Глава 2, в которой дорога в Пограничный начинается и в которой она же и заканчивается
Рано утром Дарри в кольчуге собственной работы, с прекрасной винтовкой дядиной выделки, не менее прекрасными топором, револьвером и ножом на поясе, а также вещмешком размером с небольшой утес, занял свое место в кузове второго грузовика. Вместе с ним там же ехал и Гимли, почтенный и крайне раздраженный гном, ур-барак[7] в отставке, командовавший охраной каравана. Раздражен же он был тем, что ему навязали нового, не притертого к их отряду и непонятного пока сосунка, который лишь подземные демоны знают, как ещё себя проявит. О чем он громогласно и провозгласил из спутанных кущей, в забывчивости названных им бородой. Упрямый ещё больше, чем любой другой гном, Дарри, оправдывая свое прозвище, не стал обращать внимания ни на почтенный возраст собеседника, ни на его звание и должность. Он сварливо ответил:
— Я добрый член общины и выполняю свой долг, как положено и как велят обычаи!
— Ишь ты! Член, мать ее в камень ети, общины! А я что — дырка в ейной заднице? Я, поди, ещё почленистей тебя буду!
— При всем уважении, я никому не дам мной попусту понукать. Выполнить всё готов как должно, а за свои промашки отвечу сам, как водится по обычаю предков! Но обзывать попусту сосунком и позорить свое имя и семью не дам никому!
Ершистость молокососа неожиданно понравилась Гимли, он захохотал так, что заглушил заработавший мотор, и хлопнул парня по плечу. Правда, величие момента смазалось тем, что грузовик как раз тронулся, и Гимли при этом с размаху сел на задницу поверх груза. Это развеселило его ещё больше, и, утирая слезы с пронзительно-голубых, как, впрочем, почти у всех гномов, глаз, он спросил:
— Ты гля, какой сурьезный! На положено — давно наложено. А как, кстати, велят обычаи, ась?
Дарри вскоре перестал считать своего дядю занудой и дотошным приставалой. По сравнению с Гимли дядя Двалин казался теперь легкомысленным, как танцующий армирец. До самого первого привала ур-барак гонял Камня в хвост и в гриву вопросами о действиях часового, охраняющего стоянку каравана ночью, и его же действиях днем, в пути, о мантикорах, упырях, лихих людях и способах борьбы со всеми этими напастями. А на привале измучил уже не вопросами, а вводными и учебным поединком на секирах в чехлах. Наконец, смилостивившись, он объявил, что, возможно, из Дарри и выйдет что-то путное, а не ходячий бурдюк для пива и пердежа. И пообещал, заметив улыбающиеся на этот цирк с конями лица других стражей, на следующем привале учения уже для всей охраны — для слаживания и «избежанья для». Последнее было непонятно, но настораживало, и улыбки как-то подувяли. Во время второго перегона Гимли окончательно пришел в доброе расположение духа: то ли проявленная власть уняла раздражение, то ли Дарри и в самом деле ему глянулся. Так что расспросы сменились неторопливым разговором и умеренной похвальбой ветерана. Да и Дарри остыл: в самом деле, ур-барак ходил в боевые походы, когда он ещё сопли на кулак наматывал. Протянув добытый из мешка ломоть сыровяленого окорока, делать которые тетушка Борна была великая мастерица, он окончательно растопил ледок, и уже Гимли поделился с ним глотком пива, что не возбранялось даже гномьим часовым. В итоге учения на втором привале были, но не мучительские, а вовсе даже полезные. Гимли весьма толково охарактеризовал ему всех гномов охраны и тех, кто должен был, в случае нападения помогать, то есть племянников старейшины Рарри, Балина и ещё одного Балина, им же описал Дарри (образно, но не очень обидно), и выстроил наилучшую, с учетом их умений и навыков диспозицию. Затем, пару раз отработав его вводные все вместе, они худо-бедно освоились как единая команда. Скорее, худо, всё же Камень был новичком и опыта не имел, так что из-за него несколько раз приходилось всё начинать сначала, пока результат не устроил Гимли. Привал в итоге затянулся, но это и планировалось изначально. Доехать-то до Пограничного можно было бы и за день: старейшина Рарри выбрал дорогу через Вирац, хотя пошлины в баронстве и были выше, чем в Марианском герцогстве. Зато путь на полтораста верст короче и, надо признать, благодаря Ас-Мирену, главе тайной службы баронства, «Камеры знаний», на дорогах было куда как безопасней. Но вот к переправе через Улар они добрались бы уже к самому вечеру, и был риск застрять перед паромной пристанью на ночь, если очередь будет большой. Разумней было заночевать не в поле, а под крышей и надежной защитой стен, а старейшина Рарри, как любой гном, а тем более такой важный, риска не любил. Так что на ночевку они встали довольно рано, едва въехав в Вирац и заплатив на въезде баронскую пошлину. А может, дело было в том, что гостиница, в которой они расположились, уже двести лет славилась своими запеченными по особому рецепту поросятами. Поросята — это важно, особенно с хорошим пивом, и в обеденном зале было тесно и многолюдно.
