Глава 3
— Что ты несёшь? — гремел в прихожей Московской однушки хрипловатый, крайне раздражённый, если не сказать взбешённый, мужской голос, — ты хоть понимаешь, о чём сейчас говоришь?
— Я всё понимаю, — вторила мужчине хрупкая невысокая женщина, не пустившая дальше прихожей столь долгожданного гостя, — и голос на меня повышать не смей, — выговорила она с каким-то отчаянным вызовом, — ты сам во всём виноват.
Среднего роста жилистый мужчина шагнул вперёд и попытался положить широкую ладонь на плечо супруге, но та, будто предвидя намерения вернувшегося из заключения мужа, зябко повела плечами.
— Нет, Серёжа. Я всё решила. Отныне мы с тобой чужие люди.
— Кто он?
Женщина вздрогнула. Она хотела, мечтала дать ему ещё один шанс, она надеялась, что, может, сейчас, после второй отсидки, Сергей смог что-то понять, переосмыслить, как-то измениться, но тихий, севший до шёпота голос, которым он задал вопрос, ушатом ледяной воды смыл теплящуюся в ней надежду. Слишком хорошо она знала своего мужа, знала его нрав, который в определённые моменты превращал её Серёжу, в общем-то неплохого и доброго человека, в совершенно неуправляемого обезумевшего зверя. Этот тон всегда являлся признаком вспышки безудержной агрессии, и Лена поспешила дать ответ на повисший в воздухе вопрос.
— Никакого «он» нет и никогда не было.
Шаря взглядом по загоревшему до черноты лицу мужа, по плотно сомкнутым губам, упрямому подбородку, по высокому лбу, прямому носу и впалым небритым щекам, Лена, словно стремясь запечатлеть в памяти дорогой образ, прощалась с мужем и годами прошлой, связанной с Сергеем жизни.
— Я ждала тебя, — заглянув в карие, глубоко посаженные глаза, тихо произнесла женщина, — ждала все эти годы, и ты об этом знаешь.
— Знал, — жёстко, будто выплюнув ей в лицо это слово, ответил Сергей, — теперь я не уверен.
— Не уверен? — на красивом лице тридцатишестилетней женщины, обрамлённом тёмными, спадающими на плечи прядями волос появилось выражение горечи. Выразительные глаза наполнились слезами, — наверное, и не надо было. Не надо было, — вдруг выкрикнула она в лицо мужу, — ты убил, понимаешь? Ты всё убил, всю нашу жизнь, любовь, все мечты — всё, ты всё это убил своими руками. Не надо было тебя ждать, не надо было, ещё тогда, в первый раз. Надо было плюнуть на тебя и строить жизнь заново. Понимаешь, заново.
— Так что же не строила? — выкрикнул он в ответ.
— Потому что дурой была. Потому что любила тебя больше жизни. Любила девчонкой, когда замуж за тебя выходила. Любила, когда ты сразу после свадьбы в банду эту проклятую вляпался. Как же, — всплеснула она руками, — Серёжа умный, Серёже надо семью кормить, на дворе конец девяностых, братва — это круто, гордилась тобой, дура. И когда срок тебе дали, я тоже тебя любила. На свидания на три дня раз в полгода ездила, а остальное время в слезах и пустой постели ночи проводила. Ты меня в неверности обвиняешь, а я даже не взглянула за всё это время ни на кого. Понимаешь? — уже кричала она в голос, — хотя предложений всяких за эти годы выслушала немало. Ко мне только Макей, авторитет ваш долбаный, по чьей команде вы всякую мерзость творили, не один раз подкатывал. Что? — видя, как на скулах мужа заходили желваки, сыпала она наболевшим, — да, Серёжа. Стоило тебе в тюрьму сесть, как тот, кому вы, дураки молодые, в рот заглядывали, жену твою в любовницы свои пристроить пытался.
— И что ж не пристроил?
