16|06|1992

утро

Дембель и похмелье — близнецы-братья. И если дембель неизбежен как крах мирового империализма, то насчёт похмелья сомневаться и вовсе глупо. Будет оно, непременно будет. Дело ведь даже не столько в окончании срочной службы и желании это знаменательное событие отметить, сколько в отсутствии каких-либо причин сохранять трезвость и дальше. Долгих два года ты был одним из бойцов великой и непобедимой и над тобой довлел устав, а за моральным обликом следили отцы-командиры, и вот уже — гражданский человек. Работу ещё не нашёл и пока что — или уже? — нет девушки, зато рядом друзья и шуршит в кармане жиденькая стопочка деревянных, которые надо поскорее потратить, пока они не обесценились в конец. И значит — что? Всё верно: опять нет повода не выпить.

Ну мы с Герой и выпили. Набрались изрядно, при этом, по счастью, обошлось без последствий. Как вернулся домой, я не помнил, но дошёл, и это главное. Мог бы и в трезвяк загреметь. Только вот похмелье…

Кое-как разлепив глаза, я перевернулся набок, полежал так немного, затем уселся на диване. В голове колыхнулся студень из боли и перемолотых мозгов, но зато на костяшках не обнаружилось свежих ссадин, а значит, и в самом деле обошлось без приключений. По нынешним беспредельным временам — исключительное везение. Хотя у нас и при застое выхватить по пьяному делу было проще простого.

Как был в семейных трусах, я ушёл в ванную комнату. Первым делом до упора выкрутил кран холодной воды, напился и умылся, затем немного поколебался, но всё же принял контрастный душ. Решение оказалось верным на все сто — дурная маета прошла, отступила похмельная депрессия и даже чуть меньше стала болеть голова. Но это не точно.

— Збс… — проворчал я, отфыркиваясь, после растёрся вафельным полотенцем и, шлёпая босыми ступнями по линолеуму, вернулся к себе, где на паркетный пол был постелен двуцветный палас с геометрическими узорами. Там натянул спортивные штаны и отправился на поиски цитрамона.

В большой комнате чёрно-белый телевизор что-то негромко бормотал о государственной программе приватизации, но дядя его не слушал. В трениках и тельняшке он курил на кухне у распахнутого окна.

— Здоров, — пробурчал я. — Цитрамоном не богат?

Дядя Петя затянулся, после вдавил беломорину в пепельницу каслинского литья, выдул на улицу струю вонючего сизого дыма и подсказал:

— На холодильнике глянь.

Я достал картонную обувную коробку, забитую пузырьками и бумажными ячеистыми упаковками таблеток, отыскал цитрамон и закинул в рот слегка коричневатый кругляш. После склонился к кухонному крану, глотнул воды. Вытер губы тыльной стороной ладони и посмотрел на отрывной календарь на стене, но тот неожиданностей не преподнёс.

Шестнадцатое июня, вторник

Дядя Петя — нестарый ещё военный пенсионер, высокий и сутулый, с порыжевшими от папиросного дыма усами глянул на мою похмельную физиономию и щёлкнул жёлтым от никотина ногтем по бутылке портвейна «три семёрки», уже ополовиненной.

— Подлечишься?

Я судорожно сглотнул и помотал головой.

— Не-а.

— И правильно! — одобрил это решение дядя Петя и набулькал себе ещё полстакана. — Ты своё вчера выпил. На рогах приполз, чуть все косяки не посшибал!

— Не помню.

— Хоть не «Рояль» из польских опилок брали?

Я наморщил лоб и пробормотал:

— Этого… как его… Гера пару бутылок притащил…

Закрыл ладонью правую сторону лица, и дядя Петя предположил:

— «Распутина», что ли?

— Да не, — отмахнулся я. — «Терминатора»!

— Что за зверь?

— Из фильма это. Киборг-убийца.

Дядька покачал головой, пробормотал что-то о падении нравов и приложился к стакану с портвейном. После крякнул и спросил:

— Гера — это который Буньков, одноклассник твой бывший? В сто двадцать втором доме живёт?

— Он.

— Тьфу ты! — расстроился дядя Петя и вытянул из лежавшей на столе пачки новую папиросу. — Свяжешься с ним, проблем не оберёшься!

Я присел на шаткий табурет и недоверчиво хмыкнул.

— С чего бы это?

— А рэкетир он! — выдал дядька. — Шестёркой в бригаде Хиля бегал. Они поначалу кооператоров трясли, потом спекулянтов крышевали и с пары блошиных рынков дань собирали. За охрану, вроде как.

Гера мне ни о чём таком не говорил, так что я полюбопытствовал:

— Бегал? А сейчас что?

— Хиль валютных жучков решил подоить, да силёнок не рассчитал, подавился. С грузинами схлестнулся, а те и сами не мальчики для битья, и ментов купленных подтянули. Кого-то из людей Хиля закопали, кого-то посадили. Сам он в федеральном розыске сейчас.

— А Гера?

— Говорю же — шестёрка. Рёбра ему поломали в самом начале, так он всё веселье в больнице и пропустил. После о нём уже и не вспомнил никто.

