Оглавление
Глава 2
Светлана села на пол, выйдя из лифта. Она поняла, что Юрку взяли, и минут пять я ее отпаивал водой и коньяком. Объяснил ей, как мог, что произошло, успокаивал, что все это какое-то недоразумение.
Она пришла в себя, немного успокоилась, переоделась, потому что дома в уличном киберкостюме жарко, и сразу кинулась звонить нашему скоропомощному адвокату Хазину.
Голос ее срывался на рыдания, но коньяк все-таки немного помог, и она сумела внятно объяснить, что только что Юру арестовали, но за что?
Я смотрел на нее в домашнем халатике и думал, что жизнь вынудила женщин перейти на более практичную комбинированную одежду заодно стимулировав их больше внимания уделять фигуре, благо, что технически это теперь стало намного проще. Электротренажер, вмонтированный в одежду, в нательное белье позволял поддерживать идеальную форму тела.
В «Спорт-мастере» широченный выбор легких и недорогих киберсьютов для похудения и набора мышечной массы. Электростимуляторы, работая по индивидуальным программам это делают за полгода, максимум за год, превращая любую жиробасину в настоящего атлета.
Все, что требуется — для начала накопить денег и купить самую недорогую модель киберсьюта и, не снимая его даже на сон, проносить примерно год. Более продвинутые модели делают еще и вакумный LPG-массаж, отчего тело становится крепким и упругим. Такие называли «прощай целлюлит».
Так что встретить на улице женщину с дряблым животом и бедрами по типу «рейтузное ожирение» или брюхатого пивного бочонка стало сложнее, если человек хочет выглядеть подтянуто и спортивно, ему стало проще этого добиться.
Большинство взрослых людей на улице теперь подтянутые и сексапильные. Мужики в этом отношении инертнее. Но мода на красивые фигуры, здоровье берет свое и в их среде.
Фетишисты со своей страстью к облегающим одеждам остались в прошлом, сконцентрировавшись на нездоровых тканях типа латекса, лайкры и прочей ерунде. Кто хочет быть здоровым и красивым плюет на стыд, поносить киберкостюм в обтяжку какое-то время. Многие потом уже не могли отказаться от функциональной, здоровой и красивой одежды. А главное до отказа набитой всякими вспомогательными гаджетами, как мой Зуд. Мне без него очень неуютно, как без друга, секретаря.
Все начиналось в двухтысячных и небольшой фирмы «Нейромионикс», которая разрабатывала алгоритмы для процессоров киберсьютов и еще немного их шила под заказ. Сами костюмы при этом ориентировали больше на спорт.
В тридцатых годах на идею общего миостимулятора с обратной связью обратили внимание китайские концерны, и за пару лет наводнили рынок относительно недорогими киберсьютами для медицины, спорта, косметологии, охраны и спецслужб.
Нейромионикс успела защитить свои разработки патентами и продолжила выпуск под заказ элитных дорогих моделей из особых материалов, типа биополимеров и графена, сделав акцент не только на электромассаж, но и на безопасность.
Такая модель у меня, но программу и алгоритмы поведения для нее писал я сам. И плевать, что мы такие выглядим, как робокопы из старого фильма. Здоровье и жизнь важнее. Но главный прорыв в продаже киберсьютов случился, когда какие-то из концернов пролоббировали в Госдуме законопроект о финансовой поддержке всех, кто заботится о своем здоровье, включая и приобретение киберсьютов, а не только посещение фитнесзалов. Спецслужбы поддержали эту идею, потому что забить электронику этой шкуры различными подслушивалками и геотрекерами очень просто. Все на благо пользователя и государства. В каждом процессоре костюма есть контроллер состояния работы сердца и дыхания, так что если не дай бог что… киберсьют сам «скорую» вызовет или полицию. Задно и полиция могла теперь при необходимости обездвижить любого человека в таком костюме. Кроме меня, конечно.
Светка — не исключение, но сейчас ей не до костюма. Она в отчаянии металась по квартире в ожидании адвоката. Я поставил пере ней бокал с небольшим количеством коньяка.
