С того дня мы стали встречаться регулярно. Каким же он оказался дремуче-грубым в постели… и как это, оказывается, здорово. Ни в каком диком сне не могло присниться, что меня станут возбуждать жадные спонтанные спарринги в местах, что, казалось бы, совершенно для этого не предназначены. Как оказалось, это только казалось. А «спарринг» – словечко Олега, он использовал именно его, причем выводил от другого, гораздо более подходящего по смыслу глагола.
– Сюда.
Крепкая рука хватала меня, втаскивая, например, в мужской туалет при полусонном супермаркете.
– А если зайдут?!..
– Им же хуже.
Или взнуздывал в примерочной, сгибая пополам либо властно возвышаясь.
– Но охрана видит! – молила я, озираясь в поисках камер.
По закону наблюдение там запрещено, но кто же его соблюдает? Все знали, что камеры есть.
Олег крушил сомнения на лету:
– Пусть завидуют. Не отвлекайся.
Он поражал неуправляемостью и необузданностью желаний. В отличие от изредка вспоминающего обо мне Алекса, начинавшего будничные поползновения с длинных и до оскомины знакомых прелюдий, этот представитель мужского племени думал только о себе. Всегда. Исключительно о своей жажде моей бедной плоти, раз за разом практически раздираемой на части, без оставления живого места… но как же это возбуждало! Видимо, во мне спала мазохистка, и ее разбудили. Иначе не объяснить. Или унылый штиль Алекса настолько приелся, что буря показалась освежающим бризом.
Нескрываемое распутно-животное начало Олега при встречах со мной захватывало над ним власть, оно просто жгло, заставляя вожделеть, безоглядно отдаваться и безмолвно выполнять любые прихоти.
Он показывал сделанные им фотографии. Какой же он был бесстыдник! У меня глаза лезли на лоб от одних только ракурсов, в которых он ловил не подозревавшую об съемке натуру.
Иногда во время процесса он подлавливал и меня. Как же это заводило!
Любовь развивалась стремительно, как бывает только в плохом кино и в жизни. Нашим временем стали вечера. И дни, когда у Олега не было дежурств, а я почти забросила как учебу, так и работу, живя в постоянном отгуле. В некоем помешательстве, которое шло изнутри.
Я была влюблена. Этим все сказано.
– Любимый… – шептала, сжимая светлую во всех смыслах голову любимого человечка, прильнувшую к моей отворившейся для него душе.
– Любимая… – эхом неслось в ответ.
И кожа таяла. Мысли растворялись. Крылья вновь расправлялись за спиной и уносили в неизведанное.
Я летала. Постоянно. С ним в мыслях, во сне и наяву.
А он… Что же он делал со мной, мой ненаглядный мучитель – невзирая на слабые протесты, возникавшие исключительно по вине вдолбленной чересчур правильным мужем морали. Алексу до таких глубин и высот – как из Владика в Бобруйск на карачках. Родители, когда выдавали меня за Алекса, радовались его нормальности, не понимая, что выдаваемая за идеал поведения спущенная сверху норма убивает не хуже пистолета. Норма – это серость, серость – отсутствие красок, а без красок жизнь перестает быть жизнью и превращается в существование. Как хорошо, что у нас не было детей. Я чувствовала себя свободной и могла отдаваться любви до последней капли.
– А так тебе нравится? – спрашивал нависший надо мной светловолосый великан (пусть лишь кажущийся великаном, но я видела именно так) и грубо переворачивал или нагло делал не так, как я привыкла. Он делал это жестко, жадно, до жути настойчиво. Иногда мне было больно, но как отказать тому, кому согласна отдать все? Вообще – все? Тело заживет, а душа – нет.
– Конечно, нравится, – сипела я и подавалась навстречу.
Голос терялся от противоречивой чувственности, одновременно едко-противной и божественно-сладостной. Ощущения рвали на клочки, возносили и в ярости кидали наземь, как на асфальт с двенадцатого этажа.
Олег мог не спрашивать, мне – нравилось. По единственной причине: это был он. Даже так, с большой буквы: Он, подаривший мне целый мир, до тех пор скрытый под вуалью постылой замужности. Новый мир, в котором не было границ.