Я покрутил головой, осмысливая услышанное, и спросил:

— Дядь Петь, ты откуда всё это знаешь?

— Никифоров, участковый наш, просвещает о жизни на районе. Мы с ним по субботам в баню ходим. Так что с Герой не хороводься. А то он всегда тобой вертел, как хотел. Вечно хвостиком за ним бегал!

— Да ладно, блин! Ты меня за кого держишь? Вот прямо в бандиты пойду!

Дядя Петя чиркнул спичкой о боковину коробка, прикурил и снова перебрался на подоконник, только на этот раз ещё и со стаканом.

— И пойдёшь, почему нет? — пыхнул он сизым дымом. — Времена дурные настали. Это раньше только блатные со своими понятиями были, сейчас каждый норовит кусок послаще урвать. Афганцы, спортсмены, продажные менты, кавказцы… Да что там говорить! Мальчики мечтают стать не космонавтами, а бандитами. Девочки не балеринами, а валютными проститутками. И это не я придумал, это в новостях результаты соцопроса озвучили. — Дядя Петя потёр лоб и усмехнулся. — Но проститутка — это ладно. В конце концов, лучше дочь-проститутка, чем сын-ефрейтор…

Я в сердцах матернулся.

— Товарищ капитан второго ранга! У вас на флоте ефрейторов нет, откуда эти сухопутные приколы?

— Правда глаза колет? — хохотнул дядя Петя. — Ничего-ничего, демобилизовался ефрейтором, терпи. И с Герой не якшайся. Он тебя плохому научит.

— Да не собираюсь я в бандиты! Что за дичь?!

— И чем займёшься? К родителям в колхоз поедешь коровам хвосты крутить?

— В универ поступлю. На очное.

— Вот ты деловой! А кормить тебя кто будет? На стипендию не проживёшь. Лучше на завод устройся, учиться и на заочном можно.

— А на заводе меня кто кормить будет? У Геры батя то ли с марта, то ли с апреля без зарплаты сидит. А у Андрюхи Фролова родителей на тракторном вообще в неоплачиваемый отпуск отправили, они на дачу перебрались, картошку и помидоры растят.

— Есть такое дело, — нехотя признал дядька. — Хорошо тем, у кого пенсионеры в семье есть, — пенсию хоть как-то выдают, а так и зубы на полку положить недолго. И я так тебе скажу: дальше только хуже будет. Вчера Гайдара премьером утвердили — а ты его видел? Слышал, какую ересь он несёт? «Идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное». Сволочь перековавшаяся! У самого ряха скоро треснет, непонятно, как ещё в телевизор вмещается! Хлебнём мы с ним лиха, полной ложкой хлебнём!

В коридоре задребезжал телефон, я вышел из кухни, снял с прикрученного к стене аппарата трубку и сказал:

— Алё!

— Серый, ты как — живой? — послышался голос Геры.

— Почти, — вздохнул я. — Может, по пиву?

— Сейчас подойду, решим.

— Тару брать? — cпросил я, глянув на трёхлитровую банку с наброшенной на неё авоськой.

— Решим. Тут дельце небольшое нарисовалось. Надо кое с кем перетереть, а дальше уже видно будет.

— Давай короче.

Я опустил трубку на рычажки и на кухню к дядькиному ворчанию уже возвращаться не стал, пошёл в комнату одеваться. Увы, без валяния на земле вчера дело всё же не обошлось: рубашка и брюки оказались перепачканы в пыли; пришлось рыться в ящиках в поисках сменной одежды. Небо сегодня затянули тучки, а верхушки деревьев раскачивал ветер, так что свой выбор я остановил на тёмно-синих штанах свободного кроя с широкими красными лампасами и олимпийке, которую натянул прямо на голое тело. Тугая резинка штанов непривычно сильно сдавила в поясе, не пришлось даже подтягивать завязки, а вот вьетнамские кроссовки, пошитые не из кожзама, но вроде как даже из натуральной свиной кожи, сидели на ногах после кирзачей будто влитые.

Наскоро рассовав по карманам ключи и мелочь, я предупредил дядю:

— Пойду, прошвырнусь, — и захлопнул за собой лязгнувшую «английским» замком дверь.

Лифт ждать не стал и по давней привычке спустился с восьмого этажа пешком, попутно полюбовался наскальным творчеством подрастающего поколения, но рисунки и надписи на местами осыпавшейся штукатурке за два года армейской службы никак принципиально не изменились. Пара почтовых ящиков внизу чернели копотью, у нескольких не закрывались гнутые крышки, и я без зазрения совести позаимствовал у кого-то из соседей сегодняшнюю газету.

«Жильё 2000 — миф или реальность» — гласил заголовок передовицы; я фыркнул и вышел на улицу. На лавочке у подъезда увлечённо лузгали семечки двое парней, смотрели они во двор и меня заметили только после того, как один — смуглый и черноволосый — получил свёрнутой в трубочку газетой по макушке.

