Оглавление
Лет двенадцать-тринадцать назад, просматривая новостную ленту в социальной сети из двух букв, я случайно наткнулся на интересный пост. Собственно, это оказался даже не пост, а просто картинка, перекинутая мне кем-то из друзей: в оранжевой рамке дизайнер разместил фотографию человека и десяток строк текста. Вверху поста выделялись две короткие, но ёмкие фразы: “пропал человек” и “помогите найти”. Возможно, слова тогда были чуть-чуть другие, точно уже не помню, но их смысл - именно таким. Внутри яркой рамки, возле картинки обнаружилась короткая подпись с теми же кричащими фразами: “Внимание”, “Разыскивается” и что-то ещё. Текст возле фотографии изобиловал информацией о пропавшем: его возраст, место проживания, дата пропажи, одежда и прочее, что обычно писали в таких объявлениях. Я не помню точно, кого тогда искали: то ли женщину, то ли молодого мужчину; не помню даже региона, в котором проживал пропавший.
“Ничего себе”, - подумал я тогда. - “Наша милиция-полиция теперь по социальным сетям свои ориентировки рассылает? Молодцы, развиваются!” Однако, поглядев внимательно на картинку и пробежавшись глазами по тексту, я обнаружил, что указанный телефон - какой-то странный, а формулировки предложений не слишком похожи на обычный для таких случаев сухой канцелярит. Впрочем, приписка с просьбой звонить в полицию для тех, кто узнал человека, всё же обнаружилась в самом низу картинки. Далеко не каждый из рекламщиков, уже тогда запрудивших ленты социальных сетей назойливыми призывами “купи-подпишись-вступи-задонать”, осмеливался указывать на своих “флаерах”-листовках настоящие телефоны реально существующих силовых ведомств.
Тыкнув “мышкой” на картинку, я обнаружил, что листовку разместила администрация одной из неизвестных мне групп с не слишком большой посещаемостью и, прямо скажем, совсем не впечатляющим числом подписчиков. “Какого лешего?” - вопрос возник сам собой и, казалось, повис в воздухе. “Почему поиском людей занимается непонятно кто? Кто им разрешил? И откуда у них вообще данные о пропавших людях? Ведь заявления о пропаже в полиции - закрытая информация, служебная”. Вопросы возникали в голове один за другим и оставались без ответа. Заинтересовавшись, я тут же начал разбираться: шариться в социальных сетях, рыться в пабликах и блогах, листать форумы, просматривать видеоролики.
Практически сразу выяснилось, что как таковым розыском людей “де факто” в нашей стране не занимается ни одно официальное ведомство. Вообще ни одно! То есть, чисто номинально член семьи пропавшего, его родственник или просто друг мог, конечно, подать заявление в милицию-полицию. Вот только дальше всё уже обстояло гораздо хуже: этим же родственникам или друзьям пропавшего предстояло самим обзванивать больницы и морги, отделения полиции и станции “скорой помощи” в поисках близкого человека. Разумеется, на том конце провода со звонящими никто не горел желанием разговаривать, зачастую отделываясь дежурными фразами “подождите трое суток, сам объявится”, “у нас такого нет”, “мы только полиции это скажем, а вы непонятно кто”, “к нам такой не поступал” - и даже не заглядывая при этом в журналы регистрации. “А полиция или, скажем, МЧС? Ведь их так просто не отфутболишь”, - спросите вы. Вот тут-то и начиналось самое интересное: никто из людей со звёздочками на погонах не проявлял большого рвения в том, чтобы хоть как-то помочь в поисках. Никто не опрашивал прохожих, никто не обзванивал те же больницы и морги - и уж тем более никто не спешил куда-то бежать или ехать, чтобы искать человека в густом лесу или в ночном городе. Максимум, что делали правоохранители, и то далеко не всегда, в исключительных случаях - составляли фоторобот пропавшего человека. А потом рассылали чёрно-белые ксерокопии (надо сказать, что весьма поганого качества) по ближайшим отделениям полиции, линейным отделам, по вокзалам и станциям метро. Логичным вопросом: “Какой толк от очередной ксерокопии или бумажки, висящей на стеночке отделения полиции, если кроме дежурного её никто не увидит?” - никто из высоких чинов почему-то не задавался. Логично, что большую часть пропавших людей никто и никогда больше не видел ни живыми, ни даже мёртвыми. Малая толика пропавших, разумеется, находилась: кто-то приходил домой сам, живым, после загула или пьянки; кого-то, уже не живым, находили прохожие на улицах, в лесопарках, других обнаруживали туристы, шашлычники или грибники в лесу. А остальные? Где они, куда пропали? С ними что?...