Однажды слышала выражение, что женщина хранит верность в двух случаях: когда считает, что ее мужчина ни на кого не похож, или если полагает, что все мужчины одинаковы. Это верно.
Я была верна Олегу. Он был мой мужчина.
А Алекс… Иногда по острой необходимости (особенно, необходимости чего-то от него добиться) перепадало и ему. Повторюсь: по чрезвычайной необходимости, не больше. Но он, кажется, не замечал изменений в своей супружеской жизни. Мыслями он был далеко.
2
Как придумал кто-то злой и нехороший, долго хорошо не бывает. Время шло, Олег, до того старавшийся увидеться со мной при первой же возможности (что выпадали у него не слишком часто), стал исчезать надолго.
– Занят, – бросал он грубо и отключался.
– А сегодня? – набирала я его на следующий день.
Он просто нажимал «сброс». Но при встрече с такой страстью тащил в первый попавшийся закуток, что я боялась за внешний вид – как бы Алекс чего не заметил. Засосы, царапины, синяки… Пятна на мятой одежде…
Он ничего не замечал – ни растерзанных возвращений, ни ночных посиделок «у Татьяны», ни резких перепадов в настроении – когда я то летала на крыльях счастья, с наслаждением занимаясь даже домашними делами (что для меня не было ни нормой, ни удовольствием, как для некоторых), то тупо сидела перед безмозглым телеящиком, пялясь в него с надеждой на звонок. Поглощенный своими ежевечерними бдениями с кагалом таких же ненормальных, подвинувшихся на идее спасения мира, Алекс не видел ничего.
Я считала, что это к лучшему.
Долгие промежутки между свиданиями зависели не от меня и могли объясняться по-разному. Был ли Олег женат? Не знаю. Возможно. Я не спрашивала. Кольца он не носил, но это ничего не значило. Я, например, кольцо носила, и это тоже ничего не значило. В мыслях часто возникал вопрос: что делать, если Олег позовет замуж? Я уверена, что его возможная жена или сожительница мне и в подметки не годится, иначе ему не пришлось бы искать странных удовольствий на стороне. Кого хорошо кормят дома, на чужие караваи ни рот, ни прочее не разевает. То есть, если его постоянная подруга – нечто вроде моего Алекса…
Тогда он никуда от меня не денется. И однажды…
А если нет? Уходить от Алекса нельзя, он мой запасной аэродром. Именно так: любовник – основной, а муж – на всякий случай. Пусть Алекс себе на уме, но за ним я как за каменной стеной, он, если потребуется, убьет за меня. Олег другой. Мне хорошо с ним, потому что ему хорошо со мной. Замкнутый круг.
Что делать, если Алекс узнает про Олега?
Ответ прост. Ничего не делать. Жизнь сама расставит запятые в «казнить нельзя помиловать», и еще неизвестно, что хуже. Кстати, в варианте «казнить» по правилам русского языка запятая не нужна, там ставится двоеточие: «Казнить: нельзя помиловать». А в варианте «помиловать» тоже нет запятой, там тире: «казнить нельзя – помиловать». Так что пусть жизнь ставит запятые, а я посмеюсь. Кроме смеха ничего другого не остается.
Один из выходов в сложившейся ситуации – порвать с Олегом.
Выход?! Глупости. Не выход, а вход в вечный ад. Если Олег позовет – пойду не раздумывая. Хоть замуж, хоть на край света. Не позовет – останусь с Алексом. Не стоит морочить себе голову насчет «завтра», теперь я живу сегодняшним днем, от звонка до звонка.
Однажды Алекс поразил меня так, что я просто осела там, где стояла, как куль с крупой. К подобному я оказалась совершенно, как выяснилось, не готова. Не ожидала ничего в этом роде, и от кого – от забывшего с какой стороны подойти к женщине недотепистого Алекса!
У него тоже нашелся рояль в кустах. Как-то вернувшись домой после одного из удачных деньков, который провела с Олегом (включая, между прочим, и ночь), я затеяла генеральную уборку. Почему нет? Когда-то надо. Хватит пылью дышать. К тому же Олежка давно в гости напрашивался. Может быть, как-нибудь сподобимся поспарринговаться в знакомых апартаментах, тоже своего рода экзотика: на том же месте и тоже с любимым, но не с тем. Вот такой выверт судьбы. Но я была ему рада.