— Ай, бля! — вскинулся короткостриженый татарчонок в футболке и спортивных штанах с тремя полосками. Он резко обернулся и сразу расплылся в улыбке. — О, Енот! Дембельнулся, что ли?

— Привет, Санёк, — протянул я руку пареньку с вполне объяснимым прозвищем Татарин. — Самого-то не загребли ещё родине служить?

— Не, в следующем году только призыв.

Второй пацан, пошире в плечах и стриженный под расчёску, только с длинной чёлкой тоже поднялся на ноги.

— Привет.

Лицо с юношескими угрями на щеках оказалось незнакомым, но я поздоровался в ответ, а затем указал на шелуху.

— Чё мусорите?

Пацаны переглянулись и заржали.

— Гашеные, что ли? — догадался я.

— Курнули чуток, — подтвердил Саня и предложил: — Будешь?

— Семечек лучше отсыпьте, — попросил я и начал разбирать газету на отдельные листы. — Держите, кульки делайте.

Саня спорить не стал, один лист оставил себе, другой сунул приятелю, и тот заинтересовался афишей кинотеатров.

— Может «Конана-варвара» заценим? Там Шварц. В «России» идёт. Или вот пишут, в «Родине» показ «Дикой орхидеи» продляют по многочисленным просьбам. На вечерний сеанс можно забуриться.

— Колян, не гони. Понимаю ещё в «Аврору» сходить или в «курятник», но не на другой же конец города ехать! Лучше видак возьмём на день и посмотрим! — отмахнулся Саня, отсыпал мне семечек и спросил: — Серый, ты откуда такой загорелый? Где служил?

— В двести первой в Таджикистане.

— И как там? Говорят, русских гонят?

— И не только гонят, оккупанты же типа. Дружба народов в полный рост. — Я поморщился от не самых приятных воспоминаний, сплюнул в газетный кулёк шелуху и сменил тему разговора. — Вы чего здесь трётесь?

Саня жил в соседнем доме и делать ему в нашем дворе было совершенно нечего.

— Мы с Тохой забились встретиться. Сидим, ждём.

Тоха — это Антон Буньков с шестого этажа, двоюродный брат Геры. Он, если и младше этих пацанов, самое большее на год.

Какое-то время мы стояли и лузгали семечки, затем Коля оглядел пустой двор, отложил кулёк с шелухой и стал рыться в лежавшем на коленях пластиковом пакете с изображением букета белых роз. Отыскав там папиросу, он ловко размял её пальцами и выдул табак на газон, раскрыл спичечный коробок с анашой и принялся набивать косяк.

— Вот вы совсем без палева! — фыркнул я и огляделся, но в будний день двор был пуст. Только от теннисного столика доносился перестук мячика, да на спортивной площадке играла в футбол мелюзга.

Саня беспечно рассмеялся, но мигом поскучнел, когда во двор въехал пятидверный синий «москвич-2141», своим приплюснутым видом внешне напоминавший утюг.

— Блин, вот так всегда! Только забьёшь и сразу бакланы на хвост падают! — пожаловался он. — Колян, коробок резче прячь. Не пали нас, Серый, лады?

Я с усмешкой кивнул. «Москвич» остановился у подъезда, со стороны водителя распахнулась дверца и наружу выбрался Гера Буньков собственной персоной. Невысокий и плотно сбитый, в спортивном костюме и с золотой цепочкой на шее он вполне подходил под представление обывателей о типичном рэкетире, хоть славянская физиономия без малейшего намёка на щетину была ничуть не бандитской, да и цепочке определённо недоставало толщины. А что нос набок свёрнут и костяшки сбиты, так для наших мест это скорее правило, нежели исключение из оного. Левую бровь так и вовсе не в драке рассекли, а хоккейной шайбой. Сам и рассёк. Мощно щёлкнул, было дело.

— Ты чего на тачке притащился? — возмутился я. — А пиво как? У меня трубы горят!

Гера досадливо махнул рукой.

— Сказал же — дельце небольшое нарисовалось. Сейчас всё решим. — Он подошёл, поручкался со мной и пацанами, после спросил: — Кумарите?

— Ну да, — кивнул Санёк и поторопил приятеля: — Колян, взрывай уже. Подлечи только.

Паренёк облизнул палец и послюнявил им конец папиросы, потом запалил спичку и глубоко затянулся, заперхался, пытаясь удержать в лёгких дым. Дальше затяжку сделал уже Санёк, от него косяк перешёл Гере. Мой приятель с сомнением глянул на папиросу, но всё же отказываться не стал, а вот я отрицательно помотал головой.

— Мне без пива не идёт.

— Может, парика задуть? — сипло произнёс он, понемногу выдыхая дым.

— Не хочу.

Гера пожал плечами и вернул косяк Коле, не забыв предупредить:

— Лечи. — После уставился на Санька. — Есть ещё?

— Последнее забили.

— Да чё ты мне чешешь!

— Да в натуре нет больше! Отвечаю!

— В школе отвечают.

— Блин, Гера, не грузи, а? — попросил Саня и указал на цветастый пластиковый пакет. — Сиги возьми, не жалко. Травы нет.

