В одной самой обыкновенной средней школе...

В одной самой обыкновенной средней школе на окраине города был класс. Тоже самый обыкновенный, в котором собрались самые разные обыкновенные ученики из окружающего школу района.
Самым высоким и при этом неповоротливым малым был Никита. Пшеничные волосы, серые глаза, курносый нос, над верхней губой прыщи и редкие волосенки. Отец его из бывших райкомовских подхалимов переквалифицировался в кооператоры средней руки и с переменным успехом торговал пенькой и подержанными грузовиками. Иногда грузовики уходили покупателю с наполненными кузовами, но чем и кому, кооператор держал в тайне, оттого слегка разбогател. Никитина мать преподавала в той же школе изящную словесность, лицо имела вечно недовольное, и развивала в детях духовность. Дети духовными становиться не желали, поэтому не было никакой надежды на изменение выражения лица.
Ему под стать, чуть пониже и толще был парень по имени Джон. На самом деле его звали Женькой, но Женька откликался только на Джона.
Его отец был моряком и часто привозил Джону разные подарки из-за бугра: фирменные джинсы, жвачки, альбомы с полуголыми красотками и виниловые пластинки длинноволосых ансамблей. Джон постоянно жевал бубль-гум, отчего его челюсти выдались вперед, а щеки можно было увидеть со спины.
Самыми симпатичными девчонками в классе были Анна-Мария, Жоржетта и Лиззи. Они ходили всегда втроем, шептались, косились глазами на мальчишек и надменно отворачивались, когда те подходили заговорить. Больно надо!
На камчатке сидели самые отвязные: несколько смуглых парней, с которыми никто особенно не дружил, да они и сами держались особняком. Их родители были из одного клана, все – торговцы: кто фруктами, кто соляркой на бензоколонке, а кто и травкой баловался. С ними старались не связываться. Парни навязывались классным красавицам, те отпихивали их, но так, для вида, и поговаривали, что Жоржетту однажды видели в парке в обнимку с Магометом, у которого папа на бензоколонке. Но это ж вранье! Кто поверит?
Однажды в класс зашел директор по прозвищу "Чашечка кофе" – все не раз слышали, как он приказы-вал секретарше "чашечку кофе, будьте любезны...". Директор ввел в класс новенького: худенького носатого парнишку, да еще очкарика.
– Познакомьтесь дети, это Сруль.
Класс с удивлением уставился на это чудо, потом грохнул со смеху.
– Сруль! Нет, это ж что за имя?! Сруль-обосруль...
Директор пытался утихомирить разбуянившихся подростков, но делал это как-то вяло, словно соглашался с общим мнением: это каким уродом надо быть, чтобы так назвать сыночка!
Только новенький стоял спокойно и рассматривал класс сквозь круглые очки. Видимо, он давно привык к такой реакции на свое имя.
Выдержав хохот, Срулик подхватил рюкзак и направился к свободной парте. За ней сидела красавица Оксана, брюнетка с таким ярким румянцем, что, казалось, будто это не щеки, а две половинки персика. При виде Сруля Оксана сморщилась и даже зашипела, отодвигая с середины парты свои учебники.
Но Срулик не обратил на это никакого внимания. Он сдвинул сползшие на кончик носа очки и уставился на учителя. Тот даже поежился от внимательного взгляда, глубоко вздохнул, взмахнул указкой, но тут прозвенел звонок.
На переменке новенького окружили одноклассники.
– Ты откуда такой взялся? – спросил его Никита, жуя огромный бутерброд с колбасой.
– Да какая разница? – пожал плечами Срулик, – главное, что я теперь тут буду.
– От него воняет селедкой, – Жоржетта демонстративно зажала нос.
– Да-да, воняет! – подхватили Анна-Мария и Лиззи. Они всегда повторяли за Жоржеттой.
– Это не страшно, – улыбнулся мальчик. – Завтра я принесу селедки всем, и кто съест, тот не почувствует запаха от другого.
– Ара, ты что, смеешься, да? – плечистый Фадих пробрался вперед и навис над щуплым новеньким. – Чтобы мы ели твою вонючую селедку?
– Не хочешь, не ешь, – миролюбиво согласился Срулик. – Не тебе же мешает запах.
