Оглавление
— Так, дети, ещё раз последнюю сцену! Сёма, Лёша, по местам! Как девочки закончат диалог — сразу вступаете вы. И не прозевайте, как в прошлый раз!
Сёмка тяжко вздохнул и поплёлся на своё место. Ему нравилось играть в театре, но сколько можно прогонять один и тот же эпизод! Тем более, такая пьеса…
Английский театр 284-й школы города Москвы ставил «Чарли и шоколадную фабрику». Выбора Сёмка не одобрял — неужели мало английских пьес и книг, чтобы перепевать голливудскую лабуду? Вон в прошлом году ставили «Робин Гуда»… И, к тому же, скажите на милость, кому в восьмом классе интересна эта конфетная история? Взрослые ведь люди — можно выбрать и что-нибудь посерьёзнее. Вот, к примеру, рассказ О′Генри про мошенника, который разводит «продвинутого» фермера, сразу отбивает охоту смотреть фигню, вроде «Магазина на диване»! Увы, не поняли. Вот и приходится изображать теперь «шоколадного короля»…
Сёмка, как мог, отбивался от этой чести. Но всё зря — высокий, стройный, с неизменно насмешливым выражением на лице, он как нельзя лучше вписался в экранный образ. Цилиндр и фрак из театрального проката завершили трансформацию — оставалось лишь саркастически ухмыляться, приправляя реплики изрядной толикой яда. Людмила Ивановна недовольно качала головой, хмурилась, но молчала: хватало возни с другими исполнителями, не столь артистичными.
— Вознесенский! Проснись! Твоя реплика!
Сёмка вздрогнул.
— Да, Людмилванна, простите, сейчас…
Англичанка у них классная. Пожилая, сухонькая, она в свои шесть с лишним десятков сохранила юношескую порывистость движений. «Шестидесятница» — говорит про неё дядя Витя. Это мамин друг; отец Сёмки давным-давно живёт в другом городе, а дядя Витя одинаково охотно обсуждает и обновления к онлайн-играм, и новости политики, до которых Сёмка с недавних пор сделался большим охотником. Дядя Витя и в школу захаживает — это он помог соорудить декорации для спектакля. А в прошлом году притащил для «Робин Гуда» охапку луков, настоящих железных кольчуг со шлемами и тяжёлых, упоительно оттягивающих руку мечей и кинжалов.
Школа у них замечательная. Старое, довоенной постройки четырёхэтажное кирпичное здание; фасад украшен алебастровыми медальонами с профилями Менделеева, Ломоносова и других светил. Высоченные потолки, пол из старинного — сразу видно! — тёмного дубового паркета. Диван с кожаными валиками и резной деревянной спинкой, стоящий в учительской бог знает с каких времён. И неповторимый, сладковатый аромат: Татьяна Леонидовна, классная руководительница восьмого «В», рассказывала, что раньше полы в их школе натирали самым настоящим воском. И его запах никак не может выветриться, хотя с тех пор прошло почти семьдесят лет. Из-за этих полов учителя особо свирепствовали по поводу сменной обуви. Раньше, в младших классах, это раздражало Сёмку несказанно: до дома на Верхней Радищевской две минуты бега, а тут — переобувайся каждый раз! Потом привык — полы слыли предметом всеобщей гордости, а Сёмка, конечно, был патриотом родного учебного заведения.
— Так, всё, перерыв. — Англичанка устало взмахнула рукой. — Лямова, Овчинникова — неужели трудно наконец выучить текст? Через неделю премьера!
Из-за двери актового зала раздалась бархатная мелодия — закончился четвёртый урок. Раньше в школе звонок был дребезжащим, металлическим, пронзительным. Теперь не то — каждую неделю выбирается новая мелодия, оповещающая о начале и окончании занятий. Сёмка назло поставил на телефон старомодный сигнал — звонкий, задорный, как на старых-старых телефонах с наборным диском. Дома, в коридоре, висит такой — в белом пластиковом корпусе. Маман наотрез отказывается менять его на современный. Дисковый старичок служит, скорее, элементом интерьера — Сёмка не припомнил бы, когда последний раз пользовался этим анахронизмом. А вот звук аппарата ему нравился и к тому же позволял выделиться на фоне мяукающих песенок и попсовых мелодий.
— Все свободны, до завтра! — Людмила Ивановна укоризненно, поверх очков взглянула на «актёров». А те, сгрудившись на краю сцены, преданно смотрели на неё: англичанку в школе любили, загонять палкой в английский театр никого не приходилось. — И, прошу вас, выучите, наконец, слова!
С облегчением выдохнув: «До свиданья, Людмилванна!» — «актёры» кинулись к своим рюкзачкам. От перемены осталось минут десять, не больше — англичанка сняла их на репетицию только на один урок. Сегодня прогон был «костюмным»; девчонки, хихикая, удалились в тесную каптёрку за сценой, а мальчики принялись стаскивать нелепые цветные пиджаки прямо в зале.
— Сём, напомни — что у нас сейчас по расписанию?
