Афганистан, 1989, горная местность.

Ночь безлунна… Лицо Олега Строгова появляется на мгновение в неверном свете Млечного пути и - снова исчезает в тени. Рядом с ним, в наспех сооруженных неглубоких окопчиках, на высотке, еще пятеро. Один – в одежде афганца-пуштуна.

Внизу, по тропе – вереницей группка «духов».

- Они, товарищ лейтенант… - шепчет боец       Строгову.

- К бою!

Строгов выцеливает ведущего, командует шепотом:

- Огонь!

Оранжевые трассы пуль срываются с пламегасителей автоматов, но несколько взрывов вокруг – ярко и ало освещают всю группу, острые ребра осколков вгрызаются в каменистый грунт, разрывают тела бойцов…

С соседней горки дробно, длинными очередями, работает пулемет, устилая свинцом все пространство над головой Строгова и оставшегося в живых бойца Андреева… «Духи» с тропы, грамотно страхуя друг друга короткими автоматными очередями, лезут вверх, к раненым бойцу и лейтенанту…

Двое «духов» появляются с фланга – словно вырастают из-под земли – Строгов успевает крутнуться и встретить их кинжальным автоматным огнем… Но и сам пропускает – три пули разрывают рукав бушлата…

Боец в смятении бросает взгляд на Строгова; по губам читается жесткое бранное слово…

Вдвоем, спина к спине – короткими очередями они пытаются отсечь наступающих «духов», но тщетно.

Пулеметная очередь не дает им поднять голов… Осколок камня рассекает Строгову скулу; он закусывает губу, сосредотачивается и четырьмя короткими, в три выстрела, очередями сшибает рванувших к окопчику троих нападавших.

Боец швыряет осколочную гранату, поворачивается к Олегу, хрипит, стараясь шутить, оскалив окровавленные губы:

- «У Абдуллы – очень много людей»… - выпускает, не глядя, длинную очередь, переглядывается со Строговым, спрашивает: - Всё, командир?

Олег опускает согласно веки.

Боец выдергивает чеку, граната остаются в руке… Его губы шевелятся неслышно производя отсчёт…

- Девять… восемь… семь… шесть… пять…

Длинная очередь из РПК с дальней высотки буквально пришпиливает приближающихся «духов» к земле… Еще одна – гасит пулемет на взгорке напротив, еще – поливает свинцом все пространство спереди, справа, слева, словно указывая Строгову и бойцу проход…

Работает неведомый пулеметчик четко, точно, спокойно, как на полигоне.

- Мать твою в душу… - хрипит боец, одним махом выбрасывает гранату за низенький бруствер…

Всполох пламени, и Строгов с бойцом срываются с места, огрызаясь теперь уже непрерывным автоматным огнём, устремляются в проход…

Огненно-фиолетовые жгуты пулеметных трасс несутся навстречу, опаляя кожу щек и волосы быстрой горячей смертью, но не давая «духам» ни поднять головы, ни выстрелить, ни – ринуться следом…

Строгов с товарищем срываются в спасительную тьму...

…Пламя зажигалки… Олег Крылов прикуривает вытянутый зубами из пачки «кэмэл». Он, в отутюженной и отглаженной полевой форме старшего лейтенанта военной контрразведки, с двумя орденами Красной Звезды, сидит за столом, покачиваясь на задних ножках стула. Перед ним – пишущая машинка «Любава» с заправленным в неё листом. На треть – напечатанный протокол допроса. Глубоко затянувшись, выдыхает дым в лицо сидящему на табурете напротив Строгову. Строгов ранен – лицо еще не зажило, рука на перевязи, бинт пропитан кровью.

- …после того, как информатор сообщил мне о готовящейся засаде…

- И он, конечно, мёртв…

- К сожалению, да.

- И подтвердить ваши слова некому?

- Нет.

- Известно, - язвительно усмехнулся Крылов. – Мертвые – молчат. А ты – говори… пока.

Строгов поморщился, сбитый с мысли, продолжил:

- Да… сообщил о готовящейся засаде на пути передвижения нашей колонны к государственной границе СССР. Я принял оперативное решение выставить контрзасаду и сорвать замыслы противника.

- Почему не проинформировал своего непосредственного начальника?

- Не успел. Усама прибежал запаленный, глаза горят… Если бы «духи» прошли тропу и заняли высотки… Необходимо было действовать очень быстро. Перехватить «духов» на марше, потом – разбираться по полной…

Крылов скривился:

- Усама мертв, и на него списать можно всё. А тебе известно, старлей, что от твоих действий за версту смердит!? Провокацию хотел устроить!?

- Что?

- Тебе, как разведчику, лучше других известно: наши генералы сумели договориться с духа… с лидерами кланов - о беспрепятственном пропуске колонн к государственной границе Афганистана и СССР…

- И «духи» эту договоренность повсеместно нарушают…

Иезуитская улыбка на лице Крылова делается приторно-сладкой:

- Там, где нарушают они, «остается поле-чисто на семнадцати верстах» - пропел Крылов намеренно фальшиво… - Там по кишлакам, схронам и живой силе работают сначала «крокодилы», а зачищают – наши группы, военной контрразведки. Кто ж тут выживет? Война, брат!

