2. Пора удивительных историй
Утром выходного дня улицы оживали медленно, прохожие двигались вяло, солнце выползало из-за горизонта нехотя. Однако бойкий цыганский парень Тамаш предвкушал удачную торговлю. Скоро обыватели проснутся и потянутся за покупками. А тут такое счастье – ни одной деревенской старухи, прямо как и говорила тётка Раджи.
И чего она так разволновалась? Наслушалась каких-то сплетен о том, что русские фашисты придут грабить несчастных цыганских торгашей. Даже такому здоровяку как Бахти всю плешь проела, да так, что он плюнул, утрамбовал в свою «четвёрку» ещё пять крепких лбов и приехал на рынок в качестве дополнительной охраны.
А сейчас эта вздорная цыганка как ни в чём не бывало копается немытыми руками в куриных крылышках, оттопырив толстый зад, больше похожий на два огромных арбуза.
– Что ты там встал, как соляной столб! А ну иди помоги, у меня золотой зуб в таз с крылышками упал – найти не могу!
Тамаш натужно вздохнул. Лучше бы тётка Раджи занялась гаданием для случайных прохожих или пошла к церкви за милостыней. С таких рейдов мелочь она тащила чуть ли не мешками – люди давали ей деньги только ради того, чтобы сварливая женщина убралась восвояси.
«Может быть, попроситься у барона Гожо на коноплю? Буду саженцы подготавливать», – задумался смуглый парень. – «Хотя, я уже не смогу без рыночной торговли, наверное. Затягивает... Ничего, как-нибудь так насобираю денег для выкупа. Раз украсть Сабину не получится, придётся раскошелиться».
Влюбчивое цыганское сердце не желало расставаться с прекрасным образом соплеменницы – её роскошными вьющимися волосами, чернее сажи и мягче пуха, манящей осиной талией, вздымающейся молодой грудью, почти что кошачьей улыбкой... Но, как у каждой прекрасной принцессы, безплатным приложением подразумевался свой дракон – в данном случае злой и довольно влиятельный отчим по имени Цагар, приближённый барона.
В связи с этим прискорбным обстоятельством кража невесты по национальному обычаю приравнивалась к штурму Белого дома. Однако в цыганской традиции имелась ещё одна лазейка – денежный выкуп, на что и рассчитывал Тамаш. Он даже приготовился пожертвовать чрезвычайно ценной семейной реликвией, оставшейся от пожилой матери-вдовы, которая скончалась прошлой осенью от гепатита. Больше в роду никого не осталось. Родного брата Дофуню вместе с двумя друзьями три или четыре года назад убили за городом неизвестные.
Вороватые загорелые пальцы рефлекторно ощупали фамильную драгоценность, бережно завёрнутую в платок и спрятанную за пазуху. Увесистое колье из чистого золота с вкраплениями мелких драгоценных камушков грело сердце и ждало своего часа. Во время обеденного перерыва новоявленный жених намеревался сбегать в ломбард через улицу – выяснить у знакомого реальную ценность украшения, чтобы не продешевить. Ведь Цагар способен намеренно обозвать это дорогое изделие побрякушкой, чтобы заиметь повод не отдавать Сабину в жёны. А с наличными деньгами ему будет некуда деваться.
Тамаш мечтательно прикрыл глаза. От романтических фантазий его оторвал какой-то странный шум, начавшийся где-то возле первых прилавков.
Произвести атаку было решено единым фронтом с центрального прохода, пройдя миниатюрный рынок насквозь и громя торговые точки по пути. Молодые люди надели медицинские респираторы, перчатки, некоторые подняли капюшоны; почти у каждого на крайний случай имелся дешёвый нож, который не жалко выбросить, либо другое импровизированное оружие в виде крепкой палки или бутылки. Резко вынырнув с нескольких направлений, хулиганы быстро сформировали строй и с угрожающим рёвом ломанулись по рядам.
Первые цыгане почти не оказывали сопротивления, пытаясь спасти хоть какие-то товары. Рассыпались мешки с картошкой, на асфальт полетели тряпки, помидоры, рыба, мобильные телефоны. Не слишком тяжёлые столы и лотки переворачивались, а продавцы-мужчины подвергались умеренному прессингу – калечить и убивать за нечестную торговлю, пусть даже краденным, никто не собирался. Несмотря на то, что женщин старались не трогать, они истошно вопили и сыпали отборными проклятиями.