Это Балевский, одноклассник. Давний сосед по парте и приятель, в основном на почве онлайн-шутеров.
— История. Сегодня доклад про этот… Порт-Артур, да! Старшеклассники делают — типа юбилей войны с японцами.
Балевский наморщил лоб.
— Порт-Артур? Это чё, про американских летчиков? Авианосцы там, крутые камикадзе?
Недавно они посмотрели дома «Пёрл-Харбор» и «Тонкую красную линию» — в общем-то я бы оставил как было, «в основном) ради кроваво-натуралистических боевых эпизодов, безжалостно проматывая на экране компа всё остальное. Балевский, похоже усвоил материал фрагментарно — как и сам Сёмка. К сожалению, то же относится и к внеклассному заданию, выданному по случаю сегодняшнего доклада: из четырёх рекомендованных книг Сёмка лениво пролистал одну. В электронном виде, разумеется, не особо вдумываясь в прочитанное.
— А кто его знает. — пожал плечами мальчик. — Но вряд ли — с чего это школе отмечать штатовские юбилеи? Пиндосов вон как кроют по телеку…
— Ну ладно, я побежал. — невпопад ответил Балевский, закидывая на плечо рюкзак. — Может, успею ещё заскочить в буфет…
Приятель обладал удивительной способностью поглощать пишу. Прихваченные из дома бутерброды и глазированные сырки он приканчивал на первой же перемене и к третьему уроку с вожделением думал о буфете.
Оставалось убрать аккуратно сложенный фрак и цилиндр в каптёрку — не таскать же громоздкий пакет с собой целых два урока. Для этого пришлось торчать в актовом зале чуть ли не всю перемену: девчонки, как всегда, копались и с негодованием отвергли предложение приоткрыть дверь, чтобы принять Сёмкин костюм. Но наконец управились и пропорхнули мимо чирикающей смешливой стайкой, оставив мальчику пустую каптёрку.
Справа до потолка — облезлый шкаф с реквизитом; вдоль стен разномастные стулья, на спинке одного белеет девичья футболка с забавной мультяшной тварюшкой. Это Светки Лариной — она играет в пьесе одну из девчонок-экскурсанток. Светка в их классе с прошлой четверти: её предки работают в системе «Газпрома», и Ларины перебрались в Москву откуда-то с Дальнего Востока. Чуть ли не с Сахалина.
Сёмка подумал, что надо бы вернуть вещь хозяйке; но стоило взять футболку, как его ноздрей коснулся лёгкий аромат то ли духов, то ли дезодоранта и ещё чего-то, незнакомого, сладкого. Мальчика будто током ударило, он поспешно бросил тряпочку на стул. Не хватало ещё, чтобы сейчас вошли, а он, как извращенец, нюхает девчачью майку!
Светка Ларина нравилась Сёмке, неделю назад он даже решился проводить её до дома и поднести рюкзак. Поскорее, чтобы не было соблазна, мальчик отвернулся от стула со скомканной футболкой. Надо поторапливаться: вот-вот гомон школьных коридоров прорежет музыкальная трель звонка.
Внизу что-то брякнуло. Сёмка наклонился. Возле ножки стула валялся большой ключ.
Такие ему приходилось видеть разве что на винтажных развалах Вернисажа, куда они пару раз ездили с дядей Витей. Массивный, со сложной гребенчатой бородкой… Бронзовый? Пожалуй, да — для латуни слишком глубокий красноватый оттенок, а благородная тяжесть в руке отметает версию о напылении поверх дешёвого цинкового сплава. Интересно, кто это притащил в школу такой раритет? Может, для спектакля? Нет, в сценарии никаких ключей не предусмотрено.
В любом случае, старый ключ — это вам не девчоночья футболка. Его можно и прибрать — хозяин наверняка сыщется в самом скором времени.
Уже первый звонок! Что-то он завозился, историчка Татьяна Георгиевна наверняка посмотрит с упрёком. И ничего не скажет: к Сёмке она благоволит, хотя и поругивает порой за слишком вольное отношение к программе. «У тебя, Вознесенский, язык подвешен — дай бог каждому, ты за счёт одного этого можешь ответить на любой вопрос. Но не надейся — на ЕГЭ это не поможет!»
Это мы ещё посмотрим — поможет или нет… И кто сказал, что он собирается брать для ЕГЭ историю? Физика с химией — дело другое. Наслушавшись рассказов дяди Вити, Сёмка видел своё будущее в технике. Даже скачал на планшет подборки старых журналов «Моделист-конструктор» и «Техника — молодёжи». Особенно любопытными оказались статьи по истории техники — как раз сейчас Сёмка изучал серию, посвящённую советским тракторам. Необычно для современного подростка? Да, Сёмка, в отличие от большинства сверстников, обожал фыркающее, движущееся и плюющееся выхлопными газами железо.