– Чего пристал? – Джон, большой любитель пожрать, схватил Фадиха за плечо и оттолкнул в сторону. – Мне принеси, я съем.
– И чтоб с Оксанкой не сидел! – ревниво выпалил Магомед, чувствуя, что перестает быть в центре внимания. – Завтра Мустафа придет, это его место.
– А тебе какое до него дело? – Жоржетта потянула Магомеда за рукав.
– Уйди, женщина! – цыкнул Магомед.
Прозвенел звонок, и все разбрелись по своим партам.

* * *
Назавтра случилось следующее...
Новичка пригласила на доверительную беседу Клавдия Ивановна, мать Никиты, та самая учительница изящной словесности.
– Садись, э… мальчик, – сказала она и вновь сморщила нос. – Я бы хотела поговорить с тобой на весьма щепетильную тему.
– Слушаю вас, Клавдия Ивановна, – Срулик сел и положил руки на коленки.
– Видишь ли, ты новенький в нашей школе. Я просто хочу тебе немного рассказать о ней. Наша школа славится интернационалистическим мировоззрением учителей и учащихся. У нас проводились месячники солидарности с народами Никарагуа и Анголы, мы собирали макулатуру, чтобы на вырученные деньги послать гуманитарную помощь голодающим детям Руанды.
– А тутси с хуту вы не обслуживали?
– Что? Тутси? Какие тутси?
– Из Бурунди, – пояснил Срулик. – Они страдают от гражданской войны. – Им бы очень помогла гуманитарная макулатура.
– Не об этом сейчас речь, – оборвала его Клавдия Ивановна, почувствовав подвох. – Скажи, ты бы не хотел изменить свое имя? Ну, например, на Сашу. Или Сережу.
– Зачем? – удивился мальчик. – Мне имя дали в честь прадедушки Сруля Хаимовича. Клевый старикан был!
– Нельзя о взрослых говорить клевый! – Клавдия Ивановна строго посмотрела на Срулика.
– Он не взрослый, он уже умер.
– Тем более, – невпопад завершила дискуссия словесница. – Так ты хочешь, чтобы в классе тебя называли Сережей? Уверяю тебя, так ты быстрее подружишься с одноклассниками, будешь ходить к ним в гости, приглашать к себе.
– А без этого, стало быть, в гости мне путь заказан… – Срулик встал и отряхнул с колен невидимые пылинки. – Вот ваш Никита завтра меня позовет в гости, а мне нельзя будет.
– Кто ж сказал, что нельзя? – Клавдия Ивановна не на шутку растерялась. – Пожалуйста, приходи к нам.
– Так Никита же еще меня не звал.
– Ну и что? Я зову, – и очередная непроизвольная гримаса скривила лицо.
– С удовольствием, Клавдия Ивановна, – кивнул Срулик, – но только после того, как вы поменяете имя.
– А я зачем? – удивилась она.
– Потому что латинское "клаудус" обозначает "хромой", а имя Клавдий было одним из названий бога Вулкана, он же Гефест.
– Откуда ты это знаешь?
– Успенского читал, «Слово о словах». Тоже учитель изящной словесности. – И не давая ей опомниться, добавил: «Так я могу идти, Клавдия Ивановна?»
– Иди, Сруль, – через силу выдавила она. Звучание этого имени причиняло ей неизъяснимые страдания – оно никак не вязалось с самим понятием «изящная словесность».

* * *
В это время «камчатка» решила устроить новичку «темную». После окончания уроков горячие восточные парни не спешили расходиться, а кучковались во дворе, изредка поглядывая на вход в школу. Но Срулик запаздывал.
Наконец, он показался в дверном проеме. Рюкзак висел на одном плече.
– Давно ждете? – заинтересованно спросил он, скидывая рюкзак с плеча.
Так как своим вопросом Срулик перехватил инициативу, то парни несколько мгновений сопели и не знали, что ответить.
Первым опомнился Фадих:
– Давно! Мог бы и поторопиться.
Он ждал, чтобы новичок спросил «зачем?», а потом яростных хуком снизу сбить того с ног и гордо ответить: «А вот зачем!» Логики в его мыслях не было никакой, зато подобное желание здорово щекотало самолюбие.