-- Выпей еще, Светик. Я рабочих уже вызвал, за дверь я оплачу, не волнуйся.
Она обняла меня и похлюпала носом в «жилетку».
-- Спасибо, Леша, спасибо, -- поглотила коньяк, не обратив внимания на его крепость. Ну, понятно, стресс слишком велик.
Адвокат Хазин – штатный главный юрист управления «Скорой», вел все дела сотрудников, а их было немало. Арнольд Моисеевич весьма неплохо зарабатывал, особенно, если ему удавалась отбить скоропомощника у жаждущих крови родственников больного или погибшего. Отбить удавалось, но не всегда. Все медики застрахованы от ошибок в «обществе профессиональной защиты медработников», созданную в противовес «обществу защиты пациентов». Самые простые претензии это обвинения в краже чего-либо ценного: от лотерейных билетов до украшений. Хазин эти обвинения щелкал на раз, благодаря вмонтированным в ДК2М микрофону и камере. Если медик не отходил от своего оборудования, то каждое его действие, как и каждое слово -- зафиксировано.
В случае с Юрой Хазин обещать ничего не стал, постарался «сделать все, что возможно», потому что ДК записал разговор с родственниками.
Случай совершенно идиотский. Переругались родственники ракового больного между собой и с поликлиникой. На суде между хосписом и родней постоянно звучало, что «врач „скорой“ сказал». В результате частное отношение суда в администрацию Станции «Скорой» о разглашении сотрудником врачебной тайны и нарушение медицинской этики.
Юрку отстранили от выездной работы, хотя он написал в объяснительной, что его попросили всего лишь перевести с латыни фразу, которая по-русски означает «Рак желудка с удаленными метастазами». Он ничего не знал о больном родственнике этих сутяг. Он приезжал к одной из их бабулек и про этого ракового больного не слышал и не видел его. Администрация СМП не имела права его сразу уволить, как бюджетника, обязанного отработать пять лет по распределению, ограничились переводом в архив — оператором на минимальную ставку.
Хазин на предварительном слушании спросил у свидетелей, которыми в «деле врача Свиридова» стали родственники-сутяги: «Откуда они взяли эту запись по латыни»? Те объяснили, что один из них подсмотрел эту надпись на служебном компьютере врача в одной частной клинике, где проходил обследование их больной родственник. А потом спросил у врача «скорой», тот ведь должен понимать, что написано по латыни?
Хазин спросил, а не мог ли этот любознательный гражданин осведомиться в интернете? И тот ответил, что мог бы конечно, но у врача надежнее. Ведь врач точно понимает латынь! Тут уж без ошибок!
Юра понимал. Он врач в третьем поколении. Он латынь впитал с молоком мамы — врача эпидемиолога. Он перевел. Вслух. А наш верный друг ДК-2М — диагностический комплекс «Амсат-корвет», потомок созданного когда-то Ростехом комплекса «Ангел», весь его перевод зафиксировал, как и положено, ведь рабочая фонограмма, как и видеозапись ведется на каждом вызове, и, по сути, является электронным свидетелем того, что врач не отклоняется от стандарта лечения и протокола сбора данных. В «Деле врача Свиридова» рабочая запись ДК вошла в материалы обвинения. Адвокат Хазин убеждал супругов Свиридовых, что больше административного наказания Юру не ждет ничего. А это всего лишь три месяца отстранения от выездной работы и штраф.
За что же его сейчас арестовали?
Адвокат Хазин примчался на роботакси, тут же стребовал со Светланы оплатить его поездку в оба конца. Он тщательно выспрашивал, о чем мы болтали с Юркой тут, пока не ворвалась полиция? Со сканером прошелся по комнатам и, убедившись, что никакой аппаратуры прослушки в бытовой технике нет, сел на кухне и попросил заварить чаю. Пока закипал выключенный из экономии кулер, налил себе полный стакан коньяка, не спрашивая нашего согласия.
