Что такое дембель? Это когда ты просыпаешься, и вдруг, еще не открыв глаза, всем своим существом понимаешь – что– то не то…
Медленно, боясь, что это чувство окажется обманом, открываешь глаза, и тотчас удовлетворенно млеешь от счастья – я дома!
Вот и Паша Епишев вторую неделю подряд открывал по утрам глаза, и замирал в сладострастном придыхании, физически ощущая наслаждение от того, что не надо подрываться по подъему, одеваться по форме два, и с выпученными глазами бежать на улицу, чтобы, обмочив угол казармы, метнуться в тесном строю на три– пять– десять километров – в зависимости от текущих залётов.
Паша потягивался в постели, вставал не спеша, с наслаждением чистил зубы, брился, а то и вообще – несколько минут стоял под душем, понимая, какое это счастье – жить на «гражданке», будучи предоставленным самому себе.
Две недели сплошного расслабления, друзья, алкоголь, рассказы о службе в спецназе, полные лихой бравады, глаза друзей, полные зависти… все это пронеслось сплошным разноцветным калейдоскопом, и как– то неожиданно потускнело на фоне необходимости встраиваться в новую, гражданскую жизнь. Паша не сомневался и ни минуты – нужно идти работать в правоохранительные органы. Почему– то именно туда, считал он, должен пойти работать любой мужик, отслуживший в армии, тем более – в специальных войсках.
Паша сходил в местный городской отдел милиции, и ему посоветовали принести из части характеристику.
Ничего не оставалось делать, как ехать в часть, благо, что до нее от родного города было не более полутора сотен километров. Автобус довез его до уссурийского автовокзала, откуда он пересел на автобус, идущий в сторону Новоникольского. Вскоре он уже подходил к воротам КПП бригады специального назначения.
Наряд, состоящий из знакомых «удавов» и «фазанов» беспрепятственно пропустил «гражданское лицо» на территорию одной из самых закрытых воинских частей Дальневосточного Военного Округа, и Паша уверенной походкой зашагал к штабу. Там он нашел начальника штаба, и тот, зная, что Паша большую часть службы провел в неофициальной должности «начальника штаба роты минирования», а если быть точнее, то ротного писаря, просто впихнул его в первый попавшийся кабинет, где была пишущая машинка. Паша привычно вставил в нее три листа бумаги, проложенные двумя листами копирки (современная молодежь не знает такой способ тиражирования документов), и начал настукивать на бумаге, что– то типа «за время прохождения службы в должности старшего разведчика– гранатометчика зарекомендовал себя…». Закончив создавать документально– художественный шедевр, Паша метнулся к генералу, который на удивление быстро подмахнул характеристику, а строевой отдел поставил печать.
Всё, путь в правоохранительные органы был открыт. Можно было покидать расположение части, в которой он провел два долгих года. Но, выйдя на крыльцо штаба, Паша тоскующим взором посмотрел в сторону родной казармы.
Идти туда он не собирался. Гражданская жизнь, лишенная строгой военной организации, уже увлекла его, и назад он возвращаться не собирался. Но ностальгия, вызревшая за две недели, повернула его ноги в сторону, противоположную КПП.

*****
– Еееепишев!
Стоило Паше только на миг просунуть голову в дверную щель, чтобы посмотреть, что же такое шумное творится в каптерке роты минирования, как он тут же был опознан и обозначен на местности командиром роты.
– Сюда иди, рожа гражданская!
В призыве ротного Паша не уловил злобных ноток, и поэтому, что говориться, повелся. А что теперь майор может сделать гражданскому лицу? Ни– че– го! То– то же, Марьиванна, то– то же! Он полностью просунул голову, и увидел пару столов, сдвинутых вместе, заставленных закуской и алкоголем. За столом сидел весь офицерско– прапорщицкий состав роты специального минирования.
– Оп– па! «Начальник штаба» пожаловал! – сказал лейтенант Вася Иванов, который, почему– то был в погонах старшего лейтенанта.
– Да я тут это… – выдавил что– то такое из себя «начальник штаба», осознав, что в каптерке происходит процесс «проставы» Иванова за очередное звание.
На улице стоял полдень.
Так как Паша уже не являлся прямым подчиненным офицерско– прапорщицкому составу, то оные сочли возможным его присутствие на этом празднике жизни. Кто– то подвинулся, кто– то передал ему вилку и кружку, а кто– то налил ему полную, мол, штрафная.
– Речь, – толкнули его в бок.