Но Срулик вновь повел себя странно. Он почему-то похлопал себя по нагрудным карманам рубашки, прислушался и удовлетворенно кивнул неизвестно чему.
– Вы меня бить собираетесь, – утвердительно сказал он. – Не советую.
– Это ж почему? – спросил Мустафа, низкорослый парень с вывороченными губами.
– Ну, поставишь ты мне фингал. Я приду домой. Мама испугается, станет расспрашивать. Я отвечу, что это твоих рук дело. Папа пойдет в милицию и скажет, что Мустафа, сын уважаемого Чингиза, владельца ларьков на Воскресенском рынке, избил меня. Милиция не пойдет тебя искать, ты для них мелкая сошка. Они пойдут проверять прописку твоего отца и лицензию на ларьки. Он заплатит хороший куш, придет домой злой и поставит тебе два фингала вместо моего одного. И все будут довольны. Особенно милиционеры.
– А ты откуда знаешь, чем занимается отец? – голос Мустафы сорвался на фальцет.
– Знаю. Не мог же я просто так прийти в незнакомое место и остаться в нем на несколько часов – это я о школе. Поэтому несколько дней подряд я просто собирал информацию о том, кто из какой семьи.
– Как ты узнал наши фамилии?
– Делов-то! В школе на стенках висят групповые фото с фамилиями. Я и зашел, переписал. Ведь детей пускают в школу без проверки – это взрослых трясут на проходной.
– С-сука! – закричал Магомед и со всей силы ударил Срулика кулаком в грудь. Фадих принял этот выкрик, как сигнал к действию, и нанес удар сзади, по лопатке.
Срулик упал, его рубашка в двух местах, куда ударили одноклассники, залилась кровью, и тут раздался двойной громкий стон. Из костяшек пальцев Магомеда лилась кровь. Фадих остолбенело глядел на свою руку с порванной кожей и обильно сочащимися ранками.
– Бежим! – закричал Мустафа, и они убежали, только их и видели.
Срулик остался лежать на земле. Он не делал никаких усилий, чтобы встать – ведь его приложили крепко, да и помогут всегда.
– Шрулик, что с тобой? – к нему подбежала Лиззи. Она слегка шепелявила, но это не портило ее, а даже наоборот.
– Ничего, просто упал. Помоги мне подняться, только тяни за руки, а то испачкаешься.
– Это кровь? Тебя ранили?
– Нет, не моя. Тех, кто решил меня избить. А я защищался.
– Тебе надо обязательно домой. Или в больницу!
– Ничего не нужно. Смотри.
Срулик, кряхтя, поднялся, расстегнул рубашку и показал странную пластмассовую манишку во всю грудь, утыканную мелкими острыми выступами.
– Что это? – Лиззи удивленно вытаращила глаза.
– Ипликатор Кузнецова. Отличная вещь, если носить ее гладкой частью на теле, а иголками на внешнюю сторону.

* * *
После этого случая пылающая «камчатка» притушила слегка свои гейзеры, но надежды не оставила. Срулик сидел с Оксаной: они пришли к паритетному компромиссу – он не ест до школы селедку, она не шипит, как рассерженная кошка.
Все бы хорошо, но тут в нашу историю ввязалась завуч, Дездемона Всеволодовна, называемая в просторечии Дездемоной Подколодной.
Как-то Дездемона, войдя в класс, объявила:
– Дети! Завтра все приходят в школу не в восемь, а в 7:15. На урок политинформации. Поэтому сегодня вечером вам задание: прочитать газеты и вырезать самое интересное, чтобы поделиться завтра с одноклассниками. Заметки наклейте в тетрадку – буду проверять.
– Самое интересное – это сны до восьми утра, – пробурчал себе под нос Срулик, и Оксана даже не зашипела на него.
Наутро вялые не выспавшиеся дети собрались на политинформации. Подколодная вкатилась в класс энергичным колобком.
– Тэк-с… С кого начнем? Никита!
– Труженики села вырастили хороший урожай свеклы, несмотря на сложные погодные условия. И сельские труженики, и пришедшие на помощь горожане и военнослужащие – все работали на совесть. Полны будут закрома Родины!