— Можно из пакетиков заварить или таблеточку концентрата, — согласился он на дешевый эконом-вариант чая. — Я уже с дороги позвонил следователю и выяснил, — он удрученно покачал головой. — Все осложнилось. Поступило новое заявление в прокуратуру.
— От кого? — удивилась Светлана. — Что еще нужно им всем?
Хазин залпом выхлебнул коньяк, отдышался.
— Хороший! Кудряво живете, — он посмотрел на меня, — друга поддержать приехали?
Я кивнул.
— Им нужно то же что и всем нам — денег и побольше, — принялся рассказывать адвокат, — вся эта суета родни вокруг ракового больного, привела к тому, что они отказались от госпитализации в платный хоспис. По закону долечивание по уходу осуществляется частично за счет соцобеспечения, а в основном за счет собственности больного, переходящей в собственность хосписа. Вы слышали об этом законе? Приняли года три назад. Уже активно работает. И хосписы для больных и здоровых пенсионеров растут как грибы. Это очень выгодное дело. Больной или пенсионер со своим имуществом берется под опеку и доживает в идеальных условиях без мучений и боли. Так вот, они, администрация хосписа, подали в прокуратуру заявление, что врач Свиридов своим переводом с латыни нанес им ущерб на семь миллионов рублей, в которые оценивалась доля собственника — ракового больного в квартире, где он проживал. А семь миллионов это приравнено к хищению в особо крупном размере. Хоспис намерен стребовать с вас этот убыток или не полученный доход, если правильно формулировать.
На площадку вывалились из лифта трое рабочих и без лишних слов взялись обратно устанавливать дверь.
Света всплеснула руками.
— А Юра тут при чем? Почему все шишки ему?
— При том, что хозяева хосписа решили, что если бы не Юра, родня отдала бы им этого ракушника доживать свои пару месяцев вместе с миллионами, без сомнений. Так как делают сотни и тысячи наших граждан. Хоспис выставил бы его хату на аукцион и получил чистую прибыль от реализации.
— Откуда они узнали? — спросил я, — ведь это не обязаловка. Родня имеет право оставить больного дома и обеспечить ему уход за свой счет.
Хазин кивнул и налил себе еще полную рюмку коньяка.
— Имеет. Формально. Но районный онколог в ожидании премии отката от хосписа уже перевел наркотический лист туда. И когда родственники пришли в поликлинику за обезболивающими, им показали большую фигу. Мол, ваши наркотики уже в хосписе. Идите к ним. Там говорят — ничего не дадим, мы отвечаем за каждый блин пластыря и каждую ампулу, привозите сюда больного и оформляйте его собственность на нас. Родня скандалит, грозит судом и поликлинике с онкологом, которому премия обломилась, весьма некислая, и хоспису, который зажилил наркотики. В результате все скрипят зубами, но наркоту отдали, а злобу затаили.
А когда родня вдруг начала судиться между собой, привлекая поликлинику в свидетели, там узнали, что во всем виноват болтливый врач скорой Свиридов — сразу вчинили ему иск. Зачем выдал родне диагноз? Ну, поликлиника то ничего не может. Ей-то никакой корысти, онколог молчит в тряпочку — доход его неполученный явно левый, а вот хоспис пышет праведным гневом упущенной выгоды и жаждет крови виновного. Семь лямов уплыли из рук!
Светлана опять заревела, а я обнял ее и спросил:
— Почему так странно арестовали? СОБР! Дверь вынесли! Могли бы просто вызвать в СК и там арестовать. Он же не бандит и не террорист.
Хазин опрокинул вторую рюмку, вытер слезы.
— По инструкции. Они так тренируются. Следак получает санкцию суда на арест. В единой базе данных СК появляется галочка: «Свиридова задержать». СОБР это видит и поводит плановую операцию. Отрабатывают задержание, — адвокат нашел уцелевшее блюдце с дольками лимона, посыпанными сахарным песком, кинул одну в рот и зажевал коньяк. — Это не шутка. Это правда. Им нужны палки по проведенным операциям. За это «выездные» капают, как и вам. Нет выезда, нет надбавки. А террориста они так берут с оружием или врача «скорой» — их начальству без разницы. «Деньги не пахнут», — процитировал Хазин какого-то императора Веспасиана, приказавшего брать налоги с выгребных ям.
