С Руби Вольфом я познакомилась на демонстрации в защиту чести и достоинства русскоязычных граждан. Может, это мероприятие называлось как-то иначе, но у меня в памяти оно запечатлелось именно таким образом. На центральной площади Ашкелона собралось не-сколько тысяч демонстрантов, преимущественно пожилого возраста. Многих привезли из дальних районов города специально заказанные к этому случаю автобусы. Толпа спокойно стояла, ожидая приезда высоких гостей. То, что были приглашены премьер-министр и лидер оппозиции, я знала из первых рук, сама писала и отправляла по факсу письма в канцелярию. Об этом меня попросили в центре по подготовке демонстрации.
Лидеры запаздывали. Без них, несмотря на жару, действие не начинали. Люди маялись под зонтами, пытались защититься от палящего солнца транспарантами с надписью «Не дадим обмануть себя дважды!», как будто быть обманутым единожды не противно, а, наоборот, приятно. В первых рядах демонстрантов стоял авангард – дамы лет пятидесяти со швабрами и метлами наперевес. На предметы трудовой деятельности был криво нацеплен плакат «Мы – академаим!». Так в Израиле называют людей с высшим образованием. Среди «академаим» я узнала нескольких знакомых. Когда я читала лекцию в клубе любителей иврита, они тоже сидели впереди, но без швабр. Просто есть люди, которым надо обязательно быть в гуще события. И неважно, что это: демонстрация, спевка хора или заседание общества защиты природы.
Повод для демонстрации был вопиющий. Некая репатриантская семья пенсионеров не заплатила вовремя налог на телевизор. Так как в Израиле до сих пор не отменен налог на роскошь, в котором черным по белому написано, что цветной телевизор является предметом роскоши, то каждая семья платит примерно двести долларов в год за право этот самый телевизор в доме иметь. Интересно, что черно-белые телевизоры таким налогом не облагались, но в магазинах их давно уже не продавали. Ситуация более чем абсурдная, так как приличный «Шарп» или «Сони» можно за эти двести долларов купить, и вследствие этого ежегодно государство забирает огромные деньги якобы на поддержку государственного канала. Да еще почти в каждом доме имеется также и кабельное телевидение, за которое граждане отстегивают отдельно, поэтому оплата телевизионных услуг – весьма дорогостоящая проблема.
И в один прекрасный день в дом ничего не подозревающих пенсионеров вошли два амбала, чтобы забрать телевизор в счет налога. Те испугались и позвонили в полицию. Восемь полицейских, прибыли к месту происшествия и, убедившись в полной правоте амбалов, находящихся при исполнении, от избытка раздражения за бестактный вызов избили стариков.
Через некоторое время, оправившись от синяков и ушибов, по совету друзей, чета подала в суд на противозаконные методы полиции. Русскоязычный адвокат взялся бесплатно их защищать. Каково же было удивление всех, кто слышал эту жуткую историю, когда через пару дней полиция подала встречный иск о том, что пара стариков избила восьмерых полицейских. Странно, что молчало управление телерадиовещания. Им тоже надо было бы получить компенсацию с пенсионеров-каратистов.
И тут терпение города лопнуло. Люди собрались на демонстрацию, чтобы на всю страну заявить о том произволе, который царит по отношению к новоприбывшим гражданам. Проблема, вставшая перед ашкелонской семьей, побудила приехать на демонстрацию тысячи сочувствующих из близлежащих городов. Это был пример единения русскоязычной общины.
Но вот сильных мира сего эта история не заинтересовала, и демонстранты уже два часа маялись под солнцем.
Когда положение не спасла даже бесплатная раздача защитниками чести и достоинства воды в пластиковых бутылках, на дощатый помост к микрофону выскочил высокий полный человек и звучным голосом попросил внимания. Демонстранты восприняли его хорошо и даже зааплодировали – все-таки какое-никакое развлечение.
Он начал свою речь совершенно не на ту тему, ради которой были собраны и мучились от жары и жажды люди на площади. Первыми его словами были:
– Я родил троих детей!
Я тут же мысленно добавила: «Авраама, Исаака и Иакова...»
Мужчина гордо обвел глазами пространство и добавил.
– Один из них – сабра! Родился на Святой земле!
Толпа отозвалась доброжелательным гулом, а швабры в первом ряду, как по команде, устремились ввысь.
Это было отличное зрелище. Человек на сцене крепко держал микрофон и нес совершенную бодягу о себе, о своей семье, о подмосковном селе Щербинка, откуда он родом, и вдруг, энергично рубанув воздух ребром ладони, рявкнул: «Имею право!»
На что Руби Вольф (а это был он) имеет право, было преподнесено внимающим слушателем в виде немудреной сентенции: «Если мы здесь, то ничем не отличаемся от коренных израильтян и наше место в Кнессете, в муниципалитете, в полиции и в других органах власти».
Люди на площади отозвались восторженным ревом. Уже никого не пугала жара, все были увлечены и наверняка представляли себя в Кнессете и в других полезных богоугодных заведениях нашей страны.
