Оглавление
Времена не выбирают
В них живут и умирают…
А. Кушнер
Глава 1
Я захлопнул и отложил книгу.
-- В один хлоп? – сказал отец, -- он сидел перед телевизором, уставившись в экран, на котором леди Баг в красном пятнистом костюме крутила свой медальон. – Я – суперкот.
-- Мам, -- я вытянул из стенного шкафа киберсьют, -- Я пойду к Свиридовым. – Обратился к нему: -- Зуд, проснись, нам надо идти.
Мама вышла из кухни и кивнула.
-- Мы спать ляжем, постарайся не шуметь, когда придешь, у отца сон чуткий, разбудишь, будет веселая ночь, – говорила она немного нарочито, будто роль читала по бумажке, – у тебя же завтра сутки!
-- Я буду как мышка… -- пообещал я, -- выходя в свою комнату.
-- Я никогда не сплю, -- отозвался костюм, -- Это людская слабость, а мы – киберсистемы всегда на чеку.
-- Спал, спал… даже похрапывал, -- я провел ладонью по груди костюма и тот раскрылся, но вдруг захлопнулся.
-- А ты душ принял? В меня нельзя с грязным телом!
-- Ну хватит, Зудило, все я принял и салфетками обтерся и контактным гелем намазался… давай, привереда.
Зуд снова раскрылся и я спиной вперед вошел в его золотое нутро, поежился от ощущения прохладной интимы, которую Зуд сразу начал подогревать.
-- Контактный гель, это хорошо, -- ворчал костюм,-- он у меня тоже есть. Но, главное – это хорошенько обезжирить кожу!
-- Зуд, мы с тобой уже третий год, ты меня всего совсем обезжирил, -- решил я сделать комплимент.
Я вышел в прихожую, рядом стоял отец в похожем киберсьюте, поверх которого натянул сантехнический чехол-комбинезон из силикона. Его костюм молчаливый, в нем нет программы общения, как в моем Зуде.
Отец провел ладонью по губам и качнул головой «на выход»?
Он показал на глаза, углы в прихожей, намекая на камеры в подъезде.
Я скрестил пальцы и затем показал жестом три и ОК. То есть, что в момент нашего выхода камеры между этажами и у лифта отключатся на три минуты.
Официально отец зарегистрирован, как инвалид с болезнью Альцгеймера и мы стараемся поддерживать этот диагноз. Теперь у него главная задача, вернуться раньше меня.
Мы с ним вышли разом, бегом слетели до первого этажа. Отец открыл не запертую дверь в подвал и исчез в полутемном провале. Там уйдет в канализацию, для чего собственно и надел силиконовый чехол. А я спокойно открыл дверь парадного подъезда, давая камере домофона зафиксировать мой выход из дома.
Мне еще в магазин рядом с домом Свиридовых надо заскочить, пока алкогольный отдел не закрыли. Бежать с сумкой в руках неудобно. Так что времени в обрез. Продажа алкоголя закрывается в восемь вечера, и купить можно будет только у редких сохранившихся таксистов, которые торгуют не дорогой водкой ночью, но уже в три цены. Полиция знает, все знают, но бизнесу не мешают. Это уже скорее традиция для Москвы. Живых таксистов осталось не больше тысячи на весь город, и они днем обычно работают больше экскурсоводами, чем таксистами. За перепродажу акцизной магазинной водки не наказывают, если клиент или бдительный гражданин не сообщат о факте торговли. И то, нужно снять момент продажи, переслать через приложение «Бдительный гражданин». Спекуляция таксистов не наказывается, потому что все они «самозанятые», а значит, с каждого поступления денег автоматически снимается НДФЛ. Так что налоговой их ночной бизнес безразличен, и если их водкой клиенты не травятся, то все нормально.
Самогонщики сохранились только в сельской местности, где камер почти нет. И то гонят не для продажи, а для себя. Так они обычно делают наливки и настойки.
А мне нужен нормальный коньяк. Не пристало врачу идти в гости к коллеге с водкой или наливкой.
***
Юра откупорил бутылку «Старого города», уверенно и точно разлил по рюмкам.
— Давай, по двадцать пять! А там посмотрим.
Я не возражал. Я пью, не потому что нравится, а потому что надо.
Мы стояли на кухне, обсуждая трудную ситуацию, в которую мой друг Юрка попал по вине своего языка. С одной стороны, вроде бы все понятно. Да, он совершил глупость. Надо было промолчать. Отшутится. Можно было сослаться на протокол поведения медработника на вызове. А там четко написано: «На вызове вести посторонние разговоры, не относящиеся к оказанию медпомощи пациенту – запрещено»!
А он блеснул хорошим знанием латыни. Теперь клянет себя, а что толку? Дело его в прокуратуре. Юрку отстранили от выездной работы, и, пока идет следствие, он сидит в архиве станции «Скорой помощи», сортирует карты, лишившись солидной надбавки к зарплате за выездную работу.