Пиво было хорошим, они смогли это оценить ещё за стойкой: свободного стола для такой большой компании пришлось дожидаться. Новые товарищи Дарри всё ещё ворчали из-за незапланированных учений. Один из них, Торин, которому черная борода, схваченная золотыми клановыми кольцами, придавала совершенно разбойный вид, тонко намекнул:
— Тебе, как новичку, положено бы проставиться!
На что Дарри не менее тонко ответил:
— Ага! Как только ты покажешь, как это делается.
Но всё же заказал пиво для всех восьмерых сородичей, ну и себе, понятное дело, тоже. Старейшина Рарри, мудро рассудив, что место найдется не сразу, счел, что дожидаться у стойки ниже его достоинства, и оставался пока в своем номере, велев прислать за ним полового, когда стол освободится. Они успели выпить ещё по кружке, прежде чем дождались приглашения рассаживаться за столом.
Поросята, благоухавшие нежным и знойным ароматом медово-горчичной обмазки и сочного духовитого мяса, были чудо как хороши, пиво прекрасно, и ужин явно удался. В целом же, хотя ничего необычного пока ещё и не произошло, Дарри чувствовал себя ребенком, которому подарили его первый набор инструментов. Ложился он спать как и положено доброму гному: с тяжелым желудком и легким сердцем, и заснул совершенно довольным собой и миром. Но вот на следующий день легкое сердце куда-то исчезло. Караван уже проехал все медвежьи углы, где был риск засады, и до Улара оставался какой-то час пути, когда его одолела странная маета. Гимли, заметивший его беспокойство, решил было, что у парня скрутило живот: после молочных-то поросят дело не редкое, ну если их переесть. Но затем, увидев, как тот вцепился в винтовку и шарит глазами по округе, сообразил, в чем дело. Время, конечно, было не самое спокойное, у Тверских пришлых, к которым они как раз и ехали, разгоралась очередная война с эльфами. Но тут было ещё Вирацкое баронство, и Гимли успокаивающе пробасил юнцу:
— Да угомонись уже ты! Никто уже тут не нападет на нас: до переправы всего ничего, да и машин на дороге… Вон, сзади две видно, впереди ещё одна.
— Все едино — как-то мне неспокойно…
Старый гном только крякнул, но в очереди на переправе, хотя и никак не мог понять, в чем дело, и сам уловил какую-то неправильность. Она как-то всё ускользала от его понимания, бродя рядом и тревожа, словно мантикора вокруг ночного бивуака. Гимли не мог понять, в чем дело, и на догадку наткнулся лишь благодаря Орри. Орри-Кулак уже давно шоферил на этом маршруте. Почитай, не меньше недели в полтора-два месяца он проводил в Пограничном, так что вовсе не странно было, что на несообразность указал именно он. Это был его первый рейс в качестве ведущего колонну, пусть и всего из двух машин, и он неимоверно важничал и волновался одновременно. Вот и сейчас, пользуясь длительной остановкой, Кулак, пронзительно скрипя новеньким кожаным регланом, который купил специально к этой поездке, выбрался из-за руля, обошел свой зилок, попинал колеса, заглянул под машину, на картер и мосты, нет ли потеков масла через сальники. При этом ему немилосердно мешал бинокль, невесть зачем висящий на груди (и тоже купленный к этому рейсу). Открыл капот, померил уровень масла, захлопнул крышку… Тщательно обтерев руки ветошью, он гордо нацепил свои новенькие беспалые водительские перчатки и направился ко второй машине. Нет, он не оскорблял второго водителя недоверием, но постоял рядом и посмотрел, как тот проделывает подобный набор манипуляций со своим ЗИЛом. Затем обошел колонну, проверив всё со стороны, и вернулся к их машине, но не в кабину (насиделся, видать), а к ним, подойдя к заднему борту. Потянувшись и повертев головой так, что хрустнули позвонки, он заложил лапищи (недаром его прозвали Кулак, такой колотушкой он не то что полено, валуны, случалось, ломал) за широченный проклепанный ремень из толстой кожи, на котором револьвер сорок четвертого калибра в кобуре смотрелся, как перочинный ножик в чехольчике, и степенно помолчал. Затем, сдвинув кожаную фуражку-восьмиклинку с вздетыми над козырьком очками-консервами вверх, задумчиво спросил, не то их, не то себя:
— И вот чего такого ценного все сюда потащили? Причем все сразу… Я столько машин на переправу и не видывал никогда, дык ещё и охраны на каждой — по пять-шесть душ… Нет, никогда такого не видел!