Вдруг откуда-то из-под прилавка выпрыгнула грузная торговка, похожая на ведьму, и с жуткой матершиной засадила Валуну кулаком в глаз.
– Тётя Раджи, не надо! – только и успел крикнуть Тамаш, закрывший собственным телом большой тазик с грибами.
Но взбешённая цыганка жаждала отмщения и пёрла как танк.
– Бахти, хватай ствол, остолоп окаянный! – заверещала она за секунду до того, как Каменев засунул её голову в ведро с рыбой.
Навстречу русским выскочило несколько смуглых крепких людей – кто с ножами, кто с бейсбольными битами. За ними утробно пыхтя, словно бык, неуклюже семенил двухметровый верзила с пистолетом.
Грянули первые выстрелы.
Виталик Дробов сложился пополам, но устоял на ногах. В один прыжок Андрей оказался рядом и помог товарищу разогнуться.
– Ничего, это травмат! – простонал Веталь. – Не подохну, пусти!
Первые ряды сошлись в жестокой рубке. Вместо резиновых пуль в цыган полетели стеклянные бутылки, камни и железные вёдра. Опричник предпринял попытку прорвать строй противника – вылетев вперёд с деревянным лотком, он со всего маху разбил его о голову усача с золотыми зубами и бросился в сторону Бахти, перезаряжающего травматический пистолет.
Вытаскивать свой нож времени не было, поэтому Савин обрушил на квадратную челюсть стрелка серию прямых ударов, а последний, боковой, запустил точно в висок. Голова здоровяка устремилась в сторону, увлекая за собой массивное тело, и с гулким звоном врезалась в металлический столб. Оружие упало на землю и закатилось куда-то под столы.
Возле левого глаза Андрея промелькнула деревянная палка, сорвав с лица медицинскую маску и оставив на щеке кривую рваную царапину, – какой-то юркий торговец решил броситься на помощь своим. Но в следующий миг к вооружённому деревяшкой Тамашу подлетел Денис и бросил его головой в асфальт.
Этой короткой передышки Бахти оказалось достаточно – он с диким рыком кинулся на Опричника. Тот чудом смог увернуться, бросившись в сторону на мешки с сахаром. Сбоку прибежал Валера и с победным кличем воткнул в ногу верзилы шило, а Виктор вырубил супостата табуретом в голову.
– Быстрее, находим ствол и уходим!
Сопротивление цыган было сломлено, охранников с порезанными руками добивали куда жёстче. Русские парни отделались лёгкими повреждениями – серьёзных ножевых ран ни у кого не оказалось. Виталик уже успел выковырять резиновую пулю из-под кожи и чувствовал себя, в общем-то, неплохо.
Серя набил карманы большими красными яблоками, Горгону посчастливилось найти пистолет, и хулиганы скрылись в подворотнях. Запачканные кровью медицинские респираторы были выброшены в первый мусорный бак, оказавшийся поблизости.
– Ну как тебе в первый раз? – спросил у раненого Гордеев. – Был бы огнестрел – всё, тушите свет.
– Да и от ножа тоже загнуться несложно, – хмуро добавил Каменев.
– Я в полном порядке, – заявил Веталь. – Как говорил Карлсон – это дело житейское!
– Наш человек, – резюмировал Савин. – А я, уж было, за него перепугался.
– Поэтому и накинулся на того бугая в одиночку? – с набитым ртом пробубнил Сероштанов, жуя спелый трофей. – Я еле успел ему шило в ногу всадить. Жаль только достать обратно не смог...
Ребята расхохотались.
– Ничего, он сам дома вытащит, – весело сказал Горгон. – Будет смотреть на твоё шило и тебя вспоминать!..
Идти домой Андрею не хотелось. Опять мать закатит истерику и начнёт выяснять, откуда кривая ссадина на пол щеки. А отец затянет очередную лекцию по теме преступных группировок, тоталитарных сект и агрессивных субкультур. Будет задавать дежурные вопросы: в каком из движений состоит сын, кто из знакомых его туда затащил и прочее. Но уходить с улиц нужно было обязательно – цыгане или милиция могли начать рыскать по дворам и хватать кого попало. Да и всё равно, придётся рано или поздно возвращаться.