Крылов умиротворенно откинулся на стуле:

- И ответственность за нарушение договоренности несут полевые командиры и их… шайки.

Крылов снова закурил, встал, потянулся, уголки рта скривились книзу; он резко шагнул к сидящему Строгову, наклонился, гаркнул в лицо:

- А теперь – правду!

На лице Строгова мелькнула тень презрения, но заговорил он спокойно монотонно:

- Поступило сообщение от информатора: «духи» хотят устроить засаду на караван «под занавес». Принял решение выставить контрзасаду…

- И – попал! Из четверых бойцов трое убиты, один - ранен, командир– деморализован… Информатор, как и положено, – тоже убит, с него не спросишь – как было…

Неожиданно, рывком, Крылов снова наклоняется через стол, оказывается лицом к лицу со Строговым.

- Я тебе скажу, как было!.. – Прошипел Крылов свистящим шепотом: - Твой дружок-афганец шепнул тебе, что ждут тебя «на той стороне»… Решил напоследок к врагу переметнуться!? Сладкой жизни в Америке захотел, гнида!? И - бойцов положил!?

Строгов рванулся было к Крылову, но тот резким коротким ударом сбил его, Строгов перелетел через табурет, упал на пол, вскочил, готовый в ярости ринуться на контрразведчика…

На него смотрел «зрачок» ствола «Стечкина», крепко сидящий в руке Крылова:

- Сядь, голуба моя! И – не дергайся!

- И – что? Пристрелишь меня? При попытке?.

- И не сомневайся! Положу, суку! – Крылов развел губы в оскале: - Согласно Уставу.

Губы Строгова снова кривятся презрением, он кивает на грудь Крылова:

- Ну – клади. Еще «звездочку» получишь… Как икона будешь…

Крылов откидывается на стуле, пыхает зажатой в зубах сигаретой, щурит глаз от попавшего дыма:

- Икона, говоришь… Иди, молись, тёзка. Только – истово молись, православный, как здесь правоверные молятся…

Помолчал, добавил:

- Военный трибунал еще никто не отменял.

Ухмыльнулся – нехорошо эдак, с ленцой, глядя на Строгова, как на некое земноводное, по недоразумению обряженное в форму советского офицера, да еще с двумя орденами Красной Звезды…

Сзади появился рядовой-конвоир, тронул Строгова за плечо.

- Иди, пока… А я здесь еще поработаю…

Крылов остался один. Открыл сейф. Вытащил бутылку, налил в стакан на две трети водки, подмигнул портрету Горбачёва, выпил водку в три глотка, «закусил» глубокой затяжкой, выдохнул вместе с дымом, глядя на портрет Генерального:

- А до тебя Горбатый, мы тоже доберёмся… Дай срок.

Крылов присаживается к столу, морщится, начинает стучать по клавишам пишущей машинки…

В сопровождение конвоира Строгов идёт по расположению части. Дорогу им заступает подполковник со Звездой Героя на груди. Бросает конвоиру:

- Иди, боец, покури…

- Не положено, товарищ подполковник.

- А ты – не в затяжку… Па-шёл!

Охранник вяло отходит.

- Чего кислый, Олег?

- Ребят жалко.

- Развел тебя Усама. А ты - повелся. «Духи» под занавес приказ получили: офицеров натаскать. Американцы большую программу подготовили и профинансировали… под это дело.

- Мы же – выходим. Зачем им?

- «Информационная война» называется. И пленные советские офицеры – просто козыри в такой колоде.

- Усама был хороший информатор.

- Теперь – мертвый. Может, его и самого развели. Закуривай. И не стой таким! У меня – от одного твоего кислого вида – челюсти сводит!

- Да этот сука… Крылов…

- Особисты все – не сахар, и даже не чай с вареньем. А Олежка Крылов – он хоть правильный…

- В гробу я видел таких правильных!

- Работа у него такая.

- Сучья.

- Ты вот что, Строгов. Писать не разучился?

- Нет…

- Вот и пойдем, напишешь мне рапорт о необходимости проведения оперативного мероприятия… позавчерашним числом. Задачи, цели, время поставь.

- И… что? Крылов это примет?

- А то… Война, знаешь ли… А бумажка – завалялась, затерялась, слава Богу – нашлась! Во-вре-мя! Задача ясна?

- Так точно.

- Ну и славно. А вообще – ты запорол косяк, боец, это понятно? – Голос подполковника стал суровым и строгим.

- Так точно.

- Провели, как мальчика…

Строгов смущенно почесал переносицу:

- Валерий Сергеич, а кто стрелял то?

