Шабалин, прихватив АКМ, к которому у него было всего четыре магазина, по-пластунски быстро пополз влево, подметив, что примерно метров через двадцать будет небольшой подъем поверхности, за которым появится возможность встать на четвереньки.
- Давайте пацаны, - сказал напоследок Паша. – Я в вас верю…
- Удачи, товарищ капитан, - пожелал Артём.
Ползти в тяжелом снаряжении было очень сложно, но Паша ускорился – нужно было успеть выйти к ложбине к тому моменту, как снайпера откроют огонь. Своими выстрелами они развернут цепочку боевиков на себя, заставят залечь – и если повезёт, тогда можно будет использовать этот момент – зайдя во фланг. Что дальше? А дальше – действовать по обстоятельствам!
Он чувствовал совершенное спокойствие и полную уверенность в своих силах, которые основывались на той мысли, что это он навязывает врагу свои действия, отчего именно он владеет инициативой, а не враг. Духи, конечно, подозревают, что где-то впереди должен быть противник, но где именно – им еще пока было неведомо. А Шабалин знал, где враг, и более того, уже, оценив обстановку, знал, что будет делать…
Перейдя на четвереньки, и еще больше ускорившись, он все больше удалялся от первоначальной позиции, которая к предстоящей зарубе отношения уже не имела – оставаясь лишь точкой отсчета будущих действий.
Чуть дальше его прикрыли кусты, за которыми он и выполз на четвереньках к левому скату небольшой возвышенности, укрываясь за которой, двигались боевики.
Позади и правее гулко ухнул выстрел крупнокалиберного монстра, и частыми хлопками его подхватила СВДС. Паша еще больше ускорился, и чуть не вбежал на коленях в лощину, вдруг открывшуюся перед ним. Но нет, ему туда не надо было, и он отпрыгнул обратно, лёг на край, выставив перед собой автомат. Снова раздался выстрел АСВКМ, перебивая частые хлопки СВДС.
Дыхание сбивалось, а сердце выскакивало из груди. Передернул затворную раму, поставив предохранитель на одиночный огонь. Руки были в тактических перчатках, хорошо впитывающих влагу, но пот пробивал их насквозь так, что захотелось снять эти перчатки и вытереть руки о какое-нибудь полотенце. Тронул рукой подсумок, висящий на тактическом поясе – в нём было два автоматных магазина. Еще один магазин был в таком же, двойном подсумке, на другом боку. Итого – четыре магазина. Сто двадцать патронов. Любой пехотинец его бы сейчас засмеял…
Впереди хлопнул выстрел реактивной гранаты, затем еще один. Раздались взрывы со стороны снайперской позиции. Хлопки СВДС прекратились. Означать это могло только одно…
Паша лежал, не дёргаясь. Если он всё правильно рассчитал, то боевики попытаются зайти на снайперов с фланга. Если они окажутся туповатыми прямолинейными болванами, то на Пашу никто не выйдет – они все пойдут на снайперов прямиком. И тогда его манёвр превратится в бегство с поля боя – всё произойдёт без его участия…
Шабалин заёрзал – гранаты разорвались среди его подчиненных, и наверняка кто-то из мальчишек сейчас был ранен, или даже еще хуже… а он, командир, лежит здесь, придумав себе, что именно сюда ломанутся боевики, попав под снайперский огонь. Они, его подчиненные, там воюют или истекают кровью, а он лежит, уклоняясь от боя… еще подумают, что он тут празднует труса… боязливо хоронясь за хлипким кустиком на краю небольшой ложбинки… выставив своих подчиненных на передний край борьбы… выставив их на безусловную погибель…
Ему неудержимо захотелось подняться и побежать к своим снайперам – оказывать помощь раненым – а он был уверен, что кто-то из пацанов ранен, и лишь усилием воли он заставил себя остаться на земле. Пашу буквально разрывало – и помощь оказать надо, и врага забить…
Шабалин вдруг вспомнил своего преподавателя, подполковника Волчкова, который говорил на занятиях: «Своими действиями враг постоянно будет стремиться спутать ваши планы, сорвать ваши намерения, будет пытаться навязывать свою волю, но вы всегда должны помнить, что успех в бою на стороне лишь того, кто твёрдо и непреклонно доводит до конца своё решение…».