И верно, теперь Гимли и сам понял. Перед гномами в очереди на паром стояли восемь машин, две — из Тверского княжества, возвращавшиеся из баронства, остальные — Вирацкие (или из других соседних баронств). Сзади — не меньше пяти, и тоже, в основном, из баронств. И почти каждую аборигенскую машину охраняло по пять-шесть разумных. Тут были и баронские дружинники в добрых, их, гномьей работы, кольчугах. И нордлинги, все сплошь матерые, с зубами в косах. И просто какие-то мутные головорезы, и даже здоровенные орки. Но все были явно битые-катаные, увешанные оружием и этим самым оружием пользоваться умевшие, это чувствовалось. Они грамотно стояли, охраняя свои машины и прикрывая напарников, и зыркали время от времени друг на друга и на гномов, ни дать ни взять — псы из разных свор, собранные на травлю медведя. Дарри, придерживая свою винтовку — гномий «Маузер» ручной выделки[8], — неизящно спрыгнул вниз, к Орри, и осмотрелся сам. В этот момент к ним словно не подошел, а проскользил (особенно это было заметно на фоне тяжеловесного прыжка Дарри) нордлинг, весь вид которого не говорил, а кричал, что он больше привык караваны грабить, а не охранять. Чуть склонившись к Орри, он отрывисто, как собака лает[9], спросил-прокашлял на великореченском[10]:
— Вы от Квирре к нам?
— От кого? — недоуменно блеснув очками, спросил Кулак.
— От Коротышки-за-рекой, Квирре, — начал было объяснять нордлинг, но, сообразив, что его не поняли вовсе не из-за акцента, оборвал свой монолог и заторопился: — Извини, я вас спутал!
Орри ещё только поднял брови домиком к козырьку, а нордлинг уже словно растаял в воздухе. Кулак хмыкнул, крякнул, засопел и сварливо изрек:
— Суетной всё же они народ, ненадежный. Что ещё за Квирре-за-рекой такой? Кто о нем слышал? Что же это за гном, если позволил называть себя таким дерьмовым именем, как Коротышка? Тьфу он, а не казад!
Паром вмещал два грузовика, так что им пришлось ждать добрых два часа, пока, прогрохотав по металлическим сварным сходням (людская работа, несолидная) их караван взгромоздился на кораблик. Пограничный, выросший из форта, был последним крупным поселением Тверского княжества к западу от Твери. Он стоял практически у места впадения Песчанки, перенесенной с Земли пришлых, в сугубо местный Улар. Гимли говорил, что раньше, до Воссияния, Улар был изрядно мельче, и по нему ходили лишь небольшие плоскодонные ладьи. Теперь же Улар у переправы был шириной в добрую версту, да и город с переправой был не впритык, так что Дарри, жадно пытавшемуся его рассмотреть, он открылся не сразу. Это был первый в его жизни город пришлых! Заметив нетерпеливое любопытство юнца, Орри великодушно протянул ему свой бинокль, и Камень прильнул к нему, как добрый гном к доброму пиву. Но ничего такого особенного не увидел — город и город. Даже виселица была на развилке, как в любом баронстве. Больше всего он мечтал посмотреть на самолет или дирижабль, доселе он о них только читал. Но, увы, увы… Полетов, видимо, не было. Он даже не увидел полосатой колбасы для указания силы ветра, о которой тоже читал. Слегка разочаровавшись, он зато вознаградил себя, досыта насмотревшись на сторожевики. Стальной самоходный корабль вещь тоже прекрасная! Правда, их причал от них был далековато, не у паромной пристани, а уже у самого форта, и угол обзора получался неважнецкий.