Папироса сделала ещё один круг, а когда конопли в ней осталось с ноготь большого пальца, Гера аккуратно забычковал косяк и спрятал в карман треников.

— Ты чего? — возмутился Санёк.

— Пятку Серому оставлю.

Пацаны зло переглянулись, а Гера по-хозяйски заглянул в лежавший на лавке пакет и присвистнул.

— Ни фига себе, сказал я себе!

Я посмотрел ему через плечо и увидел целую россыпь сигарет. В основном те были без фильтра — «Астра» и «Прима», но хватало и нормальных. Гера начал придирчиво ворошить их, предпочитая «Родопи», «Космосу» и «Монте-Карло» более престижные «Парламент», «Мальборо», «Кэмел» и «Винстон».

— Это кто вас подогрел? — не сдержал я удивления.

Пацаны рассмеялись.

— Бабок ходили трясти, — объяснил Санёк. — Семечек и курева подняли.

Гера до упора забил сигаретами свою пачку и жадничать не стал, кинул пакет обратно на лавку.

— Вот вы тупорылые, — покачал он головой. — Менты примут, даже если не закроют, почки точно отобьют. Они ж тех бабок и доят.

Татарчонок захихикал, глянул на приятеля, и пацаны покатились со смеху.

— Тут кора была, — отсмеявшись, решил пояснить причину веселья Саня. — Вчера луноход подъехал, все во дворы щеманулись, менты за ними, а я в стороне со всем палевом на заборе сижу. Мусора на меня ноль внимания и мимо чешут, а наши: «Беги, Санёк! Беги!» Олени, блин! Я с забора долбанулся, штаны порвал, еле смысля.

Я представил себе эту картину и невольно улыбнулся. Тут послышался шум лифта, лязгнули дверцы, и к нам из подъезда вышел весь какой-то прилизанный паренёк с пробивающимися над верхней губой юношескими усиками. В одной руке он держал нечто вроде клавиатуры с проводами, в другой нёс забитый магнитофонными кассетами пакет.

— Привет, братва!

Распространяя крепкий аромат мужского одеколона, Антон Буньков подошёл, кинул свои вещи на лавку и поздоровался со всеми за руку.

— Принесли? — спросил он у Санька.

— Всё чётко, — подтвердил татарчонок и указал на пакет. — Зырь.

— Тогда на неделю «Спектрум» ваш. Только мафон сами ищите.

— Закешь, какие там игры, — попросил Коля и полез смотреть кассеты, а Тоха придирчиво оценил количество сигарет в пакете, достал одну и прикурил от газовой зажигалки.

Он всегда был тем ещё жуком, вот и сейчас выцыганил себе никак не меньше блока курева, просто уступив на неделю домашний компьютер. Одно слово — барыга. Ещё и прикид модней некуда: кожаные мокасины, импортные варёные джинсы, рубашка в разноцветную полоску с вышитым над кармашком крокодильчиком — «Лакоста» и по виду фирменная.

— Весь стильный, прям, — усмехнулся я, не сдержавшись.

Антон оглядел меня с головы до ног и презрительно фыркнул.

— Да уж не лампасник, как ты! Енот, ты из какого года выполз?

— Из девяностого, — на полном серьёзе ответил я и, приметив на кисти пацана воспалённую точку ожога, какие остаются, когда о кожу гасят бычки, спросил: — А с рукой что?

— Босс сигарету затушил.

— Чего?! — взвился Гера. — Он вообще всё на свете попутал?!

— Да успокойся, Жорж! — отмахнулся от брата Тоха. — Нормально всё. Просто базар про силу воли зашёл. На что кто готов пойти, чтобы добиться своего и всё такое. Босс и предложил полсотни баксов, если дам окурок о руку затушить.

Пятьдесят долларов — это около пяти тысяч в рублях на чёрном рынке, сумма серьёзная, но я целиком и полностью согласился с Геной, когда тот, покрутив пальцем у виска, выдал:

— Ну ты гонишь…

— Да не в бабках дело! — разозлился Антон и нервно потёр обожжённую руку. — Это проверка, понял? Надо заранее знать, можно с человеком дела вести или тот зассыт, когда что-то серьёзное подвернётся!

Меня эти слова убедили мало, да и на остальных, судя по их взглядам, особого впечатления не произвели. Правда, о пацанских понятиях никто вспоминать не стал. Толку-то распинаться? Братец у Геры всегда гниловатый был. Не понимает, какое западло так прогибаться.

— Что за босс? — полюбопытствовал я. — Новый русский, что ли, — так баксами сорить? Откуда они вообще у него?

Антон вопрос проигнорировал, выкинул недокуренную сигарету в кусты и взял с лавки пакет; вместо него ответил Коля.

— Обычный барыга, на Зелёном точку держит.

— Обычный, ха! — не сдержавшись, фыркнул Тоха. — Да мы такие дела скоро крутить станем, облезете!

Я не удержался и спросил:

— Больше он тебе ничего не прижигал? Ну знаешь, как говорят: есть один папирос, но он к телу прирос?

