела! Но сейчас она хотела танцевать. И она начала танец первой. Морозини не смог оторвать глаз. Это было совсем не то! Одно дело смотреть на парня. Совсем другое дело – смотреть, как танцует женщина. Марко застыл столбом и сразу понял – тарантелла это не пляска дикаря, это очень странный, но приятный глазу танец, и он может им любоваться очень долго.
Никто не дал ему времени на созерцание. Хозяин толкнул его в плечо и заметил негромко:
- Восьмое и последнее правило касты баловней Смерти: новичок обязан начать танец. Танцуй Марко, ты лучше танцуй. Раздави паука, - он указал на брошенного паука, и добавил абсолютно серьезно. - Мне твоя смерть не нужна. Посмотрим – насколько ты сам нужен Смерти.
И Марко очнулся и сначала робко начал, но девушка сразу вступила в танец и улыбалась так заразительно, и Пачино присел в кресло и стал играть на гитаре, отчего музыка зазвучала ярче, богаче и призывней.
И Морозини танцевал. Танцевал так, как никогда еще в жизни не танцевал. В голове его скоро помутилось, но он не успел ничего сказать, Пачино сам все заметил: «Танцуйте быстрей!» И музыка стала ускоряться – чуть-чуть, почти незаметно, но ускоряться. И потом Марко никогда так и не смог понять одного – как он выжил. Очень скоро он просто перестал соображать. Сам он танцевал просто, не было сил на большее, но славно вспышками перед глазами мелькала партнерша. Вот она выдавала настоящий огонь! Он многое запомнил. Он многое потом долго учил и повторял в одиночестве.
Никто так и не заметил ту, кто незаметно вошла в залу, остановилась на пороге и откинула капюшон плаща. Если бы кто-нибудь отвлекся от танца, он мог бы понять: насколько пугающей может быть красота. Незнакомка была очень красива, но было в чертах её лица нечто отталкивающее, настораживающее: глаза серели светлой сталью, но искорки золота, придавали им желтоватый оттенок – взгляд зверя – и по цвету, и по настроению. Незнакомка пришла не с добром – губы кривились в чуть презрительной, снисходительной улыбке. Она не хмурилась, но аккуратные брови чуть изогнулись, придавая взгляду и лицу особую строгость.
Она молча наблюдала за развлечением этих балбесов: один дурак, один полудурок и дешевая шлюха – куда катится Венеция! Она не стала их тревожить. Не пришло еще время. Молча развернулась, так и оставшись незамеченной, и ушла прочь. Только музыка осталась в памяти, навязчивый мотивчик из иных времен, который еще будет некоторое время портить ей настроение своим жизнерадостным оптимизмом.
Когда внезапно прекратилась музыка, Морозини ничего не соображал. Он продолжал танцевать в тишине, под насмешливыми, но полными призыва и обещаний взглядами девушки, пока голос Аль Пачино не прекратил эту часть развлечения: «Хватит! Я сказал: хватит!»
Марко упал на пол, ему было странно – и не плохо и не хорошо. Он себя чувствовал совершенно потерянным, и ничего не соображающим. Тарантиец вышел из залы, а девушка подошла к Морозини, и чуть повернула его, чтобы парень лег ровно на спину. А потом она присела перед телом венецианца и ловко сняла с него гульфик. Ей понравилось то, что она увидела. Когда она подошла вплотную к нему, Морозини снова почувствовал себя живым, почувствовал себя мужчиной – и она перенесла одну ногу над ним, и присела на его бедра. И поимела она его так, что Марко никогда, никогда в жизни не смог забыть эту случку, эту случайную женщину, партнершу по первой в жизни тарантелле - в ночь вступления в касту баловней Смерти.
***
Затея Зубрикова была проста, как лом – подсадить золотую молодежь Венеции на бионаркоту, на психологическую зависимость! И на основе общего тайного увлечения создать закрытую организацию – касту. Почему «любимчики Смерти»? А просто «Фаворити делла Морте» звучало круто. Опять же, молодость не понимает смертности, не верит в свою возможную скорую смерть, и легко бравирует этим, со всем оптимизмом решаясь на опасные выходки, чтобы всем доказать свои бесстрашие и мужественность. Балбесы – но такие славные в своей смелости и кураже молодости балбесы – с ними было приятно, а взрослые были серы, скучны и примитивны для восприятия Лешки. Не интересно и грустно с ними было.
Для исполнения своего коварства Зубрикову и понадобилась «апулийская легенда», по которой он имел корни в Тарантуме – месту, в котором апулийские пауки водились в неимоверных количествах. Легенда об их смертельном укусе уже жила.