В заключение своей энергичной речи Руби Вольф объявил, что выдвигает свою кандидатуру на пост мэра соседнего городка Кирьят-Шенкина, и удовлетворенный еще одной порцией аплодисментов с возгласом «Голосуем за своих!» покинул трибуну.
Тем временем подъехала черная «Вольво» и оттуда, к вящему разочарованию присутствующих, вылез не премьер-министр и даже не лидер оппозиции, а всего-навсего министр полиции. Это был осанистый мужчина восточной внешности. Он нахмурил густые брови и через силу улыбнулся толпе, потрясающей транспарантами.
Министр поднялся на импровизированную трибуну, а ко мне подскочил Искрин, местный активист.
– Валерочка, дорогая, выручай! Наш штатный переводчик куда-то смотался, а этого переводить надо, – словно немощного министра надо было переводить через дорогу.
Обливаясь потом, я полезла на самый солнцепек и скромно встала чуть позади главного полицейского страны.
Народ на площади зашумел, задние ряды подались вперед, прижав стоящих впереди, а над головами демонстрантов взвился самодельный плакат на иврите, которого, видимо, придерживали для кульминационного момента. Кривыми буквами на нем было написано: «Мы – проститутки? Мы – мафиози? Да вы нас просто ненавидите!»
Хорошо, что на сцене было два микрофона. Министр зачастил, перебивая сам себя. Я не успевала переводить. Действие шло по обкатанному сценарию: кланяйся и обещай, обещай и кланяйся. Перед выборами в Кнессет никто не хотел портить отношения с электоратом.
Наконец, щуплый переводчик появился и резво залез на трибуну. Вздохнув с облегчением, я спустилась. Руку мне подал Вольф.
– Прошу вас, дорогая... Вы так прекрасно переводили. Откуда у вас такой великолепный выговор? Простите, не представился: Руби Вольф, из Кирьят-Шенкина. Владелец страховой компании «Тодес».
– Валерия, переводчик...
– Великолепно! – воскликнул он. – Вот вы-то мне и нужны!
Вольф говорил не переставая. Видно было, что он восхищен своей особой донельзя и совершенно самодостаточен. Вокруг него толпилась обычная для таких типов публика: пара истеричного вида дамочек с седыми буклями, ледащий господин с диктофоном в руке и мрачный верзила, похожий на охранника. Хотя нужен ли в нашей стране охранник кандидату на пост мэра заштатного городка, если в Израиле и так все всех знают?
О Вольфе, достаточно одиозной фигуре, я слышала немного. По профессии Руби был геологом и объездил с экспедициями почти весь Союз. Приехав в Израиль с женой и двумя детьми, он поселился в кибуце и принялся осваивать азы сельского хозяйства. Вскоре из кибуца его вежливо попросили, так как он умудрился сплавлять овощи и фрукты, предназначенные для общественной столовой, своим многочисленным друзьям и родственникам. Кибуцники ужасно огорчились отсутствию широкого витаминного асортимента. В результате семью Вольфов, которая уже ждала прибавления (ту самую сабру, о которой кандидат сообщил широкой общественности с трибуны), попросили перебраться из райского коммунистического общества в жестокий мир капитализма. Они сняли квартиру в Кирьят-Шенкине.
Сунувшись в несколько мест в поисках работы, Вольф понял, что минимальная зарплата не для него, и уехал в Россию, как он выразился, «прощупать почву». Сабра родился без него.
Будущий кандидат в мэры отсутствовал около двух лет. Когда же вернулся, то снял просторное конторское помещение в центре Ашкелона и основал страховое агентство «Тодес». Работниками он набрал опять же родственников, в основном незамужних тетушек бальзаковского возраста. Работали они не за страх, а за совесть, получали полставки и были преданы всей душой племяннику-благодетелю.
Надо отдать ему должное: агентство «Тодес» знали в Ашкелоне все. В конторе на улице Членов (да-да, именно так называется эта улица) постоянно толпился народ. Причем не только чтобы застраховаться. Одна тетка, Генриэтта, продавала места на экскурсии и билеты на заезжих гастролеров. Именно с ее легкой руки я оказалась в христианской Галилее. Другая занималась брачным бюро и поэтому сидела за шторкой, чтобы особо стеснительные граждане чувствовали себя вольготнее. Третья, проработавшая всю жизнь корректором в многотиражке, писала заметки о культурной жизни Ашкелона в собственную газетку Вольфа. Газетка была бесплатная, состояла, в основном, из объявлений, но брали ее охотно из-за программы российского телевидения и кроссвордов, которые тоже составляла почтенная родственница Руби.
Поэтому, когда я услышала, что Руби Вольф выставил свою кандидатуру на пост мэра Кирьят-Шенкина, то не удивилась: скорей всего, ему стало тесно в нашем провинциальном Ашкелоне и он захотел распространить свое влияние и на соседний городок.