Этот этап был самым тяжёлым для Опричника. Ему не хотелось выдумывать нелепые оправдания, почему у него разбиты руки и откуда по всему телу, как грибы после дождя появляются синяки, ссадины и порезы. Обычно Савин отвечал односложно и старался побыстрее скрыться с глаз долой в ванной или своей комнате.
– Это что такое? – ахнула Наталья Георгиевна с порога. – Опять?! Завтра в институт, а у тебя кровь на пол-лица...
Глаза женщины стали наполняться слезами, а губы судорожно вздрагивать.
– Ма, ну какие пол-лица? Споткнулся и поцеловал тротуар случайно.
– Нормальные ребята в твоём возрасте девочек целуют, а не тротуары! Миша, иди посмотри!
В прихожую выскочил отец с недовольно-обречённым видом.
– Что на этот раз? – повышенным тоном спросил он.
– Проехался лицом по асфальту, – сухо повторил Андрей.
– Ну да, рассказывай мне тут, историк хренов, – буркнул Михаил Алексеевич. – Не зря на исторический подался.
– Кстати, мне нужен компьютер, – нашёлся Опричник. – К завтрашним парам я должен освежить кое-какие знания. А то если на истфаке будут преподавать такой же бред, как и в школе, придётся много спорить.
Психологический приём сработал – как только родители услышали о дополнительном образовании, а не об армии как обычно, их лица немного расслабились. Отец покачал головой и ушёл на кухню.
– Только попробуй мне схалтурить, – пригрозила мама. – Чтобы пошёл на президентскую стипендию и красный диплом!
– Всё будет, если не паду жертвой политических репрессий.
– Я тебе дам репрессии! Ты кстати в чём завтра идти собираешься?
– Как это в чём, – удивился Андрей. – У меня стандартный набор.
– Опять спортивное? Ну уж нет! – воскликнула Наталья Георгиевна. – Я тебе брюки с выпускного погладила и рубашку. Хватит ходить как бомж!
– Никаких брюк! У меня завтра сразу после пар первая тренировка по рукопашному бою. Может ещё галстук нацепить? Чтоб три часа переодеваться...
– А хоть бы и галстук! Встречают по одёжке, а провожают по уму...
– Ничего, подожду, пока ум оценят, – проворчал Опричник. – Ну всё, я погружаюсь в мир знаний, тревожить только в случае пожара или национально-освободительной войны.
Первым, что увидел Тамаш когда очнулся, было кровавое пятно на асфальте, величиной со среднюю дыню. Кто-то взял его за шкирку и поставил на непослушные ноги – голова закружилась, а к горлу подступил тошнотворный ком.
– Живой? – проглатывая слова, спросил Бахти.
– Кажется, у меня мозги вытекли...
– Ты что городишь, тюфяк? Видишь стул? – верзила указал на деревянный табурет, разломанный на несколько частей.
– Вроде вижу.
– Его сломали об мою башку, и, как видишь, я в порядке!
– Поздравляю, ты победил стул, – Тамаш пошарил ватными руками за пазухой и затрясся в лихорадочном ознобе. Платка с золотым колье не было.
– Вы что там встали, пробитоголовые? – послышался яростный крик тётки Раджи, в волосах у которой позастревала мелкая рыбёшка. – Всем марш спасать оставшееся! Гожо нас точно прибьёт! Бахти, ты ствол нашёл, дубина стоеросовая?
– Нет его нигде, – промычал здоровяк. – Наверна, псы эти с собой забрали!
– Цагар тебе за это голову открутит, – гневно пообещала цыганка и принялась собирать в таз подавленные абрикосы. – Варенья потом наделать что ли...
Начало дня перед первыми парами было вовсе не хмурым и бодряще ветреным. Осень наступила лишь номинально – по сути, лето продолжалось, сменив знойную жару на приятную прохладу.
«Какая замечательная погода», – думал Савин, шагая по замызганному асфальту к маршрутной остановке. – «Раннее утро, людей почти нет... Мир кажется чистым».
Путь предстоял неблизкий – минимум полчаса на автобусе с одной окраины города на другую через петляющие улицы центра. Каждый раз, когда Андрей проезжал мимо площади Победы, в сердце зарождалась щемящая боль. Прямо перед зданием администрации возвышался он – безсменный идол революции, собственной персоной. У подножия статуи всегда была аккуратно пострижена травка, а прямо под надписью «Ленин» к ногам вождя тянулись алые как кровь розы. Иногда цветы появлялись и на постаменте.