Недавно они с мамой побывали в железнодорожном музее возле Павелецкого вокзала, и Сёмка, обманув бдительность музейных тётенек, вдоволь полазил по «овечке» — паровозу серии «О» дореволюционной постройки. К сожалению, рубка локомотива оказалась задраена фанерными щитами — а ему так хотелось покрутить штурвалы парового котла, подёргать рычаги управления удивительной ретро-механики. Это вам не стеклянная блямба айпада… в тот день Сёмка твёрдо решил связать жизнь с железными дорогами и даже скачал на планшет ещё одну журнальную подшивку — «Локомотив», издание МПС. Решение это продержалось почти два месяца, пока дядя Витя не отвёз его к своему приятелю, подмосковному фермеру с повадками калифорнийского сноба. Там Сёмке дали посидеть за рычагами антикварного, 49-го года выпуска, гусеничного трактора ДТ-54. Вот где настоящий драйв! С тех пор мальчик с презрением косился на лакированные внедорожники, при каждом удобном случае вворачивая: «Танки грязи не боятся».
Интервал между звонками — минуты две; кабинет истории располагался сразу за рекреационным залом, заставленным по периметру стеклянными шкафами с вымпелами и грамотами. Стены коридора увешаны доходчиво-яркими постерами с портретами русских полководцев, видами Москвы и батальными картинками. От угла рекреации до двери кабинета таких было три: большая репродукция с Петром Первым, вышагивающим вдоль ряда строящихся галер, портрет маршала Рокоссовского и фотоплакат с чёрно-белой панорамой морской бухты, уставленной военными кораблями. Надпись внизу, старославянской вязью, сообщала — «Порт-Артуръ».
Сёмка на бегу затормозил, да так, что чуть не споткнулся.
Рядом с плакатом, почти что впритык к двери кабинета, в стене возникла ещё одна. Низкая — чтобы пройти в эту дверь, Сёмке, с его 175-ю сантиметрами, пришлось бы согнуться.
Пройти? Куда, скажите на милость? За стеной — кабинет истории; Сёмкины одноклассники уже расселись за парты, и Татьяна Георгиевна привычно поглядывает на часы.
Странно: коридор будто вымер — никого, словно уроки уже идут полным ходом. Может, звонок был вторым, а он просто зазевался, разглядывая в каптёрке Светкину футболку? Да нет, не может быть…
— Сём, ты чего в класс не идёшь?
Мальчик вздрогнул. Светка. Вот ведь… ноги внезапно подкосились, и, чтобы не упасть, он машинально упёрся рукой в неизвестно откуда взявшуюся дверь.
И чуть не заорал: руку до самого плеча пробило будто электрическим разрядом. А в ладонь отдалось жёсткой, затухающей пульсацией. Ключ? Да. Оказывается, всё это время Сёмка сжимал его в правой руке… Но он ведь убирал ключ в рюкзак? Да, конечно, — в верхний кармашек, украшенный логотипом «Сплава» на липучке.
— Сём, что с тобой? — в голосе Светки прорезалась лёгкая тревога. — Ты весь побледнел!
— Не, Свет, всё в порядке, не надо. Ты чего не на уроке, опоздала?
— Меня биологичка в холле задержала. Сём, ты чего как будто на ногах не стоишь? И бледный такой…
Мальчик с усилием выпрямился. Взгляд неумолимо притягивала дверь — вся в вертикальных ровных желобках. Она что, из досок сколочена? Не бывает таких дверей!
— Гхм… Свет… — выговорить имя удалось со второго раза: в горле стоял колючий комок, будто там застряла свёрнутая клубком сухая мочалка. — Слушай, ты дверь эту видишь? Откуда она здесь, а?
Девочка недоумённо посмотрела.
— Какую дверь, Сём? Ты о чём? Решил на историю не ходить, хочешь, чтобы я тебя отмазала? Не надейся, не буду ради тебя перед всем классом дурочку валять! Разве что очень попросишь… — и девочка, кокетливо улыбнулась.
«Как это — какую? Да вот эту самую, из досок, покрытых глубокими морщинами, будто обветренное лицо старого моряка… и цвет подходящий — красновато-бурый. Ручки нет, зато имеется замочная скважина — массивная, окантованная позеленевшей медью… стоп! Если есть ключ — значит, найдётся и замок? Вот и нашёлся…»
Не слушая щебета одноклассницы, Сёмка принялся нашаривать бородкой ключа отверстие. Руки плохо слушались, в ушах отдавался скрежет бронзы по металлу. Краем глаза мальчик заметил, как глаза Светланы удивлённо расширились. Протянув руку, она прикоснулась к его запястью.
— А что это у тебя за ключ? Какой интересный… Можно посмотреть?
Выходит, ключ она видит?
…И не провернуть — туго…
— Сём, это что? Какая-то дверь… Откуда она здесь?
Дверь распахнулась. В глаза ударил дневной свет, пахнуло холодным ветром. Что-то непонятное, чужое накрыло ребят — будто покрывало, наброшенное на пристроившегося на хозяйской постели щенка. Накрыло — и тут же отпустило, забрав с собой всё привычно-знакомое. Пропал школьный коридор, пропал дубовый паркет под ногами. Светка и Сёмка стояли, ошалело вертя головами и щурясь от яркого утреннего солнца, бившего навстречу сквозь переплетение мачт.
