Глава 14, короткая, в которой герой наконец видит самолет и узнает, что знание — воистину сила, а также воссоединяется с родичами
Камень уже валился с ног. И не спал давно, и просто устал. Дарри не рассказал Вараззе ни о том, что случилось на стоянке, ни о столкновении с Созерцающим, ни о женщине-демоне. Он даже не рассказал обо всех своих изысканиях, находках и возможностях, открывшихся для него в рунах, изучении амулетов и магии. Гном уже засыпал на ходу, но тут вспомнил кое-что.
— Варазза, помнишь, ты мне рассказала, как тебя поймали туги? — заметив, как она помрачнела, он добавил: — Прости, что напомнил об этом. Ну помнишь, ты сказала, что на тебя надели «Внутренний щит». А где он теперь?
— Здесь. Я унесла оттуда всё, что связано с магией: ошейники с жезлами, «Внутренний щит», и там было ещё несколько амулетов, один защитный и несколько связных. Но я не смогу их активировать.
Дарри испытал разочарование. Можно было бы и самому поковыряться в амулетах, но… Он вспомнил про обгоревший стул, про «свежих друэгаров» и подумал, что со слипающимися глазами он тут может наворотить таких дел… И, плюнув на всё, стянул кольчугу, снял ремень, обвешанный оружием, сапоги, и улегся на руины диванчика. Через секунду он уже храпел, громко и раскатисто, как могут только гномы, и даже не заметил, как армирка заботливо укрыла его лоскутным одеялом, а потом, подумав, скользнула к нему под бочок и, невзирая на трубный храп, тоже заснула. Потому что, как он не сказал ей всего о своей ночи, так и она ему не говорила, что не сомкнула глаз до самого его возвращения, болезненно вслушиваясь в рокот пулеметных очередей и трескотню винтовок. Несколько раз из подвала выбиралась Наталья, смотрела на них… Один раз, вспомнив сестру, разрыдалась и убежала вниз — поплакать. Больше ничего в их жизни в этот день не произошло.
А утром они проснулись от того, что исполнилась мечта Дарри: взлетел самолет. Точнее, сам взлет они проспали, несмотря на бешеную канонаду, ему предшествовавшую. Форт гвоздил из всего, чего мог: винтовок, пулеметов, обычных и крупнокалиберных. Варазза проснулась только тогда, когда забухали гаубицы, и начала расталкивать Дарри. Из погреба выскочила с перепуганным лицом Наталья. Гном мычал и просыпаться отказывался. Но когда, ревя моторами, взлетел самолет, он подпрыгнул на постели, очумело хлопая глазами, и, шлепая босыми ногами, подскочил к двери, распахнул ее и уставился в небо. На рыночной площади творился если не кромешный ад, то его генеральная репетиция. Вся площадь была заставлена грузовиками, как мнимых купцов, так и купцов настоящих, крестьянскими телегами, завалена кучами разнообразного добра, явно награбленного в Пограничном, повсюду метались бандиты и сипаи, пытавшиеся из винтовок подстрелить самолет. Повалив забор, на площадь, чуть не задавив нескольких мародеров, выскочил броневик «Гладиатор»[28] и, сбавив ход, поехал в объезд всей этой мятущейся толпы по большому кругу. Дарри было плевать на это. Зачарованно он смотрел вслед пятнистой зеленоватой туше двухмоторного самолета, закладывавшей глубокий вираж. «Громовержец», — восторженно, почти молитвенно прошептал он. Камень видел самолеты только на картинках, бредил ими и знал их все. А у «громовержца» на наклоненном борту засверкали-заплясали сразу четыре огонька, прокинувшие сверкающие трассы куда-то за рынок. И через пару секунд там рвануло, громко и внушительно. Медленно и величественно, в клубах черного дыма, в воздух взлетел сарай, разваливаясь на куски. Судя по всему, накрыло минометную батарею и штабель боеприпасов при ней. Давешний броневичок добавил жару, хлестанув по толпе из своей спарки.