Тут же через сто метров дорогу украшала кривая трещина, выполняющая функции «лежачего полицейского». Однако другие колдобины далеко не всегда служили подспорьем для безопасной езды – когда шёл дождь, они полностью заполнялись водой, рискуя лишить неосторожного водителя колеса, либо угробить подвеску автомобиля.
Городские власти регулярно выделяли деньги на ремонт проезжей части – ямы заделывали и в грязь, и в снег, и в ливень. То ли бравые трудяги из Средней Азии не знали азов укладки асфальта, то ли это был какой-то хитрый план по отмыванию средств, но треклятые дыры с завидной регулярностью появлялись то там, то сям. В народе даже созрела шутка, что агенты пятой колонны каждую ночь бегают по городу и дырявят казенный асфальт.
Вообще, вопрос существующей власти, политического режима и прочего думского безобразия всегда был весьма болезненным для простого люда, в том числе и для Опричника. Он видел главного физического врага именно в гнилом государственном аппарате, судебной системе и органах правопорядка. С этническим криминалом можно бороться до безконечности, а главные организаторы в это время будут богатеть, сидя в комфортных кабинетах, приобретать недвижимость за рубежом и отправлять своих детей на учёбу куда-нибудь за океан.
За всеми этими мрачными размышлениями Савин чуть не проморгал свою остановку. Миновав несколько дворов и арок, он вскоре вышел к учебному заведению. Исторический факультет умещался в небольшом трёхэтажном здании советской эпохи, которое, судя по планировке, раньше было школой. На прилегающей территории располагалось несколько лавочек под деревьями и площадка для спортивных занятий.
Чуть ли не возле крыльца дымил чёрной сигаретой Данил Кудряшов – невысокий весёлый парень в модных дырявых джинсах, с которым Андрей познакомился ещё в день поступления. Вечный приколист тогда с гордостью заявил, что идёт на истфак лишь по причине его шаговой доступности.
– Оу, привет скинхедам! Вайт па!
– Здорово, – буркнул Опричник, попутно соображая, чем он похож на скинхеда.
На родной окраине русские парни предпочитали тёмную и свободную одежду – чтобы не бросалась в глаза и не мешала драться. От дворовой моды Савин не отставал: чёрные кроссовки и спортивные штаны-шаровары были его постоянными спутниками. Плюс короткая куртка сверху какой-нибудь однотонной кофты.
За несколько секунд сопоставив факты, Андрей всё-таки решил уточнить:
– А чем я на нацика похож?
Данил начал смеяться и тут же подавился сигаретным дымом.
– У тебя типичный русский профиль, невооружённым взглядом видно, – пояснил он, откашлявшись. – А хачики таких не любят. Вот ссадина у тебя на щеке явно насильственного происхождения, но сам ты не зашуганный. Значит скин!
«Вот оно что... наблюдательный и вовсе не дурак», – подумал Опричник и заговорчески подмигнул. – «Пусть думает так, как ему нравится».
– Ты в курсе, как нам с кураторшей не повезло? Это же полный анус! – продолжил Кудряшов, сложив бровки домиком. – Карягина Анастасия Львовна, помнишь? Это она повела всех первокурсников к вечному огню возлагать цветы, когда мы тихонько свалили по домам. Как бы нам не влетело за это.
– Нет, её не помню, – равнодушно отозвался Савин.
– Да ты чё? Это же Карга, гроза истфака! Она на историчку училась ещё в те времена, когда студентов линейкой по рукам лупили. Ты, как скинхед, коммунистов не любишь – тебе с ней туго придётся.
– Коммунистов не только скины не любят.
– Зато Анастасия Львовна очень даже любит. Партия, колхозы, совхозы... эх, времена! – шутливо протянул Данил и вдруг резко прибавил басом: – В гробу я видал этот коммунизм. Мне вообще кажется, будь бы её воля, она бы с Лениным в мавзолее лежала.
Такая перемена не могла не насмешить Андрея.
– О, видишь какая красотка? С нами учиться будет. Люблю светленьких и с формами, м-м...
Приколист указал на длинноногую студентку в облегающих джинсах и водолазке с длинными волнистыми волосами. Она стояла возле беседки в компании девушки пониже. Опричник пригляделся и с трудом узнал старую подругу Веронику Агафошину.