Там все оказалось просто. На самом деле яд паука не смертелен. Ринатик все проверил и заверил: не смертельно. Но вот множество укусов могло и серьезно отравить человека. И в древности Тарантийские жрецы устраивали жертвенные обряды таким забавным образом: они запирали жертву в комнате, в которой этих пауков было очень много! А что оставалось несчастному? Правильно! Вопить от ужаса и бегать по комнатушке, давить этих ядовитых мерзавцев, и прыгать и скакать! Это отдаляло момент, когда яд от укусов добивал несчастного. Получалось, что, в-принципе, легенда была абсолютно честной и правдивой – будешь двигаться быстро и много – дольше проживешь. Но, скорей всего сами жрецы добивали изможденную жертву – приносили в жертву своим, апулийским и местным тарантийским богам. А всю вину история свалила на тихих паучков, которые просто жили по своим норкам и травили только животных.
Пауки были большие – шесть сантиметров это с мизинец величиной, заметные звери – черные, с сероватыми разводами, и мохнатенькие, жутковатые твари с длинными восемью лапками.
С их ядом ясность внес только глав-гиппократ Атлантиды легат Аматов. Все просто – как у пчелы, укусит – опухнет, поболит и перестанет. Но нервы попортит, если чего ненормального надумать. Для наведения жути легко все проверялось – животных тарантулы убивали проще!
Важным оказался момент, который Ринат добавил к описанию яда паука. Яд он крепость имеет, сила яда меняется. Зимой паучки спят в норках и яд не сильный, слабеет. А вот по весне они вылезают на охоту, и яд крепчает день ото дня. Летом яд тарантула становится самым опасным! Вот летом действительно болезненно кусают пауки: и головокружение и тошнота ощущаются реально – но двигаться надо. Реально помогает, кровь разгоняется, и легче становится. Хотя для некоторых опасно было быстро двигаться, это значило спровоцировать понос – такие вот они неприятности от отравления могли случиться – очнуться со штанами полными дерьма… картина калом, «Ты обделался!»
А медики Европы дурили напропалую: вопрос о последствиях укуса опасного тарантула решался разно, мнения светил европейской медицины расходились. От головокружения они сразу сделали вывод, что яд вызывает безумие, помрачение в голове бедолаги – странную болезнь, которую назвали «Тарантизм». А вот смерть будет следствием болезни, и довольно скорым, что понятно – безмозглый человечек долго не выживет, найдутся желающие ему помочь и упокоить его с миром, а его наследство пригодится более разумным людям.
***
Потом они перекусили и поболтали: о новых участниках касты и прочем веселом. Марко усмехнулся, ему все больше нравилось то, во что он ввязался и втянет своих друзей. Будет весело, будет здорово, они еще покажут Венеции фигу и каццо! Он от отца слышал это ругательство, которое обозначало вагину и яйца, этакий «полный трах-тиби-дох»! Он уважительно кивнул Никколо:
– Ты, действительно не тот, за кого тебя легко принять. А ты хорош!
- Благодарю, фаворит, ты тоже неплох. А станешь много лучше, - согласился с ним Никколо и про себя усмехнулся: «Все вы станете лучше, или мы вам глотки перережем, свиньям рабовладельцам проклятым».
Точку в беседе поставил Пачино, вставая из-за стола:
- Ну, что? Перекусили слегка. Сил поднабрались, пора и по девочкам! Ты как, Марко, еще сегодня не насытился. Не дотла тебя спалила твоя партнерша?
- О, по девочкам будет классно. Вот скажи мне Аль, как фаворит фавориту – ты почему куртизанок не жалуешь? – Марко задал вопрос, который всех мучил давно.
- Там все непросто, Морозини, - улыбнулся ему Лешка. – Если серьезно, так вы дурью маетесь. Я про ваших отцов. Не мое это – пиписьками меряться, обвешивая свою подружку побрякушками. Прикольней надо жить, замысловатей золотом сорить – всем чтобы было весело и задумчиво. Я вот над дожем подшутить думаю. С подарком на день рождения. Все всё знают, всем уже весело – даже сам Франческо похохатывает в предвкушении, как треснет меня по спине тросточкой попочесалкой – но будет славная замута. А девчонок в золото одевать – это как свиньям бросать жемчуг. И есть момент неуважения к вашим матерям. Тонко все, Марко. Венеция потрясающий город – непросто всё. Нарвусь на ту, что меня с ног сшибет и на колени захочется упасть – базара нет, торг неуместен – золотом осыплю. А пока – глупости всё это. Промеж ног все они одинаково устроены. А жару задать девки из путто могут покруче, чем ваши куртизанки. Пошли, запалим! И пусть ночь пылает!
И они отправились зажигать. И той ночью они оторвались славно. И все заметили – Пачино сошелся с Морозини – это неспроста. Что-то будет, грядет что-то возмутительное, эти двое были всем известны своими проделками. А когда вместе решили сообразить безобразия… Двух таких шутников будет трудно вынести, ох, держись Венеция: два буффона, два бурлона это фига всем законам.