— Что, паря, не видал ни разу? — добродушно улыбаясь в прокуренные усы, спросил пожилой загорелый матрос с парома, с морщинистым лицом и казавшимися совершенно белым на фоне загара чубом. Морщины были так глубоки и так причудливо избороздили лицо паромщика, что Дарри даже помедлил с ответом, задумавшись — а как он ухитряется брить бороду? За своей, довольно-таки ещё куцей, росшей пока в виде бакенбардов, усиков и трех волосиков на подбородке, он тщательно ухаживал в надежде поскорее добиться ее пристойного вида и размера, очень переживал по поводу почти голого подбородка и этот людской обычай, бритье, казался ему странным и ненужным. Но всё же, спохватившись, ответил:
— Да я вообще к вам в первый раз…
— Вот и в прошлую ходку — вроде и солидный человек, оруженосец баронский, а тоже, видать, внове. И тоже, как ты — всё в биноклю любовался.
Почему-то от этих слов стало неуютно и тревожно. Дарри отдал бинокль Кулаку и отошел от борта, а морщинистый паромщик, наоборот, встал поближе, готовясь то ли подложить половчее кранцы из старой покрышки, то ли принимать причальный конец: пристань была уже рядом.
Куцый караван гномов покинул паром, спешно отчаливший, едва пассажиры съехали с него: машин сегодня было на удивление много, как сказал Орри. Доехав до развилки на Тверь, они притормозили. Здесь стоял пост пограничной стражи, подкрепленный молоденьким усталым колдуном и двумя «копейками»[11] с тяжелыми пулеметами на турелях. А то, что они шутить не будут, доказывала длинная перекладина виселицы, опиравшаяся на несколько столбов. Сейчас на ней висело три довольно свежих покойника и свободных мест для бузотеров и неуемных весельчаков, решивших пошалить за гранью разумного, было предостаточно. Бегло убедившись, что в колоне одни только гномы, пограничники утратили к ним интерес и пропустили дальше, правда, после того, как молоденький и не особо сильный Владеющий (все же Дурные болота рядом) прощупал их жезлом — Дарри даже показалось, что он почувствовал это касание. Это было маловероятно, среди гномов единицы тех, кто чувствуют магию, и уж тем большая невидаль — те, кто ею владеет. Такие и вовсе неслыханная редкость, почти как черный алмаз. Можно знать руны и стать их Чтецом. Можно очень хорошо их знать и почти ощущать вслепую, нанося их без малейшей ослабляющей помарки на металл и камень — и стать Рунознатцем, что уже великое и почтенное искусство. Но только лишь один из трех дюжин Рунознатцев может стать после многих лет упорной работы Рунопевцем, который вносит в камень или металл руны одними лишь словами, без явного их начертания. И помимо упорства, тут нужен ещё и дар к магии, особый, гномий дар. Ни разу никто не слыхивал, чтобы Рунопевцем стал не гном, а представитель какой-нибудь иной расы. Таким вот редким талантом владел великий мастер Килли. А последние Рунотворцы, те, кто может создавать новые, не известные никому доселе руны, или расплести-развеять силу готовых, появлялись почти шесть сотен лет назад. Легенд о них много, только вот никто не знает, как этому искусству научить. Или научиться. Есть и их записи, но вот как описать слепому цвет? Объяснить глухому музыку? Как воде рассказать про огонь? Наверно, только другой Рунотворец и сможет их понять…
Тем временем они добрались до воротного шлюза у городских ворот. Перед ними была очередь из шести машин, не только тех, что, подобно им, прибыли с парома, но и приехавших из Твери. Тверские проскочили быстро. А вот машины из-за реки проходили долго: помимо более тщательного досмотра и проверки колдунами, которым подвергались караваны из баронств, они обязаны были сдать в арсенал, который находился у ворот, длинноствольное оружие — и охранники, и купцы, и водители. И снова Дарри ощутил тревогу, особенно когда Гимли озадаченно произнес, разглядывая машину, стоящую перед ними:
— И вроде вот бойцы справные, и пистоли добрые, и кольчужка нашей работы… Чего ж тогда ружьишки-то у них такие никчемушные? Вон, гляди, у этого даже не то что ржавое — с раковинами! И не стыдно так запустить доброе железо!
Действительно, вылезшие из стоящей перед ними машины поразмяться охранники (их было трое) из какой-то баронской роты выглядели браво. Мундиры коричневые, а не попугайской расцветки, выдавали разумный подход их сеньора и были удобны и практичны. На поясах висели полусферические шлемы в матерчатых чехлах, одинаковые перевязи, скрещиваясь на груди, отягощались с одной стороны кобурой с триста пятьдесят седьмым «чеканом»[12], а с другой — недлинными, но увесистыми не то саблями, не то абордажными тесаками. Их старший был облачен в тонкую кольчугу гномьей работы. То, что он старший, можно было догадаться по желтому банту на левом плече вместо закрытых кольчугой лычек. Оружие было ухоженным, амуниция — начищенной и удобной. И только винтовки выглядели старыми и убогими — не откровенно ржавые, но с тусклым, побуревшим металлом ствола, облезшими ложами. Как-то не вязались они с матерым видом вояк.