Ещё в дошкольном возрасте они часто играли во дворе, когда глазастую пигалицу с пшеничными косичками приводили в гости к бабушке – соседке Савиных. Если искренняя дружба между мальчиком и девочкой возможна, то только в эту безпечную пору, когда дни напролёт ребятня с радостным воплем носится по двору за каким-нибудь котом или собачонкой только для того, чтобы погладить пугливое животное.
К сожалению, через какое-то время старушка Агафошиных умерла, а её квартиру заселила молодая семейная пара. С тех пор ниточка оборвалась, и во дворе стало на один тоненький голосок меньше.
«Странно, почему её не было на вступительном экзамене? Я бы узнал её ещё тогда. Может, пришла, когда я уже получил отметку?»
Почувствовав долгий оценивающий взгляд, Вероника повернула голову. Опричник сразу осознал, что дальше пялиться просто неприлично и слегка пихнул Кудряшова в бок:
– Пошли, Казанова, сейчас познакомлю.
Данил сначала растерялся, но быстро взял себя в руки и уверенно зашагал за одногруппником походкой павлина.
– Вероника, привет, – чуть сипло произнёс Андрей. – Давно не виделись.
– Привет, – девушка взмахнула длиннющими ресницами, оглядывая Савина с ног до головы. Тот сразу подметил, что мрачный спортивный прикид явно не впечатлил красавицу. Да и лицо после вчерашних танцев с цыганами оставляло желать лучшего.
Возникла неловкая пауза.
– Андрюша, ты?
– Ага.
– С ума сойти, – голос Вероники заметно потеплел. – Ты здесь учишься?
– Теперь да, и, похоже, в твоей группе.
– Кхе-кхе, – нарочито громко закашлял Кудряшов.
– Знакомьтесь: это Данил, он поступил на истфак потому, что живёт в соседнем доме.
– Хай, детка!
Студентки рассмеялись.
– Меня зовут Лиора, – представилась вторая девушка с каштановыми кудряшками. – Я из Днепропетровска.
– Люблю хохлушечек, – вдруг заявил Данил. – А имя – просто фантастика!
Смеялся Опричник от души – подобные реплики произносились с явным подтекстом шутки и не выглядели чересчур похабными. А после вопроса о том, как «милые дамы относятся к многожёнству», заядлого приколиста уже было не остановить. По крайней мере, так казалось.
Из института твёрдой поступью вышла зрелая дама с причёской-домиком на голове, повседневным макияжем на лице и кучей папок в руках. Расставив ноги, насколько ей это позволила строгая юбка по колено, она громогласно объявила:
– Первокурсники по специальности истории России – ко мне!
– Карга! – шёпотом воскликнул Кудряшов.
Вокруг постепенно стали скапливаться поступившие, с опасением поглядывая на властную женщину.
– Все собрались? Меня зовут Карягина Анастасия Львовна, я ваш куратор. А теперь, пожалуйста, следуйте за мной в двенадцатую аудиторию.
Первокурсники робко двинулись за преподавательницей, ловя на себе любопытные взгляды студентов старших курсов. Данил и Андрей не спеша шествовали в самом конце. В кабинет они зашли последними и уселись на самый дальний ряд.
– Мы рады приветствовать вас на нашем факультете, – начала Анастасия Львовна. – С большинством из вас мы познакомились на торжественной линейке, после которой мы почтили память павших воинов Великой Отечественной. Но некоторые асоциальные элементы благополучно смылись с церемонии возложения цветов.
Прожигающий взгляд кураторши остановился на последнем ряду. Опричник сразу понял, что имеют в виду именно его и Кудряшова.
«Надо же, а приколист был прав», – мелькнуло в голове Савина. – «Сейчас попробует пристыдить нас перед всей группой».
– Мальчики, встаньте, – суровым тоном приказала Карягина. – Попрошу вас объясниться!
Поднимаясь с места, Данил случайно ударился коленом об угол стола и непристойно выругался. Брови преподавательницы переместились на лоб, образовав множество складок, а в глазах заиграли недобрые искорки.
– Молодой человек, что вы себе позволяете? Вы находитесь в стенах высшего учебного заведения! Если сейчас же не объясните ваше отсутствие на церемонии, я поставлю вопрос о вашем отчислении!