В прекраснейшем настроении моя рука с тряпкой залазит в узкую щель, чтобы протереть пыль под комодом…
И оттуда показываются изящные женские трусики.
Н е м о и!
Ну, Алекс, ну, пройдоха, ну, тихушник…
У меня не было слов. Сначала вспыхнуло нестерпимое бешенство. Как же, м е н я обманывают! Изменяют! Используют, как ту самую тряпку для пыли!
Захотелось бить, крушить, резать, кромсать, душить спящего подушкой, выцарапывать шкодливые глазенки, свои секреты от меня, как оказалось, имеющие…
По прошествии пары часов, что я провела в гневном общении с пустеющей бутылкой, вектор мыслей переменился. Внезапно дошло – в таком интересном месте интимная часть туалета сама оказаться не могла. Если соскользнула, то была бы найдена без проблем. Значит…
Господи, да ведь это – п о с л а н и е !
Именно. От той, которая приходила. Не могла же она вот так безалаберно отправить немаловажную деталь туалета в укромное местечко и начисто забыть о ней. Значит, специально. Для меня, чтобы сообщить о своем существовании. Что бы я – знала.
Вот – знаю. Что теперь? Скандал закатывать? Волосы ему рвать, пакостнику? Истерить, орать «чтобы никогда больше»? Или на развод подавать?
Тогда и пришло понимание: не нужно мне всего этого. Сама я виновата перед Алексом в гораздо большей степени. Если начнем вытаскивать обоюдные грязные кучи, то еще неизвестно, на чью сторону упадет чаша победы с точки зрения справедливости. А он, мой муженек, на этой справедливости помешан.
Боже мой, а вдруг он знает об Олеге? – огорошило меня логичное следствие размышлений. В таком случае находка является посланием, что не одной мне все дозволено. Но с другой стороны – это одновременно и сообщение, что он ничего не имеет против.
Или – еще вариант – это намек от той, которая была здесь (без трусиков), что она, дескать, знает о моей второй жизни?
В задумчивости я долго лежала на кровати, в прострации глядя на гадкую находку и не зная, на что решиться.
Решение пришло само собой. Когда ключ Алекса заворочался в двери, я выпорхнула к нему, изображая радость. Накормила ужином. Была судорожно весела и обаятельна. Пусть кисло, но улыбалась. Пусть с зубовным скрежетом, но беспрекословно отдалась нудным заигрываниям перед сном – как и положено заботливой супруге, которая не собирается рушить домашний очаг. Во всяком случае, не собирается в настоящее время.
Пусть все остается как есть. Я люблю другого. Проблемы Алекса меня не касаются. Теперь это только его проблемы.
А поразительная находка перекочевала в мой тайничок. Если понадобится – достану и предъявлю. Но только в этом случае. В качестве ответной меры на возможные будущие претензии, которых пока просто нет. Хорошо иметь козырь в рукаве. И как же хочется, чтобы козырь однажды пригодился…
Пусть пока все остается по-прежнему. Сделаем вид, что ничего не знаем.
В семейной жизни это значит, что ничего и не было.
Как придумал кто-то злой и нехороший, долго хорошо не бывает. Время шло, Олег, до того старавшийся увидеться со мной при первой же возможности (что выпадали у него не слишком часто), стал исчезать надолго.
– Занят, – бросал он грубо и отключался.
– А сегодня? – набирала я его на следующий день.
Он просто нажимал «сброс». Но при встрече с такой страстью тащил в первый попавшийся закуток, что я боялась за внешний вид – как бы Алекс чего не заметил. Засосы, царапины, синяки… Пятна на мятой одежде…
Он ничего не замечал – ни растерзанных возвращений, ни ночных посиделок «у Татьяны», ни резких перепадов в настроении – когда я то летала на крыльях счастья, с наслаждением занимаясь даже домашними делами (что для меня не было ни нормой, ни удовольствием, как для некоторых), то тупо сидела перед безмозглым телеящиком, пялясь в него с надеждой на звонок. Поглощенный своими ежевечерними бдениями с кагалом таких же ненормальных, подвинувшихся на идее спасения мира, Алекс не видел ничего.
Я считала, что это к лучшему.
