С кухни несло вчерашним.
Проснулся разбитым. Долго лежал, осматривая комнату. Как всегда с похмелья проснулся раньше будильника. Теперь лежу в тишине, зная, что минут через пятнадцать он заверещит. Я прихлопну его ладонью и резко поднимусь с дикой болью в затылке.
Хорошо что у меня есть цель. Даже две. И обе привязаны к воде. Первая – вылить воду искавшую, но так и не нашедшую выход за ночь. Вторая – набрать ванну и без архимедства погрузить в нее тело. И две таблетки аспирина бонусом.
Но вчера все было прекрасно.
Был в сквере. Посмотрел на людей. Пофотографировал снег на обглоданных еловых лапах. Хорошо вышел снимок фонаря, стеклянный шар которого облепило снегом. Построил глазки молодым мамашам, выгуливающим своих оболтусов. Потом долго курил на лавке. Вероятно, смотрелся немного странно. Черное короткое пальто, взъерошенные волосы, фотоаппарат на плече, без шапки. И дурацкая улыбка.
Остановка. Парочка пьяненьких, менты, студентки. Какая то женщина с банками в пакете и с отрешенным взглядом.
Наверное, едет к мужу в больницу. Может, ему раздробило руку на заводе, он в гипсе и не работает, а у нее еще, скорее всего, и кредит не выплачен за машинку, и дочери надо в школу на дискотеку денег дать…
Понесло меня домысливать чужую жизнь, твою то мать. На хрен, на хрен…
Магазин. Ветчины, оливок, кукурузы, яиц. Водки бутылку, хорошей. Бумаги туалетной, рулона три. И возьму книжку… Какой нибудь тупой женский роман про Хуана и Джейн, которые «безумной страстью сливались томно в единое целое» где то под Житомиром. И хлеб.
Дом. Ключи злобно не хотели завершения прогулки, цепляясь зубцами за карман. Я их понимаю: только что было все – люди вокруг, смех. Опять же свежий воздух. А тут раз, как девок в сауне на продажу, выдернули, вставили, провернули. И на полке в коридоре до утра никому не нужные. Но замок сдался. Ботинки сняты, пакет с едой брошен на кухонный столе. Горит свет в ванной, а в мухинском стекле плавает бумажный пакетик с суррогатом чая.
И звонок сотового.
– Да.
– Звезда! Привет, товарищ.
Андрюха. Нежданно, но очень вовремя.
– Взаимно. Как дела?
– Блин, все разъехались, а мне выпить хочется.
Ну хоть честно, без всяких «я соскучился, давно не виделись».
– Я из дома выходить не хочу…
– Да говно вопрос, я уже пакет собрал. Сейчас приеду. Лады?
– Лады.
А гори оно синим пламенем, все одно лучше, чем разговаривать с самим собой.
– Тока я не один приеду.
– Андрюха, хватит меня сватать…
– Господи, кому ты нужен… Я себе возьму.
– Симпатичная хоть?
– А я че, знаю? Еще не выбрал. Да не боись, какие бы страшные ни были – водки хватит.
Ну тут он с лихвой приврал. Девки у Андрюхи всегда как на подбор, с одной конюшни – холеные, вороные. Так что пить придется только для смелости и за знакомство.
– Ладно, давай, я жрать пока нарежу, а ты там гайцам на уши не припадай. И у киоска с продавщицами не шушукайся.
– Ой, все, мамаша, хватит учить. Я выхожу. Пока.
Внезапно на плечи обрушилась усталость. Присел в кресло…
Удар. Еще удар. Стук. Что за?
– Открывай давай! Охренел совсем, полчаса стучу!
– Да щас, иду уже.
Щелчок замка, и он здесь. Канареечная куртка, серая шапочка и два пакета, еды в которых хватило бы победить голод в Африке.
– Уууу… Судя по следам подушки и охреневшему от радости взгляду, нас здесь ждали.
– Не язви, блин. Я ж не просто спал – это глубокий стратегический маневр. Один хрен пить, пока не кончится, а это уже завтра.
– Стратег! Мозг! Дольча и Габбана мысли! Знакомься, это Варвара.
В комнату протиснулось рыжеволосое существо со снегом на голове. В красных полусапожках на низком каблучке, каком то непонятном вязаном пальто и ярко синем шарфе непомерной ширины, обмотавшим голову так, что от лица остался лишь фрагмент, где за слипшимися ресницами подразумевались глаза.
– Добрый вечер, Варвара. Вам помочь чем?
