Под плоским днищем десантной баржи хрустит прибрежная галька. Старенький дизель больше не надрывается, а ровно молотит на малых оборотах. До берега еще метров пятьдесят, и Виктор опускает аппарель прямо в воду. Грохоча каблуками по рифленому железу, морпехи гурьбой кидаются в открывшийся проем, зная, что неподвижная баржа отличная мишень. Держа винтовки над головой, они ломятся сквозь волны к берегу, где их ждет узкая полоска каменистого пляжа и отвесные, ощетинившиеся смертельной сталью скалы…

Вражеский берег молчит, и Виктор хочет одного: как можно скорее уйти назад в море. Он поднимает аппарель, включает реверс и дает дизелю максимальные обороты. Железный корпус мелко трясется и баржа начинает с мерзким скрежетом, неохотно сползать с камней. Дизель внизу судорожно стучит, охает и вдруг глохнет. Становится очень тихо. Только волны одна за другой накатывают с протяжным нарастающим шипеньем. Они играючи приподнимают корму и раз за разом колотят днище баржи о каменистое дно.

«Тук… Тук…»

«Марк! – орет Виктор в люк машинного отделения. – Что случилось, Марк?! Почему встали?!»

«Тук… Тук…»

«Марк, черт возьми! Заводи, слышишь? Заводи, пока они не стреляют!»
В ответ тишина, только камни бьют в днище.

«Тук… Тук…»

В воздухе чувствуется едкий, удушающий запах нитрокраски. От него слезятся глаза, и начинает болеть голова. Тупая пульсирующая боль…

«Тук… Тук…»

Виктор смотрит по сторонам. Морпехи серо-зелеными муравьями расползлись по берегу. Баржи, похожие на большие железные корыта, одна за одной разворачиваются и уходят в море. Только он застрял между двух стихий…

«Тук… Тук…»

Откуда взялся этот запах?.. Виктор высовывается из рубки и заглядывает в ковш десантного отсека. Там, спиной к нему, застыла одинокая фигура морского пехотинца.

«Эй, солдат! Какого черта ты остался! – кричит ему Виктор сверху. – Эй, слышишь?! Ты что, сукин сын, струсил?»

Не оборачиваясь, солдат отвечает гулким басом: «Идите сами! Я не потащусь туда с больными ногами!»

«Что за кретин…» – недоумевает Виктор и смотрит на его ноги, почему-то обутые в восточные серебряные туфли с острыми загнутыми вверх мысами. Кажется, он уже где-то видел такие…

«Рядовой!.. Кругом!» – кричит Виктор срывающимся голосом. Солдат не двигается. – «Солдат! Я приказываю повернуться!»

Виктор тянется к кобуре на поясе и рывком ее расстегивает. Кобура оказывается пустой, и тогда Виктор вспоминает, что оставил пистолет в «бардачке» машины… Хотя нет… Там он оставил револьвер 38-го калибра, а в кобуре должен быть автоматический армейский «кольт». Виктор снова сует руку в кобуру. Черт возьми! Его табельный пистолет на месте! Он с яростью выдергивает его, клацает затвором и целится в затянутую сеткой каску солдата.

«Солдат!.. Слышишь?! Повернись, или я стреляю!»

Откуда-то появляется Марк и начинает нудить под руку: «Виктор, это не совсем законно. Точнее – совсем не законно…»

«Тук… Тук…» – днище стучит о камни… пахнет краской… ужасно раскалывается голова…

Виктор начинает злиться: «Марк, тоже мне умник, у самого двигатель заглох, а он тут «законно-незаконно!»

И тут солдат ловко, на раз-два, поворачивается кругом.

«Дядюшка Сэм!» – сразу узнает его Виктор.

Дядюшка Сэм широко улыбается, сверкая улыбкой на миллион, и издевательски участливо спрашивает: «Надеюсь, помощник окружного прокурора хорошо плавает?..»

«Тук… Тук…» – раздалось где-то рядом…

Виктор очнулся, открыл глаза и ничего не увидел.

Наверное я ослеп, подумал он отстраненно. Затем попробовал пошевелить руками. Правую не почувствовал. Левой, кажется, что-то получилось. С великим трудом он поднес онемевшую руку к лицу и разглядел светящийся циферблат часов. Часы показывали начало первого.

«Тук… Тук…» – снова этот глухой стук… И плеск волн… И еще тяжелый, ядовитый запах краски…

«Торпедный катер!»

И тогда он вспомнил все, и у него сразу дико заболела голова…

Ему понадобилось еще минут пять, чтобы окончательно прийти в себя и разобраться в обстановке. Обстановка была невеселой. Он был заперт в абсолютно темном, крошечном пространстве неправильной формы. Под ним был рифленый металлический лист, на котором он провалялся больше двух часов в позе эмбриона. Низкий потолок не позволял встать в полный рост. Плеск воды и повторяющийся глухой стук говорили о том, что он все еще на катере, бьющимся привальным брусом о причал. Скорее всего, в форпике, где традиционно расположена малярка.

Он с опаской принялся ощупывать темноту, натыкаясь руками на стеллажи с банками и всяким хламом. Не было ни спичек, ни зажигалки, чтобы подсветить, но если бы и были, запах краски стоял столь плотный, что вряд ли бы он рискнул ими воспользоваться.

Борясь с дурнотой, он стал на ощупь искать выключатель. Не нашел, зато обнаружил под ногами свою многострадальную шляпу, а рядом наткнулся на предмет, показавшийся для этого места неожиданным. Это были очки с круглыми линзами в металлической оправе. Он осторожно ощупал их кончиками пальцев (линзы были толстыми, а одна оказалась лопнувшей посередине), кое-как завернул в носовой платок и сунул в нагрудный карман пиджака. Снова попытался нащупать выключатель, но вдруг услышал над головой стук каблуков. Он напрягся и торопливо зашарил вокруг руками, в расчете найти что-нибудь способное послужить оружием, схватил наугад какую-то палку и, сообразив, что это ручка малярного валика, с досадой отбросил в сторону…

Над головой раздался противный скрип отвинчиваемых «барашков» – один, второй, третий… А смазать-то поленились, не ко времени подумал Виктор. В былые времена Марк за такое получил бы от меня по шее… Люк рывком приподнялся, издав звук отдираемой резины, и тяжело откинулся в сторону. Через квадратный проем вниз обрушился невыносимо яркий столб света. Виктор зажмурил глаза и тут же застонал от пронзившей затылок боли.

– Очухался, сыщик? – раздался сверху голос «тощего». – Давай-ка вылезай оттуда, да поживей!

Щурясь, Виктор посмотрел вверх и увидел большой угловатый силуэт. «Тощий» сидел на корточках у края люка – мосластый, похожий на гигантского богомола. Костлявые ручищи он свесил между колен. Большой черный пистолет небрежно раскачивался на фаланге указательного пальца...