Долгие промежутки между свиданиями зависели не от меня и могли объясняться по-разному. Был ли Олег женат? Не знаю. Возможно. Я не спрашивала. Кольца он не носил, но это ничего не значило. Я, например, кольцо носила, и это тоже ничего не значило. В мыслях часто возникал вопрос: что делать, если Олег позовет замуж? Я уверена, что его возможная жена или сожительница мне и в подметки не годится, иначе ему не пришлось бы искать странных удовольствий на стороне. Кого хорошо кормят дома, на чужие караваи ни рот, ни прочее не разевает. То есть, если его постоянная подруга – нечто вроде моего Алекса…
Тогда он никуда от меня не денется. И однажды…
А если нет? Уходить от Алекса нельзя, он мой запасной аэродром. Именно так: любовник – основной, а муж – на всякий случай. Пусть Алекс себе на уме, но за ним я как за каменной стеной, он, если потребуется, убьет за меня. Олег другой. Мне хорошо с ним, потому что ему хорошо со мной. Замкнутый круг.
Что делать, если Алекс узнает про Олега?
Ответ прост. Ничего не делать. Жизнь сама расставит запятые в «казнить нельзя помиловать», и еще неизвестно, что хуже. Кстати, в варианте «казнить» по правилам русского языка запятая не нужна, там ставится двоеточие: «Казнить: нельзя помиловать». А в варианте «помиловать» тоже нет запятой, там тире: «казнить нельзя – помиловать». Так что пусть жизнь ставит запятые, а я посмеюсь. Кроме смеха ничего другого не остается.
Один из выходов в сложившейся ситуации – порвать с Олегом.
Выход?! Глупости. Не выход, а вход в вечный ад. Если Олег позовет – пойду не раздумывая. Хоть замуж, хоть на край света. Не позовет – останусь с Алексом. Не стоит морочить себе голову насчет «завтра», теперь я живу сегодняшним днем, от звонка до звонка.
Однажды Алекс поразил меня так, что я просто осела там, где стояла, как куль с крупой. К подобному я оказалась совершенно, как выяснилось, не готова. Не ожидала ничего в этом роде, и от кого – от забывшего с какой стороны подойти к женщине недотепистого Алекса!
У него тоже нашелся рояль в кустах. Как-то вернувшись домой после одного из удачных деньков, который провела с Олегом (включая, между прочим, и ночь), я затеяла генеральную уборку. Почему нет? Когда-то надо. Хватит пылью дышать. К тому же Олежка давно в гости напрашивался. Может быть, как-нибудь сподобимся поспарринговаться в знакомых апартаментах, тоже своего рода экзотика: на том же месте и тоже с любимым, но не с тем. Вот такой выверт судьбы. Но я была ему рада.
В прекраснейшем настроении моя рука с тряпкой залазит в узкую щель, чтобы протереть пыль под комодом…
И оттуда показываются изящные женские трусики.
Н е м о и!
Ну, Алекс, ну, пройдоха, ну, тихушник…
У меня не было слов. Сначала вспыхнуло нестерпимое бешенство. Как же, м е н я обманывают! Изменяют! Используют, как ту самую тряпку для пыли!
Захотелось бить, крушить, резать, кромсать, душить спящего подушкой, выцарапывать шкодливые глазенки, свои секреты от меня, как оказалось, имеющие…
По прошествии пары часов, что я провела в гневном общении с пустеющей бутылкой, вектор мыслей переменился. Внезапно дошло – в таком интересном месте интимная часть туалета сама оказаться не могла. Если соскользнула, то была бы найдена без проблем. Значит…
Господи, да ведь это – п о с л а н и е !
Именно. От той, которая приходила. Не могла же она вот так безалаберно отправить немаловажную деталь туалета в укромное местечко и начисто забыть о ней. Значит, специально. Для меня, чтобы сообщить о своем существовании. Что бы я – знала.
Вот – знаю. Что теперь? Скандал закатывать? Волосы ему рвать, пакостнику? Истерить, орать «чтобы никогда больше»? Или на развод подавать?
Тогда и пришло понимание: не нужно мне всего этого. Сама я виновата перед Алексом в гораздо большей степени. Если начнем вытаскивать обоюдные грязные кучи, то еще неизвестно, на чью сторону упадет чаша победы с точки зрения справедливости. А он, мой муженек, на этой справедливости помешан.
