Часть 1 Гарин Глава 1 Кровь
История детства, юности и начала зрелости Георгия Гарина, как биография любого человека по-своему уникальна. Но, при этом, как должно быть для любого гражданина СССР, родившегося в полной и по меркам социализма весьма не бедной семье, в общем – типична, а уникальными можно считать только некоторые эпизоды его жизни, которые и оказали основное влияние на формирование личности. Кровь, любовь, смерть, дед, родители, школа, улица.
В конце восьмидесятых годов в обществе появилось весьма точное словечко, определяющее тип сынков из семей, где не возникало никаких проблем. Ни с деньгами, ни с любовью. Словечко это – мажор. Гарина от мажоров, характерных для семей партийной номенклатуры, отличало то, что он был советский, социалистический мажор, то есть, впитавший совершенно искренне воспитание «молодого строителя коммунизма», и также искренне верившего в реальность его построения. Верившего до определенного момента, в возникновении которого тоже большую роль сыграла именно кровь.
Все понятно, но вы спро́сите - при чем тут кровь?
Кровь имеет мистическое влияние на психику любого человека.
Одних ее вид пугает, других возбуждает, но никого и никогда не оставляет равнодушным.
Вид крови и даже упоминание ее в разговоре всегда сигнализирует – опасность и вызывает тревогу! Это инстинкт самосохранения, доставшийся нам еще от диких предков.
Кровь в жизни Георгия Александровича Гарина сыграла важнейшую роль, но он это понял уже только тогда, когда накрепко связал с нею свою жизнь и работу.
Начнем с того, что именно проблема с кровью у матери не позволяла Жоре появиться на свет, пока медики не решили эту задачу, а Жора стал одним из немногих успешных результатов эксперимента. Видимо, этот факт эмбрионального бытия будущего врача повлиял на его отношение к крови весьма положительно.
В отличие от многих других детей, Жора крови не боялся, и она его не возбуждала. Конечно, она ему не нравилась, как и любая субстанция, выходящая или вытекающая из организма, но, ни паники, ни отвращения от ее вида или факта истечения при ранении, он не испытывал.
Дело в том, что осознание себя как личности, или самый ранний момент детских воспоминаний Жоры Гарина связан с визитом в поликлинику в три года, когда его мама привела на обследование для детского сада. Жору никакая неизвестность, в отличие от многих сверстников не пугала вообще.
До сих пор, ссадины и царапины с капельками крови не оставляли в его памяти следа, как экстраординарное событие, скорее наоборот. Ну, какой он мальчишка, если нет синяков и ссадин, даже в три года?
Он стоял перед медсестрой, которая попросила его дать палец для взятия крови на анализ. Он насупился и спросил:
- Это больно?
- Немного больно, - честно ответила сестра, - но потерпеть можно. Ты ведь мужчина?
Жора кивнул, конечно, мужчина и, протянув руку, сказал:
- Только тифонечко, тифонечко, акунатно, акунатно. Холошо?
- Хорошо, - пообещала медсестра, улыбнувшись такой отваге, и мастерски кольнула в подушечку пальца, - давай сам теперь дави, мне нужно всего четыре капельки твоей крови.
Успокоившись, Жорик принялся давить палец.
-Сейчас кофь пойдет… сейчас… вот, – он протянул палец.
Одну рубиновую каплю крови медсестра размазала по маленькому стеклышку , другую прямо ртом всосала в трубку, потом выдула ее в небольшую плошку смешав с какой-то жидкостью и снова всосала, а потом поставила ее в обойму, рядом с другими трубками, где кровь почему-то стала коричневой, а третью тоже набрала в тонкую размеченную трубочку и вставила в другую обойму. Еще одну каплю она разместила на толстом стекле.
Жорик сопел, следил за действиями сестры и спросил:
- А зачем?
- Вот это, - медсестра показала тонкое стеклышко, - посмотрит врач и узнает из чего состоит твоя кровь, - вот в этом, - она подняла стекло потолще , - он посчитает какие в твоей крови живут клетки и сколько их там, - она показала на две обоймы, - а вот тут мы узнаем много ли в твоей крови гемоглобина и нет ли у тебя какой-нибудь болезни?
- Какой? – спросил Жорик, - я не болею. Слово «гемоглобин» он не понял, но пропустил его мимо ушей, чтобы как-нибудь спросить у мамы или деда, что это такое. Почему-то он был уверен, что папа-юрист точно не знает ничего о крови, поэтому его спрашивать бесполезно.
- Вообще, болезни, спрятавшейся в твоем организме, - ответила медсестра. – Болезни есть явные, а есть секретные, вот тут можно узнать, есть такая у тебя или нет.
- Холошо, - кивнул серьезный Жорик, - вы маме скажите, если болезнь найдете. Она меня тогда в детсад не пустит.
По пути домой он спросил маму:
- Ма, что такое геогобли́н?
Мама не поняла.
- Я не знаю такого, а откуда ты это взял?
Жорик пояснил:
- Медсестла сказала, что в клови́ живет геогобли́н.
- Может быть гемоглобин?
- Да.
- Я не знаю, какое-то вещество в крови, важное. А ты бы ее спросил.
Жорик засопел. Он подумал, что если все знают, что это такое, то и он должен был знать, маму спросить не стыдно, а медсестра подумала бы, что он дурак, потому что не знает, то, что все знают. А выходит, что мама тоже не знает и теперь спрашивать у чужих людей не стыдно.