Кудряшов хотел что-то возразить, но Андрей одёрнул его и произнёс:
– Как православный христианин, я не считаю возможным поклоняться вечному огню.
– Что?! – побагровела Анастасия Львовна. – Да как вы смеете не почтить память наших дедов – защитников отечества? Может быть, вы не русский? Или ваши деды воевали за Гитлера?
– Насколько я знаю, все они были на стороне Советского Союза, – спокойно ответил Савин. – Как и многие другие, они сражались не за коммунизм, а именно за родину.
– СССР – наша родина!
– А я думал, что Российская Федерация, – брякнул Данил и виновато улыбнулся.
– Ни то, ни другое, – вдруг заявил Опричник. – Наша подлинная духовная родина – это Святая Русь, а историческая родина – Российская империя.
От таких слов Карягиной стало дурно. Едва сдерживаясь от нахлынувшего возмущения, она опустилась на стул и попыталась взять себя в руки.
– Анастасия Львовна, может быть воды? – засуетился один из католиков, Переверзев Коля, сидевший прямо напротив учительского стола.
– Я мигом, – добавил его приятель Максим, со странной фамилией Блонский.
– Не надо, ребята, – тяжело вздохнула кураторша и вновь переключилась на Андрея. – Как ваша фамилия?
– Савин.
– Хорошо. Исторические дискуссии мы оставим на потом. А теперь ещё раз, внятно и доходчиво объясните мне, почему вы отказываетесь возлагать цветы в память погибших ветеранов.
Заинтересованные взгляды одногруппников, все как один, устремились на обвиняемых.
– Вечный огонь, выходящий из пятиконечной сатанинской звезды – это же очевидный символ ада. Под прикрытием почитания павших солдат некто создал гражданский культ поклонения огню, – абсолютно серьёзно сказал Опричник. – Если мы действительно любим своих предков, то обязаны молиться о них, заказывать службы и заботиться о живых ветеранах, вместо того, чтобы нести цветы металлическим идолам богоборцев и вечному пламени. Как до крещения Руси деревяшкам и огню поклонялись, так и сейчас многие железякам кланяются.
Секунд на десять в аудитории повисла гробовая тишина. Остальные студенты во все глаза уставились на преподавательницу, а Кудряшов просто стоял и глупо улыбался.
Дверь легонько скрипнула, и в кабинет зашёл Вениамин Григорьевич Шубин – декан исторического факультета.
– Сидите-сидите, – махнул рукой он и вопросительно посмотрел на Данила и Андрея. – А что это тут у вас за мероприятие?
– Да вот, Вениамин Григорьевич, выясняем некоторые религиозно-исторические моменты, – с надрывом пояснила Анастасия Львовна.
– Любопытно, любопытно. На вводной лекции такие вопросы – весьма похвально. Вот что значит тяга к истории!
– Не то слово, – еле заметно сморщилась Карягина. – Только с внешним видом у нас проблемы.
– Действительно? – профессор отрегулировал свои очки и внимательно оглядел двух стоящих парней на заднем ряду.
Чёрная лёгкая куртка, широкие спортивные штаны, тёмные кроссовки – на одном, и дырявые джинсы, цветастая ветровка, белые кеды – на другом.
– Непорядок, непорядок, – покачал головой Шубин, обращаясь к Кудряшову. – Вам, уважаемый первокурсник, надо джинсы зашить. Что за мода такая? Может, вы ещё дырявые носки носите?
Из зала послышалось сдержанное хихиканье.
– И на Савина посмотрите, – не унималась кураторша. – Как будто не в институт, а в спортзал пришёл.
– Ну это вы зря, Анастасия Львовна, – невозмутимо заявил Вениамин Григорьевич. – Вы, наверное, не в курсе, что Савин – единственный студент в группе, который записался в нашу секцию по рукопашному бою. А живёт он на другом конце города, если я ничего не путаю.
Андрей молча кивнул.
– Вот видите, не путаю. В наше время союз науки и спорта – редкость... Скажу больше: кто ещё пожелает записаться на тренировки, тому я автоматически даю разрешение на спортивную одежду. Но только не на экзаменах и не на прочих ответственных мероприятиях.
– Садитесь, мальчики, – с выражением процедила Карягина.