Сейчас, с высоты своих сорока двух лет, он понимал, что так, наверное, всё и было. Детский романтизм в виде книжных понятий о дружбе, преданности, чести давно сгинул под гнётом реальных поступков реальных людей. Сергей до сих пор верил, что всё это есть. Где-то рядом, в других, идущих мимо людях. В людях, которые ему почему-то не повстречались. Он отдавал себе отчёт, почему не встретил на жизненном пути таких людей. Это его вина, он знал, что в какой-то важный момент сам свернул не туда. Сергей давно понял, что в том мире, в котором он живёт, людьми движут совсем другие чувства, другие цели, другие понятия.
— Не записал? — напомнила о себе Лена, — любила я тебя Серёжа, вот и не записал. Ни он, ни многие другие.
Вспышка эмоций, заставивших её повысить на него голос, прошла и Лена сбавила тон. Глядя на её раскрасневшееся лицо, на катящиеся по щекам крупные слёзы, Сергей не сразу понял, что именно, никогда ранее им не виденное, появилось в её глазах. Прочитав же в них угрюмую решимость, Сергей вдруг понял, что вернуть что-то назад будет невероятно сложно.
— Любила и ждала, когда ты сел и во второй раз, — изливала женщина душу, — люблю и сейчас, но вместе мы больше никогда не будем.
— И когда ты это решила?
— После приговора. Сразу после того, когда ты предал меня в очередной раз.
— Так вот почему за четыре года ни звонка ни строчки. Поэтому и номер телефона и адрес сменила? — обличительно глядя на супругу, констатировал Сергей, — почему так, Лена? Почему просто не сказать и всё?
— Надеялась потому что. Знала, что всё равно найдёшь, не так это сложно. Надеялась, что хоть это заставит тебя задуматься, но сейчас вижу, что ровным счётом ничего не изменилось. Ты такой же как был, — говорила она с чувством неоправданных ожиданий, — поэтому прошу тебя, не надо снова ломать мне жизнь. Забудь обо мне, забудь и уходи.
— Ты с кем-то живёшь, — полувопросительно, полуутвердительно заключил он, — сразу бы так и сказала, а то голову тут мне высшими материями полощешь.
— Нет, — вновь повысила она голос, — говорю же, я тебя не предавала. Я ждала тебя, как и предыдущую твою отсидку. Только на этот раз, выходит, ждала, чтобы сказать, что, между нами, всё кончено.
— Но почему? — воскликнул он, чувствуя, что теряет терпение, — почему сейчас? Что случилось такого, чего не случалось раньше.
— Устала я, Серёжа, мне сорок, а вся моя жизнь у окна проходит. Устала я тебя постоянно ждать, ты не представляешь, чего мне стоили все эти годы.
— А мне?
— Ты сам выбрал такую жизнь, и это твоё право. А наше право — жить так, как хочется нам. Без потрясений, нервотрёпки и многолетних ожиданий.
— Нам? — воскликнул Сергей.
Внутри что-то вспыхнуло. В приступе навалившейся ярости Сергей схватил вдруг сжавшуюся в комок женщину за плечи и с силой толкнул её к стене. Нависнув над супругой, заглянув во вдруг наполнившиеся испугом глаза, чувствуя, как гнев застилает разум, он прорычал.
— Так всё-таки нам?
— Нам, — от испуга шёпотом вымолвила Лена, — мне и твоему сыну. Не хотела я тебе об этом говорить, случайно вырвалось.
— Сыну? — огорошенно выдохнул Сергей.
Последних её слов он не расслышал. Новость оглушила. Вмиг позабыв обо всём на свете, думая только о том, что услышал Сергей, шагнул к противоположной стене и обессиленно присел на стоявший в коридоре пуфик.
— Моему сыну? — тихо, боясь, что услышанное всего лишь пригрезилось, переспросил он.
— Да, Серёжа, твоему сыну.