- Все стреляли…

- Пулеметчик, что нас прикрыл? Виртуоз просто. Если бы не он – повязали бы нас «духи»…

- Не… - добродушнейшая ухмылка озарила полное лицо подполковника, сделав похожим на курносого колобка. – Не повязали бы. Кто ж вас этим оглоедам живых бы сдал, а? Да и – что ты командиру вкручиваешь? Боец твой, Андреев, признался, что из двух последних гранат уже чеки вынул… Было?

- Было… Как он?

- Нормально. Поправится. А пулеметчик… Тёзка твой и стрелял.

- Тёзка?.. – не сразу понял Строгов.

- Олег Крылов. Вы ведь как подорвались – он грамотно следом, - а ну, и вправду к врагу переметнуться надумали…

- Валерий Сергеевич…

- Версия. Имеет право на существование. А Крылов на самом деле еще семь лет назад в Афган попал, срочную здесь прошел, Кстати, снайпером. Первую «Красную Звезду» тогда ещё получил – а тогда, поверь, не щедро раздавали. Чекисты внимание на него обратили и после дембеля – учиться. Ну и – снова к нам.

- Выходит – жизнь он нам спас…

- Выходит – так. А если б что не так, то…

- Пулеметом он владеет мастерски.

- Снайпер. Его ведь в Красному Знамени, как и тебя, представляли, да штабные срезали. Сказать, за что?

- Оно мне надо?

- А ты послушай. Тут группка наших военных интендантских прямой товарообмен с «духами» наладили: корову на барашка, барашка на курочку, курочку на уточку, уточку – на клюшку…

- Ширпотреб на оружие.

- Именно. Видики, шмидики, джинсы кроссовки… И «Черными тюльпанами» - в Союз. Большие чины светились. Слух катался, под это дело и – героин переправляли.

Так вот. Крылов информацию собрал, подождал, пока у наших полковников в «духами» стрелка деловая состоится – за чаем, на их, понятно, территории… За «калаши» и прочее купцы те долларами наличными собирались расплатиться. Крылов свою агентуру задействовал, спровоцировал в чайхане кратковременный огневой контакт, налетел орлом сотоварищи и…

- Повязал?

- Куда там! Memento more. Положил – и полковника нашего с дружками, и духов – всех. Из того же пулемета работал. Ну и группа у него соответственная. И – что в итоге вышло?

- И – что?

- Полковнику и иже с ним – награды посмертно; «духов» - тех списали, понятное дело, на боестолкновение, и – ни коррупции в армии, ни товарообмена. Все довольны, все смеются. – Подполковник сурово сжал губы.

- И волки сыты, и овцы – целки.

- А куда доллары делись – никто и не спрашивал. Сгорели, наверное, синим пламенем.

- Не прост тёзка… Крылов.

- Простые – карандаши бывают, а военная контрразведка, это брат… Но он - за справедливость. За это и вторую «звездочку» получил. – Подполковник вскинул руку, посмотрел на часы: - Так что – час тебе времени, и чтобы рапорт – как положено. Задача ясна?

- Так точно, товарищ подполковник!

- И еще. Мы на тебя тут наградной выправили… За Махмуда Айбани. Но… отправлять не будем, не взыщи. Чего лыбишься?

- Да нормально все. У нас – или предатель, или – герой.

- Узко мыслишь. Или – хороший служивый, который правильно понимает тонкости момента. Уразумел?

- Так точно!

- Боец, ко мне!

Конвойный подбежал к подполковнику.

- Сопроводишь товарища старшего лейтенанта в канцелярию, он мемуар сочинять станет. Потом – вместе ко мне.

- Но приказ товарища…

- Приказ Крылова – уже в канцелярии. Выполнять!

- Есть!

Подполковник повернулся к Строгову:

- Вот так, Олежек. Учись, студент, пока я жив… А Крылов… - подполковник хохотнул: - Не был бы особистом – цены б ему не было!

- Кто на что учился. А бойца моего я могу к награде представить? И остальных, посмертно?

- Ну ты и хват, Строгов! На ходу подметки режешь! Представляй. Подпишу. Золото – парень. А остальным – вечная память.

Строгов поник:

- По моей… глупости…

- Отставить, Строгов! Не по твоей глупости, а – за Родину! А то, что враг – умен и коварен – мы должны помнить всегда. Всегда!

- Есть помнить!

- То-то.

Подполковник пыхнул сигаретой и – словно растворился в серовато синей дымке… Недальние горы рельефно отделяли ясное небо.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Великая Степь, наше время.

Незримая линия, что соединяет небо и степь в единое целое была в этот час далекой, недостижимой… Еще не показавшееся солнце едва красило темную линию нежно алым, постепенно наполняя холодное бескрайнее небо теплом и светом.

Сокол парил. Он застыл в восходящих теплых потоках остывавшей за ночь земли, безразличный и к настоящему, и к прошлому, и к будущему… Он словно впитал в себя тысячелетнюю мудрость Великой Степи, ее смуту и ее славу, сделался ее частью, ее памятью, хранителем, стражем… Ни суетное беспокойство живущих, ни стойкое безмолвие ушедших, чьи кости истлевали там, внизу, под плавными волнами ковыля – ничто, казалось, не могло нарушить его покой… Солнце восходило, и крылья птицы царственно блистали в ранних лучах алым и золотым…

Пурпур и золото – всё, что искали во все века люди, – окружали сокола царственным венцом сияния, славы и власти.