Пацаны так и прыснули со смеху, а вот Антону шутка смешной не показалась.

— Совсем офигел? — взвился он.

— А что? Если не за пятьдесят, а за сто долларов?

— Да пошёл ты, Енот! Всегда полудурком был, а в армейке, видать, деды совсем кукушку стрясли! Частенько дужкой от кровати прилетало?

— Помойку завали! — рыкнул я и шагнул вперёд, но Гера загородил от меня двоюродного брата.

— Хорош, Серый, — попросил он, после развернулся к не по годам наглому родственнику. — Тоха, начинай уже базар фильтровать. А то борзый стал, сил нет. И ты не ответил: зелень у твоего торгаша откуда?

— Да не торгаш он, а деловой! — вспыхнул Антон. — С такими людьми знаком, о-го-го! Точка со шмотками на Зелёном — не главное, основной доход от продажи долларов и марок идёт. А на мне теперь скупка золота. — Пацан достал из кармана небольшие плоскогубцы и с гордостью продемонстрировал их нам. — Вся фишка в том, чтобы сразу серьги и кольца в комок смять. Тогда, даже если они краденные и менты примут, терпилы уже не опознают. А стоимость всё равно исключительно от веса и пробы зависит.

Я решил, что продуманный торгаш использует малолетку там, где не хочет палиться сам, и покачал головой, поражаясь дурости Антона. Хотел сказать об этом балбесу, но обратил внимание на въехавшую во двор чёрную «волгу» двадцать четвёртой модели, которая, переваливаясь на ямах и выбоинах в асфальте, медленно-медленно покатила вдоль дома в нашу сторону.

Внутри сидели двое в пиджаках и при галстуках, так что я негромко произнёс:

— Гера, брось каку.

Приятель понял намёк с полуслова, развернулся боком и незаметно скинул под ноги недокуренный косяк. Сразу наступил на него и растёр подошвой по бетону. Предосторожность оказалась отнюдь не излишней: машина и в самом деле не проехала мимо, а остановилась рядом с «москвичом». Из салона к нам выбрались и водитель, и пассажир; первый помоложе и поплотнее, второй уже с сединой и цепким взглядом, какой бывает у людей вполне определённого рода деятельности.

А мы что? Стоим курим. Правда, Коля, коробок с травой то ли не сообразил, то ли побоялся на глазах у Геры скинуть, но это исключительно его проблемы. Даже если оприходуют барана, мы не при делах.

Товарищи в строгих костюмах подошли и оглядели нас, затем водитель спросил:

— Молодые люди, Лидию Светлову знаете?

Коля и Санёк вздохнули со столь откровенным облегчением, что оно точно не укрылось от внимательного взгляда седого.

— Это с шестого этажа которая? — поспешил я отвлечь его совершенно излишним уточнением.

Излишним оно было по той простой причине, что половозрелому молодому человеку с нормальной ориентацией жить в одном подъезде с Лидкой и не обратить на неё внимания было решительно невозможно. Когда уходил в армию, за этой пятнадцатилетней красоткой волочилось сразу несколько воздыхателей и не только из числа ровесников, но и ребят на год или два постарше и даже моих сверстников. Оно и немудрено: фигура стандарта девяносто-шестьдесят-девяносто у неё оформилась уже классу к шестому, мордашка с выразительными синими глазищами и губками бантиком была на редкость смазливой, а ноги, что называется, росли «от ушей». Плюс в наличии имелись общительный характер и модные импортные шмотки, которыми Лидку исправно снабжал души не чаявший в своём чаде папенька.

И сейчас, зуб даю, этих товарищей интересует именно Лев Светлов, но никак не его разбитная доченька. Та самое большее в нетрезвом виде могла попасться — с такой мелочёвкой поручили бы участковому разобраться, но никак не эдаким волкодавам. Пусть за два года в стране всё и встало с ног на голову, но из пушек по воробьям не стреляют. А вот Светлов — мишень достойная, он на металлургическом заводе каким-то немаленьким начальником трудится.

— Да, именно с шестого, — подтвердил седой, склонил голову набок и поинтересовался: — Когда видели её последний раз?

— Года два назад, — усмехнулся я и пояснил: — Только вчера из армии пришёл. После возвращения не встречал ещё.

— А вы? — обратился седой к остальным.

Тоха чего-то застеснялся и промолчал, за всех ответил Гера.

— А мы не из этого двора, — сказал он и указал на меня: — Мы к нему пришли. Дембель отмечать.

Следующий вопрос вновь задал водитель.

— А друзей Лиды не знаете, случайно? — спросил он. — Круг общения у неё какой? Кто к ней приходит, она с кем гуляет?

— У её одноклассницы Зины Марченко попробуйте узнать. Сто шестьдесят девятая квартира, она подскажет, — посоветовал я, остальные промолчали.

Типы из «волги» переглянулись и больше спрашивать ни о чём не стали, ушли в подъезд. Лязгнули дверцы лифта, и Санёк озадаченно поскрёб бритый затылок.