Будто потеряв опору, Лена съехала по стене и, присев на корточки, взглянула на мужа
— Помнишь, как мы мечтали о ребёнке? — спросила она, — помнишь, сколько раз в надежде, что вот, наконец-то удалось, ждали мы результатов обследования. А когда действительно удалось, — скривила она губы, — когда я вернулась домой, чтобы тебя осчастливить, оказалось, что полчаса назад дома побывал взвод спецназа, утащивший тебя на очередные несколько лет. Вот тогда, Сережа, я и решила, что вместе мы больше никогда не будем.
— Сын, — всё ещё находясь под впечатлением, не слушая её монолога, медленно, словно пробуя на вкус такое долгожданное и непривычное слово, сказал Сергей, — как ты его назвала?
— Лёша, — его зовут Лёша. Сейчас нам четвёртый годик, и мы уже ходим в садик.
— Лёшка, — глядя на вдруг подобревшее при мыслях о сыне лицо жены, выговорил Сергей, — расскажи о нём, фото есть?
Рассказ о собственном мальчике слушал с замиранием сердца. Сергей и предположить не мог, что ещё что-то может вызвать в его огрубевшей душе такую бурю эмоций. Он, словно губка, впитывал каждое слово, он широко улыбался, глядя на пухлую улыбчивую мордочку, взирающую с экрана дешёвого телефона. С уст Сергея сыпалось множество вопросов, на которые Елена охотно отвечала. Когда был задан вопрос, во сколько идти за Лёшкой в сад, настрой Елены резко изменился.
— Нет, — вдруг выкрикнула она, — даже не думай о встрече. Тебя для него нет. Понимаешь? Нет и никогда не будет. Я не позволю тебе пройтись по его жизни так же, как ты прошёлся по моей. Я не хочу, чтобы он повторил твою судьбу. Дети почти всегда копируют повадки родителя, а он достоин большего, чем следом за тобой отправиться в клетку. Умоляю тебя, дай ему шанс вырасти нормальным человеком.
— По-твоему, я не нормальный человек?
— Из твоих сорока с небольшим почти треть прошла за решёткой, считаешь, это нормально?
— Нет, Лена, это не нормально.
— Вот поэтому я и прошу тебя. Уходи, Сережа, уходи, не трави жизнь собственному ребёнку.
Повинуясь внезапному порыву, Сергей подскочил к Елене, встал рядом на колени и протянул руки в попытке заключить супругу в объятия, но в лице её опять мелькнуло что-то такое, что остановило вспыхнувший порыв.
— Нет, — прошептала она, — прости, если сможешь.
— Бог простит, — ответил он, поднимаясь с колен.
По её лицу, по взгляду, Сергей понял: сейчас что-либо доказывать — бесполезная трата времени. Решив вернуться к разговору позже, он шагнул к двери, но, схватившись за ручку, обернулся.
— В общем так, Лена, — сказал он, заглянув в её полные слёз глаза, — разговор наш ещё не закончен.
— Закончен, — возразила она.
— Нет, не закончен, — поджал он упрямо губы, — касаемо нас с тобой ты решай сама. Примешь — буду рад, нет — твоя воля, но независимо от наших отношений с сыном ты разлучить меня не сможешь. Понятно тебе? Я не отступлюсь, нравится тебе это или нет.
— Жизнь ему порушить хочешь? — обречённо выдохнула она.
— Я никому ничего не рушил, — медленно, почти по слогам, словно объясняя простые истины непонятливому ребёнку, произнёс Сергей, — за всю свою дурь, за все свои поступки я ответил и ответил сполна. Тебя же у окна сидеть никто не принуждал. Вспомни сказанные мной слова ещё тогда, на первой свиданке. Помнишь?
— Помню.