Бред? Галлюцинация? Мальчик крепко зажмурился, досчитал до десяти. Открыл глаза.
Не помогло. Всё на месте — и солнце, и мачты, и чужой воздух, совершенно неуместные в московской школе…
Сёмка изо всех сил, ногтями, ущипнул себя у основания большого пальца и взвыл от неожиданной боли.
Не бред. А самая что ни на есть реальность.
Светка? Она рядом — потрясённо озирается по сторонам и тоже ничегошеньки не понимает.
Номер два — тоже книжный рецепт, из советской фантастики. «Понедельник начинается в субботу», может, читали?
Нажимаем пальцем на глазное яблоко, и…
Картинка, как ей и положено, раздвоилась.
И никакая это не галлюцинация…
Тогда — что? Виртуальная реальность? Матрица в действии? Ожившая история про онлайн-игры с невозможно глубоким погружением? Так Сёмка вроде не подключался ни к каким незнакомым устройствам? И капсулы не глотал — ни красной, ни синей… вообще никакой не глотал!
Значит, Матрица отпадает? Кто её знает… Будем считать, что да.
Остаётся третий вариант: новая серия «Мы из будущего», популярный жанр о попаданцах во времени.
Вздор? Ещё какой! Они-то сейчас не в книжке и не в кино! Всё это — взаправду!
Ой ли? «Взаправду» так не бывает! НЕ БЫВАЕТ!
А это что? Прямо перед тобой, идиот? И со всех сторон? Ветер, водная гладь, усеянная лодками, небо над головой — вместо потолка школьного коридора. Высокого такого, отделанного старомодной лепниной…
Воздух, пропитанный ароматами порта — рыбой, угольной гарью, гниющими водорослями, — пронизал отдалённый гул. Бам-м! Бам-м! Бам-м! Звук накатывался со стороны далёкой горной гряды; вдогон ему вырастал из голубого купола над головой заунывный, протяжный вой. Светка крупно вздрогнула, взвизгнула и больно вцепилась в Сёмкину руку повыше запястья.
— Зря вы тута гуляете, барышня! — раздался из-за спины добродушный голос. — Эвон как макаки шпарят! Аккурат сюды, по Западному бассейну! Тогов-адмирал с моря подошёл, со всею силой. Оченно не терпится ему кораблики наши утопить. А сейчас Электрический утёс ответит…
И точно: вдали, там, откуда слышался грохот, со стороны высящейся над морем пологой сопки, ухнуло — и почти сразу на глади воды, далеко от пирса, выросли два грязно-пенных столба.
— Это он стрелит, япошка-то — прокомментировал неожиданный собеседник. — Двенадцатью дюймами жарит с броненосцев. Ну да ничо, батарейцы с Утёса его приголубят. Вы бы шли до дому, а то, не дай бог, снаряд залетит — маменька ваша убиваться станут!
Сёмка обернулся. За спиной обнаружился матрос. Никем другим этот человек просто не мог быть — обветренное, будто выдубленное лицо, изрезанное смешливыми морщинами; короткая чёрная куртка грубого сукна, с жёлтыми блестящими пуговицами с якорями. Бушлат? Кажется, да, бушлат и есть…
На голове бескозырка — чёрная, с атласной ленточкой, на которой золотыми буквами значится: «Петропавловскъ». Название корабля? Наверняка. Понять бы ещё, откуда этот корабль. А заодно и матрос, и всё, что находится вокруг. Одно ясно — если это и правда «провал во времени», то их занесло куда-то в начало прошлого века. Надпись-то на ленточке — на старый манер, с твёрдым знаком в конце…
И что делать? Рыдать? Виновато оправдываться: «Мы этого не проходили»? Перед кем, интересно? И, главное, зачем? Это и на уроках не всегда сходило за оправдание…
— Скажите, дяденька, — подала голос Светка, — а что это за… — девочка запнулась, — …пароход? Вы ведь на нём, наверное, плаваете?
И кивнула на трёхтрубный корабль, стоящий напротив пристани. Силуэт, полускрытый рядом нелепых дощатых лодчонок, был Сёмке смутно знаком. Можно спорить, что он его видел — причём совсем недавно.
«А быстро Светка сориентировалась… Кстати, она хотела спросить о чём-то другом, а насчёт корабля поправилась в самый последний момент. Может, „что это за город?“ Молодчина, вовремя сообразила: вопросик того… опасный. С таким и в дурку недолго угодить…»
— Не пароход это, барышня! — Улыбка у матроса оказалась щербатой — нижний ряд зубов вызывающе зиял прорехой. — А вовсе даже крейсер первого ранга «Паллада». Чинють его чичас, опосля того как в феврале япошка миной подорвал. Уж скоро совсем починят… А я с «Петропавловска» — первого башенного плутонга старший комендор, боцманмат Иван Задрыга!