Я прибежал, чтобы поддержать и хоть немного утешить друга. Принес бутылку коньяка. Не самый дорогой, но вполне себе приличный. Мы с Юриком его распробовали еще в студенчестве и, баловали себя «нектаром богов» по мнению Виктора Гюго, когда нам позволяли финансы. Дорогие КаВэ, О-Сэ, V.S.O.P. или Икс-О нам не по карману, дешевые подделки брать — печень жалко, а этот ординарный, но весьма неплохой коньяк, нам в самый раз.
Не присаживались мы совсем не потому, что «гусары и врачи пьют стоя», а потому что, в ожидании супруги, Юрка взялся варить гречневую кашу и караулил момент ее закипания над плитой, чтобы выключить, сразу после начала кипения и немедленно накрыть кастрюльку толстой ватной куклой-бабой, какую использовали обычно для заваривания чая. По мнению Юриной жены, Светланы, так гречка сохраняла все ценные витамины и пользу.
— День суда уже назначили? — спросил я.
Юра поставил бутылку на стол, поднял пузатый коньячный бокал и посмотрел сквозь него на потолочный светильник.
— Чтобы видеть будущее в золоте, смотри на жизнь сквозь бокал коньяка, — невпопад произнес он переиначенную фразу Атоса из «Трех мушкетеров», — да, Леша, суд через пять дней. Завтра еще один визит к следователю, очная ставка с истцами. Давай выпьем, чтобы все обошлось. Я уже знаю, что она мне потом, с глазу на глаз, опять скажет: «Юрий Александрович, от вашей гражданской активности ваша зависит дальнейшая судьба. Напишите докладную на трех ваших знакомых или соседей о выявленных гражданских нарушениях, и суд вам значительно скостит наказание, могут даже до минимума, обойдетесь штрафом и административкой на работе. Есть директива Мосгордумы для бдительных граждан, сотрудничающих с госорганами проявлять снисхождение к проявляющим активную гражданскую позицию, если сами оступаются. С вами как раз такой случай. Вы же не умышленно им перевели диагноз?».
Садиться мне не хотелось, еще и потому что мой Зуд, заметив, что я мало двигаюсь, включил электромассаж пассивных мышц, и стоя переносить это ощущение куда легче, чем сидя. Это не больно, но требует определенной привычки. И дать приказ Зуду, отключить стимуляцию, я не хотел.
Мы выпили, закусили дольками лимона с сахаром. Молчали. Потому что говорить-то было нечего. Мне очень хотелось найти хоть какие-то слова ободрения для него, но коньяк не помог. Не сразу помог. Легкость мышления возникала постепенно. Юра взялся помешивать гречку, прежде чем укутать кастрюльку. А я произнес:
— То, что ты писать не хочешь — похвально, но глупо. Все пишут. Фигню всякую формальную пишут. Этот курил в подъезде, а вон тот не убрал фекалии за собачкой на газоне. Ну, ладно, не все, но уже никто никого не осуждает за это. Потому что все это лапша. Ты видел, чтобы кто-то реально из-за этих писулек пострадал?
— А не надо, чтобы страдали, — Юрка налил еще по двадцать пять, — Некоторым начальникам доставляет удовольствие держать подчиненных за яйца… Согласись, это намного выгоднее, чем запугивать. Страх должен пропитывать общество, быть естественной средой. Неотвратимость наказания за преступление – лучший мотиватор профилактики преступности. Ты же помнишь лекции по охране труда и гражданскому праву. Что там в первой статье? «Права человека, как члена общества лишены смысла без обязанностей для каждого гражданина и его персональной ответственности за поступки». В редакции тридцать пятого года. Ты же сам понимаешь: «Жить стало легче, жить стало веселее» , и это не насмешка, Леша, это правда, как и другая: «Говори, что думаешь, но думай, что говоришь». Мы незаметно снова скатываемся к тоталитаризму, конечно из лучших побуждений. А, чтобы людьми было легче управлять, нужно, чтобы такие понятия как взаимовыручка, человечность, и постулат «Человек человеку друг, товарищ и брат» были сведены к минимуму. Мне порой кажется, что дружба, как понятие девальвирована совсем. Знакомые, приятели – предел взаимоотношений. Мы с тобой вымрем последними друзьями, как мамонты.
— Это верно. А ты, хочешь пойти поперек системы? Знаешь, наверное, самое страшное, что тебя ждет — отстранение от выездной работы на три месяца. Но это можно пережить. Насчет дружбы – не соглашусь, с этим как со всем в жизни – по синусоиде. Сейчас она внизу. Пройдет время и все возродится. Людям невозможно жить без доверия, дружбы и доброты, они превратятся в животных – хищников. Нет, дружище -- это все временно. Во всяком случае для нашей страны, для нашего общества.
Юрка кивнул.
-- Может быть, дай Бог.
Говорить ему не хотелось. Сама мысль, что его — врача скорой, мечтавшего после обязательной трехлетней отработки на «скорой» по распределению, получить направление в ординатуру по хирургии, еще три месяца заставят сидеть в архиве или лечебном отделе вместе с беременными и предпенсионными врачами, повергала в уныние. Но пережить это можно. Это не потеря специальности, диплома. Правда, и перспектива получить ординатуру теперь отодвигалась на неопределенный срок. От того и не сходила маска уныния с его лица.