В городе Кирьят-Шенкин были две достопримечательности: дюны и невесты. Дюны представляли собой огромные холмы мелкого песка, принесенного морем. Местные строительные подрядчики попытались было растащить их на свои нужды, но вмешался министр экологии, и живописные вершины были объявлены национальным достоянием. На вершинах дюн росли сосны, и был разбит довольно приятный лесопарк, излюбленное место отдыха горожан. Раз в году Шенкинский лес становился местом игрищ толкиенистов всех мастей, и изумленные отцы семейств, приехавшие попить пива и пожарить мясо на костре, становились свидетелями битв на деревянных мечах. Смуглые дети растаскивали шлемы и картонные поножи, их родители цокали языком, и никто не мог понять загадочную русскую душу.
Другой достопримечательностью города были светловолосые женщины. До волны репатриации начала девяностых годов Кирьят-Шенкин был населен преимущественно выходцами из Магриба – Марокко, Йемена, Ливана. В воздухе стоял пряный аромат специй, на улицах в чанах с кипящим маслом жарили фалафель – шарики, слепленные из толченого гороха. У низеньких ворот одноэтажных домов сидели бородатые старики и курили наргиле, изредка обмениваясь приветствиями. Матери кричали на детей хриплыми гортанными голосами, и вся атмосфера этого места давала понять, что вы находитесь на востоке. Неторопливом, вальяжном востоке.
Все резко изменилось, когда в страну хлынули сотни тысяч репатриантов. Строительство переживало невиданный бум. Местные власти надеялись, что если предложить новеньким хорошие и недорогие квартиры, то население возрастет, налоги в городскую казну увеличатся, а город расцветет. Поэтому все русскоязычные газеты пестрели рекламами: «Приезжайте и живите у нас в Кирьят-Шенкине! Сюда будет проложена железнодорожная ветка. Полчаса – и вы в Тель-Авиве»...
Народ ехать в город развития не спешил. Квартиры, действительно, были дешевле, чем в Тель-Авиве или в Иерусалиме, но там, где есть жилье, нет работы. А один небольшой вязальный цех и несколько автомастерских не могли вместить всех желающих.
Город оказался в неприятном положении. Новые дома пустовали, их не покупали, подрядчики начали роптать. И тут правительство приняло решение скупить эти квартиры для малоимущих и социальных случаев.
Тогдашний мэр схватился за голову. Он рассказывал, что, когда ночью слышал, что приезжает очередное грузовое такси с репатриантами, не мог заснуть до утра. Пенсионеры, матери-одиночки и инвалиды не платили налогов, им требовалась социальная служба, а кто нес расходы? Конечно, мэрия.
Семьи прибывших в Израиль разваливались с ужасающей быстротой. В результате трудностей эмиграции любая трещина в отношениях приводила к ссорам, скандалам и разделу скромного имущества: мне – машину, тебе – детей и адью... Мужчины впадали в депрессию, в запой, потом находили себе новых подружек, а женщины с детьми обивали пороги социальных служб, требуя для своей неполной семьи крыши над головой. После долгих лишений счастливицы получали довольно приличные квартиры и начинали искать работу. Но, как уже было сказано, в Кирьят-Шенкине работы не было...
По улицам стали ходить высокие белокожие женщины со светлыми волосами. И неважно, что многие были не натуральными блондинками и выглядели, как тысячи их соплеменниц из Рязани и Великого Устюга. Здесь они все были красавицами. Неважно, что они не знали иврита, и ели некошерную еду, – они вскружили головы местным смуглым мачо... Те пробовали было купить их любовь, но дамы, обжегшиеся первый раз, были осторожны. Они хотели семью, устойчивого положения, отца детям. Сары, Ривки и Ханы оставались одни, а изменники-мужья не могли отвести глаз от Наташ и Марин. Пошел второй вал разбитых сердец. Мужчины, которые устояли перед чарами северных красавиц, твердили своим женам: «Смотри, Мазаль, вон соседка Сонечка. Одна живет с детьми. Работает на уборке, а по вечерам учит иврит и компьютеры. А ты, распустеха... Только я один в доме зарабатываю!»
Надо было что-то срочно предпринимать. Городу грозила катастрофа. А тут приближались муниципальные выборы. Всем было ясно, что победит тот кандидат, который разрубит этот гордиев узел и найдет работу для горожан.
И тут на арене появился Руби Вольф. Переехав в Кирьят-Шенкин, и зарегистрировавшись в МВД, как житель этого города, он выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. В качестве программы он предложил построить на берегу моря огромный гостинично-туристический комплекс с причалом для яхт. Тем самым проблема занятости горожан будет решена. На вопрос, откуда взять деньги, Руби клятвенно заверял, что деньги будут! Но секретов не открывал. Было еще рано...
Все это Руби Вольф рассказывал мне на ломаном иврите, когда я пыталась вбить ему в голову азы управления глаголами. Глаголами Руби управлять не хотел, ему нужны были масштабы.