Светка прыснула — не смогла удержаться, несмотря на дикость ситуации. Матрос — то есть боцманмат, слово-то какое! — поняв причину смеха, нахмурился, но тут же состроил гримасу, которая должна была изображать добродушие — видимо, привык к насмешкам над своей фамилией.
Сёмка вежливо улыбнулся.
— «Паллада», говорите? А это… гхм… русский корабль?
И тут же прикусил язык — надо было отыскать НАСТОЛЬКО тупой вопрос!
Поздно. Иван Задрыга недоумённо воззрился на собеседника:
— А чей жа ишшо? Не японский же, раз под нашенским флагом ходит! Самый что ни на есть исконный расейский крейсер, строенный в городе Санкт-Петербурхе, на Галерном острове, — во как! «Палашка» сама и есть, не сумлевайтесь…
— «Палашка»? А-а-а, это вроде как ник… то есть прозвище, да? — уточнил Сёмка и снова испугался собственного вопроса: а вдруг моряк с непонятным, но солидно звучащим званием «боцманмат» сочтёт его интерес подозрительным и задержит, как шпиона?
— Прозывается так промежду матросов, — охотно объяснил Задрыга. Похоже, старая истина «болтун — находка для шпиона» ему незнакома. — И сестрица ейная, «Дашка», «Диана» то есть, — во-о-он она, под самым Тигровым! — и боцманмат ткнул пальцем в сторону кораблей, лениво разворачивающихся на противоположной стороне гавани. — Вона, вместе с «Петропавловском» нашим укрывается от япошкиных гостинцев! А я вот стою жду, потому как на катер не поспел! Будет теперь от старшого… Броненосец-то наш того гляди в бой пойдёт, а Иван Задрыга — здрасьте пожалста, на берегу околачивается, будто крупа худая!
Со стороны гор вновь докатился гул; между берегом и кораблями выросло три столба воды. Задрыга разразился длиннейшей матерной тирадой, от которой у Светки, девочки домашней, глаза сделались похожими на автомобильные фары.
— Ишшо третья ихняя сестрица имеется, «Аврора», — Задрыга как ни в чём не бывало, продолжил выдавать военные тайны. — Только она на Балтике сейчас, а енти две туточки, в Артуре…
Ну конечно! Вот откуда знаком Сёмке силуэт этой «Паллады» -«Палашки!» Он почти в точности повторяет линии крейсера «Аврора» — его мальчик видел на зимних каникулах, во время поездки с классом в Санкт-Петербург. Экскурсовод рассказывал, что крейсер, успешно отстрелявшийся в семнадцатом году по Зимнему дворцу, побывал в морском сражении на Дальнем Востоке, где потонул почти весь русский флот.
А здесь флот ещё не потонул? Мало того, «Аврора даже не успела ещё приплыть сюда с Балтики. Логично — раз два таких же крейсера здесь, то и третий, наверное, скоро прибудет.
Сёмка еле сдержался, чтобы не выругаться. Вот осёл! О чём должен был быть доклад десятиклассников? О Порт-Артуре, верно? О войне с японцами? А боцманмат только что обмолвился — «Артур»… и что стрельба по гавани — это дело рук японцев. Так это, значит, и есть Порт-Артур? Ещё бы знать, где он находится… Что стоило в кои-то веки выполнить внеклассную работу и прочитать те четыре книги? Сейчас бы и пригодилось! А ещё лучше — не лезть в незнакомые двери. Собирался ведь на урок — вот и шагал бы своей дорогой! Тоже мне, краевед…
— А во Владивосток пароходы ходят, дяденька моряк? — жалобным голоском спросила Светка. — а то у нас там родители…
Мальчик от неожиданности закашлялся. Ну Светка! Вовремя сообразила — родители во Владивостоке! Стоп! А ведь она, похоже, понимает, где мы. Точно, ведь её семья перебралась в Москву с Дальнего Востока, с Сахалина?
Вскоре после своего появления в классе Светка подробно рассказывала на уроке о природе далёкого острова. Географичка, узнав, что новенькая из таких краёв, специально вызвала девочку к доске. Теперь Сёмке припомнилось, как она говорила о поездках во Владивосток, на пароме. Ну да, Светка и должна хорошо помнить историю родных мест. Почему?
— Да какое там, барышня! — ответил Задрыга. — Разве что в Дальний китайские джонки бегают, да вот ещё миноносцы али угольщики когда прорвутся. Дюже япошка стережёт, да и мин на внешнем рейде понакидано — не море-окиян, а чисто суп с клёцками. Уж их тралят-тралят — а он всё новые подсыпает по ночам, и неймётся окаянному, — и матрос сплюнул под ноги. — А зачем вам пароход? И по чугунке можно уехать, со всем удовольствием. Как же вы так, от родителев отбились? Нехорошо, время сейчас лихое…
— Чугунка? — не понял Сёмка. — А это что?
И замолк, ойкнув: Светка чувствительно припечатала его кроссовку каблучком.