Камень опомнился, представив, что сейчас будет. Захлопнув дверь, он заложил ее брусом, крикнул растерявшимся женщинам: «В погреб, бегом!» и, сгребая в охапку всё свое барахлишко, кинулся за ними. Едва они спустились, как сумасшедшим дятлом по стене простучала очередь. Стекло, героически пережившее все эти дни на своем месте в маленьком подслеповатом окошке, с жалобным звоном разлетелось вдребезги. Они сидели на кровати в каморке Натальи, и Дарри успокаивал обеих женщин. Пару раз кто-то отчаянно дергал дверь, а пули всё продолжали и продолжали стучать в стены сруба. Выходить сейчас было бы безумием. Наконец, выждав полчаса, Дарри, строго шикнул дамам, чтобы не вздумали лезть за ним, и натянул сапоги. Это только конченый балбес будет сжимать пальцы ног в кулачки и бегать под обстрелом по битому стеклу босиком.
Вопреки ожиданию, лавка была почти цела. Разбиты стекла в окошке, а на стене напротив, залетев в окно, пули размочалили несколько шкафчиков. По большей части они были уже пусты. Варазза и Наталья, ещё дожидаясь его возвращения из города, самые ценные декокты спустили в погреб, да и потом многое раскупили. Гном осторожно, не подходя к окну, выглянул на улицу. А вот про то, что творилось на рынке, сказать «почти цело» было никак нельзя. Можно было сказать «разгром». Кучи барахла, разметанные толпой и пулеметными очередями. Изжеванные пулями ряды, разбитые машины и телеги. И трупы. Много трупов. Живых не было видно: народ с рынка разбежался. Но через некоторое время появились самые дерзкие и алчные — спасти свое, пощипать чужое. Правда, «час мародера» был недолог. Заслышав в небе вой моторов, все смелые и жадные кинулись наутек. «Громовержец», пополнив боезапас и заправившись, вернулся с запасного аэродрома. И не один: над городом теперь ревели двигатели трех крылатых машин. Если бы авиаторы не совершили этой ошибки, а устроили карусель, когда на смену улетающему тут же становился следующий борт, мятежников, возможно, положили бы всех. Со следующего вылета так и случилось, но три часа осаждающим форт подарили. Первыми смекнули, что к чему, гуляйпольские. И ломанули на оставшихся у них машинах к парому, чтобы уйти в Вирац. К концу второго рейса парома дошло до всех. Паром, перевозивший по две машины за раз, едва не утопили, да он и не успел бы перевезти всех за три часа. И свары за очередь почти мгновенно перешли в очереди пулеметные. Вторыми в списке стали корабли и баржи.
К тому моменту, как «громовержцы» закрутили карусель, в Вирац, кидая всё, бежали уже не то что на лодках — на бревнах. Некоторые, отчаявшись переправиться, уходили даже вглубь Тверского княжества, большими отрядами, как сипаи, или мелкими бандами, как баронские роты и окончательно рассыпавшиеся гуляйпольцы. Но в целом уже всё было предельно ясно. Агрессоры не отступали, а драпали. Крупные банды молотили с неба те же «громовержцы», на бежавших в лес наводили егерей, первыми подходивших к Пограничному. Наплевав на границу с Вирацем, один из самолетов перемахнул через реку и накрошил бандитов на дорогах баронства. Ошибка навигации, ага… Всего этого Дарри не видел и видеть не мог. Но к третьему, карусельному заходу авиации он понял, что вот прямо сейчас лопнет, если останется в лавке ещё хоть пять минут. Наказав женщинам не высовывать до его возвращения носа из лавки и никому, кроме него или военных из форта, дверей не открывать, он, в который уже раз, окутавшись серебристым облачком незначительности, поспешил на рыночную площадь. Ему хотелось ещё раз глянуть на полный разгром в самих торговых рядах. Оглянувшись на лавку, он присвистнул. Небольшой сруб словно пытались пожрать гигантские древоточцы. Следов попадания в стены было преизрядно, а крышу так и вовсе придется перекрывать. Но в целом надо сказать, лавка уцелела, часовне досталось немногим больше.