Вот так и получилось, что в конце нулевых годов сложилась парадоксальная ситуация: люди пропадали пачками, но их практически никто не искал. Переломным (или, как начнут говорить гораздо позднее, “резонансным”) моментом, как я вычитал на одном из форумов, стала ситуация в маленьком подмосковном городке. Тогда маленькую девочку, заблудившуюся в примыкающем к городу лесу, в очередной раз не пошёл искать вообще никто. И только на пятые или шестые сутки после пропажи, благодаря активности в социальных сетях и городских форумах, местные жители кое-как самоорганизовались и, взяв фонарики, пошли прочёсывать ближайшие леса, парки и улицы. Разумеется, никакого поискового опыта ни у кого из них не было, поэтому куча народу бродила по одним и тем же местам, то и дело натыкаясь друг на друга и на свои же собственные следы, перекрикиваясь в лесу и слепя друг друга фонарями. Ребёнка нашли погибшим, ведь выжить без еды и воды в лесу не под силу (и это подтвердится много позже не одну сотню раз) даже взрослому человеку. В общем, на десятый день девочку обнаружили и… Один из журналистов, заинтересовавшихся к тому моменту происходящей в подмосковном лесу “движухой”, не придумал ничего умнее, чем сфотографировать погибшего ребёнка - и отослать фото в редакцию. Трудно объяснить, какими мотивами руководствовались в редакции - но чудовищная фотография сразу же оказалась на первой “полосе” издания. О том, что почувствуют родители девочки, да и просто любой нормальный человек, созерцая фото погибшего от холода и жажды ребёнка - редакторы (в том числе и главный, выпускающий редактор) даже не задумались. Видимо, рейтинги в тот момент были гораздо важнее человечности, этики и обычного здравого смысла. Другие СМИ, разумеется, этого делать не стали, хотя новость о погибшем в лесу ребёнке разлетелась по всей стране менее, чем за сутки. С рейтингами у “желтушно-чернушного” издания в дальнейшем не сложилось, потому что им объявили бойкот почти все, и поисковики в первую очередь.
Два извечных вопроса “Кто виноват?” и “Что делать?” появились у участников того подмосковного поиска практически сразу. По поводу первого вопроса в интернете моментально разгорелись яростные споры (точнее, словесные дуэли и даже целые баталии) сразу на нескольких площадках, то и дело перерастая в яростные срачи и взаимные оскорбления. Обвиняли и изобличали всех сразу, кучей, особо не разбираясь: и полицию с МЧС, и родителей девочки, и жителей микрорайона за то, что “плохо, медленно и бестолково искали”, и даже местных лесников (заодно с охотниками и егерями). Впрочем, всё это и неудивительно: найти “крайнего” в Интернете не сложно, если есть такое желание - чем и занялись многочисленные обитатели форумов, социальных сетей и прочих “сетевых уютных уголков”. А вот те, кто реально ходил тогда в том самом лесу, кто участвовал в поиске и видел девочку своими глазами… Их больше заинтересовал второй вопрос.
Обратившись за хоть какими-нибудь комментариями (разумеется, сугубо неофициально) к работникам полиции и МЧС, группа активистов получила вполне чёткий (но, разумеется, такой же неофициальный) ответ: никто не ищет людей вовсе не потому, что не хочет. Они весьма-таки хотят, причём очень даже часто, но просто-напросто не умеют. Оказалось, что недостаточно взять огромную толпу людей (даже в погонах), выгнать их в лес и заставить кричать там на разные голоса - они попросту никого не найдут. Лес зачастую очень большой и, чтобы обыскать его, например, выстроившись “цепью”, нужно несколько тысяч человек. Причём сделать это нужно очень быстро, за сутки или даже за несколько часов, пока человек в лесу не умер от холода или жажды. Есть у “спецов” и другие способы поиска, которые, впрочем, применялись ими хоть и часто, но столь же бестолково: например, загнать машину с сигнализацией-“ревуном” и включать его на лесных просеках, постоянно переезжая по дорогам-грунтовкам с места на место, сидя при этом в тёплой кабине и попивая горячий кофе. На простейший вопрос - а успеет ли потерявшийся человек, порядком вымотанный, услышав “ревун” за один-два километра, пробежать это расстояние через кусты, овраги и даже болота, угонится ли он за едущей машиной - “специалисты по чрезвычайным ситуациям” ответить не смогли (или не захотели, что гораздо вероятнее).