Он помолчал, подождал, пока Света успокоится.
— Послушайте. Все будет хорошо. Через три дня суд. Ничего ему не грозит. Две ночи в камере, это не страшно. Там все такие же интеллигентные люди. Эпоха уголовников в общей камере прошла. Так что Юра как в том же хостеле на восемь человек. От претензий хосписа я отобьюсь. Все это пена. Вы только не суетитесь. Работайте. Деньги еще понадобятся, — Сообщил он.
Вот если б он сказал, что денег больше не надо, я бы удивился!
Хазин поднялся и пошел на выход. Оглянулся на меня и чуть кивнул, «выйдем»!
Я направился следом.
— Разве суд не через пять дней? — мне показалось, что Хазин перепутал дату суда.
У лифта он проговорил негромко.
— Я узнал кое-что. Кто-то там, — он поднял глаза к потолку, и одними губами произнес «вице-мэр», — хочет показательный процесс над врачом, который нарушил инструкцию. Сдвинули даты. Телевизионщики уже анонсируют про суд в новостях. Этот кто-то очень хочет по максимуму добиться наказания. На судью давят, на следователя тоже. Взяток давать некому и ни в коем случае нельзя. Они только и ждут, чтобы был еще повод усугубить. Все под контролем СМИ. Я ничего не могу гарантировать. Не сердитесь на меня. Если отделаемся условным сроком — это будет счастье. И я буду доволен. Могут Юру отправить на поселение года на три. Светлане этого пока говорить не надо. Я перед процессом сам ей все объясню, а пока разузнаю в деталях, что еще можно сделать. Есть ли условия для сделки с обвинением? Пока не вижу. Да, если ему предложат кого-то из начальства или коллег заложить — это надо сделать, скостят много.
Я ничего не ответил. Что тут скажешь? Попал Юрка в жернова, молись… в любом смысле.
Рабочие закончили восстанавливать дверь в проеме, подошли со сметой к хозяйке, но я перехватил бригадира. У Свиридовых с деньгами сейчас не густо. Юрка за месяц приносит пятую часть от обычной своей зарплаты, как прозвучало в старой комедии «Им и поплакать не на что», а Светкины деньги уходят на еду, квартплату и издержки адвоката, как сегодня.
Я достал свою карту и оплатил их работу. Трудяги собрали инструменты и ушли.
Мы посидели с Юркиной женой в тишине, молчали. Я не умею утешать, а после шепота Хазина у лифта, найти ободряющие слова стало совсем трудно.
Остаться я не могу, это неприлично. Говорить нам в общем, больше е о чем. Денег ей перевести я могу, но тоже не член клана Ротшильдов, а другие доходы засвечивать не могу, там не мои деньги. Я скомандовал Зуду тихо: «Переведи ей на карту десять тысяч, оформи как возврат долга, чтобы ндфл не содрали. Только не сейчас, а когда спать ляжет. Пусть утром узнает». Зуд мигнул зеленым огоньком на вороте. Принял.
— Потерпи три дня. – успокаивал я Светлану, -- Он вернется. Это все какой-то абсурдный сон. Он обязательно кончится. Все наладится. Мы опять будем работать, как раньше, — ободряющие слова у меня кончились. — Хлопни еще коньяка и ложись спать.
Я вспомнил про гречку. Рассыпанную крупу я убрал, а новую не сварил. Светлана обернулась к столу. Бутылки «Старый город» на нем не было. Хазин унес или рабочие? Я склонялся в сторону адвоката. Очень уж рьяно он потреблял его, там и оставалось на одну рюмочку для Светы.
Мы поняли, что нас еще и обокрали. Но только дружно рассмеялись. Я вспомнил старинную мудрость, которую любил повторять отец Свиридова: «Плох тот врач, что сам покупает себе коньяк». Можно дополнить: плох тот адвокат, что не выпьет за счет клиента!