Андрей практически бросил в меня пакетами с провиантом и затараторил:
– Зайчонок, отнеси кушать на кухоньку… А мы тут с Варварой Рюриковной сами разберемся. Вара Варечка, давайте пальто, сумку. Вы так промокли. Быстрее к костру.
Под донжуанский щебет из коридора я побрел в кухню…
– Тапочки в коридоре под стулом!
– Разберемся!
Вот и снова водка, вот и дом родной… Я поставил чайник и достал стаканы. Люблю я именно граненые.
Хорошо что кухня большая… Это очень важно – чтоб кухня была большая. Или хотя бы средняя, или маленькая. Но главное, чтобы была. И все таки желательно, чтобы большая.
Андрюха залетел на кухню и сразу пошел в атаку на пакеты. Что то на стол, что то в кастрюлю, что то в тарелку, а вот это, в золотистой фольге, – на разделочную доску. Из его кармана выпали ключи.
– Ты что, на машине? Сдурел? Пьяный потом за рулем не поедешь! Здесь останешься, я сказал.
– Да щас прям! Я с водилой договорился – он на моторе прилетит и вывезет, надеюсь, к тому моменту пьяное тело в родные пенаты.
– А где?..
– В уборную пошла. Замерзла, видно, на улице. Теперь полчаса оттаивать будет.
– А что ж ты ее на улице держал?
– Я держал? – Андрей ткнул себе в грудь пальцем и сделал возмущенное лицо. Уши отъехали на затылок. – Да я ее первый раз вижу! Просто шла, я притормозил, спросил: «Хочешь, мол, красна девица, в горницу к добрым молодцам?», а она: «Попробуешь лапать – нос сломаю». Ну, я, конечно, охренел от такого приветствия. Говорю: «Что ж ты так? Я ж тя культурно посидеть зову, может, просто хочется, чтоб душа рядом живая была…» А она как кинется к машине – я, чесслово, чуть не обделался. Дверь распахнула и говорит: «Я поеду, но если что, желтопузый, я из твоего „хаммера“ пионерский костер сделаю, понял?» Ну, я присох маленько. «Как зовут то?» – спрашиваю, а она: «Как и в паспорте – Варвара». А потом: «Не боись – я вообще адекватная, но просто это не сегодня». Я сказал, что вопросов больше не имею… Ну. И вот мы здесь… Я вообще то думал из своей гвардии кого нить взять – Илонку или Зинку, но у одной зуб заболел, а у второй муж с рейса приехал… Дурынды крашеные… А че?
– Автомат через плечо… – прошипел я сквозь зубы. – Ты хватаешь на улице какую то Варьку, которая обещает спалить твое корыто, и везешь ее ко мне? Ты сдурел, нах?
– Давай по пунктам, Глебушка. Хочешь хлебушка? – Андрей начал пихать в рот ломоть хлеба с маслом и колбасой.
– Убери на фиг.
– Не бубни. Ну, объясню для марсоходов и сантехников, – я никого не хватал. Я предложил, и она, согласен, хоть и несколько необычно, но согласилась. Насчет машины я не волнуюсь – на нее ведро динамита надо, чтобы ушатать, а у нее в сумке больше одной осколочной гранаты и не схоронишь. Про нос вообще молчу – его топором за неделю не перерубишь, от папы достался.
– Ага. Как и сарай, на котором ты щас ездишь.
Андрей проигнорировал укол.
– Кто она, не знаю, но если ты хочешь, тащи утюг и паяльник, а я – веревку и стул. По нашему, по стариковски, все выясним. Кто такая и на кого работает. Не хочешь? Электричество экономишь? Молодец. А везу ее к тебе, потому что так договорились. Сказал бы нет – я б без бабы и приехал. Все?
– Охренеть, я же еще и виноват? А если она…
– Что она? Коньяк весь выпьет? Так для того вроде и звали… Или отдаст твою, в хер никому не впершуюся подшивку газет за три года, превратившую твой балкон в склад сырья для туалетной бумаги? Кому? Норвежской разведке, чтобы в нее селедку заворачивали? Или заберет у тебя все чистое белье и продаст на блошином рынке? Так у тебя акромя вот этой салфетки, твою мать, ничего нет, а за нее много не выручишь. На спички только. Продолжать?
–…
– Вот увдишь – нормальная баба. Просто, видимо, надоело со всяким быдлом общаться, или одиноко, или ПМС, или еще хрен знает что. Я ей черепную коробку вскрывать должен, чтоб выяснить? Ну, села, не зассала, не начала орать «насилуют», или ментов там звать… Кстати, посмотри, где она там застряла… как бы вся через канализацию не ушла… А мне некогда. Еще морской салат готовить и лимончик препарировать надо…
И то верно – двадцать минут трем о неважном, Андрюха уже всю поляну обсервировал, а Варвара даже не подает признаков жизни. Залезла, небось, в заначку и последние двести звездно полосатых сперла… А нет, вода в ванне шумит. Напевает себе гостья что то…
Я прошел в коридор. Секунду поколебавшись, аккуратно постучал в дверь.