Чуть позже, попытавшись разобраться ещё и с ситуацией вокруг городских поисков, активисты выяснили, что в современном городе ситуация ещё хуже, чем в лесу: куча улиц, закоулков и дворов, множество домов, подвалов и чердаков, огромное количество общественного транспорта - всё это затрудняет поиск. Потерявшийся человек мог оказаться где угодно, в любом районе города, мог перемещаться по нему с огромной скоростью, используя транспорт, и даже мог уехать в другой город. Забегая вперед: через несколько лет у поисковиков накопится целая куча историй о том, как потерявшегося в одном городе человек нашли в другом городе или даже регионе страны (а в паре случаев - даже за её пределами). Уличные видеокамеры, устанавливаемые магазинчиками, банками и торговыми центрами, помогали в поисках мало: чтобы получить доступ к записям, сотрудник полиции должен заполнял кучу бумажек и получал множество разрешений-подтверждений в ведомстве, а потом отослать это всё в нужный магазин или банк и дождаться второго ответа - уже от них. Всё это, естественно, занимало несколько дней и, даже если архивы видеозаписей к этому времени не оказывались затёрты, то их содержимое к тому времени становилось практически бесполезным: в самом деле, кому и для чего нужно понимание того, где заметили пропавшего человека, скажем, неделю-две назад?
Ответ на второй вопрос, “что делать?”, как оказалось, лежал на поверхности: нужно самим искать, а для этого нужно учиться искать. Так, спустя всего две недели после памятного поиска девочки столичные волонтёры организовали поисковый отряд. Почему именно в столице? По одной простой причине: там проживали большинство из тех, кто приезжали на поиск девочки, а теперь хотели научиться искать. И первые поиски, в которых принимали участие волонтёры, тоже проходили недалеко от столицы. Сначала поисковиков было совсем немного: мало кто не верил, что “какие-то гражданские” смогут искать и находить людей. Изначально отряд нацеливался именно на поиск детей, но очень скоро к поисковикам пришло понимание, что теряются люди всех возрастов - а значит, что и искать нужно всех. После первых же поисков, с появлением пусть маленького, но всё же поискового опыта, отряд столкнулся с ещё одной трудностью: понадобился информационный ресурс, объединяющий одновременно как самих поисковиков, так и весь накопленный ими опыт. Появился сайт-форум: место, где не только делились опытом те, кто уже побывал на реальных поисках, но и накапливалась всевозможная информация, могущая помочь поисковикам. Обсуждали всё: рации и навигаторы, поисковые методы и алгоритмы опроса свидетелей, одежду и обувь для хождения по лесу, первую помощь и эвакуацию потерявшихся…
В первый раз открыв форум, я растерялся: куча разделов, везде что-то обсуждают, мелькают специфические словечки, малопонятный сленг и прочие аббревиатуры. В темах обсуждали не только методики поиска, но и оборудование, в основном - туристическое и походное. Кто-то вещал о непромокаемых ботинках, в одном углу обсуждали туристические компасы, в другом - лучшую защиту от клещей и комаров, в третьем - вообще собирались на поиск в какой-то отдалённый регион. Выяснилось, что за несколько лет поисковики столичного отряда успели много раз поучаствовать в поисках (а главное - найти там пропавших!) в нескольких областях, краях и республиках страны. И отряд закономерно начал разрастаться. Истории пропажи людей (преимущественно, конечно же - детей), подобные подмосковной, случались достаточно часто, и поиски пропавших в таком случае приобретали массовый характер. Так я узнал первое слово из сленга поисковиков - “резонанс”: история пропажи человека, получившая большую известность среди людей (в основном - в социальных сетях) и привлекшая большое внимание со стороны средств массовой информации (телевидения, новостных каналов, радио и прочих репортёров-журналистов). На каждый такой поиск, узнав о пропаже человека, съезжалось множество неравнодушных людей, желающих хоть как-то помочь тем, кто уже ищет. Кто-то хотел непременно сам идти в лес, чтобы искать, другие привозили бутерброды и горячий чай для волонтёров, третьи приглашали поисковиков к себе, чтобы помыться или отдохнуть, владельцы машин просто отвозили волонтёров из города до места поиска. Спустя пару лет понимание того, что в поисках важна любая помощь, сформируется в простую, но ёмкую фразу: “Помочь может каждый”. И эта простая фраза приведёт в отряд очень многих. Но это будет чуть позже…