Город уже начали прочесывать военные из форта. Очевидно, что как-то координацию с летунами они наладили, если и не магической связью, то хотя бы по рации. Капитан Шадрин, комендант форта, стремился до подхода деблокирующих сил максимально взять ситуацию в свои руки. Расследование было неизбежно в любом случае, и, чем больше гирек у Фемиды будет на оправдательной чаше, тем больше шансов хотя бы уравновесить тяжесть профуканного бунта. Поэтому и чесали город со всем тщанием. Пока ещё не патрули, а несколько мангрупп на «горгульях»[29]. Страхуя друг друга, первым делом они пробились по разгрому и развалу базара к управе.
В городе ещё постреливали: оборонявшиеся пришлые, засевшие в осаду не только в управе, но и ещё в нескольких укрепленных зданиях, тоже не теряли времени. Они тоже, судя по всему, вышли и начали, пока ещё хаотично и без единого плана, зачищать деморализованных налетчиков. Пленных поначалу не брали вовсе.
Из управы, разбаррикадировав заваленные выходы, навстречу «горгульям» выбирался сводный гарнизон. Кто-то из мангруппы, увидев двух гномов (Торир по-прежнему дрых в лазарете), спросил, знают ли они такого чертовски важного и героического гнома, как Рарри. Получив утвердительный ответ, по рации связались с фортом, и уже через двадцать минут на наспех залатанном «полевике» в сопровождении Полухина и его жены-маранийки, которые сочли себя обязанными сопровождать своих, как ни крути, спасителей, подкатили Рарри и Балин-без салфетки, причем Полухин уступил место за рулем Балину. Каждая из компаний гномов, увидев в другой только двоих родичей, опечалилась. Однако недоразумение быстро рассеялось, и Балин отправился в лазарет, будить соню Торира. Получалось, что достоверно погиб только один из их рода, бедолага Глоин. А вот судьба молодого Дарри была темна. До того момента, пока, погромыхивая ящиками в отнюдь не пустом кузове на кочках, к управе не подкатил ЗИЛ. Старейшина не мог ошибиться: это была машина Орри-Кулака. И из ее кабины выскочил сам хозяин темной судьбы. После чего без всякого почтения и даже весьма нахально спросил, не его ли они ищут. Гимли расчувствовался и смахнул с морщинистой щеки слезу. А потом предложил молодому наглецу подойти, чтобы он мог как следует надрать ему уши. Дарри гордо подбоченился и сказал:
— Думаю, что не подойду. Почтенный старейшина Рарри, должен вам сказать, что кое-что произошло. Судя по всему, в нашем роду появился Рунотворец. И этот Рунотворец — я. Так что вынужден требовать должного уважения!
После чего, не удержавшись, сотворил сначала светящийся шар, затем накрыл незначительностью себя, потом, сняв ее с себя, скрыл грузовик.
И Рарри, и Гимли выглядели рыбами, брошенными на берегу: разевали рты и хлопали глазами. Наконец Гимли, тихо, но витиевато выругавшись, ещё тише сказал старейшине:
— Ну вот куда этому сопляку несмышленому такой груз? Ведь зазнается же… Ох и хлебнем мы ещё с ним! Даже не знаю, радоваться такому счастью или огорчаться такому горю. Его ещё обламывать и обламывать, обтачивать и обтачивать. Мальчишка.
Рарри, пожевав губами, пошевелил мохнатыми бровями, затем улыбнулся и сказал, не менее тихо:
— Думаю, не так всё страшно. Знаешь, у пришлых есть такая игра — «Камень, ножницы, бумага». Он, конечно, Камень, но то, что ты предлагаешь — ножницы. А они об камень затупятся и сломаются. Тут нужна бумага, обернуть его.
— И кто или что может стать такой бумагой?
— А подумай. Помнишь анекдот: «Папа, что такое счастье? Женишься, сынок, поймешь. Но будет поздно». Что бумага для мужчины-камня? Да жена, старина, жена!
— Так ему же ещё до «большой жизни» десять лет!
— А тем и лучше! Значит, успеем найти такую, что мягкой ручкой возьмет и жестко взнуздает.
И, закончив свое тихое совещание, два почтенных гнома сладко улыбнулись молодому нахалу. А потом пошли драть ему уши.