— Тоха, а Лидка — это не та чёрненькая, с которой мы тебя в «Авроре» на той неделе встретили? Ты ещё сказал — соседка. Колян, помнишь, такая с большими… глазами, — уточнил описание татарчонок, но руками на себе показал размеры отнюдь не глаз. — Тоха, ты чё молчал-то?

— Больше делать нечего, с мусорами базарить! — огрызнулся Антон и презрительно оттопырил губу. — Не по понятиям это!

— А это не мусора были, — со всей уверенностью заявил я.

— Кто тогда?

— Особисты.

— Кто?!

— Гэбэшники.

— Да ты гонишь, Енот! — не поверил Антон.

Санёк приятеля поддержал, напомнив:

— Серый, их упразднили ещё в январе!

— Не упразднили, а переименовали, — поправил его Гера. — Если вашу шарагу колледжем назвать, думаешь, что-то изменится? Люди-то никуда не делись. Эти кручёные, сразу видно.

— Ещё ОБХСС подходит, в принципе, — предположил я.

— Сейчас это ГУЭП, — просветил меня Буньков и покачал головой. — В костюмчиках, на чёрной «волге»… Да нет… Спорить не возьмусь, но на гэбэшников больше похожи.

— Да без разницы, блин! — засуетился Коля, схватив «Спектрум» и пакет с кассетами. — Санёк, валим!

Они быстро ушли, и столь же поспешно убрался со двора и Антон. Да и Гера надолго не задержался. Он залез на пассажирское сиденье «москвича», вытащил из бардачка солнцезащитные очки и нацепил их на нос, желая скрыть покрасневшие глаза, а после этого предупредил:

— Мне с Сивым потрещать надо, он просил зайти. Только туда-обратно сбегаю и вернусь. Я недолго.

— Вот ты молодец… — проворчал я и опустился на лавочку. — Давай короче!

Гера не стал брать машину и потопал на встречу пешком. Идти тут было всего ничего: сразу за домом начинался гаражный кооператив, на краю которого в одном из боксов Сивый устроил небольшой автосервис, на излёте советской власти — подпольный, а теперь, наверное, просто частный. Предприимчивого автомеханика я знал не слишком хорошо, хоть мы и жили в соседних подъездах. Сивый среди моих сверстников считался «старшаком». Вечно тёрся с цыганами и вроде как даже толкал для них маковую соломку, но не сторчался, не сел и не схлопотал перо в печень, а неплохо так преуспевал. Ну да и хрен бы с ним…

Какое-то время я просто сидел на лавочке и бездумно лузгал семечки. Когда те уже подходили к концу, из подъезда вышла тётка, оглядела заплёванный пол и злобно воззрилась на меня, но газетный кулёк сошёл за алиби и спас от неизбежных в иной ситуации нравоучений. В итоге я кинул его в урну и совсем уже надумал сходить за новой газетой, дабы развлечься чтением новостей, но тут появился Гера, чем-то до крайности озадаченный.

— Ты чё такой убитый? — спросил я. — Накрыло, что ли?

— Да чего там будет с пары хапок? — отмахнулся мой приятель. — Просто на дельце подписался, но как-то стрёмно в одного. Не хочешь компанию составить? Там ничего сложного — обстряпать, раз плюнуть. Всех хлопот на два часа.

Я не хотел. Я хотел пива. Так прямо об этом и сказал.

— На пивос нужен лавандос! — резонно возразил Гера. — У тебя как с баблом?

— Не особо.

— Та же фигня. А тут дело быстрое и непыльное. Управимся до обеда, а платят штукарь. Плохо разве?

Я скептически посмотрел на приятеля, но всё же разрешил:

— Выкладывай.

Дельце и в самом деле оказалось непыльным — в том плане, что не вагон с углём Гере разгрузить предложили, — и одновременно насквозь незаконным. При этом доказать злой умысел и подвести его под статью УК было делом попросту нереальным, если только не даст слабину и не расколется один из подельников. Нужно было поучаствовать в автоподставе.

— Сивый говорит, коммерс поедет, такого на бабки не развести — грех. Это тебе не инженер зачуханный. Когда он мне в зад въедет, пацаны подтянутся и сами всё разрулят.

— Два вопроса, — вздохнул я. — Нафига тебе я, если вас там целая бригада?

— Нет никакой бригады. Сивый с корешем в деле и я.

— Втроём не справитесь, что ли?

— Серый, не тупи! Подставляться я буду, пацаны следом за коммерсом поедут, типа свидетели. Пока то, да сё, терпила и за монтировку схватиться может. Народ сейчас борзый пошёл, сам знаешь. А на двоих он точно не кинется. Ты просто рядом постоишь, лицом поторгуешь.

— Ладно, — хмыкнул я. — Второй вопрос: ты за штукарь машину свою бить собрался?

Гера фыркнул, отошёл от лавочки к «москвичу» и поманил меня за собой.

— Иди сюда!

Я обогнул автомобиль и присвистнул. Задний бампер автомобиля держался на честном слове, одно крыло уродовала глубокая вмятина, другое и вовсе было разорвано и загнулось в сторону заострённым краем. Как видно, подставами Гера промышлял далеко не первый раз.