После каждого “резонанса” в регионе люди, впечатлённые деятельностью волонтёров, связывались с отрядом - и создавали его отделение у себя в области, республике или крае. Ребята из столицы прекрасно понимали, что их сил не хватит на всю страну, а потому по мере возможности помогали региональным волонтёрам. Основное, чего катастрофически не хватало ни регионам, ни даже столичному отделению - это знаний. Из собственного опыта, из книг, видеоуроков и лекций в отряд тащили всё, что могли найти: пригодились навыки радиолюбителей, практический опыт спасателей и охотников; от медиков почерпнули курс по оказанию первой помощи, от туристов - выбор правильной экипировки и одежды, ориентирования и навигации. Искали (и главное ведь - находили) даже опыт зарубежных поисковиков, пожарных и спасателей. Умудрились даже почерпнуть кое-что из опыта береговой охраны разных стран.
Пошарившись по форуму всё в том же тринадцатом году, я удивился объёму полезных навыков, что сумели наработать поисковики за пару лет. Научились опрашивать людей и ориентироваться в лесу, прозванивать больницы и общаться с полицией, клеить ориентировки и размещать их во всемирной сети, привлекли в помощь кинологов и конников, водолазов и спасателей, радистов и владельцев квадрокоптеров. Несмотря на это и на растущую численность отряда, волонтёры не успевали искать всех пропавших, так как количество заявок на поиск росло гораздо быстрее, чем количество волонтёров. И такая тенденция наблюдалась во всех регионах, где создали филиалы или, как их стали называть - “отделения” отряда. Вдобавок на эти же отделения легло тяжкое бремя помощи тем областям и республикам, где всё ещё не было отряда или он только-только создавался.
“А что у нас?” - подумал я тогда, в том же тринадцатом году, и полез на форум, искать название своей области в списке регионов. На тот момент в Кемеровской области поискового отряда ещё не было, но нашлось одно отделение в соседней области. Ещё совсем неопытные, малочисленные и зачастую не обученные новички - но всё же почти полноценный отряд, на который сразу же посыпались заявки, одна сложнее другой. Мало-помалу количество охваченных деятельностью отряда регионов в списках форума росло, но в нашей области отряд так и не появлялся.
Весну две тысячи тринадцатого года сменило лето. Прошёл июнь, начался июль - и всю Кемеровскую область всколыхнула новость о пропаже пятнадцатилетней девушки. Первыми забили тревогу её родители и одноклассники, новость тут же подхватили журналисты и местное телевидение. Просьбами о помощи, новостями и ориентировками моментально оказались завалены все социальные сети региона, группы и паблики. Искать пропавшую девочку вышли не только друзья и одноклассники, но и многие жители области. Своими силами они обыскали огромную территорию, чуть позже к ним присоединились полицейские. Почти сразу в Кемерово приехали волонтёры отряда из соседних областей, взяв на себя координацию, то есть руководство поисками. Искали больше недели, строили предположения, проверяли любую догадку - и нашли. Погибшей, точнее, зверски убитой. Убийцу тогда тоже быстро нашли, но итогом резонанса стало появление отряда в области. Местные волонтёры и местные жители, помогавшие в поиске, поняли, что каждый раз обращаться за помощью к соседям не получится, следовательно - нужно создавать своё отделение.