– Очень хорошо, Никита, как прокомментируешь?
– Ну… Эта… Все вместе, значить, свеклу копают.
– Верно, ты подметил самую суть! Вместе, дружно! Так и надо! С огоньком! Кто еще скажет по поводу этой новости?
– У меня вопрос, – чинно поднял руку Срулик. – Кто выполнял план в городе вместо горожан, и кто охранял рубежи Родины вместо тех, кто помогали собирать свеклу? И чем им зарплату платить, если плана нет? Свеклой?
Дездемона нахмурилась:
– В нашем государстве все всегда приходят на помощь друг другу. Не беспокойся, Сруль. Следующий!
– Лидер йоркширских шахтеров Артур Скаргилл объявил всеобщую забастовку. Угнетаемый английский пролетариат борется за свои права, и не остановится ни перед чем! Классовая борьба будет продолжаться! – Марианна прочитала это сообщение четко поставленным голосом.
– Замечательно! Что еще добавишь?
– Надо бороться с мировой буржуазией, угнетающей пролетариат.
– Правильно, – кивнула Дездемона. – Есть еще мнения?
– Там далее в газете говорится, что шахты стали нерентабельными и угольная
промышленность в Англии переживает серьезные трудности, – ответил Срулик. – Зачем держать так много работников, если месторождения истощились?
– Ты… ты… – задохнулась завуч от такой наглости. – Ты можешь только критиковать! А ну выйди к доске и прочитай свои заметки!
– Пожалуйста, – Срулик побрел к доске, держа в руках тетрадку. – Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев посетил крупный животноводческий комплекс в Ставрополье. Его сопровождал первый секретарь ЦК Ставропольского края товарищ Михаил Сергеевич Горбачев. После визита генерального секретаря резко пошли вверх удои и приплод.
– Что скажешь, Сруль? – строго спросила Подколодная.
– Что скажу? Молодец дорогой Леонид Ильич! Сразу видно – большой опыт у нашего руководства.
Щеки Дездемоны порозовели. Она кивнула и облегченно произнесла:
– Продолжай, Срулик. Ведь можешь, если постараешься.
– Городские новости: идя навстречу пожеланиям трудящихся, городской молочный комбинат уменьшил жирность сметаны с 25% до 15%.
– И что? – с подозрением спросила Дездемона.
– Как что? Правильно! Нечего жирную сметану есть, и так народ толстеет, а ожирение ведет к сердечно-сосудистым заболеваниям.
– Ну, знаешь! Все! – гаркнула толстая Дездемона. – Завтра политинформации не будет. Какой у вас следующий урок? Всем готовиться!
– Как же так? Я еще об израильской военщине не прочитал…
Но Подколодная уже выкатилась из класса.
Довольные одноклассники хлопали Срулика по плечу, а Джон сунул жвачку. Жизнь вроде бы наладилась.
Но ненадолго. Срулик влюбился…

* * *
Она была принцессой параллельного класса. Ее отец, военный, привез из Германии целый гардероб от восьми до 18-ти лет. И ничего, что вещи выйдут из моды, или будут не по размеру. Не выйдут, и перешьем. Все равно такого качества здесь нет.
Ее звали Нонной. У нее были каштановые волосы, едва наметившаяся грудь и школьная форма в мелкую плиссировку. Когда она шла по школьному коридору, головы поворачивались ей вслед, словно она была трибуной Мавзолея. Мальчишки старших классов почли бы за честь, дозволь она нести ее портфель. Но Нонна жила напротив школы, и долгие прогулки по кривым переулкам исключались.
Срулик влюбился насмерть и бесповоротно: так, как может влюбиться пятнадцатилетний подросток. Не стрела Амура пронзила его – камень из давидовой пращи сбил его с ног.
Он каждую переменку как бы случайно оказывался возле дверей ее класса. Он не смел заговорить со своей мечтой, планетой на далекой орбите. Что он мог? Помочь ей с контрольной? Но у них не было общих контрольных. Отбить ее у хулиганов? Но хулиганы не успевали наброситься, – она уже была дома. Да и чем он собирался поразить обидчиков? Ипликатором Кузнецова?