— Так что жертву из себя строить не надо. Как бы тяжело мне это ни было, но я сразу тебе сказал, что ты вольна поступать так, как считаешь нужным. Ты взрослая девочка и сама принимала решения, так что валить всё в одну кучу не надо. Ждала — спасибо, нет — разбежались по сторонам и тему закрыли. Вот только теперь, Лена, разбежаться по сторонам и навсегда забыть друг о друге у нас не получится. И просить меня об обратном даже не пытайся. Подумай, Лена, хорошо подумай, а после мы ещё раз всё с тобой обсудим. Давай, милая, до встречи.
Вышел на площадку, прикрыл за собой дверь. Ступив на лестницу, Сергей остановился, присел на ступеньку, задумался. В данный момент его не тревожили мысли о том, что дальше. О том, куда податься, где спать, на что первое время жить. Душу бередили совсем другие мысли. Разрыв с женой был и так предсказуем, но всё же буквально оглушил. Совсем не так он представлял себе эту встречу. В то же время весть о сыне наполнила душу таким теплом и смыслом, что даже невозможность жить с ним под одной крышей отступила на задний план.
Погружённый в раздумья, Сергей на автомате хлопнул себя по карману, достал сигарету, втянул густой дым. Шли минуты, а он всё сидел, размышлял, пытался строить планы. Очнулся, когда истлевшая сигарета обожгла пальцы. Прикурил вторую.
— Ладно, — сказал он себе, вставая со ступеньки, — есть к чему стремиться.
Шагая вниз, думал уже о другом. Под гнётом столь мешающих сейчас мелких бытовых мыслей тоска и радость от только что состоявшейся встречи начали меркнуть. С каждой пройденной вниз ступенью Сергей возвращался в свой привычный образ. Раздосадованный муж и, как оказалось, любящий и кроткий отец постепенно уступали место хлебнувшему в жизни, отчасти обозлённому, никому не верящему тёртому мужику, ядовитые слова которого часто вводили в замешательство тех, о ком он изъяснялся.
***
— Это чё за чучело?
Глядя на вошедшую во двор сутулую каланчу, спросил один из подростков и повернулся к живущему в этом дворе пацану.
— Придурок местный, — усмехнулся тот, — и сплюнув сквозь зубы, вытянул руку, — вон в том доме живёт.
— Прикинут он знатно, — рассмеялся первый, разглядывая мятый, старого кроя костюм, словно на вешалке сидящий на своём обладателе, — наверное, ещё прадед женился, — выдал он давно набившую оскомину шутку, но, несмотря на это, обитающая на детской площадке компания подростков звонко рассмеялась.
— А чё он в таком старье ходит? — спросил кто-то из компашки, — пациент психушки, буйный, наверное?
— Да какой нафиг буйный, — послышалось в ответ, — типчик странноватый, но тихий, от людей шарахается, мутный какой-то, зашуганный.
— Зашуганный? — с интересом глядя на бредущего мимо площадки чудика, переспросил Витька.
Бутылка водки и упаковка пива, распитые компанией, взывали к приключениям. Тянуло на подвиги, и в хмельной голове юноши созрел план.
— Слышь, — грубо окликнул он поравнявшегося с площадкой мужчину, — тебе, тебе говорю, сюда иди.
— За… зачем? — с какой-то оторопью, заикнувшись, спросил остановившийся сутулый верзила.
— Чё зачем? — осклабился лидер пьяной компашки, — сюда сказал.
Оглядев двор и не заметив никого поблизости, Витька сам направился к ещё больше съёжившемуся молодому мужчине. Следом, словно почуявшая добычу стая, устремились остальные. Шаги за спиной придали наглецу храбрости.
— Деньги есть? — спросил он, исподлобья глядя на заметно побледневшего верзилу.
— Нет, — затряс тот головой.
— Карманы выворачивай.