“Значит, теперь и у нас будет кому людей искать”, - с этой мыслью я закрыл форум и на целый год забыл об отряде. Если быть точным - то до октября следующего, две тысячи четырнадцатого года, когда в местных новостях снова появились заголовки, очень похожие на прошлогодние. Снова девушка, тоже пятнадцать лет и тоже пропала, что называется, “на ровном месте”. Снова “резонанс”, опять огромное внимание со стороны местных жителей, полиции и прессы. И почти такой же результат поиска: девчонку, как и предыдущую, так же нашли убитой. Но в этот раз поиском занимался уже местный отряд, состоящий из волонтёров со всей области и набравший за прошедший год приличный опыт самостоятельных поисков.
На следующие два года я почти позабыл об отряде и поисках. Лишь изредка шарился по форуму и видео-хостингам в поисках материалов, уроков и лекций. Просмотрел почти всё, что оказалось доступно на тот момент в Сети, прочитал кучу статей - и снова возвращался к новостям о работе отряда. За пару лет интерес к поисковой деятельности со стороны телеканалов и прессы заметно возрос, количество публикаций тоже увеличилось в разы. Я старался следить за публикациями, отметил в закладках браузера почти все местные новостные паблики и сайты, даже подписался на рассылки от нескольких интернет-изданий - и всё же умудрился пропустить новости о следующем “громком” поиске.
В феврале семнадцатого года, когда я отдыхал после рабочего дня, ко мне приехал троюродный брат и рассказал, что они с друзьями ездили на двух машинах в соседний, отдалённый от центра район города. “Ты не представляешь, что там творится, - говорил он. - Девочку ищут. И там столько народу! Такое ощущение, что половина города съехалась. Машину негде поставить, мы до места сбора шли пешком километр”. Когда я спросил у него, что там делали именно они и зачем вообще ездили, он пожал плечами: “Да просто так. Может, смогли бы помочь как-то. Хотя бы отвезти кого-то домой. Или за едой сгонять, например, в магазин ближайший”.
По его словам, они ездили туда не только сегодня, но ещё и вчера, и оба раза провели возле штаба по несколько часов - с середины дня и до вечера. Не зная, чем можно помочь, они бродили по территории штаба или просто наблюдали за другими людьми. На поиски их не взяли из-за неподходящей одежды - был февраль, стояли морозы, и гулять по метровым сугробам в обычных городских ботинках и куртках было не самой лучшей идеей. Но искали, по словам брата, всё же очень много людей: полиция, МЧС и, конечно же, волонтёры. Именно они, лучше всех понимая текущее положение дел, фактически руководили поисками. Приняв решение, какое именно место нужно осмотреть в данный момент, поисковики выделяли всего одного опытного волонтёра из поискового отряда. Он становился старшим в группе, формируемой прямо возле “штаба” из желающих идти искать - обычных людей, не подготовленных для поиска, не умеющих искать, но хотя бы тепло одетых и обутых. Практически к каждой такой группе присоединялся сотрудник полиции, потому что, по словам брата, многие люди на поиске шептались о криминале. Эти слухи и перешёптывания, как я узнал позже, станут со временем настоящим “бичом” многих поисков, причём не обязательно резонансных - не только неопытные поисковики, но и зачастую абсолютно посторонние люди, присутствующие на поисках или отирающиеся возле штаба, будут со знающим видом рассуждать о том, где пропал человек, почему и куда он пошёл. Будут уверенно излагать окружающим свои домыслы или откровенно врать о том, в каких отношениях был пропавший человек с родными и что с ним случилось. “Оборотной стороной медали” в данном случае станут всякого рода гадалки, ясновидящие и экстрасенсы. Именно они будут обрывать телефоны родным и родственникам пропавших, предлагая свои услуги и впрямую заявляя, что они абсолютно точно знают, где находится потерявшийся, что с ним случилось и как его найти. Самые наглые будут открыто озвучивать цену за свои “услуги” отчаявшимся родным, готовым выложить огромные деньги даже не за спасение, а за призрачный шанс того, что звонящий человек на самом деле что-то знает. Во многом “благодаря” этому руководители Московского отряда примут решение скрывать номера телефонов заявителей и не писать их на ориентировках, заставив в приказном порядке региональные отделения делать то же самое. Скрывать пришлось не только номера телефонов родных и ближайших родственников, но и фамилии-имена, а зачастую даже и их точные адреса. Да-да, даже адреса! Через несколько лет существования отряда в каждом регионе набралась целая “коллекция” историй о том, как все эти маги-колдуны-экстрасенсы, не дозвонившись до родных пропавшего, приезжали к родне и начинали ломиться к ним в дома, стучать в окна и двери, уверяя, что уж они-то точно не мошенники и точно помогут.