– Варвара, вы в порядке?
– Да все нормально, замерзла только, в ванну залезла, курю… Сейчас уже вылезу. Вы там пока без меня начинайте.
А у меня, как на грех, носки в тазу… И какого она в ванну полезла? За воду у нее что ли, дома не плачено? И что начинать? Пить – это можно. Или, может, она решила, что мы с Андреем… Хотя, в принципе, после «зайчонка» можно вполне предположить…
Мы опрокинули уже третью рюмку, когда она зашла на кухню.
Полотенце тюрбаном на голове, громадный, мягкий, теплый, мой самый любимый, спертый в Ялте на какой то конференции халат, замотан поясом в два обхвата.
– Я там у вас вещи сушиться повесила – мокрые все. Я же с самого утра по городу шарахаюсь, все карманы снегом набиты. У вас хорошо, тепло. И меня Варей зовут, а не Варварой, как сказал Канарейка.
– Кто?
– Андрейка Канарейка, сразу его так назвала, когда он на своем телковозе остановился в этом оранжевом пончо.
– Категорически возражаю, я не Канарейка! – Андреич демонстративно нахохлился.
– Опаньки… Как же я обшибалась… Тогда сидите и не чирикайте, уважаемый. Давайте лучше выпьем. За знакомство и прочие культурные мероприятия.
Андреич бровью не повел, взял бутылку. Бульк – и по сто грамм в граненых стаканах.
Вот ведь бывают такие – пришла в чужой дом, к двум неизвестным мужикам, ни хрена не боится, ванну оккупировала, всех определила, а теперь еще и командовать начала. Она или ебанутая, или блядь. А скорее всего, и то и другое. Презервативы по любому. Два сразу для надежности, и спать в разных комнатах. И на разных концах города. И еще уколы в живот от бешенства.
Легкий взмах руки, и стакан, взлетая, делает петлю Нестерова в запрокинутую назад голову (шея у нее великолепная, нежная, а кожа чуть чуть смугловатая). Легкий присвист сквозь зубы. Глазенки оживают и загораются. Ручонка подхватывает со стола бутербродик и провожает его вслед коньяку…
Тишина. Пауза. Аплодисменты. Примадонна приседает в реверансе. Публика в восторге.
– А вас как зовут, а то Канарейка тайну сию великую в бричке схоронил…
– Варь, ну перестань…
– Ладно ладно… Не буду, обещаю. По чесноку… Вроде отпускает. Так как зовут вас, добрый хозяин таверны?
– Мама Глебушкой звала, но друзья зовут меня Глеб, а вы можете называть меня просто – Глеб Юрьевич.
– А давайте с вами, Юрьевич, за встречу выпьем.
– Однако! Вы же, милейшая, только что без малого стакан вложили в душу. И сразу второй акт, без антракта?
– Ну так это ж для согреву было, а теперь – за настоящее знакомство.
– А вас как по батюшке то?
– Кондратьевна. Нагло вру. Борисовна. В девичестве.
– В смысле?
– Без смысла. Не замужем значит. Ну что, наливать будете, или вам спеть в голос?
– Пожалуй, лучше я налью.
– И то верно.
А вот голос у нее интересный. Бархатный, с небольшой хрипотцой. Почти детский. Вплетается в мозг, как ленточка в косу… а может, я просто давно не слышал женщин.
А питье меж тем пилось. Варя рассказывала дивные истории про подруг и их похождения. Андрей травил относительно свежие анекдоты. Потом опять немного пили, размышляли о строительстве нового моста и прочих чрезвычайно безразличных вещах.
В коридоре в куртке зазвенел мобильный. Андрюха подскочил, выбежал. Потом прикрыл дверь, и коридор наполнился потоком отборного русского мата. Пока он болтал, мы успели еще раз дерябнуть. При этом Варвара умудрилась занюхать коньяк рукавом рубашки. Моей.
– Ребятушки, извиняйте, у меня кое какие диалоги с животными наклевываются, и я, как юный натуралист, не могу отказать себе и животным в удовольствии…
– Что случилось?
– Да блин, менты с прокурорами что то не поделили, но выяснять отношения они приехали именно в мой бедлам. Так что я в путь… «гондола за мной ужо отчалила»! Лей дорожную!