Впереди, метрах в ста, показались две фигурки, быстро бегущие прямо на него, сильно прижимаясь к земле. Оба были с оружием в руках, и бежали тяжело, устало, всем своим видом показывая, что они знают, что делают. И делают это далеко не в первый раз…
Паша замер. Вот он – тот бой, который он прокручивал в своей голове много раз – близкий огневой контакт. В своё время Шабалин даже входил в сборную команду стрелков Тихоокеанского флота по тактической прикладной стрельбе, схожей по характеру исполнения с IPSC, и много времени провел на полигоне, тренируя скоростную стрельбу в грудную фигуру. Но та стрельба, бесконечно далёкая от стрельбы снайперской, ему откровенно не нравилась – своей суетливостью, скоротечностью и полным отвержением глубоких знаний практической баллистики… и сейчас впервые в жизни он мысленно поблагодарил Федяева за то, что тот, заботясь о повышении стрелковых навыков своих офицеров, буквально пинками загнал тогда молодого еще лейтенанта Шабалина в сборную флота.
Паша протянул руку и выставил прицел АКМ на 2, решив для себя, что так будет лучше – можно стрелять практически не целясь, лишь выводя линию прицеливания под «грудной габарит». Кровь молотила в виски, вызывая в ушах оглушительный шум. Боевики приближались. Паша уже хорошо видел их лица – бородатые, сосредоточенные, злые.
Когда до них оставалось метров сорок, Шабалин чуть приподнялся и четко, быстро, как в тире, произвел два выстрела в того, кто был ближе, отмечая у боевика отлет от груди каких-то лохмотьев. Всё же он пытался целиться, и после первого выстрела, не сразу дёрнул спуск, а только после того, как визуально удостоверился в том, что руки компенсировали отдачу, вернув автомат на линию прицеливания. «Попал» - мелькнула мысль. Не попасть на такой дистанции было бы неприлично для офицера морской пехоты.
Боковым зрением Паша увидел, как второй боевик вскидывает автомат, и пламегаситель его оружия уже в темпе плюёт дымом пороховых газов, а на песке один за другим поднимаются фонтанчики пыли, вздымаясь всё ближе и ближе к сидящему на коленях Паше, прикрытому лишь хлипким кустиком…
- А-а-а… - взвыл Шабалин, вдруг почувствовав, как замедлилось время, и все движения, которые он наблюдал, приобрели эффект замедленной съёмки.
Со всей силы он давил левой рукой на автомат, разворачивая его вправо, к стреляющему боевику, но понимал, чувствовал, что не успевает довернуть совсем не много – уж слишком быстро один за другим появлялись фонтанчики пыли.
Медленно, очень медленно, от автомата боевика отлетали гильзы, одна, вторая, третья, четвертая… медленно от земли поднимался стреляющий ствол, и Паша словно чувствовал линию его огня, знал, в какой момент времени эта линия пересечет его тело. Но и ему оставалось дотянуть совсем не много – и он даже потянул спуск – вот это микродвижение на спусковом крючке – пока оно дойдёт, автомат уже будет смотреть в грудь противника.
Ба-бах! – выстрелил АКМ.
В грудь ударило что-то сокрушительно-тяжелое, опрокидывающее, отрывая тело от упертого в плечо приклада, бросая тело назад, а голову вперед – по закону рычага.
Ба-бах! – Паша успел дожать спуск еще раз, чувствуя, как прилетает в грудь еще один удар чудовищной силы.
И вдруг время снова пошло, как обычно. В глазах мгновенно потемнело, и раскинув руками, он завалился назад. Что-то бессвязное вырвалось изо рта – не столько крик, сколько выдох от внезапного, ударного сжатия лёгких. Дыхание остановилось – отбитое солнечное сплетение на время прекратило работу диафрагмы.