Я чмокнул Свету в щеку, прощаясь, и вышел вон. Дверь закрылась, мягко щелкнув замком. Рабочие хорошо знали свое дело. Будто и не выбивал СОБР притвор вместе с косяком.
К дому я направился пешком. По пути игнорировал машины подмигивающие фарами, мне таксибота брать ради трех кварталов?
Пройдусь и подумаю. На ходу всегда отлично думается.
Да, мы плохие врачи. Это факт. Не потому что плохо учились. Совсем нет. Потому что хорошие не нужны. Нужны послушные. Молчаливые знатоки инструкций и стандартов. Нужны врачи-лакеи, с полупоклоном, улыбкой и готовностью спросить: «чего изволите?». От нас не требуется глубоких знаний и умений. Манипуляции на уровне медсестер, в лучшем случае фельдшеров, умение пользоваться аппаратурой, сейчас объединенной в два комплекса: диагностический ДК-2М и лечебный — МК, соединенный с ним и представляющий автоматическое хранилище лекарств, перевязки, шприцев и прочих лечебных атрибутов. Все, что от нас требуется — наложить электроды, взять кровь и иные вещества для анализа, вставить в щель личную карту пациента, она же всеобщая личная карта «элька» — паспорт, хранилище информации о гражданине и ключ к доступу в единую базу данных госуслуг, поликлиники, банковским счетам и полису ФОМС. Если ДК потребует, нужно связаться с водителем и он принесет к двери квартиры новый девайс, рентген-накидку, с ее помощью можно получить скан внутренних органов и любой части тела или ведро-томограф для головы.
Родственников мы имели право привлекать только к транспортировке больного в машину и это определено целым законом, принятым в Думе, что «скорая» имеет право привлекать волонтеров для помощи при транспортировке до машины, а люди не имеют права отказывать в этих случаях. Это может быть расценено, как отказ от медпомощи и трактоваться как оставление в опасности, вплоть до уголовной ответственности.
Вот Юрка, неужели он не мог припомнить ни одного козла, который его послал, когда врач просил помочь ему и водителю, донести больного до машины? Мог, но не стал. Это принцип.
Мою эльку я доставал сегодня вечером трижды. В магазине, где брал коньяк, потом ее проверил СОБР, вместе с отпечатком пальца и, когда я оплачивал ремонт двери.
«Вы обезьяны с чемоданом!», — говорил Юркин отец.
Я не спорил, а Юру это заявление бесило. Он не хотел быть «обезьяной с чемоданом», он мечтал закончить ординатуру и занять свое место у хирургического стола. Три года он был членом СНО на кафедре хирургии. Но зав кафедрой ему намекнул, что единственное место в ординатуре будет отдано сыну декана лечебного факультета. И рассказал старый анекдот, как сын генерала спрашивает отца: «Пап, а я стану генералом? — Конечно, станешь, сынок, — отвечает отец-генерал. — А маршалом я когда-нибудь стану? — продолжает сын. — Нет, — вздыхает генерал, — не станешь никогда. — А почему? — удивляется парень. — Потому, что у маршала подрастает свой сынок, — отвечает папаша-генерал».
Я не строил иллюзий на свой счет и, конечно, переживал за друга, а когда нас обоих распределили на Московскую скорую, то попросил направить на одну подстанцию.
А потом, год назад наступил черный день, когда Юрка вдруг осиротел. Его родители погибли в автокатастрофе. Они ехали по бесплатному туристическому маршруту, устроенному мэрией для пенсионеров и ветеранов труда.
Юрка дежурил. Он не ждал от родителей звонка. Знал, что во время работы те ему не звоня́т. Утром вернулся домой, чтобы отоспаться. Об аварии под Владимиром он узнал из новостей, слушая телевизор, пока принимал душ. О том, что в том автобусе ехали его родители, он еще не знал. Позвонил им, уже забравшись под одеяло и предвкушая часа три спокойного сна. Трубку взял незнакомец и сообщил, что владелец аппарата погиб в аварии и родственнику нужно немедленно приехать в больничный морг небольшого районного центра Алксандров для опознания тела, потому что…
Мне тяжело вспоминать те события, а уж каково Юрке было?