Наблюдая за тем, как высокий, почти под два метра ростом, по любому лет за двадцать жлоб по его команде послушно выворачивает карманы, Витя буквально чувствовал как среди, сверстников растёт его авторитет. А углядев в глазах верзилы выражение панического страха, он не смог удержаться, чтобы не блеснуть перед парнями и девчонками своей удалью. Как только выяснилось, что денег действительно нет, Витя ударил мужчину кулаком в лицо. Верзила упал и даже не делал попыток подняться, но Витю было не остановить. Удар ногой в живот сложил лежащего пополам. Вновь замахнувшись, ударил в лицо, асфальт окрасился хлынувшей из носа кровью. Понравилось, хотел продолжить, но грубый окрик от ближайшего подъезда остановил занесённую для следующего удара ногу.
— Хорош я сказал, — вновь разлетелось по двору.
От подъезда в их сторону шагнул худощавый невысокий мужичок, одетый в спортивный костюм.
— Ты ещё кто такой? — разгорячённый лёгкой победой, юноша обернулся.
— Смерть твоя, — услышал в ответ.
Подойдя, тот схватил Витю за шиворот рубашки и тряхнул с такой силой, что вместе с треском ткани тот услышал, как щёлкнули собственные позвонки. Боевой задор пошёл на убыль, почуяв силу железной руки, Витя решил отступить. Друзья же, не поняв, что заводила сник, зло ощерились и устремились в сторону коротко стриженного мужика, так нагло прервавшего их развлечение.
— Стоять, щенки, — рыкнул тот, видя, что перебравший алкоголя молодняк настроен весьма решительно.
Одновременно со словами резким молниеносным движением ударил ногой в грудь первого из подошедших. Тот, издав нечленораздельный звук, отлетел на газон. Компания замерла.
— Яйца поотрываю, — прошипел мужик.
— Слышь, ты чё беспределишь? — воскликнул кто-то из молодёжи.
— Ты поспорить хочешь? — мужик шагнул к задавшему вопрос подростку, но тот проворно отступил назад.
Наглые немигающие глаза нового участника событий поочерёдно отсканировали каждого из притихших ребят.
— Ну-ка, шакальё недоношенное, свалили отсюда, — процедил он сквозь зубы, — стоп, — тут же окликнул попятившуюся молодёжь, — барана своего забрали, — приказал мужик, указав на всё ещё сидящего на газоне парня.
Проводив молодёжь взглядом, Сергей переключил внимание на утирающего рукавом кровь Дениса.
— А ты, чмо болотное, что здесь развалился. Тебе с твоим ростом спарринги проводить, а ты от шелупони подзаборной отгребаешь. Вставай, девка.
Верзила упёрся в асфальт узкими, измазанными кровью ладонями и попытался встать, но вдруг застыл. По повёрнутому к Сергею лицу парня прошла исказившая черты судорога, остекленевшие глаза упёрлись в точку где-то над его головой. В следующий миг согнутая в локте правая рука с силой разжалась и, словно пружина, бросила парня спиной на асфальт. По его телу пошли судороги, заставляющие руки и ноги совершать хаотичные резкие движения.
— Да чтоб тебя, — бросился вперёд Сергей, видя, как парень насколько раз приложился затылком об асфальт.
Сняв с себя олимпийку, прикрыл от света голову бьющегося в эпилептическом припадке парня. Сам присел рядом на корточки и прижал голову верзилы к асфальту, следя, чтобы тот не разбил затылок. Откуда ни возьмись рядом возникли две старушки, которые, охая и ахая, стали бегать вокруг лежащего парня, наводя так ненужную сейчас суету.
— Ну-ка, бабаньки, разбежались быстренько, — беззлобно прикрикнул Сергей на старушек, — проходим, проходим, — поторопил он не терпящим возражения тоном, — нечего здесь разглядывать.
— Может, помощь какая нужна? — спросила одна из них, — скорую вызвать?
— Сами справимся, — со знанием дела ответил Сергей, — дуйте отсюда.
Через минуту бьющие Дениса судороги сошли на нет. Стеклянные глаза наполнились разумом. Положив парня на бок, свернув олимпийку и подсунув её верзиле под голову, Сергей поднялся на ноги, закурил.