Сокол сложил крылья и молнией свергся на добычу. Когти прихватили шкурку зверька, но он был слишком крупен и силен для сокола – в степной пыли завязалась схватка; сокол не желал выпустить добычу, но и взлететь с ней не мог.

Нежданный грохот прокатился эхом; недальний всполох осветил равнину. Свет этот отразился в настороженном оке сокола алым, когти разжались и птица, низко стелясь над степью, ринулась прочь. Почуявший свободу зверек мигом исчез в норе, а следом – громыхнуло, вспыхнуло снова, ярче…

Ящерка, блеснув золотисто-алой чешуйчатой шкуркой, молнией ушла в россыпь камней. Степь притихла, затаилась перед вздохами исполинского чудовища.

Это был огромный, недвижный, сложенный из блестящих и темных труб монстр, изрыгающий пламя из высоких, устремленных в небо горловин… Маленькие черные фигурки, что лазали по нему там и сям, а ночами грели его сочленения голубоватыми искрами, - теперь метались всполошено, а монстр – плескал в стороны собранным в преисподней племенем и чем то еще – плотным, удушливым, превращающим степь в мутное марево, умерщвляя травы, делая их жухло серыми, безжизненными, и распространяя вокруг едкий ядовитый запах серы…

Сокол снова купался в высоких струях, куда не долетал смрад земли и монстра, застывшего тяжко в этой степи… Что там, под землей, сокол не ведал; но чувствовал, что владыка преисподней, к богатствам которого стремились люди в жажде обменять его на пурпур власти и золото могущества, как всегда, выйдет победителем… И через время останки этого нового людского идола-монстра будут бездвижно дотлевать здесь, как испещренные ветром и солнцем каменные останки иных истуканов - на вершинах курганов.

Лишь Великая Степь останется бескрайней и вечной, и так будет века и века, и звезды будут все так же безлично взирать на волнующиеся под ветрами волны трав.

2

Мощные протекторы подминают, ломают сочную зелень травы… Джип несся к газоперерабатывающему заводу прямо через степь. На ветровом стекле то и дело – отражением – плясали всполохи пламени.

Мужчина, сидящий рядом с водителем – мощный, высокий, лет немного за шестьдесят, но не потерявший ни силы, ни стати; суровое и жесткое лицо его, прорезанное несколькими глубокими морщинами, было лицом человека, большую часть жизни проведшего под хлестким ветром, обжигающим зноем, секущим поземкою снегом…

Лицо это, покрытое многолетним темным загаром, как копотью, казалось суровым – да и было таким, если бы не глаза – то холодно-ледяные, то – густо синие, они придавали лицу мужчины ту суровую, скупую привлекательность, какой не могут противостоять женщины: все наносное стерли годы, остались характер и - сила духа. Женщин это и притягивало, и страшило, но тянуло – неудержимо.

Звали мужчину Владимир Петрович Лапин. Трассы газопроводов Тюмени и Уренгоя, Оренбург, Ямал, Западная Сибирь, Северный Казахстан – эти места стали частью его жизни и его воли; вернее даже – стали жизнью его и волей. Сейчас он был владельцем и руководителем холдинга «СевертрансгазКЗ», который входил в газопроводную систему России и Казахстана; жемчужиной, бриллиантом холдинга был новый газоперерабатывающий завод «Трансгаз» в небольшом поселке Пластовске, на самой границе с Россией. Завод, строительство которого начали было еще в конце 80-х, застопорился было, но сейчас продолжал строиться, вбирая в себя современнейшие технологии, и - выдавал продукцию – лишая Лапина и его сотрудников остатков сна и покоя.

Сейчас сочленения труб завода извергали пламя и ядовитый, насыщенный серой газ; пламя текло из труб, словно кровь из изломов костей раненного дракона.

- Что со связью, - в сердцах Лапин выбросил в распахнутое окно мобильный. – Саша, прибавь!

Джип подлетел к полуснесенным взрывом воротам, сшиб висящую на одной створке дверцу. Какая-то балка грузно обрушилась на крышу автомобиля, сминая ее, но Лапин уже выскочил из джипа, как вырвавшийся на свободу тигр.

Он кричал, но за рёвом пламени голос его был не слышен; люди в панике ломились от начавшегося пожара; там и сям взрывы разметывали металлические конструкции… Упруго сжался воздух, летящее пламя опалило Лапину ресницы и брови…

Лапин понесся дальше, в самую гущу пожара; водитель Саша обхватил было патрона сзади, пытаясь удержать от рискованных действий – одним рывком Лапин сбросил нехилого парня, припечатал яростным взглядом к земле и помчался дальше, в самую гущу бегущих людей.