Особенно мне было трудно поделиться с ним соображением, что авария та произошла совсем не случайно. В этом автобусе вообще не было никого младше шестидесяти пяти. Я в такие совпадения не верю. Слишком часто такое случается со стариками. Их сбивают роботакси на переходах – сбой программы, их бьет током бытовая техника, а много ли нужно старику?
Кто-то нарочно избавляет страну от стариков.
Откуда мне это известно?
Я интересуюсь этой темой. Смертностью стариков. А точнее их не случайными смертями. Я интересуюсь этим очень осторожно. Не хочу, чтобы моё любопытство было заметно. И ни с кем этого не обсуждаю.
Я не считаю аварию, в которой погибли Юрины родители случайной. Таких вот аварий за три года нашей работы на «скорой» в разных областях и республиках нашей страны я насчитал больше сотни. В них погибли около пяти тысяч стариков. Об этом не сообщают в новостях. Если молодые или дети нуждаются в помощи и финансах — да, на всю страну и собирают деньги потом на операции, а старики — кому они нужны?
В масштабах страны пять тысяч за год — мелочь. Но именно в эти годы Думой был принят очередной закон о развитии паллиативной медицины и предпочтительном помещении пенсионеров в дома престарелых и тяжелых инвалидов в хосписы. Все это преподносилось как забота государства о стариках. По всем каналам крутят социальную рекламу о том, как чудесно живут в домах престарелых пенсионеры, а сериалы под заказ пережевывают тему скандалов в семьях между молодежью и стариками, и как все налаживается, когда старики в заботе о молодых уезжают доживать в приюты. Как сразу увеличивался приплод в семьях, капает материнский капитал, а счастливая жизнь в богадельнях преподносится, как настоящий долгожданный рай для инвалидов и пенсионеров. Веселые внуки навещают счастливых дедушек и бабушек в приютах по выходным и праздникам.
Я своих родителей не отдаю. Оба они на пенсии. Оба живут со мной. Мама и папа. Отец военный пенсионер, инвалид, мама учитель на пенсии, работала, пока закон позволял.
А я работаю. Каждый год по несколько раз к нам приходят гонцы из префектуры с предложениями моим родителям переехать в один из интернатов сети «Старая роза», которые принадлежат жене префекта нашего округа. В нашей среде ее зовут «Старая рожа».
Я — врач «скорой» имею возможность собирать любую статистику, в том числе и по старикам, благодаря нашему ДК и большой базе данных департамента здравоохранения и министерства. Получить доступ и мне непросто, но возможно. Для того, кто знает как. Я знаю. Но о том, что я знаю — никто не знает. Я — обычный врач скорой. Не программист, не сисадми́н. Никто не знает, что я айтишник, хакер — самоучка.
Мне надоело думать о неслучайных преждевременных смертях стариков. Я перешел на бег, до дома оставалось километра три. Бегущий человек всегда возбуждает подозрение, особенно бегущий ночью в киберсьюте, и еще сильнее, если бежит с грузом. Но я бегу порожняком. И все равно, через три минуты из-за угла показалась машина ППС (патрульно-полицейской службы) и меня две симпатичных девушки в форме сержантов и в, похожих на мой, киберсьютах вежливо попросили остановиться и предъявить документы. Пока одна идентифицировала мою личность, а вторая внимательно изучала мою шкуру портативным сканером на предмет скрытого оружия, а я продолжал бег на месте.
— Спортсмен? — иронично спросила полицай-девица со сканером.
— Врач «скорой», — ответил я без одышки, — надо быть в форме. Работа экстремальная.
— Похвально. — Без иронии отозвалась другая и добавила, — он чист, — она вдруг мне подмигнула, чуть улыбнувшись, а Зуд сообщил, что с ее телефона пришло сообщение: «Я выходная завтра. Юля» и телефон.