— Да-да, мы как раз по железной дороге и приехали. — затараторила девочка. У нас дядя… родственник служит здесь, вот мама нас к нему и отправила. А как война началась — мы здесь, в Порт-Артуре застряли.
— Что ж ваш дядька-то не отправит вас домой? — недоумённо спросил боцманмат. — Там-то небось спокойнее. А то видите, какие страсти творятся?
И моряк кивнул в сторону недалёкой горной гряды, за которой снова начало погромыхивать.
Сёмка внутренне сжался — а ну как Светка вот так, с ходу, выложит новому знакомому всю их подноготную?
Но, похоже, она и сама сообразила, что о путешествии во времени стоит помолчать. Пока. А лучше — совсем. Во избежание, так сказать…
— Наш дядя заболел. Грипп у него… то есть лихорадка! Вторую неделю в больнице!
Ты смотри — сочиняет на ходу, аж глазёнки заблестели! От вдохновения, надо полагать… Ай да Светка!
— Занемог, значить, страдалец? — посочувствовал Задрыга. — Ну, господь даст, поправится. У нас на «Петропавловске» минный офицер тоже малярией мается. Как лихоманка прижмёт — так лежат их благородие в каюте и хину ложками глотают. Вестовой ихний, Захарка, только успевает простыни менять — так лейтенанта на пот прошибает! Страшное дело!..
— Задрыга! Бегом сюда! — раздался вдруг высокий недовольный голос.
Ребята обернулись. Шагах в десяти от них стоял офицер — в чёрном то ли пальто, то ли длинном кителе, в фуражке с козырьком, почти вертикально спускающимся на лоб. На груди — две шеренги пуговиц; нога в изящном лакированном ботинке недовольно притоптывает по доскам.
Боцманмат мячиком поскакал к начальству. Добежал, вытянулся в струнку, лихо вскинул ладонь к бескозырке:
— Здравжелаю вашбродию! Носового антиллерийского плутонга старшой комендор Иван Задрыга…
— Молодец, молодец… — офицер оборвал доклад ленивым движением ладони. — Что, Задрыга, к катеру припозднился? Вот и я, как видишь… теперь придётся ждать, пока эта оперетка не прекратится.
— Да, вашбродие! — поддакнул боцманмат — Не дай бог, наши с якоря сымутся, с Тогой воевать — а мы с вами тута…
Сёмка перехватил взгляд, который офицер бросил на его спутницу. На лице моряка промелькнуло удивление и какая-то кривоватая улыбка. Он мельком скользнул взглядом по ногам девочки и поспешно отвёл глаза.
— Так что, вашбродие, я вовремя явился, службу знаю! — распинался меж тем боцманмат. — Только катера у пирса не было — ни нашего, ни с «Дашки», ни каких других. Баянцы-то у пирса с самого утра стоят, когда «Баян» с «Новиком» в море выходили. Только-только катер ихний ушёл — вона ещё ковыляет! Потому я и решил, что с якоря снимаемся…
И правда — поперёк взбаламученной падением снарядами гавани спешил отчаянно чадящий катерок — прямиком к длинному кораблю с четырьмя высоченными трубами.
— Да, катерок баянский! — кивнул офицер. — Они сегодня с утра с адмиралом в море бегали, миноносников выручать — те к острову Эллиот ночью ходили. Говорят, япошки «Стерегущего» потопили, не слыхал, Задрыга?
— А как жа, вашбродь! — кивнул унтер. — Баянские всё как есть обсказали — и как «Решительный» в гавань прибежал, и как их высокопревосходительство господин адмирал флаг подняли на «Новике» и вместе с «Баяном» в море вышли, «Стерегущего» выручать. Да только поздно — он уже утоп. Япошки, говорят, его чуть не захватили!
— А «Решительный», значит, целым вернулся? — недобро протянул офицер. — Выходит, Фёдор Эмильевич бросил Сергеева? Вот уж никогда бы не подумал…
— Он сам весь избит, живого места нет! — заторопился боцманмат. — Баянские говорили — как доложился, что потерял «Стерегущего», так и повалился. И не слышит ничего, потому как шимозою контуженный. У «Решительного» дырок в бортах, как у кастрюли худой, — паропровод перебило, и, как только починиться сумели…
— Ладно-ладно, хвалю за усердие! — прекратил излияния Задрыги офицер. — Ты, брат, вот что — сбегай-ка посмотри — может, ещё с каких кораблей катерки у пирса найдутся? Негоже нам с тобой тут прохлаждаться. И не переживай, в море без нас не выйдут — вон, дыма нет, значит, пары разводить не собираются…
Боцманмат, выпалив: «Слушш, вашбродь!», козырнул и со всех ног кинулся вдоль пирса. Пробегая мимо ребят, весело подмигнул Сёмке — не унывай мол, перемелется — мука будет.