— Сивый обещал в сервисе тачку подшаманить. Ну и косарь сверху дал.

— Как-то жидко, — не поверил я. — Колись уже, давай!

Глаз за солнечными очками видно не было, но физиономия приятеля явственно поскучнела.

— Денег я ему торчу. Мне долг спишут.

— Тебе спишут, а я?

— А тебе штукарь, — сказал Гера и зашелестел вытащенными из кармана купюрами. — Серый, побойся бога, люди в месяц и пятёрки не поднимают, а тебе за пару часов косарь обломится!

Я покачал головой.

— Нас двое — это две тысячи.

— Не пойдёт, — пошёл в отказ Гера. — Я Сивому о тебе ничего не говорил и переигрывать уже не буду. Да — да, нет — нет. Мне край с ним закорешиться надо, он обещал с нужными людьми свести. Поможешь — о тебе не забуду, ты меня знаешь.

По всему выходило, что моего дружочка подрядили отработать долг, а тысячу он предлагает из собственного кармана, так что и дальше настаивать на своём я не стал, лишь для порядка уточнил:

— А менты?

— Да какие менты? Подставляться на окраине будем, там с одной стороны кладбище, с другой парк. Место хорошее, не парься даже.

Я заколебался, Гера уловил мои сомнения и взмолился:

— Поехали, Серый! Не в службу, а в дружбу! Очень выручишь!

— Хрен с тобой, золотая рыбка, — вздохнул я, забрал у приятеля двухсотки с чеканным профилем Ленина на одной из сторон, демонстративно пересчитал купюры и сунул их в карман штанов.

— Погнали! — обрадовался Гера и уселся за руль.

Я устроился рядом и потянулся закрыть бардачок, в крышку которого упёрлись колени, но приметил в нём добротные кожаные перчатки, достал их и надел.

— А клёвые! — сказал, несколько раз сжав и разжав кулаки.

— Мне тоже нравятся, — многозначительно произнёс Гера, но требовать вернуть имущество не стал.

Ну а я не стал приглянувшиеся перчатки снимать, рывком закрыл дверцу, и Гера нервно ругнулся.

— Полегче! Холодильником хлопать будешь!

— Иди в жопу, — послал я приятеля, и мы выехали со двора.

Место для подставы оказалось и в самом деле выбрано с умом: дорога там не только шла под уклон, но ещё и закладывала достаточно крутой поворот, поэтому на неожиданное препятствие водитель среагировать никак не успеет. А что наше появление будет неожиданным, сомневаться не приходилось: разросшиеся деревья полностью закрывали боковой съезд, куда Гера и загнал свой «москвич».

— Что самое интересное, — хохотнул он, — там в кустах знак «Уступи дорогу». Даже если гаишников вызывать, он всё равно кругом неправ окажется.

— Даст ментам на лапу, они сейчас через одного берут, и крайним тебя назначат.

— Дал бы, да кто ж ему это сделать позволит?

Я кивнул и невольно начал прикидывать, где в «зелёнке» могли засесть душманы, но сразу поймал себя на этом армейском атавизме и выбрался из машины оглядеться. Гера тоже в салоне оставаться не стал, прошёлся по обочине метров пятнадцать и закурил.

— Не пропустим их? — забеспокоился я.

— Смотри, отсюда дорога нормально просматривается. Ты здесь стой, как малиновую «волгу» увидишь, сразу ко мне в тачку прыгай.

— Малиновую? — опешил я. — Ты сейчас шутишь?

— Дешёвый понт дороже денег.

— А модель какая?

— Без понятия. Да и неважно: случайная красная «волга» здесь точно не поедет.

— Логично, — хмыкнул я и направился к месту грядущего дорожно-транспортного происшествия.

— Ты куда? — забеспокоился Гера.

— Осмотрюсь! — откликнулся я, но по факту смотреть было особо не на что.

С противоположной стороны шла кладбищенская оградка, за кустами там виднелись подходившие к ней вплотную могилки с неизменно заросшими травой надгробиями и покосившимися памятниками с ржавыми звёздами на треногах. Моменто мори, как оно есть. И сик транзит глория мунди до кучи.

По нашей обочине вдоль поворота тянулся отбойник, который даже при самом паршивом раскладе удержит «москвич» от съезда в кювет, а не удержит — тоже не беда. Уклон был не слишком крутой и относительно ровный, до встававших стеной деревьев оставалось на вскидку ещё пятнадцать-двадцать метров.

По вдолбленной отцами-командирами привычке я наметил возможные пути отхода и вернулся на указанное приятелем место, откуда дорога и в самом деле просматривалась достаточно хорошо. Свесив ноги из распахнутой дверцы, Гера сидел вполоборота на водительском месте «москвича», и то поглядывал в мою сторону, то оттягивал рукав олимпийки с циферблата электронной «Монтаны». Попутно он смолил сигарету за сигаретой, кидал бычки под ноги, закуривал по новой и нырял в машину покрутить ручку штатной радиолы. Успокоился лишь, когда динамики взорвались припевом новой песни группы «Кар-мэн».