Он отошел от плиты и, направившись к санузлу, повернулся ко мне.
— Горыныч наш, наверное, уже всем плешь проел, рассказывая о том, какую допустил я дурость?
— Было, — согласился я. — сам понимаешь, случай показательный. Любой заведующий так поступит. Кто мог подумать, что безобидный перевод фразы на бумажке обернется таким грандиозным скандалом? Горыныч твердит: «Клиент должен получать медуслуги согласно стандартам и прейскуранту. Не ему платить, а фонду ОМС, значит, вы ничего с клиентом не обсуждаете. Никаких лишних разговоров. Ваше дело — обслуживать диагностический комплекс и вводить то, что вам выдает медицинский блок! Всё! Приехали, опросили по списку с экрана, галки проставили, провода подключили – вот ваша работа, а я зыками трепать там и не чаи распивать»
— Правильно, — кивнул Юрка, — наш удел, это быть обезьяной с чемоданом. Чем меньше думаешь, тем меньше проблем. Не выходи за рамки инструкции, и не будешь ни в чем виноват.
Он попрыгал у двери туалета.
— Извини, очень надо.
Я кивнул, оперся задом о стол, катал по дну примерно на один глоток коньяка. Зуд прекратил электростимуляцию. Кожа немножко пощипывала, мышцы слегка гудели в ответ на сеанс электромассажа. Можно было бы раздеться, но стоять нагишом даже перед другом мне было не комильфо.
Графеновый комбез обеспечивал и охлаждение и вентиляцию и, если понадобится — защиту от различных ударов, что особенно полезно на улице, когда не хочется ждать, пока в меня врежется какой-нибудь зазевавшийся курьер на электросамокате или сигвее.
Я допил остаток коньяка из бокала и поднял бутылку в которой оставалось больше трех четвертей. Чтобы Юрке был слышен мой голос, я произнес как можно громче:
— Тебе еще налить? — Я не любитель надираться, но сейчас случай особый, а первые двадцать пять миллилитров для здоровых мужчин — это даже не терапевтическая доза, так, дегустация. Юру надо ушатать немного, я вижу, что его вся эта ситуация морально очень сильно истощила. Конечно, вряд ли он запьет, ума и выдержки нам хватает, но ничто не проходит бесследно особенно для нервной системы. Лучшего средства от ситуативной депрессии, чем немножко хорошего алкоголя природа еще не выдумала. Как и в любом случае, главное – вовремя остановится.
Юра отворил дверь туалета и вышел в коридор, чтобы перети в ванную – помыть руки, но не успел ответить.
Раздался оглушительный треск. Входную дверь вдруг сорвало с петель, пыль облаком закрыла коридор. В квартиру разом ворвались люди в камуфляже и масках, с оружием. Дверь Юру шмякнула по спине, и он упал ничком. Вооруженные люди в масках и шлемах пробежались по двери, дико орали:
— Всем лечь! Работает СОБР!
Я не успел поставить рюмки на стол, стоял столбом, пока их не выбили у меня из рук и мощный удар прикладом в плечо не заставил упасть на пол кухни ничком. От синяка уберег мгновенно отвердевший графен киберсьюта.
Юркина голова виднелась из-под сорванной зарядом железной двери. Он вообще там жив? В сознании? Я ни о чем не мог думать. На голову Юры вертанулась с плиты кастрюлька с горячей кашей, он вскрикнул и зашипел от боли.
Живой!
Нас рывком подняли на ноги, заломили руки за спину и сковали пластиковыми стяжками. Дверь выставили в общий коридор.
— Кто из вас Свиридов? — раздался голос, по-видимому, командира группы.
— Я, — сдавленно отозвался Юра. — Я Свиридов. Кто вы? Что вам нужно?
— Вы арестованы.
Эта фраза прозвучала ровно, обыденно. Командир группы стянул с головы балаклаву. Мужчина с ранней сединой, средних лет, жесткое немного прямоугольное лицо с глубокими складками в углах рта, серые глаза без намека на сочувствие. Да и с какой стати? Что мы ему? Что он нам? Как выразился принц датский Гамлет.
Нас подняли на ноги. После осмотра квартиры, путы срезали. Мою личную карту и лицензию на киберсьют тоже проверили.
Начальник группы положил на стол две визитки.
— Все вопросы к следователю, наше дело провести задержание и доставить в СИЗО, — прервал он мою попытку хоть что-то выяснить, — звоните завтра с девяти до пяти. А это круглосуточный ремонт железных дверей.
— За чей счет ремонт? — осведомился я, не надеясь на ответ.
Командир, выходя последним, только коротко глянул, и в этом взгляде читалось очень ясно. За свой.
Я остался ждать Юркину жену и подбирать слова, чтобы объяснить и Юркино отсутствие, и разгром в квартире, и выбитую дверь. Электронному замку каюк.