— Да, Лена, — произнёс он, отыскав глазами окна новой квартиры супруги,— ты всегда умела весёлые места для жизни подбирать. Ну, ты как? — спросил Сергей парня, выпустив через ноздри ядовитый дым.
— Как обычно, — послышался слабый негромкий голос.
— Где живёшь-то?
— В соседнем доме.
Щелчком отправив окурок в сторону урны, помог парню подняться на ноги.
— Звать тебя как?
— Денис.
— Пойдём, Денис, до дома тебя доведу. Оставь, — бросил он, видя, что еле стоявший на ногах новый знакомый пытается поднять безнадёжно измазанную кровью олимпийку, — хотя на, — поднял он её сам и протянул Денису, — лицо вытри и к носу приложи.
***
Решение Денис принял утром. Пришло оно целиком и сразу и простотой своей даже озадачило. Он больше не будет заниматься фигнёй в виде бритв и таблеток, на этот раз он всё сделает так, чтобы пути назад уже не было.
Скрипнув пружинами старой кровати, Денис принял сидячее положение. Уперев локти в колени, Денис взглянул в висящее на двери стоявшего напротив шкафа зеркало. Жалкое зрелище. Из зеркала смотрело худосочное чучело с костлявыми волосатыми ногами, выпирающими рёбрами и длинными тонкими руками. Добравшись до увенчанного копной нечёсаных волос лица, Денис скривился. В подножье распухшего носа цвела синева, которая, переливаясь в бордовый, растеклась под глазами в смачные синяки.
— Убожество, — зло прошипел Денис собственному отражению.
Нацепив протёртые на носах шлёпанцы, направился в ванную. Умывшись, вернулся в комнату. Вопроса что на себя надеть даже не возникло. Подобных вопросов не возникало вообще, их для него не существовало. Денис давно понял, что ему глубоко плевать на чужое мнение относительно собственной внешности. Об этом даже не думал, а изобилие оставшихся после деда костюмов вообще избавило от мыслей об одежде. Навесив на себя рубашку и подперев ремнём когда-то модные лёгкие брюки, обратил взор на потёртое трюмо. Ключ отыскался в том же отделе, куда полгода назад его забросил. Глядя на ключ, радовался собственной предусмотрительности, заставившей сделать два дубликата и с ведома Валентина Леонидовича оба оставить у себя. На сборы потребовалось меньше минуты.
Спустя час Денис стоял на пороге злополучной квартиры. Тот факт, что дверь опечатана, его не смутил. Страшные воспоминания породили дискомфорт в желудке, но, щёлкнув замком, Денис уверенно шагнул в скромно обставленную квартиру. Войдя в комнату, сразу нашёл искомое. Ещё тогда, в тот страшный день, когда Денис лишь на миг увидел представшее перед глазами зрелище, в памяти намертво отпечатался образ того самого шнурка, который, по убеждению Дениса, и стал причиной смерти старшего товарища. Шнурок тот, запачканный кровью, валялся неподалёку от того самого места. Как он там оказался — отлетел, когда тело Валентина Леонидовича расплескалось по комнате, или каким другим способом — Дениса не волновало. Впрочем, как не волновало и то, что останки хозяина небрежно сгребли и вынесли, а залившая покрытие пола кровь, отравив воздух сладковатой вонью, за несколько дней подсохла, напоминая о трагедии лишь бурыми разводами. Сунув злополучный шнурок в карман и сдерживая спазмы вновь всколыхнувшегося желудка, Денис спешно покинул квартиру.
Дома бросил шнурок на стол, а сам завалился на кровать. Шли часы. Прокатившись по небу, солнечный диск скрылся за ближайшими домами, а Денис всё так же неподвижно лежал на кровати. Закинув руки за голову и буравя потолок невидящим взором, он полностью ушёл в собственные мысли.