– Я вот чего зашёл, – напрягая память, произнёс Шубин. – С сегодняшнего дня мы возобновили работу буфета. Борщи нам, конечно, не светят, но чай с булочкой покушать можно. Так что, милости просим, дорогие! Но только не в ущерб занятиям. Итак...
Первые лекции после организационных вопросов веяли монотонностью и скукой – преподаватели не торопились раскрывать древние тайны и ветхие предания. Они ненавязчиво прощупывали багаж знаний первокурсников и понемногу составляли представление о каждом.
Опричник участвовал в обсуждениях неохотно, лишь когда никто из студентов не мог правильно ответить на поставленный вопрос, он подавал голос. Исторический курс начинался с самых давних времён, когда почти все народы бродили во тьме язычества и соревновались в мифологии, философии и войнах. Савина не сильно интересовал этот период из-за обрывистых фактов и отсутствия на горизонте русского православного государства.
На переменах католики Максим Блонский и Коля Переверзев, как и в первый день сентября, пытались раздавать календарики с местным костёлом и зазывать туда на службы. Учащиеся, в массе своей, не проявляли особого интереса к их деятельности. Однако, поглядывая на эту картину издалека, Андрей всё думал, каким способом остановить эту ползучую, пусть и не совсем удачную, католическую экспансию. В богословские споры еретические проповедники вступать не хотели, с голливудской улыбкой заверяя, что «все мы христиане».
Ещё при первой встрече с ними на торжественной линейке, Опричник прямо заявил о том, что никаких христиан, кроме православных, не существует в принципе. И отказался брать предложенный календарик. Блонский тогда заметно стушевался и не посмел возразить что-либо. После этого случая приятели-католики старались обходить нетактичного ортодокса стороной.
К концу пар студенты под влиянием балагура Кудряшова решили отметить первый день учёбы в кафе неподалёку.
– Меня даже не уговаривай, – отрезал Савин. – Я иду на рукопашный бой.
Почему спортивная секция обосновалась в здании исторического факультета, никто объяснить не мог. Получилось нечто вроде взаимовыгодного сотрудничества: институт сдавал небольшое помещение рукопашникам, а взамен приобретал некий аналог предмета физкультуры. Хотя посещать подобные занятия было необязательно.
Тренировки проводил пожилой старичок Евдоким Иванович с бритым черепом и без намёка щетины на лице. То ли из-за почтенного возраста, то ли от травмы головы в молодости он постоянно путал имена своих подопечных, и тем самым часто ввергал в недоумение новичков. По общему количеству рукопашный бой посещало человек десять-пятнадцать, большая часть из которых пропадала после первого месяца. По словам тренера, происходил своеобразный круговорот рукопашников в природе.
В основном люди не задерживались по причине старой как мир – зал оставлял желать лучшего. Нависшие над самой макушкой потолки, вечно мешающие квадратные колонны по всему периметру, по нескольку раз перемотанные скотчем боксёрские груши, раритетный спорт-инвентарь – всё это вскоре иссушало бойцовский энтузиазм молодёжи.
Андрей изначально не ожидал от секции ничего особенного. Конечно, физическая подготовка, техника ударов и бросков – хорошее подспорье в уличных схватках, но главная цель была другой. Теперь некоторые травмы можно выдавать за спортивные, что само по себе недурное прикрытие от неприятностей в милиции и дома. Родителям жилось бы куда спокойнее. В глубине души они, конечно же, почувствуют подвох, но всё равно предпочтут верить в лучшее.
И что это за исконная черта у русских людей? Верить в лучшее... Непотопляемая особенность характера, позволяющая нации переживать кровавые смуты, лишения, геноцид... Или наоборот, эгоистическое стремление к сугубо мирскому благополучию, устроению на земле некоего плотского рая, который есть преддверие ада. Где же эта зыбкая грань между терпением и напрасным кровопролитием? Желанием лучшего и обезцениванием того, что уже имеешь?
От души молотя грушу на десятом или одиннадцатом подходе, Опричник витал в собственных мыслях. Невольно представляя на месте спортивного снаряда врагов отечества, он сокрушал челюсти, вышибал зубы и сворачивал носы. От этого трепещущего чувства справедливого возмездия руки не ощущали ни боли, ни усталости, вновь растирая кожу на костяшках в кроваво-жёлтую кашицу. За окном занималась гроза.