— Сём, это же «Стерегущий»! — Светка сильно сжала ладошку мальчика. Тот вздрогнул: не заметил, когда его успели ухватить за руку. — У нас в школе, на Сахалине, был открытый урок — историк из краеведческого музея рассказывал про подвиг этого миноносца. Он, как «Варяг», — знаешь, конечно? — сражался один с несколькими японцами. Те его совсем разбили, а потом хотели захватить — так матросы заперлись в трюме и пустили воду! Сами утонули, но корабль врагам не достался! Это что ж, о том самом «Стерегущем» Задрыга сейчас говорил?
Сёмка кивнул. Он и сам кое-что припомнил — памятник в Петербурге, виденный в последний день экскурсии. Массивный, клёпанный из броневой стали крест, весь избитый вражескими снарядами, и у его подножия двое моряков, по колено в волнах. Один тянет руку вверх, к рваной пробоине, через которую льётся солнечный свет, а другой отворачивает кремальеру кингстона, впуская в отсек безжалостное море.
— О том самом. — ответил мальчик. — О каком же ещё? Знаешь, по-моему, мы с тобой попали в прошлое — ну как в сериале про войну. Знаешь, наверное? «Мы из будущего» называется. Только мы с тобой очутились не в сорок втором году, а в самом начале прошлого века, в этом самом Порте Артуре.
— В тысяча девятьсот четвёртом, — отозвалась Светлана. — И правильно говорить «в Порт-Артуре».
Девочка помолчала и вцепилась в запястье спутника ещё и другой рукой. Сквозь ткань Сёмка ясно ощутил, как дрожат её пальцы.
— Сём, я боюсь… Как же мы теперь? Навсегда останемся здесь?
— Слушай, холодно что-то… — Сёмка осознал, что погода стоит отнюдь не летняя. С залива ощутимо холодит ветерком, так что Светкина дрожь — это, пожалуй, не только от нервного потрясения. А ведь она замёрзает…
— Вот, держи, а то вон как закоченела!
— Спасибо, Сём! — и девочка принялась натягивать толстовку.
Всё-таки нервничает — даже в рукава попасть не может…
Он бережно помог своей спутнице. Светлана робко улыбнулась, кутаясь в тёплую ткань, и мальчик сразу почувствовал себя увереннее.
Ничего, прорвёмся… В том фантастическом фильме героям пришлось куда хуже: они угодили прямиком в сорок второй год, на самую линию фронта, под обстрел…
Хотя здесь тоже стреляют, и ещё как!
Ожидая, пока Светлана приведёт себя в порядок, Сёмка порылся в рюкзаке. Так, что там у нас? Учебники — информатика, ОБЖ, география… так, ещё история. Пенал, пластиковая коробочка с бутербродами и глазированными сырками — мама всегда кладёт её рюкзак, чтобы не толкаться в очереди в буфет. Планшет? Сёмка забыл, когда засунул девайс в рюкзак: обычно он старался не таскать его в школу, разделяя ироническое отношение дяди Вити к повальному увлечению гаджетами. Сунул, между прочим, не просто так: собирался поснимать репетицию, но забыл. Ну ничего — нашлась натура и поинтереснее…
Сёмка шагнул поближе к краю пирса, к здоровенной металлической тумбе, похожей на гриб лисичку, только многократно увеличенный и не рыжий, а чёрно-чугунный, лишь кое-где тронутый пятнышками ржавчины. Поймал в рамку экрана силуэт крейсера… как там называл его Задрыга, «Паллада»?
— Снимаешь, да? Думаешь, сможем дома показать? Сём, мы ведь вернёмся, да?
Светка надела толстовку и теперь подворачивала чересчур длинные рукава. Она была заметно ниже своего спутника — голова на тонкой шейке смешно торчала из воротника. Вид у девочки был жалкий и в то же время трогательный — как у нахохлившегося на холодном ветру птенца.
Сёмка медленно обвёл объективом гавань, снова вернулся к «Палладе», потом, схватил камерой стоящие у противоположной стороны гавани корабли. Перевёл кадр на берег, прошёлся вдоль линии набережной, пакгаузов. Что-то неуловимо знакомое угадывалось в этом пейзаже, будто он уже видел нечто подобное. Вот только где? Ладно, потом…
И запихнул планшет обратно в рюкзак.
— Пошли, а то вон офицер этот на нас как-то странно косится! Может, заметил, что я снимаю, а здесь это запрещено?
— Не! — помотала головой Светка. — Я видела в Музее техники старинные фотокамеры: они большие, как… как пылесос! И с такими чёрными гармошками. Ну ничуточки не похоже на планшет!
— А что же он тогда на нас пялится? — упорствовал Сёмка. — Смотри, прям глаз не отводит!
— Ладно, пошли. — вздохнула девочка. — Да и дует здесь сильно, я вся замёрзла. Ноги заледенели совсем…
Сёмка вдруг хлопнул себя по лбу:
— Точно, ноги! Слушай, я всё понял! Видела, как он на них уставился?
— А что у меня не так с ногами? — с подозрением спросила Светка и принялась вертеться, осматриваясь.
— Да стой ты! — зашипел мальчик. — Сама же говорила — в каком мы году?