В классе сразу заметили сруликино томление. Сначала посмеялись – ну вот еще один попал под чары. Потом удивились – надо же, и не проходит. Девочки даже приревновали слегка: что, в своем классе не мог найти? Хотя им Срулик, как кавалер, и даром был не нужен.
Всегда ироничный, улыбающийся парень принялся судорожно следить за своей внешностью. Но если плечи можно было расправить, а туфли начистить, то куда денешь оттопыренные уши, здоровый нос и круглые очки от астигматизма? Нет, не годился Срулик в красавцы.
Однажды Срулик с родителями шел по улице. Он немного впереди, а позади мама в цветастом платье и касторовой шляпке, и папа – вылитый Срулик, только ростом повыше да с проплешиной на макушке. Навстречу твердым шагом ступал военный – выправка, начищенная пряжка – глаз не отвести! А рядом с ним – воздушное создание: в шотландской юбочке, лаковых туфлях с перепонкой, шла… Нет не шла – плыла его любовь. Его Нонна! Нет, не его. Просто Нонна, принцесса. Она держала отца под руку, и было нечто трогательно-милое в этой паре.
Она посмотрела на него, его родителей и усмешка вспорхнула с ее губ. Срулик попытался было спрятаться за родителей, но не вышло – девушка махнула рукой и проплыла мимо.
Но отец заметил, что творилось с сыном. Ничего не сказал, только покачал головой.
А вечером произошел разговор:
– Мимо нас сегодня прошла девочка, – сказал папа. – Она из твоего класса?
– Нет, – мотнул головой Срулик, якобы полностью погруженный в альбом с марками.
– Очень милая девочка, – продолжил папа. – Она мне понравилась. – И выдержав паузу, добавил: – А тебе?
Сын промычал нечто неопределенное. Отец не стал расспрашивать дальше, а развернул газету. Но не читал, держал паузу.
– Папа, она – принцесса! – через силу вымолвил Срулик. – У нее такое красивое имя. Нонна. А я… А у меня…
– Имя Сруль. Так? – спросил отец.
– Да! Ну, посмотри на меня? На кого я похож? – выкрикнул сын.
Отец нарочито медленно сложил газету и, наклонив голову вправо, посмотрел на сына.
– Я всегда думал, что ты похож на меня. Неужели я жестоко ошибался?
– На тебя, – кивнул подросток. – Но кто сказал, что ты – красавец?
– А кто сказал, что мне это надо? – возразил отец. – Разве мама меня любит за то, что я похож на Алена Делона? – и комично поправил волосы.
Срулик не выдержал и расхохотался.
– Нет, ты не Ален Делон! Ты… Ты… Дуремар!
– О! Хорошо, что ты о нем заговорил. Помнишь фильм «Джентльмены удачи»?
– Еще бы! – загорелся Срулик. – Я тебе пасть порву, моргалы выколю!
– Помнишь дочку «барыги», которая приезжала к джентльменам на дачу?
– Помню, – кивнул сын.
– Она красивая?
– Очень!
– Как эта девочка?
– Ну… тоже красивая, – Срулик не понимал, к чему ведет отец.
– Эта артистка – жена того Дуремара. Который c колпаком, сачком и пиявками.
– Не может быть!
– На, почитай, – отец бросил сыну номер «Советского Экрана». На обложке улыбались Фатеева и Басов.
– И чего она в него влюбилась? – спросил Срулик, разглядывая фотографию.
– Наверное, на Алена Делона похож, – улыбнулся отец. – Есть в нем что-то настоящее, мужское. И если в тебе будет, никакая принцесса не устоит.
– Не знаю, – вздохнул сын.
– Попробуй мысленно набросить на нее лягушачью кожу. Если и после этого ты будешь считать ее принцессой, тогда дерзай. Будь первым. А если нет, то и не стоит она твоих страданий. Кстати, Сруль – это уменьшительное от Исраэль, я тебе не раз говорил, а Нонна – просто «девятая». Вот такая этимология. Ты же читал Успенского. Все понял?
– Более-менее.
– Вот и подумай на досуге.
И отец вновь раскрыл газету.

* * *

Однажды всех срочно собрали на внеплановую линейку.