Жесты его стали скупы и повелительны; хаотичный бег прекратился; повинуясь этим жестам люди надевали противогазы, подхватывали багры, крючья, становились к запорным вентилям…

Несколько пожарных расчетов уже разворачивали шланги, пена белыми снежными шапками накрывала бегущий огонь… Грохнул направленный взрыв, сбивая вырвавшееся и стремящееся в небо пламя – рёв его стих, и мгновенно показалось, что наступила полная тишина.

Лапин – без пиджака, в прожженной сорочке упрямо закручивал обернутый дорогим пиджаком раскаленный запорный вентиль, перекрывая горящую струю газа…

…Лапин сидел и курил на каком то бесхозном ящике. Белоснежная пена вокруг его ног быстро превратилась в потеки копоти и грязи. Он посмотрел на свои руки. Ожоги саднили. Пройдет. В этой жизни - всё проходит. Но… прерваться и отдохнуть – нельзя. Особенно теперь.

Яркая точка огня сигареты постепенно тускнела, покрываясь серым пеплом.

3

Нью-Йорк, США

Окна главного офиса компании «American Finance Management» выходили на все четыре стороны света. Нью-Йорк лежал внизу, и виделся с этой высоты приготовленным рождественским пирогом. Черный матовый стол главы компании Джозефа Гаррисона был пуст: только монитор, «паркеровская» ручка и папка с логотипом и буквами «AFM».

Джозеф Гаррисон в компании еще двух хорошо одетых людей сидел за большим овальным столом для совещаний; его помощник и доверенное лицо Сэм Гладстон рассеянно рисовал чертиков в отмеченном тем же фирменным логотипом планшете. Говорил – с лёгким акцентом – Эдуард Александрович Плетнев – довольно молодой мужчина, приятной и неприметной наружности, внешность которого любой прохожий затруднился бы описать, сказав просто и скупо: «очкарик-блондин».

На стенном мониторе застыла картинка: завод, выросший посреди Великой Степи, напоминал монстра. Крупными фотографиями – выстроенных и строящихся объектов завода был обильно устелен и стол для совещаний; в целом картина выглядела впечатляюще.

- …головное предприятие газотранспортной империи Владимира Лапина.

- Кажется, там есть интересы «Газпрома»?

- Интересы «Газпрома» есть везде, - хмыкнул Плетнев. Бросил быстрый взгляд на Гаррисона, поправился: - Естественно, предприятие Лапина крепко связано с «Газпромом», но юридически – самостоятельно. Да и основная контора у него – в Астане, поскольку все газоперекачивающие станции, трубопроводы – через Казахстан. Сам завод «Трансгаз» территориально ближе к России, чем к Казахстану, но юридически на территории Казахстана. А такой громаде, как «Газпром», в общем-то, все равно, кто владелец. Они уверены, что любой собственник завода будет делать то, что угодно «Газпрому»

- Лапин сам, кажется, из «красных директоров»? – спросил Гаррисон.

- Прошел весь путь… от сперматозоида до маршала, - с ухмылкой вставил Гладстон.

Плетнев вежливо улыбнулся краешками губ, ответил:

- Завод заложили в девяностом. Потом – развал Союза, раздел собственности… Недострой никому не был нужен, Лапин купил его за копейки. И стал строить пять дет назад. Выяснилось – почему: решение России и Казахстана вести газовый поток на восток, там стабильный и – практически неисчерпаемый рынок, Оренбургский завод с переработкой не справился бы… А главное – изобретение группы Марата Курбанова. Газоочистная установка, которая позволяет брать ранее недоступные, сильно загрязненные пласты. Они там есть.

- То есть, перспективы богатые.

- Перспективы – да. А вот финансовых резервов у Лапина нет. Одни долги.

- А административный ресурс?

- Когда то был. Но не теперь. При новых раскладах ни в Кремле, ни в Доме правительства, ни в Астане у него поддержки нет.

- Так бывает? – иронично осведомился Гаррисон.

- Я имею в виду – реальных людей, с влиянием. Нет, конечно, мелкие клерки и в Администрации президента, и в правительстве, и депутаты в Думе, различные чины в Астане – как без них, но… Выходов на президентов и премьеров – нет.

- Есть совладелец с казахской стороны?

- Номинальный. Марат Курбанов, главный инженер завода. Все подписи на документах он ставит, не читая.

- То есть, Бучарский считает, что сожрать империю Лапина ему никто и ничто сейчас не помешает, - снова с рассчитанной бестактностью вставил Гладстон.

- Именно так, - дисциплинированно подтвердил Плетнев.

Гаррисон приподнял бровь:

- А самого Лапина вы со счетов списали? Он показался мне очень крепким человеком.

- Видимость. У Лапина сейчас нехватка оборотных средств, долги кредиторам, обязательства… К тому же недавняя авария его существенно подкосила… финансово. Да и со здоровьем у него… Сердце.

- Понятно. – Встрял Гладстон. – Итак, Бучарский хочет захватить завод…

- Все пройдет жестко. Но в рамках закона. Просто предприятие сменит хозяйствующего субъекта.