Боже мой, а вдруг он знает об Олеге? – огорошило меня логичное следствие размышлений. В таком случае находка является посланием, что не одной мне все дозволено. Но с другой стороны – это одновременно и сообщение, что он ничего не имеет против.
Или – еще вариант – это намек от той, которая была здесь (без трусиков), что она, дескать, знает о моей второй жизни?
В задумчивости я долго лежала на кровати, в прострации глядя на гадкую находку и не зная, на что решиться.
Решение пришло само собой. Когда ключ Алекса заворочался в двери, я выпорхнула к нему, изображая радость. Накормила ужином. Была судорожно весела и обаятельна. Пусть кисло, но улыбалась. Пусть с зубовным скрежетом, но беспрекословно отдалась нудным заигрываниям перед сном – как и положено заботливой супруге, которая не собирается рушить домашний очаг. Во всяком случае, не собирается в настоящее время.
Пусть все остается как есть. Я люблю другого. Проблемы Алекса меня не касаются. Теперь это только его проблемы.
А поразительная находка перекочевала в мой тайничок. Если понадобится – достану и предъявлю. Но только в этом случае. В качестве ответной меры на возможные будущие претензии, которых пока просто нет. Хорошо иметь козырь в рукаве. И как же хочется, чтобы козырь однажды пригодился…
Пусть пока все остается по-прежнему. Сделаем вид, что ничего не знаем.
В семейной жизни это значит, что ничего и не было.

Вторая моя жизнь тоже протекала не столь безоблачно, как в первое время. Однажды мы с любимым были в чьей-то квартире. Одни. Опять в новой. Откуда он только берет их, я просто диву давалась. Неприятно посмеиваясь, он называл их служебно-конспиративными. Но для чего нашим доблестным органам могут понадобиться секретные квартиры с двуспальной кроватью, комплектами чистого белья в шкафу, презервативами в тумбочке (частично – использованными) и похабными картинками на стене, выдранными из откровенных мужских журналов, – я искренне не понимала. Впрочем, и не спрашивала. Мне было хорошо. Все устраивало – кроме невыброшенных резиновых трупиков. А Олег говорил, что «скоро лафа закончится, лавочка-самобранка перейдет в другое ведомство и навсегда прикроется, и надо пользоваться, пока есть чем». И мы пользовались.
Итого: на душе – весна, вокруг – лето, мы – вдвоем в квартире, что стала для нас маленьким раем. Нет, большим. Или просто настоящим. Рай не бывает маленьким, он либо есть, либо нет. И мы околачивали в Счастливом Саду деревья запрета, получая от этого небывалое наслаждение.
От обилия мебели наше временное прибежище не страдало. Кровать. Шкаф с запасом постельного белья и ворсистыми одеялами на случай внезапных холодов. Стол с двумя скрипучими стульями. На столе – графин, в котором пару лет была вода. Вода высохла, а налить новую или помыть прозрачную посудину никто не удосужился. Теперь, глядя на мутные разводы, пить не хотелось даже в принципе.
Дополняли картину драный линолеум на полу и выцветшие полосатые обои. Для освещения использовалась свисавшая с потолка единственная лампочка накаливания в пластиковом шарике-абажуре – такие были в моде во времена родителей, когда они еще не были родителями, но все для этого делали.
Квартира выглядела бы гостиничным номером, если забыть про пыль, грязь и общее ощущение неухоженности. Этакое пристанище на час для тех, кому некуда податься. Кровать была старой, еще на железной сетке, которую постоянно хотелось использовать как батут. Впрочем, сетка выполняла эту роль и самостоятельно, иногда совершенно не к месту. Если поймать резонанс, от ритмичной инерции можно было взлетать и падать не хуже чем на американских горках.
В общем, внешне наше пристанище убивало затхлостью и унынием, но какая разница, как выглядит мир снаружи, если внутри все бесится, горит и пенится.
После стычки двух локально применивших ядерное оружие воинственных армий откинувшийся на подушку Олег хмуро прожигал взглядом точку в стене. Я поняла, что ему плохо. Что у него – беда. Но его беда – моя беда.