— В четвёртом, тысяча девятьсот. Ну и что? Сём, я не понимаю…
— А то, что тогда… то есть сейчас женщины носят длинные юбки! До земли — как в фильме «Статский советник», помнишь? А если из-под юбки видна хотя бы лодыжка, это считается неприличным. А у тебя вон даже колени!
Светка недоумённо взглянула — и вдруг стремительно покраснела. И принялась беспомощно озираться по сторонам.
«Осознала, — сообразил Сёмка. — А я тоже хорош! Нет чтобы как-то помягче или вообще потом… Как бы в слёзы не ударилась! Хотя — чего тут такого? Дома, летом и не такое носит — и хоть бы что!»
Девочка и точно чуть не плакала — она мёртвой хваткой вцепилась в Сёмкин рукав и теперь тащила его прочь, подальше от иронически усмехавшегося (никаких сомнений!) офицера, подальше от открытого пространства, от людей…
Вдали ухнуло, и над головой опять пропели дальними перелётами снаряды с японских броненосцев. Грохнуло — близко, дребезжаще, рассыпчато; над крышами дощатых сараев вырос пыльно-дымный столб близкого разрыва. Но Светка будто ничего не замечала — только бы убежать, скрыться от позора, а уж там…
Мальчик тяжко вздохнул и поплёлся за спутницей. Вот уж действительно — свяжись с девчонками!
До сараев они добрались — и тут же об этом пожалели. Навстречу, из узких, заваленных невообразимым хламом проходов, бежали люди — мужчины, женщины, перепуганные, в испачканной, очень бедной одежде. Многие кричали; на глазах Сёмки двое проволокли под руки перемазанного кровью парня. Раненый мотал головой и охал: «Полехше, дорогие, родимые, а то помру!», перемежая жалобы чёрной матерной бранью. Тётки, молодые женщины — все как одна в платках, многие с корзинами или тряпичными кулями. Повсюду лица китайцев; то тут, то там мелькают лохматые папахи солдат.
Укрываясь от людского потока, ребята прижались к дощатой стене. Снова бухнул взрыв, на этот раз куда ближе. Земля под ногами дрогнула, зазвенели разбитые стёкла, и все звуки перекрыл многоголосый вой толпы. Громко, заполошно звучали женские голоса; Светка, и думать забывшая о «неприличной» юбке, тихо скулила, намертво вцепившись в спутника. Неожиданно на них налетел мужичонка в коротком, топорщившемся по краям клочками овчины жилете. Под мышкой дядька волок амбарную книгу в картонном переплёте, а другой рукой судорожно сжимал большие конторские счёты.
— Последний день настал! — орал он. — Всем нам погибель назначена, потому — господа прогневили! Говорили, предупреждали святые старцы, а мы, неразумные…
В чём провинилась эта толпа перед непонятными «святыми старцами», Сёмка так и не узнал: владельца счётов и амбарной книги унесло толпой, а за сараями снова солидно бабахнуло. На фоне узкой полоски неба, между низкими крышами, пролетели, медленно вращаясь, какие-то обломки.
Толпа снова взвыла. Ребят чуть не смяло; Сёмка, изо всех сил упираясь в разгорячённые тела, пытался оградить спутницу от панической ярости перепуганных людей.
— Осторожно, мальчик! Вы мне так руку сломаете! Право, как медведь, разве так можно?
От неожиданности Сёмка отпрянул, спиной вдавив несчастную Светку в стену сарая. Перед ними стояла невысокая девочка — скорее, уже девушка, — в тёмно-зелёном, бутылочного цвета пальто со смешной накидкой на плечах. Ярко-рыжие волосы растрепались; шляпку или иной головной убор она, видимо, потеряла в давке. На шее незнакомки алела свежая царапина; в руке девушка держала стопку книг и тетрадей, стянутых ремешком.
— Что же вы смотрите? — возмутилась незнакомка, отшатнувшись от несущегося на неё детины в разодранном пиджаке. Для этого ей пришлось впечататься в грудь Сёмке. — Сделайте что-нибудь, вы же мужчина!
Грохнуло в очередной раз, с крыши на голову ребятам посыпался мусор. Улица мигом опустела; люди, бежавшие от разрывов, вырвались из лабиринта между сараями, и теперь крики доносились со стороны пристани.
— Да не стойте вы столбом! — рыжая освободилась из объятий Сёмки — он и не заметил, когда успел прижать случайную встречную к груди. — Смотрите, вы совсем затоптали вашу даму, носорог вы эдакий!
«Теперь ещё и носорог… — обозлился мальчик, потирая грудь, чувствительно ушибленную уголками книг. — Интересно, дальше она меня гоблином назовёт или, скажем, мамонтом?»
Но виду не подал, а обернулся к Светке, которая уже была готова лишиться чувств.
— Ну-ну, дорогуша, ничего страшного… — заворковала незнакомка. — Сейчас мы пойдём к гимназии. Скоро за мной должен прийти Казимир — это папин денщик, — он отведёт нас домой, на Тигровку…