Паша встал, и со страхом глядя на свою кружку, из которой водка не проливалась лишь благодаря поверхностному натяжению, проговорил:
– Я, как гражданская рожа, смею высказать свое мнение по поводу присвоения очередного звания товарищу лейтенанту. Да, я привык называть вас так, но, честно говоря, мне теперь насрать на это, я выпью за тех бойцов, которые сейчас будут приучаться звать вас по– новому. Ну, и за вашу карьеру, товарищ, теперь уже старший, лейтенант! Карьеру, которую сделают вам ваши подчиненные – если вы их научите должным образом!
Паша приложился к кружке, и под молчаливыми взглядами своих бывших командиров, выпил всю. До дна.
– Красиво сказал, – произнес ротный.
Кто– то налил Паше еще.
Он повернулся:
– Не, мне хватит, еще домой ехать…
– Ты что, Васю не уважаешь?
– Уважаю!
– Значит, сиди и пей. Понял?
– Понял…

*****
Каждый, кто служил в армии, подтвердит: нет ничего в жизни более омерзительного, чем этот душераздирающий утренний крик дневального – «Подьём!». Этот крик прерывает то единственное наслаждение, которое может получать измученное, задерганное, голодное, холодное и обычно затравленное службой, солдатское тело. Только сон, положенный солдату, уносит его от всех этих психо– и физически травмирующих факторов. Только сон помогает ему восстанавливать силы, помогает переживать печали, помогает скоротать время до дембеля. Эх, не зря в армии ходит незабвенная шутка – «солдат спит – служба идет». Она полна глубокого смысла, она отражает всю суть солдатских чаяний, солдатских устремлений и желаний.
И вот этот злобный:
– Рота минирования, подъем! Ну что лежим, как уставшие проститутки! Шевелим заготовками, живее! Выходи строиться!
Паша подорвался по первому крику. Что за служба такая? В других частях дембеля так по подъему не подрываются. Но здесь, в бригаде специального наслаждения… тьфу, назначения, будь ты хоть трижды дембель, а по подъему поднимись, да на пробежку выйди…
Первое, что понял Паша, осмотрев себя, – это залёт!
Как баран на новые ворота он смотрел на цивильную гражданскую одежду, которая была надета на его тело, перенасыщенное алкоголем. Видать, вчера в самоходе он так нажрался, что не смог переодеться в каптерке, и завалился спать, в чём был.
Если ротный это увидит, то всё пропало – марш– бросок для всей роты обеспечен. Нужно срочно спасать себя, роту и ситуацию.
Паша подскочил с койки, и обуреваемый ощущением близкой расправы, прячась за спинами одевающихся сослуживцев, что было сил, побежал в каптерку. Влетев в этот кладезь военных ништяков, он быстро осмотрелся, но на видном месте его формы видно не было. Тогда он метнулся к куче подменного фонда, мгновенно выхватывая оттуда и быстро оценивая состояние попадающих под руку штанов и кителей. Вот это, пожалуй, подойдет… он быстро снял с себя гражданскую одежду, и напялил старую, затертую до дыр, «песочку». Таким же образом он нашел подходящие по размерам сапоги, и выскочил на улицу.
Помочившись на угол казармы, он, догоняя, пристроился в хвосте бегущего строя.
– Ты чё, придурок? – спросил его бегущий рядом старшина.
– Не помню, куда свою форму засунул, – честно признался Паша.
– Нет, ты точно придурок, – старшина покрутил пальцем у виска.
А ведь какая– то мысль мелькнула в этот момент. Но Паша не успел её удержать, и она растаяла, как снежинка на ладони.
Возвращаясь с пробежки, рота пробежала мимо своего же ротного, спешащего на службу.
– Епишев! – крикнул ротный. – Ты что, пережрал вчера?
Паша поник: вот дела… ротный уже все знает…
– Никак нет, товарищ майор, – как можно бодрее отозвался Паша, зная главное правило военной разведки – никогда ни в чем не сознаваться.
– Ага, а то я не вижу! – крикнул ротный, но он уже был далеко.
Как ни силился Паша вспомнить, где он вчера так ударно потрудился на фронте борьбы с собственной печенью, так ничего и не вспомнил. Количество выпитого алкоголя не позволяло ему это сделать. Голова натурально раскалывалась.
– Я во сколько вчера пришел? – аккуратно спросил он старшину.
– В обед, – пояснил старшина– контрактник.
– В обед? – это было более чем удивительно. – Я что, проспал весь день и всю ночь?