- Но банк Бучарского и сам… - Гаррисон пошевелил в пространстве пальцами, словно подыскивая адекватное слово.

- «Дышит на ладан», - на русском, чуть рисуясь, подсказал Гладстон и тут же перевел эту фразу Гаррисон.

- Не всё так плохо. – невозмутимо продолжил Плетнев. - 15 процентов акций концерна Лапина уже заложено в нашем банке. В данной ситуации мы сможем тихо и недорого скупить еще процентов 10 процентов активов концерна, получить блокирующий пакет, и тогда не только завод, но и газопроводы станут…

- Вашими.

- Финансовая и иная поддержка AFM в таких условиях для нас – бесценна…

- Вестимо, - вставил Гладстон по-русски.

Тонкие губы Гаррисона сложились в четкую прямую линию, светлые глаза смотрели на Плетнева холодно и пусто:

- Бучарский получит завод. А что получим мы?

Улыбка Плетнева сделалась ласково-приторной:

- Всё. И завод, и газопровод, и - Бучарского… как бонус.

- Бучарский и так наш. С руки ест, - бесцеремонно бросил Гладстон.

- Сегодня ест, завтра – укусит… - быстро отреагировал Плетнев. Потом уставился в пустоту над головой Гаррисона и произнес спокойно, хорошо поставленным голосом, так, словно читал лекцию для студентов:

- Тот, кто получает завод, получает весь концерн Лапина. Тот, кто получает концерн, получает контроль над газотранспортными потоками России и Казахстана - в восточном направлении. Собственник способен как усилить, так и существенно сузить газовый поток в сторону Китая. Или - перекрыть его совсем. Газотранспортные коммуникации Казахстана без империи Лапина, особенно без завода, нормально работать не смогут.

Плетнев выдержал рассчитанную паузу, добавил:

- А ведь Китай в наступившем веке – главный геополитический конкурент США, нет?

Лицо Гаррисона осталось совершенно бесстрастным. Лицо Гладстона – полным смешливой иронии. Но ни тон, ни манера Плетнева совершенно не изменилось. Он продолжил – равнодушно и отрешенно:

- Тот, кто владеет газотранспортными коммуникациями – владеет всей Великой Степью. Вы называете Великую Степь – «Heartland». Сердце мира. Или – Земля Сердца.

Тот, кто владеет Хартлендом, владеет материком Евразия. Так было всегда. И так всегда будет.

Пауза повисла в абсолютной тишине и казалась материальной, словно воздух в кабинете вдруг сконцентрировался, превратился в живой сгусток энергии, которую можно направить…

- Интригует... – едва слышно прошелестели губы Гаррисона.

- А тот, кто владеет Евразией - правит миром. – Четко закончил Плетнев.

- Миром правит тот, кто правит войной. – сухо поправил Гаррисон.

- И дешевых агиток нам не нужно декламировать… - бросил было Гладстон Плетневу в своей обычной манере, но осекся под острым взглядом шефа и замолк.

- Я распоряжусь перечислить на счета господина Бучарского достаточные средства, – снова прошелестел Гаррисон, - но…

- О ходе мероприятий мы будем информировать вас незамедлительно и… - зачастил разом подобравшийся Плетнев.

- Мы сделаем лучше. Сэм Гладстон поедет с вами. Он войдет в совет директоров банка и будет моим представителем и в Москве, и в Астане.

Плетнев ощутимо поскучнел лицом, но быстро справился с собой, произнес делово:

- Да, сэр. Так будет много лучше, - Плетнев скупо откланялся и вышел.

Скоростной лифт спустил его к подножию высотного здания; Плетнев сбежал по ступенькам, перешел улицу, вошел в бар, присел за столик, заказал водку и орешки, встал, быстро прошел по узенькому коридору в туалет, зашел в кабинку, выудил из бачка мобильный, заботливо упакованный в пластик, набрал единственный, хранившейся в его памяти номер и тихо произнес под аккомпанемент спускаемой воды только одну фразу:

- Они купились.

4

- Каков фрукт, - фыркнул вослед ушедшему Плетневу Гладстон.

- Скоро узнаем. Ты знаешь, что к нам собирается Лапин?

- И ему тоже нужны деньги… И вы их ему… обещали?

- Нельзя складывать все яйца в одну корзину. А деньги – тем более. - Впервые за вечер губы Гаррисона разошлись в улыбке, обнажив ровные искусственные зубы: - Уж схарчит Бучарский Лапина, или, напротив, Лапин раздавит банкира – а мы должны быть в прибыли. Всегда.

- Вот за что я люблю Америку, так это за продуманное благородство!

- Да? – Гаррисон приподнял бровь.

- А что до лекции о Хартленде – то это вовсе не бред. Все так и обстоит. Как специалист по России, я…

- Хатрленд, Казахстан, Россия, Китай… - монотонно выговорил Гаррисон и отрезал: - Все это не вашего ума дело. Вы поняли Гладстон?

- Я понял, сэр.