Скрупулёзно взвешивая все за и против, Денис искал поводы, чтобы задержаться в этом мире. Одну за другой он перебирал причины жить дальше, но большинство из них в конечном итоге счёл несостоятельными. Решив, что сделает это ночью, на той самой площадке, откуда вчера вывалилась избившая его компашка, он с каким-то остервенением подумал, что завтра там сидеть точно никто не будет.
«А может, и вообще никогда не будет, — думал он с какой-то мстительной радостью, — после того, как меня там раскидает, вряд ли родители решаться пустить туда своих изнеженных кровососов».
На город навалилась ночь. Едва стрелка часов коснулась цифры два, Денис поднялся. С чувством удовлетворения написал записку, где связал свой поступок со вчерашним избиением. Клочок бумаги небрежно бросил на стол.
«Пусть, — думал он, — пусть этих выродков по отделениям затаскают».
Взяв шнурок в руки, выглянул в окно. Убедившись, что горлопанящая каждый вечер на площадке компания разошлась по домам, направился к выходу. Дверь запирать не стал, рассудив, что завтра её всё равно взломают.
Улица встретила приятной прохладой и начавшим накрапывать дождиком. Быстро разойдясь до нешуточного ливня, дождь вмиг напитал одежду медленно бредущего Дениса прохладной влагой. Растущие во дворе деревья, будто радуясь подарку природы, шумели листвой, на освещённых подъездными фонарями дорожках быстро появились испещрённые пузырьками лужи. Топая прямо по ним, вышел к детской скамейке, которую определил как последнее своё пристанище. Достав из кармана шнурок, уселся на мокрую доску. Готовил себя весь день, но в последний момент приступ привычно навалившегося страха всё никак не позволял сделать то последнее движение.
«Давай, ты, ничтожество, — крыл он себя последними словами, — чмо болотное, — почему-то вспомнив фразу вчерашнего спасителя, Денис не задумываясь применил её к собственной персоне, — давай, ты, урод, доведи хоть раз хоть что-нибудь до конца».
Из рассказа он знал, что будет больно, это и не давало пересечь ту последнюю черту, но всё же, отважившись, Денис, рывком, словно венок, надел шнурок на голову, до боли сцепил пальцы рук в замок, зажмурил глаза и принялся ждать. В груди зародилось жжение, тяжело дыша, Денис ещё сильней сцепил пальцы, стремясь не испугаться в момент, пока ещё является хозяином собственного тела. В голове и груди пожгло и отпустило. Шли минуты, а пугающая боль всё не приходила. Через полчаса он понял, что ничего не будет. Чувствуя внутри пустоту, Денис медленно поднялся и, не разбирая дороги, обречённо направился в сторону подъезда.
«Даже сдохнуть как все не могу — сочувствуя самому себе, рассуждал он, топая по лужам, — все люди как люди. Один с ума сошёл, второй чуть не скопытился, третьего вообще в пакетах выносили, только у меня всё как обычно».
Вернувшись домой, Денис, не раздеваясь и даже не сняв шнурок с головы, рухнул на кровать и мгновенно уснул.
***
Из сна буквально выдернуло ощущение свободного падения. Тьма вмиг рассеялась, и в глаза брызнула небесная лазурь. Казалось, что небо, в безграничных просторах которого он стремительно падает, медленно вращается вокруг него. На каждом витке на краю зрения далеко внизу появлялась и уплывала в сторону поделённая на причудливого вида квадратики и прямоугольники земная поверхность. Это показалось забавным, и Денис с неподдельным интересом принялся следить, как с каждым следующем витком поверхность становится всё ближе. Угол обзора внезапно изменился, и теперь Денис видел лишь небо, несколько идущих вверх широких фалов и прикреплённое к ним, колыхавшееся на ветру ярко-красное полотно.