Но вот наконец дошла очередь и до них. К гномам пришлые относились намного мягче, чем к аборигенам, и проверка прошла быстро. Кроме того, охранная грамота, с важным видом предъявленная Рарри, позволяла им оставить при себе винтовки. В этот миг старейшина был настолько величественным, что даже казался выше ростом, чем досматривавший их пограничник с красной повязкой «Патруль» на левой руке. Пограничник поправил висящий на левом плече стволом вниз карабин, одновременно читая грамоту, и затем протянул ее важному гному для подтверждения. Под рукой Рарри грамота полыхнула лиловым светом, подтверждая истинность и самой бумаги, и старейшины. Наконец полосатый шлагбаум поднялся, и их маленькая колонна запылила по широкой прямой дороге. Впрочем, не очень-то далеко: самые удобные для торговцев гостиницы льнули к рынку, а тот, вместе с громадным складским двором и огороженной стоянкой, тяготел к пристаням, с которыми был связан прямой и широченной дорогой. К великому удивлению старейшины, ни в первой, ни во второй, ни в третьей гостинице мест не было, он даже от души врезал сам себе могучими кулаками по коленям своих коротких толстых ног, что отнюдь не прибавило ему радости.
Так, рывками от гостиницы к гостинице, они добрались почти до самого форта пришлых. Только здесь, в гостинице «Улар-река», нашлись свободные номера. Рарри распорядился, чтобы водители и два охранника остались при машинах, а остальные отнесли вещи, свои и оставшихся с грузом, в номера на втором этаже. Дарри поначалу удивился такому недоверию и осторожности. Всё же это город пришлых, людей-то гномы и в самом деле считали суетливыми и жуликоватыми, но — аборигенов. К пришлым отношение было намного более уважительным. Лишь войдя внутрь, он сообразил, что дело вовсе не в недоверии. В тесноватом холле бревенчатого домика девяти гномам, которых проще перепрыгнуть, чем обойти, просто не нашлось бы места. Рарри, с редким для него уважением поглядывая на стоящую за стойкой дородную тетку с пробивающимися усиками, что-то у нее выяснял. Дарри вопрос не слышал, но из ответа, произнесенного теткой воистину гномьим, густым и глубоким голосом, понял, что речь шла о винтовках. Отдельной оружейной комнаты в гостинице не было, но могучая хозяйка заверила, что в надежно зачарованных номерах с ними ничего не случится, и она готова отвечать за их сохранность. Получив ключи, гномы, скребя рюкзаками одновременно об стены и перила, с изяществом кабана, лезущего на яблоню, загрохотали тяжеленными башмаками и сапожищами по лестнице. Получилось, что каждый из них несет вещи своего соседа по комнате. Лишь Рарри получал двухместный, а других в «Улар-реке» и не водилось, номер в свое полное и безраздельное распоряжение. Дарри вздохнул. Выходило, что ему сегодня слушать нотации своего начальника, Гимли, а ночью — его же раскатистый храп. Надо было ему сообразить и цапнуть рюкзак Орри. Храпа, конечно, меньше бы не стало, а вот поучений точно бы поубавилось. Ну что сделано, то сделано! Сгрузив рюкзаки, свой и Гимли, на кровати, он аккуратно составил винтовки в чехлах в платяной шкаф и туда же сложил перевязи с подсумками. Подумал, поскреб свой подбородок, проверяя, не проклюнулась ли на нем свежая поросль, и, поддавшись своей тревоге, не стал снимать кольчугу, оставил при себе секиру, да ещё сунул в поясную сумку два скорозарядника и горсть револьверных патронов россыпью. Он бы и пачку ещё взял, что там для гнома лишний фунт веса, но всё же поленился ворошить рюкзак: нужно было спешить вниз. Оба Балина, к облегчению Дарри, который побаивался, что над ним будут смеяться из-за его беспокойства, тоже оказались в кольчугах. Рарри собирался сразу же и разгрузиться, благо почти весь товар ехал под заказ, на складах заказчиков всё у того же рынка, на складском дворе, и там же поставить машины на охраняемую стоянку. Да ещё зайти в банк, поэтому, вероятно, его племянники и остались в броне. И уж только затем можно будет набить брюхо, ну или, если кому невмоготу от любопытства — идти рассматривать местные красоты и чудеса и являть им свои собственные.