- Ну-ну, не дуйтесь, Гладстон. Тот, кто, как вы, умеет догадываться, имеет право на то, чтобы знать. Вот только всему - своё время. И – место.

- Я понимаю, сэр.

- А изобретение Курбанова…

- …газоочистная установка. – Понимающе кивнул Гладстон.

- …она – уникальна. И стоит – миллиарды. Это первое. И второе. Я вовсе не уверен в том, что власти России и Казахстана сквозь пальцы станут смотреть на то, как всякие… - он снова поискал пальцами в пространстве, выговорил по-русски, - дербанят – я правильно выразился? – завод. Поэтому…

Гаррисон вынул из коробки сигару, неторопливо раскурил ее, покручивая в пальцах, от длинной спички. Растянул губы в гуттаперчевой улыбке вечно молодой коллекционной куклы-манекена:

- Мы должны получить эту установку в любом случае. При любом исходе… дела.

Улыбка Гаррисона истаяла, взгляд стал прохладным и пустым.

- Вы поняли, Гладстон?

Разом посерьезневший Гладстон теперь уже совсем не был похож ни на шутника, ни на балагура, роль которого он столь успешно имитировал перед Плетневым. Глаза полуприщурены, улыбка дерзка и холодна.

- Да, сэр. Мы получим ее при любом исходе.

- И - любой ценой.

Гаррисон пыхнул сигарой и скрылся в клубах дыма, словно эсминец за дымовой завесой.

- Да, сэр. Любой ценой, - дисциплинированно повторил Гладстон.

5

Виржиния, США

Частное владение простиралось вольно, широко. Дом в колониальном стиле – с колоннами и портиком, был скорее фасадом; в глубине располагался еще один дом – современный, светлый, удобный, он тем не менее чем-то неуловимо напоминал постройки в Лэнгли; невдалеке – вертолетная площадка и аэродром для маленьких частных самолетов, и, похожий на обсерваторию, центр спутниковой связи и слежения.

В кабинете хозяина Гаррисон держался неестественно прямо: нечасто ему выпадала аудиенция такого уровня. Хотя хозяин дома, Генри Гиссенджер, бывший некогда Госсекретарем, а в последние тридцать пять лет работавший «порученцем» хозяев Белого Дома, всегда подчеркивал свою служебную зависимость словами «по поручению президента», все прекрасно знали: Генри – один из тех, кто сам дает такие поручения – и не только президенту США – это само собою, но и президентам доброй полусотни государств, считающихся независимыми…

- Я хочу, чтобы вы поняли правильно, Джозеф. Россия нашими усилиями опрокинута на триста лет назад, ко временам царя Михаила Романова. Она потеряла шестую часть территории, русские, природные русские – спиваются и деградируют, еще лет двадцать, и оставшийся от СССР военный потенциал можно будет считать металлоломом. Но… мы не можем и не должны и не будем ждать так долго!

Гиссенджер пригубил воды из бокала.

- Ресурсы России громадны. На пять процентов населения планеты они владеют половиной всех мировых природных ресурсов… - Гиссенджер замолчал на секунду, произнес тихо, словно про себя, - и чем-то еще… таким, о чем мы не знаем.

Гиссенджер замолчал.

- Что вы имеете в виду… - тихо, шелестящее решился вставить в паузу Гаррисон..

- Русские… умеют удивлять. У них это называется – чудо. Для всего остального цивилизованного мира – шок и головная боль!

Он поморщился, снова глотнул воды.

- Вы поняли свою задачу, Джозеф?

- Необходимо… нейтрализовать завод Лапина.

- Его необходимо парализовать! Полностью!

- Посланец Бучарского уверял, что ни в президентских, ни в правительственных кругах Москвы и Астаны Лапин не найдет поддержки, но…

Гиссенджер поморщился:

- Избавьте меня от избыточных деталей, ладно? Если начать сейчас – а закончить нужно очень быстро! – никто из людей власти не успеет отреагировать! Ни русские, ни казахи! Русским мы «оживили» Кавказ, у них одна за одной техногенные катастрофы, их премьер проявляет просто чудеса изворотливости, чтобы латать ту или другую экономическую дыру, президент – чудеса словесного эквилибра в политике… А в Казахстане - своих хлопот пребудет… Нашими заботами.

- Казахи могут опереться на Китай.

- Китай сам на кого хочешь обопрется! И – продавит, до грунта! Так, что потом не вывернешься. Но – вы правы – китайцы могут заметить нашу активность, постараемся отвлечь…

Патриарх мировой политики задумался, прикрыл глаза набрякшими веками, продолжил:

- А в целом заводишко Лапина для президентов сейчас – не уровень. Они не заметят. А мы будем аккуратны.

- А «Газпром»?

Гиссенджер хохотнул:

- В «Газпроме» обратят внимание на завод Лапина… когда будет поздно. Контролируемый нами завод закупорит транзит газа прежде всего в Китай… Мы поставим под свой контроль энергетические потоки Казахстана и частично России. А путь русскому газу на Запад преградит непредсказуемая - нашими заботами - Украина…

- Но Европа…

- Европа утрётся и - заткнётся. В мире должен быть один хозяин – мы! – Гиссенджер помолчал, прибавил тоном ниже: - Всё согласовано.