В Багдаде всё спокойно,

В Багдаде всё спокойно… {[1]}

Я невольно усмехнулся. Спокойно не только в Багдаде, но и у нас. За минувший час по дороге проехали только две легковушки да прополз в противоположном направлении пятьдесят третий «газ», так что я отвлёк приятеля от песни неудобным вопросом.

— А барыга точно здесь поедет?

— Блин, Серый! Не сыпь мне сахер на хер! — взвился Гера. — Да и какая разница? Штукарь твой по любому. Меня с ремонтом побреют, но тоже по фиг. Долг я отработал.

Исход, при котором мы просто отсюда уедем, меня всецело устраивал, так что я спросил:

— И долго тут куковать будем?

Гера озадаченно поскрёб затылок и в очередной раз посмотрел на часы.

— Слушай, ну точно посидим ещё. В начале второго снимемся, до вечера торчать здесь не станем. Сивый о первой половине дня говорил, так что идёт он на хер с такими своими наводками, если что!

Я глянул на дорогу, заметил вдруг в просвете между деревьями красную легковушку, присмотрелся к ней и рванул к «москвичу».

— Заводи шайтан-арбу! Едут!

Гера не подвёл и тронулся с места, только я плюхнулся на пассажирское сиденье. Да и в остальном рассчитал всё буквально до секунды: мы выскочили прямо перед носом «волги», и при этом удар оказался не слишком силён. Меня сначала вдавило в кресло, а когда машина пошла юзом, немного мотануло, но ремень безопасности удержал на месте, ничего себе не расшиб.

Машины встали впритык под небольшим углом друг к другу, полоса встречного движения осталась свободной. Я первым выбрался из салона и с интересом взглянул на протаранивший нас автомобиль. Пострадал тот не слишком сильно, лишь помялась решётка радиатора. Но расцветка!

Малиновая «волга 31-02»! Обалдеть! Ещё несколько лет назад такое и в бреду представить невозможно было, а сейчас любой каприз за ваши деньги, только башляй…

Рывком распахнулась дверца со стороны пассажирского сиденья «волги», и наружу выбрался небритый парень кавказской наружности в примерно таком же прикиде как и мы, правда, золотая цепь была не в пример толще Гериной. Я присмотрелся к нему и решил, что это грузин.

«Так их всё же двое…» — мелькнула в голове неуютная мысль, а ничуть не смущённый этим обстоятельством Гера достаточно благодушно поинтересовался:

— Ну вы чё творите, мужики?

Грузин наклонился к дверце и обратился на своём родном языке к водителю, тот коротко отозвался, сам из машины не выбрался. Гера воспринял этот обмен репликами на свой счёт и резко бросил:

— Пусть шары разует! Смотреть надо, куда едет!

Кавказец не стал ввязываться в словесную пикировку и вытянул из кармана заметно провисших штанов пистолет.

— Ты! Сюда иди! — с акцентом потребовал он, нацелив оружие на Геру.

Я машинально наметил движение вперёд, и тут же дуло уставилось мне точно промеж глаз.

— Замер, сука! — ругнулся грузин. — Башку прострелю! — И вновь перевёл ствол на Геру. — Сюда! Быстро!

Тому ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

— На колени! — потребовал грузин. — Оба! Живо!

— Генацвале, чё за беспредел? — угрюмо спросил Гера. — Это вы в нас въехали, не мы в вас!

Ответом стал лязг передёрнутого затвора.

— На колени! Завалю!

Шальной взгляд кавказца не оставлял ни малейших сомнений, что он исполнит свою угрозу и пустит в ход оружие, поэтому я засунул гордость в одно место и опустился на колени, а вот Гера остался стоять, не желая представать в столь унизительном виде перед подельниками. И что самое поганое — если застрелят его, то и меня за компанию тоже…

— Гера… — негромко произнёс я, но тут послышался шум автомобильного двигателя.

Водитель что-то сказал, и кавказец опустил руку с оружием.

— Дёрнетесь — завалю, — предупредил он и засопел в ожидании, когда проедет машина. — Замер на месте!

Удерживаемый у бедра пистолет уставился на меня, и я оставил попытку подняться с колен. Стоявшие впритирку друг к другу «волга» и «москвич» загораживали от меня подъезжавший к месту столкновения автомобиль, но замедлял он ход точно неспроста; это явно пожаловал Сивый.

— Проезжайте! — махнул грузин свободной рукой, когда машина остановилась, немного не доехав до нас. — Всё в порядке! Проезжайте!

Грохотнула короткая автоматная очередь, кавказец даже не дёрнулся, просто рухнул на дорогу как подрубленный; из входного отверстия у левого глаза на пыльный асфальт потекла алая кровь. Геру тоже зацепило, но он навалился на крышу «москвича» и сумел удержаться на ногах. Сразу поймал грудью вторую очередь и упал рядом со мной. Олимпийка оказалась прострелена в нескольких местах, по ней стремительно расползались кровавые пятна. Судорожный вдох, влажный всхлип и всё — затих.