Через два дня о поиске в соседнем районе нашего города знала уже вся область. Ещё целую неделю руководители отряда буквально жили на том поиске, раз за разом отправляя группы на задачи. Волонтёры проверили на несколько раз каждую улицу, каждый подвал и чердак в окрестных домах. Осмотрели конечные остановки автобусов и троллейбусов в разных районах города, опросили всех водителей и кондукторов, раздали и расклеили по всему городу несколько тысяч ориентировок. Полицейские, отрабатывая свои версии, опросили (и даже допросили) множество народу: от родственников - до местных бомжей, от пьянчуг из соседних домов - до состоящих на специальном учёте граждан, в том числе и ранее судимых. Посчитать (даже примерно), сколько местных жителей в общей сложности приняло участие в поиске, не мог никто. Через полторы недели девочку нашли; та криминальная история сразу же облетела всю страну из-за чудовищной жестокости произошедшего. Девочку, как выяснила полиция, похитил знакомый - сосед, увёз её к себе домой прямо с автобусной остановки, затем изнасиловал и, испугавшись расплаты за содеянное, решил от девочки избавиться. Отвезя девчонку к ближайшей шахте, коих в нашей округе предостаточно, он сбросил её в глубокий штрек - это такой колодец для вентиляции, как правило, прорытый вертикально на несколько десятков, а иногда даже сотню метров вглубь. Узнав об этом, местные жители разошлись по домам, а поисковики свернули штаб и разъехались: одни - к себе, в соседние области (на такие сложные поиски часто приезжают опытные поисковики из соседних регионов), другие, местные волонтёры - на следующий поиск.
Помню, как читал той зимой публикации и комментарии на новостных сайтах и в соцсетях: сначала сосед был просто подозреваемым, но достаточно быстро (еще во время активных поисков) полицейские заподозрили его напрямую. Сознался мужик достаточно быстро, но в его показания до конца долго не могли поверить. Сначала - просто потому, что во всех участниках поиска ещё теплилась надежда найти девочку живой. Потом, когда эксперты нашли кровь девочки в его доме, никто не верил, что она мертва - глубоко в душе люди надеялись на чудо: что она вырвалась от него, сбежала и теперь где-то прячется ото всех. Да и по словам опытных следователей и психологов, похититель был абсолютно искренен, утверждая на допросе, что убийства не совершал. На прямой вопрос: “Что за кровь тогда в доме? И где же девочка?” - сосед рассказывал чудовищные даже по меркам бывалых “следаков” вещи: дескать, просто отвёз её на снегоходе к штреку и столкнул туда. Ему не верили очень долго, тем более, что проверить его слова не было возможности: в заброшенной шахте скопился взрывоопасный метан, и спасатели наотрез отказывались туда лезть. В конце концов, с большими предосторожностями они спустились на сотню метров вниз - и нашли. Через сутки по всей стране разлетится новость о страшном выводе судмедэкспертов, осмотревших труп: обвиняемый (точнее, на тот момент - уже подсудимый), как ни парадоксально это звучит, говорил чистую правду - убийства как такового он не совершал, девочка была ещё жива на момент падения в колодец.