- Газ – это оружие. Горит, взрывается и… душит. Кажется, это сказал кто-то из «Газпрома».

Гиссенджер скривился:

- Когда мы реально перекроем все потоки… - Генри отпил воды, посмаковал полными губами, кивнул: - и «Газпром» и Россия действительно задохнутся – как больной, которому закупорили периферийные артерии… Выход один – немедленная ампутация – иначе сгниет все тело… Или – выравнивание давления…

- Если я вас правильно понял, вы полагаете…

- Я ничего не полагаю, - отрезал Гиссенджер. – Я знаю. Если бы мой друг Збигнев был прав, мы бы уже сейчас развалили Россию на девять маленьких медвежат… Но нам нужен этот монстр – сдерживать Китай и Исламский мир. Но нам нужен управляемый монстр. Ну да исламистами как раз занимается Збигнев – «зеленый полумесяц халифата», от ближнего востока до Индонезии… Вечный управляемый конфликт и с Китаем, и с Россией…

Гиссенджер елейно улыбнулся:

- Вы поняли, что значит ваш «точечный удар»? Нам нужна управляемая Россия. Одним действием мы достигнем того, на что могли бы уйти десятки, а то и сотни миллиардов долларов.

Гиссенджер потянул паузу, глядя на Гаррисона с усмешкой…

«Это – созрел…»

- Вам понятны ставки, Гаррисон? И – ваша личная ответственность за реализацию проекта?

Гаррисон, повинуясь скорее инстинкту, чем воле, встал:

- Так точно.

- Ну, не нужно этих солдафонских трюков… не люблю.

- Извините. Просто… все так похоже… на войну.

- А война – всегда. И потом…

Гиссенджер пожевал губами, развел губы в гуттаперчевой улыбке, обнажив ряд безукоризненных искусственных зубов:

- Вот тогда мы и сядем с русскими за стол переговоров. На наших условиях. Объявлять войну нужно тогда, когда она уже проиграна противником.

7

Северный Казахстан.

Кабинет Лапина в заводоуправлении был таким, какими были кабинеты советских начальников середины шестидесятых. Дубовая панель, массивный письменный стол, над которым, обязательным атрибутом – портрет руководителя страны, стол для совещаний, сейф.

Позади стола была дверь в комнату отдыха. В ней и расположились напротив за столом Марат Курбанов и Владимир Лапин. Бутылка коньяка была наполовину пустой.

- Володя, ну а зачем же ты сам полез… Что, больше некому?

- Ты же знаешь, Марат… Я – производственник, а не хрень конторская. Причины аварии выяснили?

- Трещина в трубе. Плюс - «Человеческий фактор».

- Ты по-русски говори.

- Трещина – она и есть трещина. Или свищ, или кто-то сваркой мазанул, пока труба пустая была – короче, струйка газа пошла… А работяга какой – закурил. Ну и… Потом краны сорвало. Сам знаешь, газ – это лавина. Хорошо, вовремя поспели.

- Что твоя установка, Марат?

Лицо Курбанова просветлело. С явной горделивостью в голосе, но стараясь тщетно сохранять невозмутимость:

- Очистка – почти в тридцать раз быстрее! Убирает все вредные примеси, даже примесь в сорок процентов серы – нипочем!

- Сколько промышленных испытаний было?

- Ужу шестнадцать. И ни одного прокола.

- Если так…

- На будущий год легко будем брать Иркулинский и Ругуевский пласты! Легко! Ты представляешь? Там же вся инфраструктура подведена, а газ – не могли брать, очень агрессивные примеси! А теперь…

- Это три-четыре миллиардов долларов дополнительно… Так?

- А то и все пять.

- Жаль, что не сейчас. – Лапин помрачнел: - До следующего года еще нужно дожить.

Лапин встал, подошел к огромному аквариуму с рыбками. Прозрачная синева воды, водоросли, экзотические плавники разноцветных рыб… Рядом – фотографии – черно белая, старая, жены, и много, разных – дочери, красивой девушки лет двадцати трех.

Курбанов подошел сзади, встал рядом.

- Выросла… принцесса. Как годы то летят…

- На мать похожа… А ты ее совсем от себя отлучил…

- Думай, что говоришь! Ты же знаешь, я с работы не вылезаю! - У неё свой бизнес. Галереи, картины, выставки…

- Володя, она давно переросла…

Машинально Лапин потирал область сердца. Лицо его снова закаменело, он бросил сквозь плотно сомкнутые губы:

- Жестокое наше дело. Как наждак. Не женское.

- Это мир теперь такой, Володя, жесткий. Жестокий. А от мира, как от жизни – детей не убережешь. Им бы на ноги крепко встать – это надо. – Погрустнел, добавил. – Пока мы живы.

Лапин оглянулся на друга озорно:

- Да? Тогда еще по одной. За жизнь.