— Можете продолжать тренировку, Алексей Максимович, — первая вернула эльку. — Удачи. Не нарушайте правил дорожного движения, не перебегайте улицу на красный свет и, ступая на проезжую часть в зоне пешеходного перехода, убедитесь, что на ней нет движущегося автотранспорта, — несколько заученно бубнила девушка, потому что обязана была это сказать.
Но я уже убегал от нее, отправив через Зуда сообщение: «У меня сутки. Спасибо за симпатию. Юля, вы — очаровательны! И смайлик с поцелуем».
До моего дома еще два квартала.
-- Ну, и чего ты ее отшил? – спросил Зуд, -- ты – доктор, она – полицейский, по-моему, она в твоем вкусе. Я заглянул на ее страничку в соцсети: «Девушки в форме», любит ролевые игры, в купальнике – просто бомба!
-- Я предпочитаю женщин только в двух формах: – в медицинской или нагими, -- ответил я, -- начитался популярной сексологии?
Зуд издал какой-то звук, вроде хмыканья. Он управлял моими мышцами, и мы бежали мягко, словно летели над асфальтом и тротуарными плитками.
Несмотря на близкую полночь, народ на улицах был, и какая-то сверхбдительная сволочь стукнула в полицию, что я бегу. Плевать. Закон я этим не нарушаю. Подозревать надо не тех, кто выделяется из толпы, а кто абсолютно не заметен в массе. Но на такое допущение нужно особым образом настроить мозги. А мы все-таки по природе своей в разной степени ксенофобы. Обращаем внимание на тех, кто выделяется. Такова психика большинства людей. Хочется выделиться, чтобы обратили внимание, при этом не хочется, чтобы подозревали в нарушении закона.
Мой киберсьют сто́ит, как элитный автомобиль и естественно, что люди завидуют. Большинству доступны дешевые спортивные модели от фирм типа «Киберспорт», «Электромионика» и тому подобное. Провода там слабые, контакты в лучшем случае серебряные, а чаще посеребренная латунь и плотность контактов не больше десятка на квадратный сантиметр.
Зуд мой имеет золотую интиму с плотностью тысяча площадок на сантиметр, проводники из особо прочной электропроводящей нити. В его внешней оболочке десятки тысяч видеоматриц, позволяющих мимикрировать под прилегающую поверхность подобно хамелеону. А электроника способна создать на ней статический заряд в сотню тысяч вольт, как это может электрический угорь или скат.
За двести метров до парадной меня опять остановили, на этот раз участковый офицер. Мой ровесник, в домашнем утепленном комбезе, полицейская форменная куртка наброшена на плечи, зевает. Он узнал меня, помахал рукой.
— Что так поздно бегаешь, Алексей?
— У друга был, — доложил я. Грубить не хотелось. — Вот решил заодно пробежаться перед сном.
— Это у Свиридовых? — участковый не стеснялся продемонстрировать свою осведомленность. В двадцатимиллионной Москве ничего не скрыть от компетентных органов. Про Юрку уже натрындели в вечерних новостях криминальной хроники, что будет суд, но о сегодняшнем аресте не сообщили.
Я кивнул.
— Это правильно. Надеюсь, что все у него обойдется. Мы все, как на минном поле. Надо быть осторожнее с людьми. Удачи!
Интересно, участковый нарочно вышел встретить меня или случайно оказался во дворе? Думаю, ему пришло уведомление, что меня только что проверяли, и он проконтролировал маршрут моего движения. Зачем? Просто из служебного рвения. Чтобы потом никто не упрекнул, что он не отреагировал. Наверняка, в своем смартфоне поставил галочку рапорта. Профилактика преступности не в том, что все, побывавшие под следствием находятся под особым контролем, включая видео и воздушный — с помощью дронов, которые постоянно висят над городом. Нужно чтобы у рядовых граждан даже мысли не возникало совершить преступление, осознавая, что они все под непрерывным присмотром полиции. Поэтому им регулярно и открыто напоминают разные компьютерные средства: «Мы за вами следим. Ведите себя законопослушно». Микрочипы везде. Камеры тоже. От огромных дворовых на столбах, до микрокамер в кухонных приборах, люстрах, даже в энергосберегающих лампочках. Сканеры повсюду. Якобы это нужно для таргетированной рекламы. Реклама – двигатель торговли.