Про го́блинов Жора узнал от деда Рудольфа, который ему пересказывал сказку Макдональда «Принцесса и гоблины» , попутно обучая английскому языку. Поэтому автоматически подменил непонятный гемоглобин, на более-менее понятного геогобли́на.
Как известно, это был не первый его опыт встречи с кровью. Несмотря на то, что маме почти всю беременность регулярно очищали кровь от вредных анттел-убийц, первая встреча с кровью у Жоры произошла на двадцатой минуте после его рождения.
Чтобы новорожденный Егорка не погиб, у него сразу выкачали кровь и тут же влили донорскую. Процедура эта заняла меньше пятнадцати минут. Сердце его работало и даже не заметило, что кровь из сосудов вдруг почти вся куда-то исчезла вместе с антирезусными иммуноглобулинами матери.
Он, конечно, не избежал небольшой гемолитической желтухи, но перенес ее вполне легко, даже не понял, что это было?
В медицинской карте нового гражданина СССР появилась запись: «Резус-конфликт . Произведено полное заменное переливание крови».
Мама Егорки, Мария Рудольфовна, не забывала всякий раз, когда врачи, для чего либо брали карту сына, обратить их внимание на этот факт. Мол, вот он какой! Вся кровь у него чужая! Какой она вкладывала смысл в это, непонятно. Тем более, что любой медик понимал, чужой крови в Егорке не осталось уже к шести месяцам жизни.
Все эпизоды бытовых травм для Гарина в детстве проходили тривиально, подобно явлениям природы, как погода. Если упал, при этом не ободрал кожу – хорошо, если поранился – надо полизать ссадину, можно забинтовать чем-нибудь. Все пройдет.
Второй более значимый эпизод, связанный с кровью, произошел с Гариным уже в период его учебы в мединституте, когда он подрабатывал на «скорой».
Из роддома, что был расположен рядом с подстанцией СМП прибежал врач и попросил незанятых медиков срочно сдать кровь для погибающей от кровотечения роженицы.
Гарин пошел вместе с остальными незанятыми медиками. Пока они сдавали свои четыреста граммов, машины «скорой» привезли милиционеров, пожарных, всего около сотни доноров.
К сожалению, женщину не спасли, только ребенка.
Недоумение, разочарование и злость непонятно на кого, Гарин переживал потерю незнакомой женщины, так будто он, а не взмыленный анестезиолог из роддома, сидел рядом с ее кроватью и плакал от беспомощности.
Четыре ведра крови! Четыре ведра, чуть больше сорока литров сдали доноры. Почему же ее не спасли?
Он разыскал того анестезиолога.
Доктор нервно курил, отвечал неохотно.
- Понимаешь, она как труба… мы вливаем, а из нее выливается. Отовсюду и со слизистых, кровавая роса. Я первый раз в жизни такое увидел.
- Что это было?
- Сначала преждевременная отслойка плаценты, внутриматочное кровотечение. Когда поняли, что случилось, в полости матки было уже больше двух литров. Пошли на кесарево, и понеслась… собирали ее кровь, реинфузировали… потом вы подошли, стали вливать донорскую, бесполезно… за три часа развился ДВС.
Гарин кивнул, что понял. Диссеменированное внутрисосудистое свертывание . Феномен, сопровождающий массивные кровопотери и практически всегда приводящий к смерти. Им читали лекции, но ясности в происходящих в организме процессах, не было. Завкафедрой, заканчивая лекцию, добавил:
- Приходите к нам, будем вместе разбираться с этим феноменом. Пока из ста случаев смертью заканчиваются ДВС у девяносто больных. Эти десять выживших могут нам помочь понять, что может его прервать. Но ДВС требует глубокого и весьма дорогого изучения свертывающей системы крови.
Пока же мы подобны слепым котятам. Стало ясно одно – симптоматическое лечение ошибочно, а вливание цельной донорской крови больному проблему не решает, а наоборот – усугубляет!
«Тфу, тьфу, тьфу! мысленно плюнул через плечо Гарин. Не дай Бог мне когда-нибудь профессионально связаться с кровью»! Суеверие его, однако, ему же показалось глупостью, потому что, считая себя по призванию реаниматологом, связаться с кровью пришлось бы наверняка. Не изучать, конечно, но применять для спасения больных – это однозначно. Но такой подход казался вынужденной необходимостью, а вот посвятить свою жизнь тайнам крови и переливанию – ни за что!
Кто-то когда-то сказал: «Не зарекайтесь»!
Судьба – мстительная женщина. Она так повернула обстоятельства, что уже став врачом, Гарин вынужден был принять должность заведующего отделением переливания крови и погрузиться в проблемы переливания, совместимости и иммунологии, вспоминая свой зарок на лекции и после случая с роженицей.
Кровь в тот момент вошла в его жизнь на долгий срок.
- Так и в Бога поверить недолго, - сам себе сказал Гарин.- Можно подумать, что Он подслушал мои мысли и решил проучить за самонадеянность.
Мог ли Гарин отказаться от предложенной работы?
Теоретически да, это было не трудно.
Но к тому моменту, он уже без малого полтора года державший в кармане диплом врача реаниматолога, вынужден был заниматься рекламой в частной клинике и мечтать о возврате в медицину в каком угодно качестве, но желательно не увольняясь из молодой и очень современной клиники.
Потому предложение организовать и возглавить службу крови он воспринял, как провидение. Конечно, он мечтал не об этом, но руководству требовалось отдедение переливания крови для дальнейшего развития клиники. Нужность этой службы отрицать было глупо, тем более, что ее создание самого Гарина приближало к мечте стать, наконец, врачом-кардиологом.