– Не, спать ты уже ночью упал.
Эта новость вообще обрушила только– только начавшую нарождаться объяснимую версию вчерашних событий.
– А что я днём делал?
– Ты что, не помнишь?
– Нет.
– Ты жрал весь день, как не в себя. Молодежь строил на подоконниках. Потом снова жрал. Вот тебя и вырубило.
Паша прикинул – это он мог.
– А откуда у меня «гражданка»?
– Ты в ней пришел.
– Ни хрена не помню…
Паша по привычке направил двух «удавов» заправлять койку, на которой спал, удивляясь тому, что в расположении произошли некоторые изменения – количество коек уменьшилось, и не было той, на которой он спал целых два года. Его тумбочка оказалась пуста. Он повернулся к копошащейся неподалеку молодежи:
– Это что за номер? Где мои мыльно– рыльные принадлежности?
– Паша, так ты же всё своё забрал с собой, когда уходил… – сказал ему один из «фазанов».
Паша почесал репу.
– Ни хрена себе я нажрался, ничего не помню…
Он наехал на молодежь, и ему выдали новую зубную щетку и одноразовую бритву. Приведя себя в божеский вид, он решил устроить в каптерке более тщательный досмотр. Но получасовые поиски результатов не дали – его формы не было нигде. Зато «гражданка», в которую он был одет, лежала теперь на самом видном месте.
– А ты что в такой форме? – в каптерке появился ротный.
– Да вот, постираться решил, – соврал Паша, спасая положение.
– Постираться? – ротный почему– то сделал удивленные глаза, хотя до этого он всегда с воодушевлением принимал такое стремление личного состава к чистоте.
Паша ждал от майора претензий по поводу вчерашней пьянки, но их почему– то не было. В голове опять мелькнула какая– то мысль, но опять она растаяла как снежинка.
– Ну да, постираться, – кивнул Паша.
– Вот это ты хочешь постирать? – майор указал на «гражданку», которую он, против обыкновения, почему– то не кинулся тут же изничтожать.
– Почему это? – спросил Паша. – Форму. А это я не знаю чьё…
– Ты вчера в ней пришел. Это твоя одежда, Паша!
– Товарищ майор, не наговаривайте на меня! – Паша замахал руками. – Я вчера не бухал. Я же не дурак за несколько дней до дембеля, в такой залёт влетать… не моя это одежда, не моя. На меня наговаривают.
– За несколько дней? – спросил ротный, как– то хитро прищурившись.
– Ну да. Вы же не продержите меня до Нового Года… да и начальник штаба бригады обещал отпустить меня скоро.
– Начальник штаба? – спросил ротный с еще большим удивлением.
– Ну да.
– Паша, скажи мне честно, ты точно не помнишь, что вчера было?
– Не помню, товарищ майор. Точно не помню.
– Хорошо… – глаза майора вдруг заблестели каким– то ранее не виданным азартом. – Ты знаешь, что такое дембельский аккорд?

*****
В автобусе, который вез Пашу домой, от него все старались отстраниться. Да нет, от него пахло всего лишь краской.
Краской, которой Паша до самого обеда красил длиннющий забор, окружающий расположение бригады.
– Козлы, – в тысячный раз повторял он про себя. – Какие же вы все козлы…
На руках у него кровоточили мозоли от лопаты, которой он три часа копал яму для нового сортира.
– Не, ну уроды… – не унимался он, заставляя пассажиров автобуса каждый раз вздрагивать.
Голова неимоверно чесалась – на пилораме было полно летающих опилок, и за два часа плодотворной работы по распиловке бревен на нужды роты специального минирования, можно было набить ими не только голову.
– Я вас всех ненавижу, – шептал Паша.
Под ногтями застыл клей, с помощью которого он почти до вечера склеивал новые карты районов ответственности бригады где– то на Кавказе.

*****
Рейсовый автобус шел уже по темноте. Ехать предстояло еще около полутора часов, и Паша попытался расположиться так, чтобы можно было заснуть. Чувство огромной несправедливости затмевало все его сознание. Ярость не давала ему успокоиться.
И тут он вдруг вымученно улыбнулся.
Характеристика, подписанная генералом и скрепленная печатью части, осталась где– то там, в каптерке. Наверное, придется снова ехать. Другого выхода нет.
Главное – не нарваться в бригаде на очередную «проставу».
А то, как бы не пришлось опять, по причине временной потери памяти, пахать во благо Родины сверх установленных лимитов священного воинского долга!