Разглядев крадущийся по небу крестообразный силуэт, Денис начал понимать, где он и что ему снится. На первый план вышли собственные руки. Затянутые в красные с белыми полосками рукава, руки эти интенсивно дёргали стропы, стремясь расправить сложившийся парашют. Не желая рассматривать колыхавшуюся над головой тряпку, Денис напрягся. Его почему-то возмутило, что хоть и во сне, но им управляет кто-то, а он, как безвольная кукла, вынужден ждать, когда этот кто-то соизволит повернуть голову и вновь насладиться открывшимся пейзажем. Денис вдруг неистово возжелал самостоятельно управлять своими действиями, и в тот же миг в уши ворвался шум ветра и трепыхавшегося над головой парашюта. Одновременно с этим он понял, что полностью себя контролирует. Где-то в сознании засел чужой, несвойственный его привычным ощущениям испуг, но, понимая, что это всего лишь сон, Денис вымел его из мыслей. Посмотрел вниз и чуть не задохнулся от охватившего восторга.
Много раз, гуляя по просторам интернета, он с замиранием сердца смотрел снятые парашютистами кадры. Денис с интересом рассматривал совсем другую, снятую с большой высоты, разделённую дорогами на сектора землю. Он помнил, как по мере приближения к поверхности квадратики, треугольники и другие замысловатые фигуры ландшафта постепенно приобретают привычные очертания лугов, лесов, строений.
Сейчас, когда одновременно с этим Денис ощущал адреналиновую мощь свободного падения, слышал свист ветра и собственными глазами рассматривал незабываемые виды под ногами, он по-настоящему испытал нечастое в своей жизни наслаждение. От избытка чувств прижал ладони к груди, и очарование вмиг спало. Ощущения под ладонями оказались какими-то непривычными. Обратил внимание на собственные кисти. Узкая ладонь, тонкие длинные пальцы, увенчанные коротко стриженными, окрашенными красным лаком ногтями, подтвердили возникшие подозрения. С долей сожаления отметив, что сны людские тоже имеют долю юмора, Денис вновь сосредоточился на ощущениях, но времени уже не осталось. Преодолев последние сотни метров, Денис ударился оземь.
Сразу проснулся. Какое-то время неподвижно лежал, стремясь удержать восторг тающих впечатлений. В отличие от обычно виденных снов, этот вспомнился весь и сразу. Сон был цветной, хотя обычно сновидения видел в серых красках. Этот был настолько реален, что даже мелкие детали до сих пор прочно держались в памяти. Ещё раз вспомнив незабываемые ощущения и пожалев, что сны столь мимолётны, Денис перевалился со спины на бок. Реальность быстро выдавила сон из головы, и непривычно возвышенное настроение рухнуло до обычного состояния. Сдёрнув с головы не оправдавшую ожиданий верёвку, он в сердцах запустил её в дальний угол.
Вставать не хотелось, и какое-то время Денис молча смотрел на пылинки, танцующие в лучах пробившегося сквозь листву солнца. Стремясь отвлечься от грустных мыслей, включил телевизор, но бубнящий фон не привнёс привычного облегчения. Память снова и снова возвращала ко вчерашней неудаче. Летящее в уничижительных мыслях время Денис не считал. Отвлёкся лишь, когда из динамика телевизора выскочила фраза о парашютном спорте. Прислушался. Речь шла о крупном состязании, на которое по обыкновению съехались спортсмены парашютисты со всего мира. Несколько минут комментатор говорила о соревнованиях, а в конце репортажа кратко сообщила о произошедшей утром трагедии.
«Настораживает то, — вещал за кадром женский голос диктора, — что спортсменка являлась признанным мастером парашютного спорта. Из слов очевидцев следует, что схлопывание купола произошло на высоте достаточной, чтобы исправить ситуацию. Имелся запасной парашют, но по неизвестной причине женщина ничего не предприняла для собственного спасения».
Вникнув в смысл услышанного, Денис обратил взор на экран. Как раз в этот момент мимо оператора проносили носилки с прикрытым тканью телом погибшей. Взгляд зацепился за безвольно свесившуюся из-под ткани руку. Красный с белыми полосами рукав и красный лак на коротко остриженных ногтях заставили Дениса подскочить на кровати.