Две тысячи семнадцатый год для отряда всей страны стал особенным: пожалуй, именно тогда деятельность поисковиков в первый раз привлекла такое пристальное внимание со стороны телевизионщиков и киношников. Сначала выходит художественный фильм достаточно известного режиссёра о пропавшем мальчике, которого искали на протяжении всего фильма - но так и не нашли. Пересмотрел я тот фильм раз пять или шесть, и каждый раз открывал для себя что-то новое в работе отряда. Эта лента, к сожалению, не стала “мировым блокбастером” просто потому, что в ней не было счастливого конца. Широкий зритель ведь любит, когда в конце киноленты нужно прыгать от радости, а не грустить. Чуть позже появляется пара неплохих (пусть и снятых почти на любительском уровне) сериалов: один - почти документальный, снятый чуть ли не на камеру смартфона, позже будет продолжен ещё на целых четыре сезона. Второй сериал, как дань современным веяниям и технологиям, сваяли с вкраплениями элементов интерактивного обучения, где прямо во время просмотра зрителю предлагалось поучаствовать в развитии сюжета, сделав правильный выбор из предложенных. Вопросы были нехитрыми и в основном вещали о профилактике пропаж в лесу: куда надо идти (или не идти никуда), что нужно делать (или не делать ничего), что кричать (или не кричать, чтоб не привлечь диких зверей), разводить ли костёр в лесу для обогрева? Этот сериал на следующий год продолжился - вышел второй сезон, но зрительской популярности он снискал даже меньше, чем первая кинолента от известного режиссёра.
Причина непопулярности тех лент (точнее, их “кассового” неуспеха, что совсем не одно и то же, что зрительская непопулярность) не особо заметна с первого взгляда. Но на самом деле, если немного вдуматься, причина лежит на поверхности. Да, в основе сценариев практически всегда лежали реальные случаи пропажи и поисков людей, но подавались эти истории в настолько переделанном, зачастую исковерканном виде, да ещё и с откровенно слабыми попытками “художественной подачи” невнятного сюжета, что смотреть их было… скажем так, малоинтересно. До кинохроники как таковой сериалы, разумеется, тоже не дотягивали; абсолютно линейный, предсказуемый сюжет завлекал рядового зрителя очень мало. Впрочем, винить в этом только лишь сценаристов глупо: чаще всего сами пропавшие и их родственники были категорически против огласки трагедий в их жизни. Мало кто из членов семей пропавших хотел, чтоб посторонние “рылись в их грязном белье” (а потом это увидела ещё и вся страна), поэтому сценаристам-сюжетникам приходилось практически “на коленке” дописывать текст, заполняя пробелы простого до примитивности сюжета. Рассказы получались надуманными, сюжет - плоским и искусствено сляпанным, актёры - безликими.
Куда большую популярность и даже известность, благодаря как раз-таки “настоящести” изложенных в них сюжетов, получили сразу три книги, вышедшие с небольшим интервалом. Оказалось, что тем волонтерам, кто стоял у “истоков” создания отряда, кто присоединился к поисковикам в самом начале их деятельности или просто помогал в поисках, тоже есть что рассказать. И невнимание к подробностям жизни самих поисковиков оказалось главным промахом сценаристов и режиссёров, безуспешно искавших наиболее интересные сюжеты исключительно вокруг жизни самих пропавших. Зрителю (точнее, в данном конкретном случае - читателю) было не менее интересно окунуться в жизнь отряда, узнать о его появлении и развитии, о приходе новых людей и направлениях деятельности, о спорах вокруг поисков и о методиках поиска - в общем, почитать обо всей внутренней “кухне” поискового волонтёрства. Кроме того, многих просто интересовали мотивы волонтёров, приходивших в отряд, ставших поисковиками и связавших с ним свою жизнь на несколько лет. Содержание книг не разочаровало читателей, ведь авторы присоединились к московскому отряду в первые годы его деятельности и видели практически всё. Приход людей в малочисленный на тот момент московский отряд, споры и разногласия, разработку методик поиска и опыта “с нуля”, “резонансы” в различных областях страны и формирование отделений отряда в соседних регионах, налаживание связей с полицией и МЧС, искренне не понимавшими в то время, “что нужно этим гражданским, чего они лезут в нашу работу?”... Книги, что волне логично, получились почти биографическими - ведь каждый автор рассказывал о том, что он видел самолично, что ощутил на собственной “шкуре” и в чём смог поучаствовать. И это реально зацепило читателей, ведь тысячи людей не решались прийти в отряд именно потому, что ничего не знали о происходящем внутри него. Многие из тех, кто всерьёз хотели присоединиться к волонтёрам, были уверены, что поисковый отряд - закрытая организация, куда принимают только “своих”, после специального отбора, аттестации и экзаменов, либо по личным рекомендациям. Книги же (и сериалы тоже, разумеется, но в куда меньшей степени) напрямую озвучили для желающих вступить в отряд лозунг, что “помочь (то есть вступить в отряд прямо сейчас и искать) может каждый”.