Я приложил к домофону эльку.
— Здравствуйте, Алексей Максимович, — компьютерный голос привратника почему-то не хотят оттенять ни женским, ни нормальным мужским тембром, — ваша квартира сорок один, третий этаж, лифт уже спускается.
Это, видимо, чтобы я не забыл или не сбился с дороги и не забрел к соседям.
Впрочем, если я не открою свою дверь через пять минут и не попаду в поле зрения межэтажных камер, автоматика вызовет участкового уполномоченного. Кстати, больше всего такие случаи оказывались обоснованы, или наркомана брали с шприцем в руке или потерявшего сознание обычного гражданского жителя, тогда участковый вызывал «скорую».
Я поднимался пешком, не обращая внимания, что лифт, не понимая, почему я его игнорировал, идет следом и приветливо открывает двери на каждом этаже, обдавая меня при этом канализационным ароматом. Курить и мочиться в лифте нельзя, а вот пердеть — это сколько угодно. Вот наши законопослушные граждане и отводят душу, будто больше газовать негде. Впрочем, я знал, откуда эти ароматы. Батя уже вернулся домой. Чехол он залил растворителем и скинул в мусоропровод, но запах не убрать так быстро.
На самом деле, никто нарочно ни за кем не следил. Это все иллюзия, специально нагнетаемый страх. Вся собираемая на граждан информация попросту отправлялась в архив, из которого уже по запросу суда полиция могла в любой момент получить любые данные на любого человека. Самовольно нет. Так нам объясняли. Так по закону.
Взлом этой системы — преступление, которое карается, как убийство человека с отягчающими от десяти до пятнадцати. Все мошенники знают, если вскроется их схема, влепят за использование данных о человеке, еще и за хищение биометрии из базы госуслуг. И не важно сам мошенник ломал базу или купил ее у жадного до денег сисадмина ГИС-2. Кстати, таких сисадминов, если ловят приговаривают к исключительной мере вместе с родственниками — то есть его на кичу, а родню, которая не предостерегла — в бомжи, конфискуя все ценное имущество.
Дверь квартиры открылась, почуяв мое приближение. Точнее моего смартфона. Или моей эльки. И то и другое можно потерять. Поэтому домофон перед открытием несколько секунд изучает мое лицо.
-- Что не так? – спросил я программу-привратника, -- открывай!
-- Дублирование данных, -- объяснил бот, -- Ваше возвращение зафиксировано двадцать минут назад, сбой данных. Не заметил, когда вы снова выходили.
-- Перезагрузи базу данных час назад, -- посоветовал я, -- вероятно, был сбой в электросети, накопились ошибки. Код перезагрузки три ноля слэш три ноля десять.
-- Спасибо, обновление базы через пять минут, – подтвердил бот, в том что я это я, у него не было сомнений.
Программа домового привратника периодически сбоила, и я добыл главный код ее перезагрузки, чтобы он нормально работал и не задавал ненужных вопросов.
Родители уже спят. Пора и мне. Потратив минут пятнадцать на снимание и обработку антисептиком внутренней, покрытой золотыми электродами поверхности киберсьюта, я включил его на подзарядку, пожелал ему спокойной ночи, принял душ и лег.
Завтра на дежурство, вставать в шесть. В системе Гис-2 я сегодня раздвоился, один я был у Свиридовых, а второй я наверняка засветился еще где-то. Подобные накладки распознавания происходят постоянно. В конце месяца эти случаи в базе данных марки́руются как сбои, ошибки верификации биометрии и обнуляются. Если человек не в розыске, то никому до него нет дела.