Поняв, что же всё-таки нужно избалованным зрителям, киноделы оживились. Самыми “понятливыми” оказались продюсеры федерального телеканала, запустившие многолетний, многосерийный проект на несколько “сезонов”. И проект выстрелил! Суть запросов от зрителей (да и, чего уж скрывать, от поисковиков тоже) продюсеры уловили филигранно: каждый выпуск содержал не только одну или две абсолютно правдивых истории о пропажах людей, но и рассказывал о работе отряда, о трудностях конкретного поиска и главное - о реальном исходе. Да, кое-кто из зрителей первое время (и позже я много раз слышал то же самое, да и сейчас порой доводится слышать) ругал отряд о том, что они “лезут в чужую жизнь, называют на всю страну имена людей, людям в лицо тычут своими камерами и микрофонами”. Я с такими людьми никогда не спорил, не спорю и не собираюсь по одной простой причине. Бесполезно в сотый раз повторять упёртым в своём мнении людям, что выход каждого выпуска согласован с участниками событий, что далеко не каждый соглашается на съёмки - критиканы всего этого попросту не слышат. Но проект, не смотря на критику, всё же получился глубоко социальным и его значение трудно переоценить, ведь помимо непосредственно поисков, сериал рассказывал и о работе самого отряда как такового. Казалось бы, отряд существовал (на тот момент) десять лет - но о нём знало очень мало людей. Произнеся вслух название поискового отряда, с большой вероятностью можно было увидеть недоумённые глаза собеседника и услышать вопрос “а это что такое?” Сериал же способствовал распространению информации о деятельности волонтёров, а значит - всё больше обычных людей готовы были помочь на улицах во время опросов, делились информацией с поисковиками, иногда даже предоставляли свои жилища для обогрева поисковиков. Благодаря сериалу в настоящее время в стране нет, пожалуй, ни одного сотрудника полиции, МЧС или “скорой помощи”, кто не знал бы о деятельности отряда.
Второй сериал о жизни отряда, вышедший чуть позже, создатели не стали растягивать на несколько сезонов. Главным его отличием стал весьма неплохой, “сквозной” художественный сюжет, причём ни разу не выдуманный, а вполне себе реальный (за основу которого, между прочим, была взята одна из книг, упомянутых мною чуть выше). Этот незамысловатый сюжет, уложившись всего в восемь серий, тоже поведал зрителям не столько о поисках, сколько о мотивации и характерах волонтёров, пришедших в отряд в первые год-два его существования. И, разумеется, рассказал о трудностях отряда, когда не было ни оборудования, ни взаимодействия с полицией, ни понимания самой сути поисков; впрочем, кому интересно - тот может посмотреть сериал и сравнить его с книгой. Различия весьма заметны и существенны, но перечислять их я не хочу. Задачей сериала было освещение деятельности поисковиков, а не тупой пересказ печатного текста - и сериал (точнее, режиссёр сериала) с этим блестяще справился. Настолько, что в Сети почти сразу появились слухи о втором сезоне.
Что ещё можно добавить? Из того, что происходило последние несколько лет в волонтёрской среде и что непонятно лично мне - можно отметить, например, всё увеличивающееся количество поисковых отрядов. По последним данным, которые слышал лично я, отрядов в стране уже более двухсот. Мне не очень понятно, зачем создавать свои отряды на местном (зачастую всего лишь городском) уровне, да ещё несколько маленьких отрядов сразу (два-три, а то и пять) в одном городе или области? Чтобы конкурировать друг с другом? Или каждому руководителю такого миниотряда кажется, что уж он-то точно знает лучше всех остальных, как именно нужно искать людей? Вопрос, как оказалось, очень сложный, и почему-то мне кажется, что однозначного ответа на него не знает никто. Впрочем, я абсолютно уверен, что для потерявшихся людей и их близких в трудный момент их жизни не имеет особого значения, какого цвета одежда на волонтёре и что написано у него на нагрудном шевроне. Главное в этот момент для родных и, смею надеяться, для подавляющего числа поисковиков - найти человека живым. Прав я или нет - покажет время.